Петр Вяземский
Наполеон и Юлий Цезарь
Помышлял-ли бедный Виргилий, что он подпадет под стратегическую критику полководца новейших времен, который говорит, что „деревянный конь мог быть народным преданием, но что сие предание нелепо и недостойно поэмы эпической, что ничего подобного этому нет в Илиаде, где все сообразно с истиною и действиями военными“. „Предполагая“, – говорит Наполеон – „что этот конь мог вместить только сотню воинов, то и тогда был бы он тяжести огромной, и нет вероятности, чтобы могли перетащить его в один день с берега моря под стены Илиона, особенно при переходе чрез две реки. Разрушение Трои также неправдоподобно“. Все действие второй книги – говорит критик – продолжается от часу по полуночи до восхождения солнца, следственно в промежуток трех, четырех часов: это нелепо. Троя не могла быть взята, сожжена и разрушена ранее пятнадцати дней. Троя вмещала в себе армию; сия армия не спаслась бегством, следовательно она должна была обороняться во всех дворцах».
Что тут и возражать! Наполеон умел брать города: ему и книги в руки, и Виргилиева книга также! «Если б Гомер» – продолжает Наполеон – «взялся за описание приступа Трои, он не описал бы его как приступ укрепления, но положил бы на это действие нужное время: по крайней мере восемь дней и восемь ночей. Читая Илиаду, чувствуешь на каждом шагу, что Гомер был на войне, и не провел жизни своей, как утверждают комментаторы, в Хиосских училищах; читая Энеиду, чувствуешь, что она написана школьным регентом, который никогда ничего не делал». О пожаре Трои замечает он: «Сципиону нужно было семнадцать дней, чтобы сжечь Карфаген, покинутый жителями; нужно было одиннадцать дней, чтобы сжечь Москву, хотя обстроенную большей частью деревянными зданиями! – Не так должна подвигаться эпопея и не так выступает Гомер в Илиаде. Журнал Агамемнона не был бы точнее в исчислении расстояний и времени, в правдоподобии военных действий, чем это высокое творение».
Наполеон не любил Вольтера. Тут вероятно действовало не столько литературное, сколько политическое убеждение. Ему нужен был более всего порядок; а Вольтер, по свойству ума и страстей своих, был во многом нарушитель установленного порядка. Наполеон видел в Вольтере идеолога, а идеология была ненавистна его практической устроительной природе (organisatrice). Вольтер был насмешник, а Наполеон не любил насмешки, даже и до него не касающейся, потому что насмешка есть орудие независимости, ускользающее от управы, и особенно во Франции – всесильное. Разбирая трагедию: Магомет, несообразности её исторические и нравственные и предлагая, что в ней следовало бы изменить, Наполеон говорит между прочим: «Чтобы творение Магомет было истинно-достойным Французской сцены, нужно, чтобы оно могло быть читано без негодования просвещенными людьми в Константинополе, равно как и в Париже».
