Петр Вяземский
Князь Василий Андреевич Долгоруков
Верноподданнические чувства его озарены были и согреты теплою, независимою любовью. Здесь можно сказать, что сердце сердцу весть подавало. Самая любовь его ничего не имела суетливого. Он и при Дворе, во главе царедворцев, был также стройно спокоен, как в отношениях с равными себе, как у себя дома. Ничего не старался он выказывать; ничего не искал и ни в чем и ни при ком не было у него ни задней мысли, ни себялюбивой цели.
Он был нежным, примерным родственником, верным приятелем, любезным собеседником. При всей его бесстрастной и пластической постановке, казалось, чуждой всякой впечатлительности, в нем не было ни сухости, ни холодности.
По роду службы, которая некогда была на него возложена, он знал темные стороны многого и многих: но это печальное всеведение не озлобило и не заволокло его чистой и мягкосердечной натуры. Он все еще верил в добро и не отчаивался в средствах осуществить его. При этом должно заметить, что никогда неосторожное, не только не доброжелательное, слово, никогда двусмысленный намек ни на какое лицо не выдавали тайны, которая в груди и памяти его была неприкосновенно застрахована. Ум его был, может быть, и памятлив; но в отношении к злу сердце его было забывчиво. Мог ли он иметь врагов, то есть недоброжелателей? Не думаю. Завистников? И того нет. Тем же спокойствием и тем же благодушием, которые отличали его, он должен был обезоруживать и всякую мнительную зависть. Он никому не перегораживал дороги, ни на какую чужую дорогу не кидался, никого перегонять не хотел.
