Петр Сосновский
Коля-Коля-Николай
– Выше! – ответила она.
– Но он ведь работает. Даже Семена и то взяли на завод, хотя он приехал из села. Почему я не могу?
– Тебе сколько лет? – спросила мать, и сама же ответила, – пятнадцать! Ты еще несовершеннолетний. Наработаешься, не спеши. Все в свое время!
Чтобы не делал Валера, он видел себя взрослым, спешил стать им. Брат нарочито показывал, что у него изменился голос. Однажды Валера, вдруг ни с того ни сего, взял в руки сигарету. Правда, в училище многие ребята уже курили. Он не был серой вороной – исключением. Иногда парень приходил домой выпивши. Отец его не трогал. Мать пыталась как-то остановить сына, но Владимир Фомич сказал:
– Не лезь, Валера мой. Он уже взрослый. Пусть сам решает, что ему нужно. А ты лучше смотри за своим «дядей Колей», – и он показал пальцем на меня.
Мать обиделась на него за эти слова и решила не вмешиваться:
– Ну, хорошо занимайся своим сыночком сам. Мне он не нужен. Но заниматься Валерой отец не мог. Он часто болел. Я не раз слышал от него:
– Коля, вот здесь, будто кто-то сидит во мне, – отец показывал на грудь, – и ножами меня колет. – Отца мучила язва желудка. Раза два-три в году он ложился в больницу и находился там неделями. А сколько ему приходилось пройти обследований. Мой брат был предоставлен сам себе. Свобода, которую Валера получил от отца, его радовала. Он ею пользовался.
Однажды брат попал в отделение милиции. Его вместе с ребятами забрали за распитие водки в неположенном месте – в парке отдыха. Отец лично сходил за Валерой и забрал его оттуда.
– Ну, как там, в каталажке? – поинтересовался я, едва брат появился на пороге квартиры. Валера, не говоря не слова, тут же замахнулся на меня кулаком. Я еле успел отскочить и спрятаться за Семена. Если бы не моя реакция, мне попало. После брат избегал милиции. Отец строго-настрого наказал:
– Хочешь выпить? Возьми бутылку и выпей дома, чем в подворотне. Я разве тебе запрещаю. Однако просто без повода не пей. Запомни это! – Брат запомнил слова отца. Брал и пил. Поводов у него хватало. То праздник, то день рождения у друга, то сдача экзамена.
Мать рано уходила на работу, возвращалась поздно. Дома она появлялась никакая. Для отца домом стала больница. Семен уходил со всеми, возвращался, где-то около одиннадцати часов вечера. Мы были предоставлены сами себе.
Валера часто был не один, с друзьями. Бывало, приходил Тольяныч. От нечего делать они сбрасывались и карманные деньги, выданные родителями на мелкие расходы, пускали на покупку вина. Друг Валеры по двору все время оглядывался.
– Ты, чо? – спрашивал его брат.
– Вдруг, твои родители придут, мать или отец? Застукают! – отвечал он.
– Не боись, мне разрешают.
Дома, в их компании мне было неуютно. Я все больше и больше времени проводил на улице. Матери это не нравилась. Она в любых моих действиях видела плохое.
– Коля, что с тобой происходит? – часто спрашивала мать.
– Ничего! – отвечал я. – Ты меня не доставай, и все будет нормально. Я не хотел, чтобы она копалась в моей душе. Почему я должен быть копией ее брата Коли. Кто он такой, чтобы я его повторял.
Дядя Коля учился хорошо. Мать всегда любила повторять мне, что, если бы ее брат не умер он, был бы каким-нибудь ученым. Николай Кондратьевич ходил в один класс, а сдавал экзамены за другой. У меня с учебой ничего не получалось. Наука мне давалась хуже, чем Валере, хотя он и не блистал. Мастак был учиться мой двоюродный брат Семен. Учеба у него занимала первое место. Я не мог, как он сидеть часами над учебниками. Это было не для меня. Двоюродный брат не раз пытался мне помочь. Но я не был усидчив и поэтому часто от его помощи отказывался.
Моя мать была довольна приездом племянника, так как родственники по ее линии своим присутствием не баловали. Я не мог припомнить, когда тетя Надя или же тетя Люба были у нас в гостях.
Мать выделяла Семена. Особенно ее радовало то обстоятельство, что племянник сумел поступить в высшее учебное заведение. Она с удовольствием высказывала Владимиру Фомичу моему отцу:
– Вот, видишь, парень из села, а поумней наших, – городских будет, – ей это было нужно, потому что отец кичился своим происхождением и часто похвалялся родней. Особенно он расходился, когда к нам в гости приезжала его сестра тетя Валя с мужем дядей Петей и своими домочадцами Гришей и Витей. Они жили в Ногинске. Отец мой был родом оттуда.
– Я, москвич, а ты кто? – кричал отец, изрядно нагрузившись коньяком, и, тыкая пальцем в сторону матери, утверждал: – Село, вот кто ты!
Тетя Валя была довольна. Она тоже была москвичка.
Приезд родственников из Ногинска был нечастым – раз-два в месяц. Подарки, которые они привозили, предназначались Валере. Он был любимый сыночек моего отца.
– Наша порода, говорила тетя Валя, тиская Валеру, – наша!
Подарков было много. Они состояли из игрушек подросших сыновей тети Вали и дяди Пети. Гриша и Витя, сколько я их помню, были для меня всегда большими.
Валеру привлекали машинки, трактора, самолеты. Все остальное он отдавал мне.
Тетя Валя вела себя с вызовом, во все вмешивалась и часто способствовала разжиганию ссор.
Мать не раз выталкивала отца в Ногинск.
– Съезди к своей москвичке.
Отец сопротивлялся:
– Да был я у нее. Она готовить не умеет. С язвой у них там делать нечего.
Тетя Валя, создав конфликтную ситуацию, сама же и успокаивала всех.
– Ну ладно, хватит вам, – говорила она, – давайте садиться кушать. Нас детей размещали рядом за общим столом.
Валентина Фоминична торжественно доставала из сумки бутылку коньяка, она его привозила для брата и ставила ее посреди закусок, с шумом раздвигая тарелки.
– Это тебе для язвы,– говорила плотная, пышущая здоровьем, в отличие от отца, женщина и, как-то по-особенному, бросала взгляд на присутствующих. Мать принимала ее вызов на себя, ей не нравилось то, что Валентина Фоминична потихоньку спаивает мужа. Владимир Фомич чувствовал это и выгораживал сестру.
– Я на войне в рот не брал этого зелья, а там было положено каждому солдату по пятьдесят граммов спирта. Сейчас, я просто вынужден пить. Врач мне сказал: «Тебе осталось жить месяц». А уже сколько прошло? – и отец принимался подсчитывать, загибая на руке пальцы.
– Ну, и дурак! – однажды не удержавшись, ответила мать. – Лучше бы ты там пил. Сейчас, когда дети становятся на ноги, ты должен быть трезвым. – Она с опаской относилась к переменам во взаимоотношениях с мужем. Болезнь не только физически переламывала Владимира Фомича, но и духовно.
Фраза, высказанная матерью, понравилась Валентине Фоминичне – она засмеялись громче всех. Тетя Валя любила шуточки. Ей было все равно над кем и над чем смеяться. Она могла и себя не пожалеть. Возможно, мать ее из-за этого свойства характера часто прощала.
Семена тяготили застолья, и он часто их игнорировал, придумывая поводы, чтобы не присутствовать. Отговорку порой ему было найти трудно. Я как мог ему помогал. Однажды он сказал мне:
– Я, Коля если случается выпить рюмку вина или водки, чувствую себя плохо. День потерян. Мне так много нужно еще сделать. Москва – это тебе не Щурово – мое село, здесь у меня столько возможностей. Я там учиться не мог. Не было условий. Сейчас я должен наверстать упущенное время. Мне нельзя терять ни одного дня.
Мой отец обижался на Семена. Как-то он сказал мне:
– Коля, не понимаю я твоего двоюродного брата. Он устроился на работу и не поставил даже пол-литра. Потом первую зарплату нужно было обязательно отметить, а он, он принес торт какой-то и всего лишь. Разве это порядок.
– И правильно сделал! Торт и чай – то, что надо! – сказал я.
На мои слова отец махнул рукой, посчитав меня еще ребенком.
Отцово недовольство подействовало на Семена, и он однажды притащил полную сумку с бутылками вина. Я был удивлен. И не только я, но и мой отец, однако не удержался и похвалил племянника:
– Вот это по-нашему!
Семен со звоном поставил на стул сумку и принялся доставать бутылки. Я бросился ему помогать. На большом круглом столе выстроилась целая батарея. Мой двоюродный брат четко перечислял все торжественные дни – праздники, за которые Владимир Фомич мог бы пропустить рюмочку. Их набралось с десяток.
– Эта бутылка? За мой приезд! Эта? За мое трудоустройство! Это? За первую получку! Это? За поступление в институт. Это?…
Мне было стыдно за отца. Однако он отнесся к поступку Семена спокойно.
– Садись Сеня, – сказал он, – садись за стол. Валера иди к нам. Меня он отогнал:
– Вот будешь немного постарше, добро пожаловать, и ты!
Я видел, что Семен пить не будет. Он все обставил так, чтобы отказаться от застолья.
– Нет, спасибо, мне нужно торопиться в институт, – он сделал шаг в сторону двери и остановился. – Да, еще. Мне дают место в общежитии. Я завтра собираюсь переехать. – Отец его не слышал, но тут же согласился:
– Хорошо, хорошо, – его взгляд был направлен на бутылки.
– Мы тебе оставим, – продолжил он. – Давай вечером приходи. – Семен пришел, однако выпил всего лишь одну рюмку и на настойчивое предложение повторить, сказал:
– Нет-нет, я больше не могу. Мне завтра на работу!
– Нам тоже, – ответил мой отец, – но мы же…
На следующий день Семен, собрал свой чемодан и отправился в общежитие. Без него в доме стало пусто. Присутствие двоюродного брата несколько скрашивало мою жизнь. Мать, много раз пыталась с его помощью воздействовать на меня, но так и не смогла. Семен не любил давить, «нагружать» кого-нибудь, используя силу, даже меня.
Удовлетворительная оценка по математике – это его заслуга. Мне грозила двойка. Я окончил восемь классов. Учиться дальше мне не хотелось, я решил отправиться по стопам Валеры. Дорожка, слава Богу, была проторена. Мать никак не соглашалась. Я тряс аттестатом, в котором было много троек, и кричал:
– Скажи, кто меня с такими оценками возьмет? А потом я хочу работать у вас в колхозе. Мне как Валере завод не нужен!
– Ты что? – кричала на меня мать. – Даже и не думай. Кому скажи, парень живет в Москве, а работает в колхозе, – засмеют. Я, думаешь, отчего уехала из деревни, чтобы работать в колхозе? Нет, так получилось! Уж лучше иди ты в училище.
На том мы и решили. Мой аттестат был не лучше аттестата Семена. У него также хватало троек. Однако мой двоюродный брат имел сильное желание учиться, чего не имел я. Мне в высшем учебном заведении делать было нечего. К тому же, чтобы пойти в институт я должен был получить среднее образование. Представить себя учащимся девятого, не говоря уже о десятом классе, я не мог.
Мой отец Владимир Фомич стремился нас детей поставить на ноги. Он торопился, боялся приближения смерти, часто жаловался на боли в желудке.
– Ты, хоть лучше закусывай, – наваливалась на него мать, смирившись с пьянством мужа, – высох весь, как та вобла. – На отца было страшно смотреть.
Чем слабее он становился, тем более разнузданнее в поведении был мой брат Валера. Присутствие Семена его несколько сдерживало. Он был вынужден с ним считаться. После отъезда двоюродного брата свобода, которую Валера вдруг ощутил, его окончательно испортила. Я стал сторониться Валеры и избегать. Он готов был в любой момент пустить в ход свои кулаки.
Мой отец Владимир Фомич забыл о своем любимом сыночке, и Валера на работу устраивался через училище, по направлению. Завод, на который его направили, не был заводом отца. Отец не пожелал взять моего брата к себе. Мне он сказал:
– Ты, Николай уже почти взрослый, все понимаешь. Валера у тебя весь на глазах. Я не хочу позорить себя. На заводе я заслуженный человек. Он все мне испортит, увлечение водкой ни где не приветствуется, особенно у нас. Пусть я не лучше его, тоже пьяница, но меня мучают адские боли, я не могу не пить, к тому же я знаю меру и никогда не приду на работу пьяным. А он? В нем я не уверен. Сильный, красивый парень. Девки за ним бегают, ему нужно жениться, заводить семью, а не пить.
Валера, дальше стакана ничего не видел. Тут отец был прав. Частые выпивки шли брату во вред. Работал он хорошо, но не раз прогуливал, а уж опаздывал, так несчетное количество. От увольнения его спасало то обстоятельство, что он был призывником. Армия должна была исправить Валеру. Так думал отец, ничего не предпринимал, ждал изменений.
Однажды случилось – брату пришла из военкомата повестка. Тетя Валя, дядя Петя и их сыновья Григорий и Виктор примчавшись на проводы, не могли насмотреться на моего брата.
– Ты молодец, наша порода, наша,– обхаживая со всех сторон парня, приговаривала тетя Валя.
Одного она не заметила, с каким он шиком, ловко опрокидывал рюмки с вином. В тот день Валера нагрузился – отвел душу как никогда. Стол ломился от яств. Но, брат закусывал мало.
Проводили его на призывной пункт торжественно.
– Голова шумит, – сказал он, – вот бы остаться и как следует опохмелиться. Похмелья он не дождался. Вся его жизнь прошла на бровях, в тумане.
Отец оказался не прав. Армия испортила брата. Валера попал в строительный батальон. Дисциплина там была на самом низком уровне. После двух лет службы Валера вернулся домой хроническим алкоголиком.
Когда брат был трезв, им можно было хвалиться – гусар. Валере шла военная форма. Ему бы там, в армии и остаться. Нас бы не мучил.
Рассматривая детские фотографии, я путался: не мог точно определить, где Валера, а где я – так мы были похожи друг на друга и. конечно, на дядю Колю. Я это знал. Мать не раз говорила нам о том. Я представлял образ дяди Коли.
После службы в армии Валера изменился. Мой брат теперь, даже если бы его назвали Колей, вряд ли мог ему соответствовать, хотя что-то в нем и было от него. Правда, – это что-то заросло густыми черными курчавыми волосами, щетиной. Под глазами у Валеры появились мешки от беспробудного пьянства. Порой он был неузнаваем.
Я, не мог его, не то, что с дядей Колей, но даже с сантехником дядей Мишей сравнить. Тот, напившись, падал куда-нибудь в уголок и тихо спал, а Валера так распылялся, того и гляди, чтоб не огрел. Я, чтобы не отхватить оплеуху, убегал. Сзади до меня доносился его пьяный громовой голос и звон падающей на пол посуды.
Еще не так давно мать умилялась и часто говорила отцу:
– Твой сын – вот кто Коля! Зря, я не настояла. Мне нужно было дать ему имя, а то назвал Валера! Какой он Валера?
«Валера, Валера, – говорил я себе, – до чего же ты опустился, на кого ты стал похож, даже мать и та тебя стала ненавидеть».
Отец был бессилен. Он уже не мог с ним справиться. Джин вышел из бутылки и стал неуправляем.
Два года учебы в училище для меня пролетели незаметно. Я устроился на завод. В кармане у меня появились деньги. Часть зарплаты я отдавал матери, а другую оставлял себе на мелкие расходы.
В друзьях я недостатка не испытывал. Рядом возле меня на заводе работало много знакомых из училища. Нас распределили в механический цех токарями. На работе я уставал, но физическая усталость была ничто по сравнению с духовной. Дома мне также доставалось. Наверное, по этой причине я с друзьями в заводском скверике нет-нет и «раздавливал» бутылочку беленького. Вино я не любил. Водка крепче забирала.
Затуманив мозги, я курил и сквернословил. Брат Валера был мне примером. Правда, в отличие от меня он пил каждый день и помногу. Я ему подражать не стремился. Все происходило невольно, само по себе.
Отец, не желая того, сделал из Валеры алкоголика. Сам он также прикладывался к бутылке, наверстывал, стремился выпить то, что не выпил на войне, однако в отличие от сына себя контролировал. Валера же этого делать не умел, а может быть, и не хотел.
Понятно моему брату после службы в армии полагался отпуск. Но, этот отпуск у него отчего-то затянулся.
Все дни брат проводил дома. На улице он если появлялся, то ненадолго: прикупить бутылочку винца. Деньги Валера выбивал у матери. Она у нас была «кассиром». Отец, если было невмоготу, ложился в больницу на лечение. Порой мне казалось, что он там прячется от Валеры. Я понимал отца, и сам был готов от него прятаться, да и мать домой после работы перестала торопиться. Брат напивался до чертиков.
Однажды, Валера чуть было не вывалился из окна. Хорошо, что отец оказался рядом и подхватил его за ноги. От крика отца у меня волосы встали дыбом. В считанные секунды я и мать подскочили к нему, и мы вытащили Валеру из черной пропасти распахнутого настежь окна.
Я долго не мог успокоиться. Отец целый час не отходил от брата и держал его за руки. Мать была тут же. До сих пор я не пойму, как все произошло. Отчего Валера перепутал окно с дверью.
Из небытия меня вывел звонок Семена. Он минут десять звонил и звонил в дверь. Я не сразу открыл.
– Что стряслось? – «тыкался» Семен с вопросами то к моей матери, то к моему отцу. Они были заняты, крутились возле Валеры. Я пожалел двоюродного брата и все ему объяснил.
– Да, – сказал он, – Валера начинает тяготиться этой жизнью. Возможно, он готов принять помощь, может быть, чем черт не шутит и поднимется. – Семен еще что-то говорил. Я кивал ему головой, однако его уже не слушал. Глядя на суматоху в доме, вокруг Валеры я шептал себе под нос:
– Нет, я не дядя Коля. Валера – не дядя Коля. Больше всех из нас похож на него Семен. – Как только это до меня дошло, я ввалился в комнату брата и закричал:
– Мам, пап вот смотрите, вот он дядя Коля, – и показал пальцем на двоюродного брата.
Все вдруг на минуту замолкли. Лицо матери и без того красное еще сильнее покраснело. Мне показалось, что она тогда поняла, впервые за всю свою жизнь, отчего нет спокойствия в семье. Мать готова была заплакать. Глаза ее заблестели… Однако она сдержала себя и не заплакала.
3
На следующий день Валера встал, как ни в чем небывало, оделся и пошел в магазин. Вернулся он быстро. Стакан вина заставил его окончательно забыть о произошедшем случае. Не знаю, с каких пор брат перестал привечать своих друзей. Я даже не заметил, когда это случилось. Вначале он отогнал от себя двух парней, которые вместе с ним демобилизовались из армии. Они часто составляли ему компанию. Скоро пришел черед и друзей по двору. Валера перестал делиться. Даже отец, хотя он и желал потянуть рюмочку, был отодвинут им в сторону. Доза, которая требовалась брату, постоянно увеличивалась. Пил Валера неторопливо, смакуя. Рядом лежала книга. Странно, но брат отчего-то пристрастился к литературе. Читал он в основном приключенческие книги. Это его забавляло.
– Вот жизнь, – говорил он мне или же Семену. Двоюродный брат приходил не часто. Однако стоило ему появиться у нас, как Валера, отодвигал бутылку и лез к нему с вопросами. Семен для него был эталоном ума, он любил с ним поговорить. Мне нравилось слушать их разговор. Валера о себе говорил как о пропащем человеке. В его словах порой звучало:
– Я, что? Мне уже не выкарабкаться, одним словом – «алкаш». А вот Колю я бил и буду бить. Он не должен идти по моим стопам. Ладно, училище он мое окончил, но в остальном для него примером должен быть ты, или пусть тот, как его, ну брат матери?
– Дядя Коля!– подсказывал Семен.
– Да, правильно дядя Коля.
Валера погибал на глазах. Просветления не произошло. Его пьянство было болезнью, при том неизлечимой. Помочь ему ничем нельзя было. Больной не хотел быть здоровым и потому он не мог вернуться в ту жизнь, которая была раньше, хоть будущее и страшило его.
После службы в армии Валера работать так и не начал. Чтобы не попасть в число тунеядцев он скрывался от милиции. На улице бывал лишь по нужде – из-за бутылки вина, затем, когда одной было мало из-за двух, трех…
Однажды из магазина вместе с бутылкой он притащил какую-то женщину. Да, самую настоящую женщину, в годах, к тому же грязноватую.
Мать пыталась ее прогнать.
– Уйди, зараза. Куда лезешь. Парню всего двадцать лет, а тебе? Поезжай к себе, что тут тебе пересадочный пункт, вокзал? – кричала мать.
– Я буду у вас жить. Твой сын меня любит. Скоро мы с ним ребеночка «сварганим». Вот так, – и Маша, так звали эту тетю, засмеялась, громко и взахлеб.
Подруге Валеры не нравилось, когда я к ней обращался: «Тетя Маша». Она на меня ругалась матом и обзывала пи…. Я с ней не связывался. В конфликты не вступал. Тетя Маша была недовольна жизнью, и часто напившись, любила поплакать.
Из особой жалости она как-то вдруг принесла в дом котеночка. Потом у нас появилась собачка. Подруга брата явно была ненормальной. И нас делала дураками. Мать хотела сдать ее в милицию, но Валера сказал:
– Я сброшусь с окна. Мы все перепугались и не стали трогать Машу.
Она была лет на двадцать старше моего брата. Вначале их разница в возрасте бросалась в глаза. Я не мог даже представить, как могло такое случиться. Что он в ней нашел.
Вечером у нас в квартире появился участковый милиционер. Его встретила мать. Отец находился в больнице и многого из того, что у нас происходило, не видел, а то умер бы намного раньше отведенного ему срока.
– Вы будете Вера Кондратьевна?– спросил участковый.
– Да! – ответила мать.
– Кем вам приходиться Мария Федоровна, – и милиционер назвал ее фамилию.
– Я, знать такую не знаю,– ответила мать. Минут двадцать она разговаривала с участковым и сумела отделаться от нашей случайной квартирантки. Валера хотел влезть в их разговор, но я его остановил:
– Молчи, и не высовывайся, иначе тебя заберут вместе с ней. Ты, что хочешь в каталажку? – И он затих.
Мать обрадовалась, что тетю Машу забрали.
– Слава Богу, – сказала она мне, – отделались. Разве это женщина. Она даже за собой не могла убраться. Белье у нее грязное, постель менять не хочет. Постирать и то ленилась.
Брат очень сильно переживал. Он привык к Маше. Ему нужна была женщина. И как я понял все равно какая, лишь бы была рядом и вела такой же образ жизни как он.
Когда Машу забрали, Валера был вынужден сам ходить в магазин. Одно время он хотел меня для этого дела использовать, но я постоянно находил причину не выполнять его поручения, и брат от меня отстал. Мне было достаточно того, что я из библиотеки приносил ему книги.
После Маши у нас в квартире появилась Татьяна. С ней брата познакомил Тольяныч. Он думал, что девушка сможет оказать на Валеру влияние и изменит его. Татьяна оказалась слабой. Она жила с опаской, боялась какой-то Лидии Ивановны, то ли матери, то ли мачехи, я не знаю. Как после выяснилось – не напрасно.
Как-то поздно вечером в квартире раздался звонок. Мать открыла дверь. Перед ней стояла мощная женщина. Мать попыталась быстро закрыть двери, но не тут-то было, женщина с силой надавила на нее и ввалилась в прихожую. Это была Лидия Ивановна. Она нам устроила такой разгон, что тошно стало не только «молодым» – Татьяне и Валере, но и моей матери, отцу и даже мне.
– Я этот ваш притон разгоню, – кричала Лидия Ивановна. Ее голос был похож на голос милиционера. Наши кошки – тетя Маша их развела штук десять, – с мяуканьем разбежались по углам. Собаки – Полкан, Шарик и Майна подняли оглушительный лай. Однако это женщину нисколько не испугало.
Наша квартира была запущена. Мать, навести порядок, не могла. Стоило ей прибраться, как Валера тут же ввергал ее в хаос. Мебель была разбита. Пользоваться ею было опасно. Пьяный брат не раз вымещал на ней свою злость. Семен, когда появлялся у нас в квартире, долго осматривал стулья и, выбрав один из них, садился осторожно не на полную силу. Из-за большого количества живности: мяукающей, гавкающей и бегающей из одной комнаты в другую все было загажено шерстью. В квартире постоянно стоял специфический запах от животных.
Бардак, а еще больше этот специфический запах от животных распалил Лидию Ивановну. Она негодовала. Разошлась не на шутку. Ради тишины, чтобы не привлекать внимания соседей мать оторвала Татьяну, удерживаемую Валерой, и вытолкала ее за порог.
У меня от крика Лидии Ивановны долго еще шумело в ушах. Валера на уход Татьяны отреагировал следующими словами:
– Жениться нужно на сироте! – Тетя Маша была той самой сиротой. У нее в Москве никого не было. Она была иногородняя. О себе тетя Маша ничего не рассказывала. Я не знаю, может с братом она и делилась своей биографией, – меня ее жизнь не волновала. Спутница Валеры для меня была – пустое место. Даже когда она выскакивала из комнаты брата почти голая в туалет или в ванную я не обращал на нее внимания. Отвращение, которое я долгое время испытывал к девчонкам, наверное, было вызвано от общения с нею.
Валера порой моргал мне слащаво глазом, и спрашивал:
– Хочешь? – Потом не слова не говоря задирал ей халат, и из-под него выплескивался круглый зад тети Маши.
Я плевался и убегал из дома. Валера смеялся.
– Да ты ведь уже взрослый. Чего ты боишься? Бабы испугался, и он снова гоготал. Вместе с ним смеялась и тетя Маша.
Забыть тетю Машу брат не мог. Свою злость он вымещал на нас. Отец не выдержал и снова, в который раз слег в больницу. Даже водка не могла его успокоить.
– У меня от него весь желудок в язвах. Этот Валера сведет меня в могилу, – жаловался он нам.
Однажды после долгого перерыва приехала отцова сестра тетя Валя с дядей Петей и со своими детьми Григорием и Виктором. Они уже были взрослыми. Тетя Валя ими была довольна. Но мать считала, что их нельзя сравнить с моим двоюродным братом Семеном. Если честно они ему и в подметки не годятся.
– Вот мой Коля, – кричала, обнимая племянника мать. Она на всю жизнь запомнила подмеченное мной сходство двоюродного брата с дядей Колей и теперь с этой мыслью не расставалась.
Братья по линии моего отца были молодцы. И Григорий, и Виктор работали на заводе. У них были хорошие специальности, и они получали прилично. Что больше всего выделяла тетя Валя – это то, что ее дети не курили и не пили водки. Для меня было странным то обстоятельство, что они беспрекословно следовали за матерью и во всем ее слушались.
– Ты же наш,– кричала тетя Валя Валере, иначе он бы ее не услышал, – ты же наш. Что ты делаешь? Он! – и она тыкала в меня пальцем, – он село, как и его мать. Ему в навозе копаться. А ты красавец и ростом, и фигурой вышел – гусар – наша порода.
Мать неожиданным появлением родственников своего мужа была недовольна. Ее, выпад Валентины Фоминичны, вывел из себя. Разгоралась ссора. Я крепился, не влезал, хоть мне и не понравилось то, что тетя Валя обозвала меня селом. «Зря, – думал я, – она затеяла этот сыр-бор».
– Ты не должен жить в этом навозе! Это они могут, но не ты, – кричала тетя Валя. – Я наведу здесь порядок. Есть в этой квартире швабра, тряпка, ведро? – обратилась она к матери. Я думал, мать сейчас тете Вале задаст, но нет – огонь, едва вспыхнув в ее глазах, вдруг погас:
– Там! – спокойно сказала она, неопределенно махнув рукой в сторону ванной комнаты. Я догадался, мать поняла, что Валентина Фоминична хочет спасти Валеру. Главное было для нее, чтобы сын очнулся, пришел в себя.
Тетя Валя все, что было необходимо для уборки, нашла сама. Валера, после ее крика уже не мог защитить своих животных. Она их всех на глазах у брата повыгоняла на улицу и затем вымыла полы, вытерла с мебели пыль, прошлась с пылесосом по коврам. На миг я почувствовал себя лет на десять моложе.
Родственники провели у нас выходные дни и уехали. После их отъезда все вернулось на круги своя. Первыми дорогу разыскали собаки. За ними пришли и кошки. Валера их всех впустил в квартиру.
– Ну, зачем ты! – заорал я на него, – снова у нас псарня.
– Да, я тебя, только вякни, – набросился на меня брат, размахивая кулаками. Я еле убежал. Валера был сильнее меня. К тому же я старался не связываться с ним. Не хватало, чтобы мы братья дрались между собой.
Живность Валере напоминала о его Маше. Он не мог расстаться со своими собаками и кошками и готов был выгнать из дома меня, мать, отца.
Трудно поверить, но, возможно, брат предвидел весь ход событий и не стал связываться с тетей Валей, – разрешил ей выгнать животных. Правда, Валеру напугали ее слова сдать его на принудительное лечение от алкоголизма. Однажды он долго обсуждал эту проблему с двоюродным братом Семеном. Я слышал, как Валера упирался.
– Я старый. Вот пожил с Марией и понял ста-ры-ый. Татьяна, помнишь ее, такая красивая девушка – так вот она мне не подходила. Она молодая для меня! Смотри, у меня даже седина. – И Валера полез пальцами в свои густые волосы и стал крутить их, выискивая седые волосинки. Конечно, никакой седины у него не было. Но он в чем-то был прав. Душа его жить устала. Усталого человека новизна пугает. Мой брат не хотел изменений. Семен только зря потратил время. Валера, соглашался, кивал головой, а в итоге ничего не сделал, хотя аргументы двоюродного брата и были убедительны. Валера был в тупике. Он так и сказал о себе:
– Я в тупике. Мне из него не выбраться.
Валера не представлял, как он, пройдя курс лечения, сядет за стол. Неужели исподтишка вместо водки наливать себе в стакан воду и выпивать ее, делая вид, что вода имеет градусы. Чушь какая-то. Ведь есть слова – «нужно выпить»!
– Слов: «нужно выпить» в твоем лексиконе просто не должно быть. Запомни, это, – сказал ему Семен, – иначе, все лечение насмарку и тебе снова необходимо начинать сначала.
Семен ушел, а Валера так и остался сидеть в своей комнате у раскрытого окна. Он с силой сжимал голову. Последнее время мой брат так часто делал. Его оставили в покое, никто в его жизнь не вмешивался. Иногда мать подходила к нему и говорила:
– Валера, сынок иди, поешь. – Он с трудом поднимал отяжелевшую голову и непонимающе смотрел на мать.
– Хорошо-хорошо, я сейчас тебе принесу, – отвечала мать и бежала на кухню. Валера все время о чем-то думал. Порой он говорил сам с собой. Когда я, услышав его речь, заходил в комнату и спрашивал:
– Валер, ты что? – он отвечал, – да нет, ничего. Это я так. Мысли вслух.
Я, мать, отец, мой двоюродный брат Семен – мы все видели, – Валера гибнет. Ему оставалось жить считанные дни, часы, минуты.
Окно, проклятое окно, хотя оно и не причем. Мне в тот день хотелось его прикрыть. Но я не смел. Брат сидел рядом на кровати, читал какую-то книгу и, конечно же, пил свое вино. Бутылка стояла на подоконнике. Потянувшись рукой к ней, он в который раз налил себе рюмку и залпом осушил ее. Затем снова уставился глазами на белые страницы. Он вряд ли в тот день помнил название книги, знал, о чем в ней было написано. Я по просьбе матери, она боялась за него, нет-нет и наблюдал за братом.
– Странно, здесь я, кажется, читал! – Услышал я его слова. Он не мог сосредоточиться и поэтому не понимал смысла написанного. Внизу, на первом этаже дома было кафе. Шум, крики и музыка все это отвлекало Валеру. А потом он возможно усиленно с мукой думал о своей судьбе, как будто перебирал грязное белье. Так часто делала мать, отделяя белое от цветного, когда принималась за стирку.
Я заглянул в комнату: брат, свесившись над окном, что-то кричал вниз, в темноту. Он часто любил смотреть вниз с окна. Я, хотел подойти к нему. Но он вдруг почувствовал на себе мой взгляд и повернулся. Глаза его были совершенно трезвые. Они меня поразили. И я ушел. Побыл в комнате отца. Он смотрел телевизор. Затем отправился на кухню. Мать мыла посуду. Рядом возле нее крутился Полкан. Под ногами мяукала кошка.
