Петр Врангель
Записки
Для воздействия на генерала Деникина со стороны его ближайших помощников я направил копии своего рапорта одновременно обоим помощникам Главнокомандующего генералам Романовскому и Лукомскому. Доверительно ознакомил я с содержанием рапорта и Н. В. Савича, прося его повлиять на Главнокомандующего, дабы необходимые меры по укреплению тыла были бы своевременно приняты.
Будущее как нельзя более подтвердило мои опасения. Предложение, сделанное председателем особого совещания генералом Лукомским о необходимости немедленно начать эвакуацию правительственных учреждений, встретило возражения со стороны членов Особого Совещания. Было указано, что эвакуация расстроит правительственный механизм, что гражданский долг членов совещания оставаться с армией до конца и проч. В результате эвакуацию Ростова и Таганрога начали лишь тогда, когда наши войска подошли вплотную.
Огромное число учреждений не успело выехать. Много больных, раненых и ценнейшее имущество попало в руки противника. Ничего не было сделано и в отношении узлов сопротивления; намеченная укрепленная позиция к востоку от Таганрога к подходу армии существовала лишь на бумаге.
Я взял с собой в Таганрог начальника штаба. Генерал Деникин принял нас в присутствии генерала Романовского. Войдя, я передал Главнокомандующему и начальнику его штаба упомянутый выше рапорт и просил генерала Деникина внимательно прочесть его, прежде чем выслушать мой доклад.
Главнокомандующий, придвинувшись к лампе, стал читать. Я наблюдал за ним. Его лицо поразило меня. Оно казалось каким-то потухшим, безнадежно подавленным. Окончив чтение, он безнадежно положил рапорт на стол и тихим, упавшим голосом сказал: «Что же делать, а все-таки надо продолжать…»
«Конечно, ваше превосходительство, надо продолжать и надо сделать все возможное, чтобы вырвать победу из рук врага, но прежде надо принять определенное решение. Противник, действуя вразрез между моей армией и донцами, стремится отбросить мою армию и прижать ее к морю. Конница генерала Улагая совершенно небоеспособна. Если вы прикажете армии отходить на Дон, на соединение с донцами, войскам придется совершить труднейший фланговый марш, все время под ударами врага. Другое решение – прикрыть армией Крым и отводить мои войска на соединение с войсками Новороссии…»
Генерал Деникин оживился:
«Этот вопрос я уже решил в своем сердце», – твердо сказал Главнокомандующий, – «я не могу оставить казаков. Меня обвинят за это в предательстве. Ваша армия должна отходить с донцами».
Задав несколько второстепенных вопросов, Главнокомандующий, видимо тяготясь разговором, отпустил меня. Мы вышли с генералом Шатиловым.
«Какое впечатление вынес ты из нашего разговора?» – спросил я.
Генерал Шатилов развел руками:
«По моему, они окончательно растеряны…»
Мне стало бесконечно жаль генерала Деникина; что должен был испытать этот человек, видя крушение того здания, которое с таким трудом он столько времени возводил и в прочность которого несомненно верил. Как одиноко должен был он чувствовать себя в эти тяжелые дни, когда, по мере того, как изменяло ему счастье, отворачивалось от него большинство тех, кто еще недавно кадил ему. В эти дни лишь твердость, решимость и спокойствие духа вождя могли спасти положение. Это спокойствие духа, эту твердость мог иметь лишь вождь, не потерявший веру в свои войска, убежденный в том, что и они ему верят. Нравственная поддержка Главнокомандующего его ближайшими сотрудниками должна была быть в эти дни, казалось мне, особенно ему необходима.
Я написал генералу Деникину письмо:
«Командующий Добровольческой армией
Генерал-лейтенант Барон П. Н. Врангель.
Декабря месяца, 10 дня, 1919 г.
Глубокоуважаемый Антон Иванович!
В настоящую грозную минуту, когда боевое счастье изменило нам и обрушившаяся на нас волна красной нечисти готовится, быть может, поглотить тот корабль, который Вы, как кормчий, вели сквозь бури и невзгоды, я, как один из тех, кто шел за Вами почти сначала, на этом корабле, нравственно считаю себя обязанным сказать Вам, что сердцем и мыслями чувствую, насколько сильно должны Вы переживать настоящее испытание судьбы. Если Вам может быть хоть малым утешением сознание того, что те, кто пошел за Вами, с Вами вместе переживают и радости, и горести, то прошу Вас верить, что и сердцем, и мыслями я ныне с Вами и рад всеми силами помочь Вам.
П. Врангель».
В течение 10-го декабря противник продолжал переправу через Северный Донец. На фронте 1-го корпуса особых изменений не было. 5-й кавалерийский корпус под давлением противника отошел в район: разъезд Булацелевский – Кантерево – Середовский, оставив часть сил в селе Преображенском для удара во фланг противнику, наступающему вдоль реки Орел. На Полтавском направлении мы потеряли Скотоватое. Терская бригада сосредоточилась к селу Андреевка. Общая линия фронта к этому дню вырисовывалась следующим образом: правый фланг, примерно до станицы Мигулинской, оставался на прежних позициях, от Мигулинской линия фронта шла на Чертково, откуда, повернув круто на юг и проходя параллельно железной дороге Луганск – Миллерово верстах в 20 севернее, выходила к станции Рубежная и в районе Лимана, откуда переходила на правый берег Северного Донца и шла в общем направлении на станцию Краснопавловка и Вольное, южнее Константинограда и Кобеляк на Кременчуг – Пальмиру, Канев, Фастов, севернее Сквиры к Казатинскому узлу, левее линия фронта оставалась без изменения.
11-го декабря конница генерала Улагая вновь отошла под давлением противника в район станций Шепилово – Липовая. Генерал Улагай доносил, что он вынужден отступать еще далее. Донцы также продолжали медленно отходить. Между тем, наша пехота еще продолжала удерживать свои позиции, протянув свой правый фланг до устья р. Бахмут. Положение становилось все более грозным. Фронт был разрезан пополам, и в прорыв устремились крупные массы конницы красных. Отправляя в этот день Главнокомандующему упомянутое выше письмо, я, вместе с тем вновь доносил:
«Командующий Декабря месяца, 11 дня, 1919 г.
Добровольческой
Армией Главнокомандующему Вооруженных Сил Юга России.
Генерал-лейтенант
Барон П. Н. Врангель.
РАПОРТ.
События развиваются с чрезвычайной быстротой и неблагоприятно сложившаяся для нас на фронте обстановка становится грозной. Наш фронт разрезан пополам и армии отходят двумя группами на ЮВ и ЮЗ. Необходимо принять крупные решения. Со своей стороны полагаю необходимым:
1. правую группу армий постепенно отводить на линии р. Сал и Дон, сохранив плацдарм на правом берегу реки по линии устье р. Миуса – Новочеркасск. Спешно укреплять указанный фронт, объявив рабочую повинность населению. Одновременно подготовлять узлы сопротивления по линии р. Маныч и укреплять район Новороссийска;
2. левую группу армий отводить в Крым, спешно укрепляя подступы к нему;
3. Кавказскую, Донскую и Добровольческую армию, по отводе на означенную линию, свести в одну армию из 4-х корпусов (Добровольческий, 1-й Кубанский и два Донских) под Вашим непосредственным управлением. Все лишние штабы расформировать, направив чинов в строй;
4. из войск левой группы составить отдельный Крымский корпус;
5. немедленно объявить сполох на Дону, Кубани и Тереке, возложив руководство сбором пополнений на популярных генералов соответствующих войск;
6. готовясь всеми силами к продолжению борьбы, одновременно безотлагательно подготовлять все, дабы в случае неудачи не быть застигнутыми врасплох, выполнить лежащее на нас нравственное обязательство и сохранить кадры армии и часть технических средств, для чего ныне же войти в переговоры с союзниками о перевозке, в случае необходимости, армии в иностранные пределы, куда при первой же возможности начать эвакуацию матерей, жен и детей офицеров, отдающих Родине жизнь. Их спасение – вопрос нашей чести…
Генерал-Лейтенант Барон Врангель».
От 5-го кавалерийского корпуса было получено донесение о переходе его в район Елизаветовка – станция Краснопавловка; восточнее этого района показались сильные разъезды красных, поддержанные тремя полками пехоты. На Полтавском направлении наши части отошли за реку Орел. Терцы были вынуждены оставить Андреевку и, отойдя на восток, вели бой в селе Дар-Надежды.
12-го декабря бои на всем фронте армии продолжались. По непроверенным сведениям город Луганск был занят красными.
Штаб армии из Юзовки переходил в Харцызк. На станции Ясиноватая я был предупрежден о подходе поезда генерала Сидорина, выехавшего ко мне на свидание.
Он ехал из Таганрога сговориться со мной о дальнейших совместных действиях.
В этот день Главнокомандующим была отдана короткая директива, № 016210, коей указывалось:
«Генералам Покровскому и Эрдели выполнять прежние задачи. Генералу Сидорину и Врангелю, выполняя задачи, содержащиеся в директиве № 015296, сосредоточить возможно большие силы к своим смежным флангам за счет других участков для удара по прорывающейся конной группе красных.
Генералу Шиллингу – всемерно ускорить сосредоточение сил к правому флангу для удара по флангу и тылу противника, теснящего Добровольческую армию и для прикрытия Крыма».
Директива эта явно являлась запоздалой. Генерал Деникин, видимо, все еще не отдавал себе отчета в размерах нашего поражения.
Я дал генералу Сидорину прочесть оба моих рапорта Главнокомандующему от 9-го и 11-го декабря, рапорты генералов Улагая, Науменко, Чекотовского…
«В настоящее время об ударе моих частей совместно с вашими не может быть речи. Армии у меня в сущности нет, есть горсть людей… Я имею приказ Главнокомандующего отходить на соединение с вашей армией, но я не уверен даже, что без помощи ваших частей смогу это выполнить».
Сообщенные мною генералу Сидорину сведения были, по-видимому для него в значительной степени неожиданными. Донская армия, по его словам, была, в общем, вполне боеспособна, в распоряжении командующего армией имелось достаточное число пополнений, однако части, скованные на всем фронте боями, быстро перегруппировать было нельзя. Существенной помощи Донская армия мне оказать не могла. Генерал Сидорин жестоко сетовал на ставку, не ориентировавшую командующих армиями, совершенно выпустившую из рук управление и, видимо, не желавшую отдать себе отчет в сложившемся грозном положении:
«Ни я, ни начальник штаба никаких указаний добиться не можем. Вчера генерал Романовский в разговоре с генералом Келчевским на вопрос последнего о том, какие меры намечает Главнокомандующий для исправления нашего положения, ответил: „Вот ваш командующий армией едет к генералу Врангелю, они там что-нибудь придумают“.»
Все яснее становилось, что справиться с грозным положением ставка не сумеет.
Я высказал мои опасения генералу Сидорину.
Последний, весьма раздраженный на ставку, сваливал всю вину на ближайших помощников Главнокомандующего, генералов Плющевского-Плющик и Романовского. Последнему он, по его словам, неоднократно указывал на ошибочность нашей стратегии, неминуемо долженствовавшей привести нас к крушению. В ответ на эти указания генерал Романовский будто бы однажды сказал: «Все то, что вы говорите, верно, но именно таким образом мы спутываем все карты противника.»
В заключение генерал Сидорин просит меня передать ему в армию обратно донцов Мамонтова, на что со стороны командующего, в случае моего согласия, препятствий не встречалось. Генерал Сидорин рассчитывал, что Донскому командованию удастся привести части в порядок. Я не возражал. Донцы, по донесениям генерала Улагая, не только не представляли боевой силы, но примером своим развращали соседние части.
В пределах Таганрогского округа действовала уже донская власть. С отходом туда армии возникал целый ряд мобилизационных и других вопросов, разрешить которые без местной власти я не мог. Я предполагал в ближайшие дни из Харцызка проехать в Ростов и предложил генералу Сидорину съехаться там, дабы совместно разрешить эти вопросы. Разрешение их через ставку и атамана, как приходилось убеждаться на собственном опыте, затянулось бы бесконечно.
В Ростов хотел я просить приехать и генерала Покровского для разрешения совместно с ним целого ряда вопросов, связанных с передачей из Кавказской армии в Добровольческую тыловых запасов и учреждений тех войск, которые были переданы из состава Кавказской армии.
Мы условились с генералом Сидориным, что о времени моего приезда в Ростов я извещу его заблаговременно телеграммой.
13, 14 и 15-го декабря войска Донской и Добровольческой армий продолжали по всему фронту отход.
Конница генерала Улагая перешла в район станции Алмазная – станция Алчевская – Селезневка – Ящиково. Пехота 1-го корпуса без давления противника и, пользуясь местами железнодорожными перевозками, согласно приказу командира корпуса отходила: Марковская дивизия – в район Баронское – станция Чернухино – станция Дебальцево, Корниловская – к станции Горловка, 2-я дивизия – на фронт Луганское – Курдюмовка. От Дроздовской дивизии, отошедшей на фронт Райское – Веселое (30 верст западнее Бахмута) сведений 15-го не поступало. Не закончившая формирование Особая бригада выдвинута была в район Воздвиженская (северо-западнее станции Очеретино). Остаткам Алексеевской дивизии, не успевшей укомплектоваться и, в сущности, небоеспособной, приказано было стягиваться к станции Никитовка (20 верст севернее Таганрога), где дивизия должна была принять подходящие пополнения.
Группа генерала Кальницкого отошла в район Казенно-Торское – Иваньковка, имея Полтавский отряд в районе Добренькая – Александрополь.
Добровольческие полки отходили в чрезвычайно тяжелых условиях, по колено в снегу и грязи. Лошади артиллерии и обозов выбивались из сил и падали.
Многочисленные, орудовавшие в тылу шайки восставших крестьян нападали на отсталых и одиночных людей.
На фронте войск генерала Шиллинга нами взорваны были мосты у Кременчуга и Черкасс. На всем фронте от Кременчуга до Триполья противник подошел к Днепру, переправившись через него у Переяслава.
15-го декабря Главнокомандующий отдал новую директиву № 016336:
«Противник продолжает наступление, нанося основной удар в разрез между Добровольческой и Донской армиями.
Имея в виду сокращение фронта армии и прикрытие наиболее важных районов, впредь до сосредоточения сил и перехода в наступление, приказываю:
1. генералу Покровскому, начав теперь же планомерную эвакуацию Царицына, отходить за линию реки Сала (Торговое – Цимлянская) для прикрытия Ставропольского и Тихорецкого направлений.
Одну кубанскую конную дивизию выделить в мой резерв, направив ее в район станций Хомутовской, Ольгинской, Манычской;
2. Донской и Добровольческой армиям прикрыть Ростовское и Новочеркасское направления;
а) генералу Сидорину, поддерживая правым своим крылом связь с Кавказской армией и задерживаясь на удобных оборонительных рубежах, постепенно отойти на линию Цимлянская – Усть-Белокалитвенская – Каменская – Ровеньки;
б) генералу Врангелю, продолжая отход на намеченную линию (Ровеньки – Дьяково – Матвеев Курган – Лиман-Миусский), сосредоточить главные силы к своему правому крылу.
Возможно дольше удерживать хотя бы бронепоездами с десантами ж. д. узлы:
Чистякове, Криничная, Доля;
в) начальнику инженерных снабжении принять все меры к наискорейшему укреплению Ростовско-Новочеркасского плацдарма, линии реки Тузлов и Донской Чулек.
На этой позиции в случае надобности будет дан решительный отпор противнику.
3. генералу Шиллингу продолжать выполнение прежней задачи, поставив главной целью прикрытие и оборону Крыма и Северной Таврии;
4. генералам Тяжельникову и Эрдели выполнять прежние задачи.
5. Разграничительные линии между Кавказской и Донской армиями – р. Дон от ст. Трехостровитянская до ст. Романовской и далее – слобода Мартыновка – ст. Батлаеввкая – Каменный мост (все пункты для Кавказской армии).
Остальные разграничительные линии – прежние.
6. О получении донесите».
Одновременно прибыл из Таганрога ординарец, возивший генералу Деникину мое письмо от 10-го и рапорт от 11-го декабря и привез мне письмо генерала Деникина:
«Главнокомандующий Вооруженными Силами на Юге России.
13 декабря 1919 г.
Глубокоуважаемый Петр Николаевич,
Ваше письмо меня глубоко тронуло.
В таком содружестве и чувства, и работы – источник сил и надежд в тяжкое время перемены боевого счастья.
Но оно вернется, я в это глубоко верю.
А Ваш душевный порыв, поверьте, нашел самый искренний отклик.
От души желаю Вам счастья и успеха.
А. Деникин. Многие Ваши пожелания частью проведены, частью проводятся в жизнь.
А. Д.».
Казалось, Главнокомандующий в полной мере оценивал мое побуждение. Однако в тот же день, несколькими часами позже, я получил телеграмму, адресованную всем командующим армиями, где указывалось, что некоторые начальники позволяют себе предъявлять требования в недопустимой форме, грозя уходом, что подобные обращения недопустимы и Главнокомандующий требует от подчиненных беспрекословного повиновения.
Это был ответ на поданные мною рапорты.
Полтора месяца позже в Новороссийске генерал Лукомский говорил мне, что, получив копию моего рапорта Главнокомандующему от 9-го числа, он во время очередного доклада генералу Деникину заговорил о необходимости, ввиду приближения к Таганрогу и Ростову фронта, начать эвакуацию этих городов.
Генерал Деникин насторожился:
«Видно вы также получили от генерала барона Врангеля копию того рапорта, который он подал мне, стоит только посмотреть на мой экземпляр, как убедишься, что с него снято несколько копий».
Генерал Деникин впоследствии не мог простить мне того, что рапорт мой, указывавший на ошибки главного командования, стал известен хотя бы его ближайшим помощникам. Он готов был подозревать меня в намеренном размножении этого рапорта с целью дискредитирования его политики и стратегии. Об этом впоследствии писал мне сам генерал Деникин…
По передаче в Донскую армию 4-го Донского корпуса конная группа генерала Улагая была сведена в бригаду. Во главе последней оставался полковник Фостиков. Генералы Улагай и Науменко выезжали в Екатеринодар. На фронте положение оставалось очень тревожным. Конница красных настойчиво продолжала продвигаться вперед. Часть этой конницы численностью до дивизии большого состава обрушилась на 4-й Донской корпус генерала Мамонтова в районе Илимия – Юрьевка и жестоко потрепала его. Остатки корпуса сосредоточились в районе станции Ровеньки.
Одновременно Буденный с шестью полками обрушился на части полковника Фостикова у станции Мануйловка и оттеснил их к станции Депрерадовка, откуда полковник Фостиков перешел 16-го декабря к станции Чернухина. Оставив шесть копаых полков действовать на фронте Городище – Чернухина, Буденный 4-мя полками двинулся в район Депрерадовка – Дебальцево, вытеснил оттуда Марковскую дивизию и продолжал движение с этими 4-мя полками на Ольховатку. Наши части отходили на юг. Одновременно еще одна бригада конницы Буденного была обнаружена в районе Троицкое – Луганское (в 12 верстах к северу от станции Хацепетовка).
Чтобы прикрыть направление на станции Криничная и Ясиновая в район станции Еникеево (10 верст южнее Хацепетовки) спешно была направлена 2-я дивизия с фронта Государев Буерак – Зайцево – Курдюмовка. Дроздовская дивизия перешла в район станции Скотоватое. Корниловцы (без третьего полка, направленного в Амвросиевку) из района станции Горловка по железной дороге сосредоточивалась в район станции Бесчинская. Я переходил с моим поездом на станцию Матвеев Курган.
Рассчитывая оттуда проехать в Ростов, я, согласно уговора с генералом Сидориным, телеграфировал ему и генералу Покровскому, прося их прибыть для выяснения совместно ряда вопросов. Ввиду того, что генерал Покровский не мог оставить свою армию без разрешения Главнокомандующего, я копию с посланной ему телеграммы послал генералу Романовскому. Неожиданно в ответ я получил телеграмму последнего, адресованную всем командующим армиями, где, от имени Главнокомандующего, указывалось на недопустимость моего обращения к командующим Донской и Кавказской армиями и передавалось требование Главнокомандующего командующим армиями без его разрешения «пределов своих армий не оставлять».
По-видимому, генерал Деникин в моей телеграмме усмотрел подготовку какого-то заговора его ближайших помощников.
По мере приближения фронта к Таганрогу и Ростову тревога и неудовольствие в тылу росли. Все громче раздавались голоса, обвинявшие Главнокомандующего в катастрофе. Враждебными элементами неудовольствие это усиленно муссировалось, распространялись слухи о «готовящемся перевороте». Информации «вверх» Освага спешили об этом донести. Я сознавал, что дальше так продолжаться не может, что при отсутствии должного доверия между Главнокомандующим и его ближайшими сотрудниками работа невозможна-Я решил со станции Матвеев Курган проехать в Таганрог и там честно и прямо объясниться с генералом Деникиным.
16-го декабря мне была сообщена в копии телеграмма начальника штаба Главнокомандующего № 016412 на имя генерала Топоркова. Генерал Романовский телеграфировал:
«Главком назначает вас начальником своего резерва, сосредоточиваемого в районе Новочеркасск – Ростов – ст. Аксайская. Состав резерва: 1 конная казачья дивизия, 1 терская пластунская бригада, конная бригада 2-й терской дивизии, Ейская и Ставропольская школы для подготовки офицеров. Главком возлагает на вас следующие задачи:
1. Скорейшее пополнение и приведение в порядок всех прибывающих в составе резерва Главкома частей;
2. Общее наблюдение за постройкой Новочеркасско-Ростовской позиции.
3. Принятие мер, дабы в случае необходимости, войска резерва Главкома могли принять на этой позиции отходящие войска Донармии и Доброармии.
Ориентировка дана генерал-лейтенанту Стогову, командированному в ваше распоряжение».
По данным разведывательного отделения, к этому времени Добровольческая армия имела в данный момент перед собой части трех советских армий. Против конной группы и 1-го корпуса действовали части 13-й армии (пять пехотных и стрелковых дивизий, три кавалерийские дивизии Буденного, три конных бригады, три конных полка и два отдельных пехотных полка). На Харьковском направлении действовала 14-я армия в составе двух стрелковых дивизий (около 8000 штыков, 40 орудий и 500 сабель). На фронте Константиноград – Кобеляки действовали части Особой армии – одна дивизия, два особых революционных партизанских отряда и один кавалерийский полк (примерно 4000 штыков и 800 сабель).
Общая численность: 23–32 тыс. штыков, 9 – 10 тыс. сабель и 122–153 орудия. Против этих сил держалась горсть людей, измотанных многоверстным отступлением, жестокими беспрерывными боями и всевозможными лишениями.
Параллельно преследуемые красной конницей отходили Добровольческие полки, увозя с собою своих раненых. Артиллерия и обозы вязли в непролазной грязи, их с трудом приходилось вытаскивать войскам. Люди сутками не спали и не ели, однако, несмотря на все лишения, руководимые железной рукой генерала Кутепова, полки сохраняли высокий боевой дух.
Главнокомандующий, видимо, обеспокоенный общей обстановкой, опасался, что я, вопреки полученному приказанию, буду все же отходить на Крым. Генерал Романовский последние дни несколько раз вызывал меня и начальника штаба к аппарату, передавая требование генерала Деникина, невзирая на все препятствия, во что бы то ни стало Добровольческую армию отводить на соединение с донцами.
17-го декабря полковник Фостиков, оставив Чернухина, продолжал отходить на юго-восток вдоль линии железной дороги. Марковская дивизия, отходя с боями из района Депрерадовка – Дебальцево, к 17-му декабря заняла 1-м полком Чистякове, где с утра начался бой. Красные наступали с востока, запада и юга. 2-й и 3-й полки этой дивизии и стрелковый полк 1-й Кавказской дивизии были в районе Иванове – Орловка, южнее Дебальцево, откуда 3-му полку приказано было двинуться на Рассыпную, 2-я дивизия вела бои с тремя пехотными и двумя конными полками красных у Давид – Орловки (15 верст северо-западнее станции Сердитая) и к вечеру отошла в район Алексееве – Орлове, откуда ей было приказано сосредоточиться в районе станции Сердитая. Дроздовская дивизия получила приказание сосредоточиться в районе станции Харцызк.
В эти дни приехал навестить меня начальник английской миссии генерал Хольман.
Я был с ним в приятельских отношениях. Очень доброжелательный и чрезвычайно порядочный человек, он был весьма смущен крупней переменой политики главы английского правительства. В газетах только что появилась речь Ллойд Джорджа, нам явно враждебная. Я указал генералу Хольману на то тяжелое впечатление, которое речь эта произвела в армии: ее толковали как измену нам в настоящие тяжелые дни.
– «Позвольте говорить мне с вами, как с другом. Все то, что ваше правительство сделало для нас, всю ту большую материальную и моральную помощь, которую Англия оказывала нам последние месяцы, наша армия знала, и симпатии к Англии все более росли. Теперь неизбежно должны наступить разочарование и естественное озлобление. Едва ли, независимо от внутренней политики Великобритании, это в ваших интересах. Наше положение весьма тяжело, однако, не безнадежно. Готовясь к продолжению борьбы, мы, в тоже время, должны принять меры, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Я недавно писал генералу Деникину, что нам необходимо войти в соглашение с союзниками об эвакуации семей офицеров. Офицер не может выполнять свой долг, когда он поглощен заботами об участи своей жены и детей.
Помощь семьям армии со стороны англичан была бы высоко оценена войсками и в значительной мере сгладила бы впечатление от тех речей английского премьера, которые известны армии из газет…».
Генерал Хольман чрезвычайно сочувственно отнесся к моим словам. Он обещал ходатайствовать в этом направлении перед своим правительством и переговорить по этому поводу с командированным для переговоров с генералом Деникиным членом английского парламента Мак-Киндером, приезд которого ожидался со дня на день. Генерал Хольман впоследствии полностью выполнил свои обещания.
Получив согласие Главнокомандующего, я выехал в Таганрог. Генерал Деникин на этот раз принял меня один, генерала Романовского не было. Выслушав мой доклад о положении на фронте, генерал Деникин заговорил о том, что он наметил, по соединении моей армии с Донской, Добровольческую армию свести в корпус.
– «В дальнейшем придется объединить командование Донской армией и Добровольческого корпуса. Большинство частей будет донских. Новочеркасск – столица Дона, и донцы, конечно, будут настаивать, чтобы общее командование было их, донское. Придется объединить командование в руках генерала Сидорина».
Генерал Деникин как будто искал доказательств необходимости такого решения. Я считал решение это совершенно правильным, о чем и сказал Главнокомандующему. Вместе с тем, я просил его верить, что в настоящие тяжелые дни я готов принять на себя любую задачу, которую ему угодно было бы на меня возложить.
«Если почему-либо мне в армии дела не найдется, то я, быть может, могу быть полезным в тылу; наконец, ежели бы вы признали нужным отправить кого-либо в Англию, то и там…»
«Ну, нет», – сказал генерал Деникин, – «конечно, вам дело здесь найдется. Мы вас не выпустим», – улыбаясь добавил он.
«Ваше превосходительство, разрешите мне с полной искренностью коснуться одного личного вопроса. Я ясно чувствую с вашей стороны недоверие и недоброжелательство. Я бы хотел знать, чем оно вызвано».
«С моей стороны? Помилуйте! Если оно есть, то конечно, только с вашей. Я со своей стороны, особенно в начале, шел к вам со всей душой. Вы меня всячески старались оттолкнуть. Ваши донесения облекались в такую форму, что я вынужден был скрывать их от подчиненных. С моей же стороны вы не можете указать ничего подобного».
«Это не совсем так, ваше превосходительство, возьмите хотя бы вашу последнюю телеграмму о запрещении командующим армиями съехаться в Ростов. Чем иным, кроме недоверия к вашим помощникам, могу я ее объяснить. Что же касается моих донесений, то, если они и были подчас резкими, то это только от того, что я болезненно переживал все горести моих войск».
Генерал Деникин встал:
«Оставим все это», – сказал он, протягивая мне руку. Мы расцеловались. Однако я ясно почувствовал, что наше объяснение ничего не разъяснило. Генерал Деникин просто хотел скорее кончить тягостный для него разговор.
18-го декабря конница противника продолжала наступать. Части полковника Фостикова в районе станции Ровеньки соединились с 4-м Донским корпусом; последний занимал фронт Ровеньки – Картушино. Атаки красной конницы 4-м Донским корпусом были отбиты. Корниловцы в районе станции Безчинская были атакованы конницей противника и стали отходить на юг, но затем направлены были на Степановку, куда отступали от Чистякова после тяжелого боя марковцы. При отходе три полка конницы противника отрезали и захватили обоз корниловцев, 2-я дивизия отходила от Сердитой на Степановку, дроздовцы, оставив полк для прикрытия эвакуации станции Иловайская, отступали на станцию Кутейниково. Отход Марковской и 2-й дивизий совершался в весьма тяжелых условиях. Марковцы, отступая от станции Чистякове через села Алексееве – Леонове, были в этом селении атакованы со всех сторон конницей красных, потеряли все обозы, артиллерию и часть пулеметов и едва пробились к селу Степановка, где расположились совместно с корниловцами, 2-я дивизия, отступая от Сердитой на Степановку и Мариновку, проходя мимо Алексееве – Леонове, также была атакована конницей красных, и, отбивая ее атаки, отошла к деревне Мариновка, преследуемая частями 4-й и 6-й дивизий Буденного.
19-го декабря из района Степановки корниловцы были направлены в район Новоселье Тузловское – Лысогорская. 2-я дивизия выступила в район Равнополье – Писаревка, что в двадцати верстах северо-восточное станции Матвеев Курган. Дроздовская дивизия сосредоточилась в районе станции Амвросиевка. Алексеевская дивизия, не принимавшая участия в этих боях, начала подходить к станции Неклиновка, куда она была направлена еще 14-го декабря.
Частя группы генерала Кальницкого к этому времени отошли в район станции Рутченково (терская бригада) – станции Кураховка (Полтавский отряд) и селения Питайловка – Голицыновка (части 5-го кавалерийского корпуса).
По сведениям из других армий – Кавказская армия закончила эвакуацию Царицына, Донская – оставила линию Северного Донца. На левом фланге 4-ый донской корпус, значительно пополненный и крутыми мерами командующего Донской армией приведенный в некоторый порядок (из одних только расформированных огромных обозов корпуса было отловлено в строй 4 000 казаков), одержал победу, выбив противника из ряда хуторов, лежавших в балках Должин и Медвеженка, отбросив его на север и заняв хутора Ивановский, Медвеженский и деревню Варваровку, при чем захвачено было б орудий и 12 пулеметов. Части войск Новороссии на левом берегу Днепра сосредоточились на линии Покровское – Абазино; станции Чаплине и Мечетная были заняты красными. На правом берегу Днепра у Кичкаса наш отряд вел бой с шайками Махно. От Кременчуга наши части отошли на линию Александрия – Користовка. На Фастовском направлении мы отошли в район Городище. На Винницком и Жмсринском направлениях наши войска сосредоточились к Зятковцы и Рахны.
