Петр Вяземский
Проект письма к министру народного просвещения
Одна и есть у нас книга, в которой начала православия, самодержавия и народности облечены в положительную действительность, освященную силою исторических преданий и силою высокого таланта. Не нужно мне именовать ее. Вы, без сомнения, сами упредили меня и назвали ее. Здесь ни разномыслия, ни разноречия быть не может. Творение Карамзина есть единственная у нас книга, истинно государственная, народная и монархическая. Не говорю о литературном или художественном достоинстве её, ибо в этом отношении может быть различие в мнениях, но в другом оно быть не может, ибо повторяю вместе с вами, вместе со всеми, вместе с очевидностью: она одна. А между тем книга сия, которая естественно осуществляет в себе тройственное начало, принятое девизом вашего министерства, служит, по неизъяснимому противоречию, постоянною целью обвинений и ругательств, устремленных на нее с учебных кафедр и из журналов, пропускаемых цензурою, цензурою столь зоркою в уловлении слов и в гадательном приискании потаенных и мнимых смыслов, и столь не дальновидною, когда истина, так сказать, колет глаза. Нельзя при этом не пожалеть о худом выборе цензоров, которые с одной стороны раздражают писателей придирчивыми стеснениями и часто нелепостью своих толкований, а с другой наносят общей пользе вред непростительною оплошностью. В лицах, облеченных доверенностью. власти, кто неспособен, тот уже вреден. Ошибочный выбор людей есть также род противоречия правительства с самим собою, который никогда не остается без пагубных последствий. Действия нашей цензуры в отношении к критикам на Историю Российского Государства служат тому лучшим доказательством. Дабы вернее определить меру несообразностей и вреда, которую влечет за собою подобное направление допущенной ныне критики, обратимся к эпохе появления в свет Истории Государства Российского и к некоторым уже минувшим обстоятельствам.
Появление сей книги в 1818 году было истинно народным торжеством и семейным праздником для России. Россия, долго не знавшая славного родословия своего, в первый раз из книги сей узнала о себе, ознакомилась с стариною своею, с своими предками, получила книгою сею свою народную грамату, освященную подвигами, жертвами, родною кровью, пролитою за независимость и достоинство имени своего. Вы помните это торжество, и с просвещенною любовью разделяли его вместе с другими, Но оно не могло быть общим. История Государства Российского встретила противников. Часть молодежи нашей, увлеченная вольнодумством, политическим суемудрием современным и легкомыслием, свойственным возрасту своему, замышляла в то время несбыточное преобразование России. С чутьем верным и проницательным, она тотчас оценила важность книги, которая была событие, и событие, совершенно противодействующее замыслам её. Книга Карамзина есть непреложное и сильное свидетельство в пользу России, каковою сделало ее Провидение, столетия, люди, события и система правления; а они хотели на развалинах сей России воздвигнуть новую по образу и подобию своих мечтаний. Медлить было нечего. Колкие отзывы, эпиграммы, критические замечания, предосудительные заключения посыпались на книгу и на автора из среды потаенного судилища. Судии не могли простить Карамзину, что он историограф, следовательно, по словам их, наемник власти; что он монархический писатель, – следовательно, запоздалый, непостигающий духа и потребностей времени (фразеология тогдашняя, которая и ныне в употреблении); они толковали, что Карамзин сбивается в значении слов, что он единодержавие смешивает с самодержавием и вследствие того ложно приписывает возраставшую силу России началу самодержавия, и проч. и проч. Все сии обвинения в смысле судей были основательны и рациональны. Им не хотелось самодержавия; как же им было не подкапываться под творение писателя, который чистым убеждением совести, глубоким соображением отечественных событий и могуществом красноречия доказывал, что мудрое самодержавие спасло, укрепило и возвысило Россию.
