Петр Вяземский
Сочинения в прозе В. Жуковского

Писатель в обществе выведен здесь во всех своих видах, со всеми выгодами и невыгодами положения своего, преимуществами и недостатками в совмествичестве с светскими сочленами. Впрочем автор должен был довольствоваться в своем начертании одними общими соображениями, не применяя их к положению Русского писателя, в Русском обществе. У нас в оном нет ему места. По светскому уложению вашего общества, авторство не есть звание, коего представительство имеет свои права, свой голос и законный удел на съезде чинов большего света. Писатель в России, когда он не с пером в руках, не в книге своей, есть существо отвлеченное, метафизическое: если он хочет быть существом положительным, то имей он еще в запасе постороннее звание, и сия эпизодическая роль затмит и перевесит главную. Исключения из сего правила редки и всегда случайны и временны. Можно пробыть автором в обществе на полчаса, подобно певцу или пианисту, которые обращают внимание на себя только, пока их искусство в действии. Роль, которую играли во Франции писатели, так называемые gens de lettres, в особенности же в царствования Людовика XV и Людовика XVI до начала революции, так далека от наших нравов и господствующих у вас понятий, что мы худо постигаем всемогущее влияние, которое они имели не только на общую образованность народа, но и на частные мнения и привычки общества. Парижское общество было тогда республикою, управляемою олигархиею нового рода, составленною из умных людей и литераторов. Отрывки из путешествий в 1821 и 1824 годах – образец прозы описательной. Можно смело сказать о Жуковском, что он равно великий живописец и в стихах и в прозе. Сии отрывки заставляют жалеть, что их мало и желать, чтобы путешественник издал в свет все свои путевые заметки. Приятно смотреть на природу живописную глазами умеющего ценить её красоты, но еще приятнее и полезнее смотреть с наблюдателем на общества, вникать в нравы, сводить через него знакомства с знаменитыми современниками; и Жуковский в кабинете Гёте еще для меня любопытнее, чем у Рейнского водопада или на высотах Сен-Готарда. Отрывок из письма о Дрезденской галерее, в котором Жуковский дает отчет в чувствах своих при созерцании Рафаэлевой Мадонны, исполнен красоты необычайной. Это не живопись и не поэзия, а что-то выше самой поэзии. О нем можно сказать то, что Жуковский сказал о самой Мадонне. Это не картина, а видение. Нет сомнения, что сей список, хотя не буквальный, передает творение Рафаэля вернее эстампа Миллерова. Жуковский постиг чувством душу Рафаэля и посвящает нас в её таинства.