Петер Гостони
Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945
Наконец хозяин дома нарушает молчание, обращаясь к своей жене со словами: «Скажи, дорогая, твоя гусиная ножка такая же невероятно жесткая, как и моя?»
Всеобщий вздох облегчения. Тема для разговора найдена. Оживленная дискуссия о степени жесткости данной гусятины. Отвечая на многочисленные колкие намеки, Ханке отмечает, что это говорит о хорошем положении в Германии с продуктами, раз гуси доживают у нас до такого почтенного возраста.
Позднее мы собираемся в зале перед пылающим камином. <…> Когда старый год приближается к концу, радиоприемник включается на полную громкость. Эмиль [камердинер Геббельса] открыл несколько бутылок шампанского, чтобы наполнить бокалы за несколько минут до двенадцати. Из громкоговорителя раздается прусское «Признание» Клаузевица, которое зачитывает известный актер Генрих Георге. Когда стрелки часов приближаются к полуночи, вместе с последними строками «Признания» звучат нежные звуки скрипок, исполняющих песнь о Германии. Двенадцать ударов возвещают об окончании старого года, который доставил нам столько трудностей, но в конце концов принес и новый проблеск надежды. С последним боем часов звучит гул рейнских колоколов, который переходит в мощное звучание песни «О, Германия, свято чтимая».
Мы встаем. Фрау Геббельс плачет. Всех нас охватывает необычайное волнение. Мы поднимаем наши бокалы, чокаемся и негромко желаем друг другу счастья. Звучит Баденвейлерский марш. Выступает с речью фюрер. На часах пять минут первого».
В то время как Гитлер выступал с речью, в Москве тоже устраивали небольшой праздник по случаю наступления Нового года. Генерал Штеменко так пишет об этом:
«Канун нового, 1944 года, за несколько часов до полуночи А.И. Антонов сказал мне, что звонил Поскребышев и передал, что мы все должны явиться к «Хозяину» в 23.30 без карт и документов.
На мой вопрос, что бы это значило, Алексей Иннокентьевич ответил шутливо: «Может быть, он вызывает нас, чтобы встретить Новый год. Это было бы неплохо…»
Через несколько минут позвонил Я.Н. Федоренко, командующий бронетанковыми и механизированными войсками Красной армии (и заместитель наркома обороны СССР. – Ред.). Он спросил нас, не знаем ли мы, почему нас всех вызывают к «Хозяину». Я ответил ему, что сам ломаю голову над этим.
В 23.00 я, как всегда, выехал вместе с Антоновым в его машине. Наши совместные поездки к Верховному главнокомандующему всегда были очень важными и ответственными. Нас никогда не приглашали на праздники. Во время войны мы даже никогда не думали об этом.
На «даче» Сталина мы встретили еще несколько генералов: A.A. Новикова, H.H. Воронова, Я.Н. Федоренко, A.B. Хрулева. Потом подъехал и С.М. Буденный. Нам стало ясно, что нас пригласили на празднование Нового года. Об этом же свидетельствовал и накрытый стол. Незадолго до полуночи появились также и все члены Политбюро и некоторые из народных комиссаров, среди них Б.Л. Ванников и В.А. Малышев. Всего здесь собралось 25 мужчин и одна-единственная женщина, а именно супруга присутствовавшего здесь генерального секретаря Итальянской коммунистической партии Пальмиро Тольятти.
Сталин занял свое обычное место во главе стола. С правой стороны, как всегда, стоял графин с чистой водой. Никаких официантов не было. Каждый брал себе на тарелку то, что ему хотелось. С боем курантов Сталин произнес краткое слово с пожеланием тотального поражения врагу в новом году. Он поднял свой бокал за советские вооруженные силы и поздравил нас всех энергичным «С Новым годом, товарищи!».
Мы все встали, чокнулись друг с другом и пожелали победоносного окончания войны в наступающем 1945 году. Хозяин дома не соблюдал этикета и строгого ритуала. Он поговорил с каждым из присутствующих, попыхивая при этом своей неизменной трубкой. И гости тоже вели себя свободно и непринужденно. Вскоре они разбились на отдельные группы, из которых доносился веселый смех и громкие голоса.
С.М. Буденный взял свой баян и стал играть. Играл он виртуозно. Сначала исполнял главным образом русские народные песни, но потом также вальсы и польки. Он был полностью погружен в свою музыку. Сначала к нему подошел К.Е. Ворошилов, а потом и остальные гости. Они образовали вокруг него тесный круг.
Когда Буденный перестал играть, Сталин подошел к патефону и поставил пластинку. Гости с удовольствием потанцевали бы, но так как среди нас была всего лишь одна женщина, из этого ничего не вышло. Когда хозяин дома поставил пластинку с «Барыней», Буденный вскочил и, переступая мелкими шажками, пустился в пляс. Плясал он лихо, вприсядку, с прихлопыванием ладонями по коленям и голенищам сапог. Все от души аплодировали ему.
Гвоздем музыкальной программы были записи военных песен в исполнении ансамбля Красной армии под управлением A.B. Александрова. Мы все хорошо знали эти песни и начали дружно подпевать.
Около трех часов ночи мы вернулись домой из Кунцева. Первый раз за время войны мы праздновали начало нового года. По всему чувствовался недалекий конец войны. <…>
А.И. Антонов вдруг предложил не возвращаться, как всегда, на службу, а поехать ночевать домой. Новый год начинался как-то совсем по-мирному. И праздничный прием у Верховного главнокомандующего, и ночевка дома – все это было для меня чем-то совершенно необычным, вопреки режиму, установившемуся в Генеральном штабе во время войны.
Мы ехали по темным, пустынным улицам, мимо домов с плотно зашторенными окнами. Облик Москвы все еще был военным. <…> Тем не менее в эту ночь все мечтали о том, чтобы война поскорее закончилась».
Однако сначала Красную армию еще ожидали тяжелые сражения. Чтобы пробиться с боями к Берлину, солдатам и офицерам придется понести огромные потери. Маршал Иван Степанович Конев, который командовал 1-м Украинским фронтом и который 20 января 1945 года должен был начать общее наступление во время Висло-Одерской операции Красной армии, отдавал себе в этом отчет. Вооруженная мощь его фронта значительно выросла. В него входили восемь общевойсковых армий и две полностью укомплектованные танковые армии (а также 3 отдельных танковых корпуса, 1 механизированный корпус и 1 кавалерийский корпус; с воздуха фронт поддерживала 2-я воздушная армия. – Ред.). Конев вспоминает:
«Приближалось время наступления. Наша задача заключалась в том, чтобы продвинуться вперед от Вислы до Одера, на глубину примерно пятьсот километров. Противник своевременно укрепил свои позиции. Он располагал семью оборонительными рубежами. <…> Три из них были заняты войсками. Позади них лежал Берлин – таким образом, дальнейшее отступление было исключено. Если германские войска отходили назад, то это означало для них смерть. Мы хорошо понимали это и соответствующим образом подготовили наше наступление.
И вот наступило 9 января. До начала операции оставалось еще одиннадцать дней. Все самые важные меры были приняты, но еще оставалось достаточно работы.
Мне позвонил А.И. Антонов, начальник Генерального штаба, и сообщил, что сражающиеся на Западном фронте союзники попали в Арденнах в бедственное положение и обратились к нам с просьбой начать наше наступление раньше, чем было запланировано. Ставка, сказал далее Антонов, обсудила эту просьбу и решила перенести начало наступления 1-го Украинского фронта с 20 января на 12 января 1944 года. Антонов говорил от имени Сталина. <…>
Я ответил Алексею Иннокентьевичу, что наш фронт готов начать наступление 12 января».
Маршал Конев пытался максимально эффективно использовать эти три дня, оставшиеся в его распоряжении до начала наступления. Особое внимание он уделил артиллерии, не забывая придавать большое значение и широко задуманным отвлекающим маневрам и маскировке. Наступление его фронта должно было оказаться для немцев совершенно неожиданным. 12 января 1945 года началось наступление 1-го Украинского фронта.
«Ровно в 5 часов утра, после короткой, но интенсивной артиллерийской подготовки (15-минутного огневого налета. – Ред.) штурмовые передовые батальоны внезапно атаковали вражеские позиции. Они очень быстро завладели первой (а кое-где и второй) линией траншей обороняющихся. Но уже из первых донесений стало ясно, что противник не оставил другие свои позиции: он знал, что мы придем, и подготовился к ожесточенному сопротивлению».
В своих мемуарах Конев дает точную картину событий, происходящих 12 января на плацдарме под Сандомиром и Баранувом, откуда после многочасовых тяжелых боев он прорвал позиции германской 4-й танковой армии и начал развивать свое наступление на запад. Маршал с удовлетворением отмечает умелые действия своих солдат: «Уже в первые часы прорыва мы взяли в плен несколько офицеров вермахта. Из их показаний следовало, что солдаты и офицеры германской армии теряли самообладание. Они даже самовольно покидали свои позиции. Я должен честно признать, что такое поведение было нехарактерным для немцев. За годы войны я на собственном опыте убедился в том, что германский солдат не бросает свою позицию до тех пор, пока не получит приказ отходить. Но 12 января на них обрушился такой ураганный огонь, что оставшиеся в живых совершенно потеряли голову».
В журнале боевых действий Верховного главнокомандования вооруженных сил Германии записано следующее донесение о событиях в группе армий «А» от 13 января: «После артиллерийской подготовки с 3 до 4 часов ночи и с 7 до 8 часов утра 12 января в 8.00 началось давно ожидаемое наступление противника крупными силами с плацдарма под городом Баранув, а именно двумя штурмовыми группами, которые были поддержаны танками (подбито 78 танков). До этого момента обнаружено боевое использование: четырнадцати стрелковых дивизий, двух танковых корпусов, некоторых частей и соединений 4-й танковой армии. Пока не обнаружены остальные соединения этой армии, а также 3-я гвардейская танковая армия. Противнику удалось вклиниться в нашу оборону на глубину до пятнадцати километров. Многочисленные танковые части преодолели оборонительный рубеж «Ирене». <…> На плацдарме севернее Пулав также заметна подготовка противника к наступлению».
Здесь готовился перейти в наступление 1-й Белорусский фронт маршала Г.К. Жукова, армии которого должны были поддержать начавшееся крупномасштабное советское наступление. Генерал Чуйков (Маршал СССР с 1955 г. – Ред.), командующий сражавшейся на этом участке фронта 8-й гвардейской армией (до апреля 1943 г. 62-я армия, прославившаяся в ходе Сталинградской битвы под командованием того же Чуйкова. – Ред.), пишет:
«В ночь на 14 января все соединения 1-го Белорусского фронта находились в полной готовности. С двух плацдармов – Магнушевского и Пулавского – более 10 тысяч орудийных стволов были наведены на укрепления противника. Средняя плотность в 200–250 орудий и минометов на один километр фронта гарантировала успех прорыва. Тысячи танков и самоходно-артиллерийских установок сосредоточились на позициях, готовые завести моторы и ринуться в бой. Тысячи самолетов стояли на аэродромах с подвешенными бомбами, готовые к взлету. Но из громкоговорителей по-прежнему раздавалась танцевальная музыка и песни. Для противника у нас ничего не изменилось.
Мы ждали хорошей погоды, чтобы наилучшим образом использовать накопленные силы. Наши саперы вместе с разведгруппами снимали минные заграждения перед самыми окопами противника, предварительно сделав проходы перед своими траншеями.
После полуночи ясное звездное небо начало затягиваться облаками, поднялся туман. На рассвете туман стал еще гуще и, в конце концов, превратился в непроглядную завесу. В 7 часов утра по московскому времени полевые кухни начали раздачу горячей пищи. Настроение людей было превосходное, но туман настолько сгустился, что на расстоянии 10 метров нельзя было ничего различить.
В 8 часов утра я связался по радио с командующими соседних армий (69-й, 5-й ударной и 61-й) и, заручившись согласием действовать, несмотря на туман, точно по плану, доложил командующему фронтом о готовности к наступлению. Командующий фронтом Т.К. Жуков дал добро.
В 8.25 артиллеристам дали команду: «Зарядить!», а в 8.29 – «Натянуть шнуры!».
В 8.30 отдал команду: «Огонь!» командующий артиллерией армии генерал Н.М. Пожарский.
И с этого момента жизнь войск потекла по другому руслу. Если до этого каждый думал о подготовке к бою, как любой человек, собирающийся в далекий путь, проверял, не забыл ли чего-нибудь, и мог возвратиться, еще раз взвесить и пополнить запасы, то теперь, после команды «Огонь!», когда земля задрожала от залпов тысяч орудий, уже нельзя было возвращаться и даже оглядываться назад. Мысли и взоры всех были устремлены только вперед.
Особенно тяжелы и кровопролитны первые шаги наступления. Чтобы добраться до первой траншеи противника, затем взломать ее оборонительные позиции, необходимо большое напряжение сил. От этого зависит выход на оперативный простор. Взять сразу высокий темп продвижения, постоянно наращивать силу удара, как бы набирая разгон, – вот главное, что волнует душу генерала во время наступления.
История знает много случаев, когда подготовка к наступлению длилась неделями и даже месяцами, но в первый же день оно по разным причинам срывалось, и войска оставались на прежнем месте.
В 8.55 разведывательный эшелон армии дружно поднялся и пошел в атаку. Пехота и танки вели огонь с ходу. Спустя несколько минут была захвачена первая, затем вторая траншеи. К рассвету вся первая позиция противника была уже в наших руках».
В тот же самый день переходит в наступление и 2-й Белорусский фронт. (А 3-й Белорусский фронт начал наступление на день раньше, 13 января.) Семь общевойсковых армий (50, 49, 3, 48-я, 2-я ударная, 65, 70-я), одна танковая армия (5-я гвардейская) и несколько танковых, механизированных и кавалерийских корпусов вступают в бой с плацдармов на реке Нарев – с обеих сторон от города Ружан и с рубежа реки Бобр (Бебжа) – и продвигаются в направлении на северо-запад к городу Эльбинг и заливу Фришес-Хафф. Южная граница Восточной Пруссии находится в опасности: всей группе германских армий «Центр» (с 26 января «Север») грозит окружение. Через три-четыре дня разваливается почти весь германский фронт. Красная армия наступает по всей Польше: 17 января она занимает город Ченстохова, 19 января берет Краков и Лодзь, 20 января начинается сражение за верхнесилезский промышленный район, и в тот же день танковые соединения маршала Конева пересекают границу Нижней Силезии восточнее Бреслау. Гудериан пишет:
«20 января противник вступил на немецкую землю. Теперь речь шла о жизни и смерти нашей страны. Ранним утром я узнал, что русские достигли границы рейха восточнее города Хоензальц [Иновроцлав]. Моя жена покинула наше поместье Дайпенхофв Вартегау (Вартегау – название Западной Польши после ее оккупации Третьим рейхом; включала в себя территории округов Познани, Иновроцлава и Лодзи. – Пер.) за полчаса до первых разрывов русских снарядов. Она была вынуждена так долго выжидать, чтобы не подать местному населению знак к началу бегства. Ее назойливо опекали местные партийные бонзы. И вот было брошено все, что бомбы пощадили из всего нашего имущества в сентябре 1943 года. Мы стали изгнанниками, как и миллионы других немцев, и мы гордимся тем, что наша судьба была не лучше, чем у них».
Преисполнены гордости – хотя и по другой причине – те солдаты Красной армии, которые первыми ступили на немецкую землю. В мемуарах генерала Горбатова мы можем прочесть следующее: «Каждый командир мечтал о том, чтобы первым пересечь границу Германии. Эта честь выпала стрелковому полку под командованием подполковника Серегина. Это произошло 20 января 1945 года. Военный совет армии [военные советы, эти коллективные органы руководства войсками, были образованы в оперативных объединениях Красной армии в 1941 году; в состав военных советов армий и фронтов входили крупные партийные функционеры, такие как Хрущев, Брежнев и Суслов, которые вместе с командующими фронтов и армий отвечали за исполнение приказов] поздравил солдат и офицеров с вступлением на территорию врага и обратился к ним с призывом: «Наше общее желание исполнилось. Теперь мы должны продвинуться вперед до самого сердца гитлеровской Германии и пронзить его нашим красноармейским штыком. Давайте же ускорим наше наступление!»
Именно это и происходило. Темпы русского наступления в январе 1945 года можно сравнить только с темпами наступления немцев в 1940 году во Франции. 23 января войска маршала Конева вышли к Одеру между городами Оппельн (совр. Ополе) и Олау (ныне Олава). Севернее от них войска 1-го Белорусского фронта маршала Жукова обошли город Познань и продолжали наступление в направлении укрепрайона Одер – Варта, угрожая в северном направлении Западной Померании. 23 января германские войска оставили Бромберг (Быдгощ). 27 января в кольце окружения оказывается Познань. Войска маршала Рокоссовского вступают на территорию Восточной Пруссии и оттесняют немецкую 3-ю танковую армию за реки Дейме, Прегель и Алле. Передовые отряды танковых частей 2-го Белорусского фронта продвигаются вперед через Дейч-Эйлау до Мариенбурга и Эльбинга. Гитлер, занятый до середины января 1945 года продолжением своего наступления на Западе, понял уже после первых 24 часов крупномасштабного наступления русских, какая смертельная опасность грозит рейху на Востоке. Он покинул свою ставку на Западе и возвратился в Берлин. Там он принял начальника Генерального штаба сухопутных войск, генерал-полковника Гейнца Гудериана, который отвечал также и за Восточный фронт».
«Гитлер наконец решился перейти на Западном фронте к обороне и направить высвободившиеся в результате этого войска на Восток. Когда я вошел в приемную, мне тотчас сообщили эту, как казалось, чрезвычайно радостную, хотя и сильно запоздалую новость. Я разработал план по использованию резервов и хотел немедленно направить их на Одер, а если позволит время, то и переправить их через реку, чтобы ослабить мощь наступательного клина русских ударами по его флангам. Когда я спросил Йодля, что приказал Гитлер, он сказал мне, что главные силы высвобождающихся войск, 6-я танковая армия СС, будут направлены в Венгрию. Я вышел из себя и недвусмысленно выразил Йодлю свое крайнее возмущение, в ответ он всего лишь пожал плечами. <…> Во время последующего доклада у Гитлера я изложил свое предложение, идущее вразрез с уже принятым решением. Гитлер отклонил его и обосновал свое решение контратаковать в Венгрии, чтобы отбросить русских снова за Дунай и снять осаду с Будапешта. С этого момента начались бесконечные дебаты по этому неудачному решению. После того как я опроверг военные причины, приведенные Гитлером, тот стал утверждать, что венгерские нефтяные источники и имеющиеся там нефтеперегонные заводы после уничтожения в ходе бомбардировок немецких (по производству синтетического горючего. – Ред.) гидрогенизационных заводов стали жизненно необходимы и приобрели решающее значение для продолжения войны: «Если вы не получите горючее, ваши танки не смогут сдвинуться с места, а пилоты не смогут взлететь. Вы должны согласиться с этим. Но мои генералы ровным счетом ничего не понимают в военной экономике!»
Таким образом, 6-я танковая армия СС направлялась в Венгрию, в то время как Гудериан и другие ответственные командующие на Востоке пытались остановить русское наступление, по крайней мере, на Одере. Опасность того, что войска Жукова могут форсировать Одер и дойти до Берлина, вызвала панику среди жителей столицы рейха. 20 января Вильфред фон Овен записывает:
«Советское наступление на востоке начинает вызывать панические явления. Сегодня ночью русские танки, наступающие с территории Вартегау, ворвались в городок Намслау (ныне Намыслув) в Средней Силезии, лежащий в 70 километрах от Бреслау (ныне Вроцлав. – Ред.), который до сих пор находился в глубоком тылу. Сломя голову население бежит на запад. Вчера вечером был введен всеобщий запрет на передвижение, чтобы наконец-то можно было организовать планомерную эвакуацию, ставшую столь необходимой.
Глава берлинского штаба СА обергруппенфюрер СА Гренц получил задание поскорее собрать в Берлине тысячу офицеров, чтобы задерживать на границе рейха беспорядочно отступающие остатки частей, переформировывать их и с их помощью устанавливать заслоны на дорогах».
В эти дни в Берлин прибывают и первые поезда с беженцами. Матиас Менцель рассказывает:
«Вокзал Фридрихштрассе стал товарно-сортировочным пунктом немецкой судьбы. Обугленные рамы свисают с петель. Мерзкий восточный ветер свистит в ангаре, от которого остался только скелет. Каждый вновь прибывающий поезд выбрасывает на перроны бесформенную нищету. Внизу, в вестибюле, люди сидят друг у друга на головах: семьи из Восточной Пруссии и Силезии, из квартир людей с высшим образованием и из крестьянских изб, из рабочих поселков и из кварталов ремесленников. Общая для всех безысходность стерла с их лиц все различия. За котелками с горячим супом выстраиваются бесконечные очереди. Они ждут. Часами, часто днями напролет, ждут поездов, которые не отправляются, ждут станции назначения, которые потеряли всякий смысл. Однако это ожидание далеко не безопасно. Снова и снова прерывистый вой сирены воздушной тревоги гонит их со всеми узлами и мешками в бомбоубежища и подвалы. <…>
На вокзале я встретил профессора литературы из Бреслау. Он утверждает, что русские вышли к Одеру под Штейнау (ныне Сьцинава. – Ред.) и форсировали его».
Журналистка Маргарет Бовери тоже записала свои впечатления о событиях этих дней:
«Во время одной из моих поездок в Тойпиц во второй половине января я должна была сделать пересадку в Кёниге-Вустерхаузене. На соседнем пути стояли вагоны состава с беженцами. На страшном морозе, который держался тогда уже несколько дней, многие люди, особенно пожилые, замерзли до смерти, несмотря на ужасную тесноту в закрытых вагонах, предназначенных для перевозки скота. Как мне было видно с перрона, трупы выгружались из вагонов и укладывались рядами, словно дрова, на железнодорожную насыпь.
Знакомясь с оперативными сводками главного командования сухопутных войск, я с огромным вниманием следила за тем, что происходило вдоль Одера между Кюстрином (ныне Костмин. – Ред.) и Котбусом… На основании перечня городов, которые согласно сводке вермахта были «сданы» или за которые еще «шел бой», было нетрудно определить, как далеко уже смогли продвинуться русские».
Быстрота и стремительность русского наступления вынудила уже 19 января 1945 года перенести штаб оперативного руководства германскими вооруженными силами за Одер в Цоссен, в лагерь «Майбах-1». Были предприняты такие организационные меры, как переименование групп армий на Восточном фронте. Так бывшая группа армий «А» стала группой армий «Центр», группа армий «Центр» была переименована в группу армий «Север», а группа армий «Север» превратилась в группу армий «Курляндия». 24 января Гудериан снова оказывается на приеме у Гитлера.
«После окружения Познани русские продвинулись вперед мимо крепости к укрепрайону Одер – Варта (Восточному валу) в излучине рек Одер и Варта, который должен был прикрывать Зененский оборонительный рубеж. Но эта заботливо возведенная в мирное время оборонительная линия была лишена значительной части своего вооружения в пользу Атлантического вала и к этому моменту представляла собой всего лишь скелет оборонительного рубежа. На участке Шнайдемюль (Пила) – Бромберг (Быдгощ) русские сосредотачивали крупные силы с явным намерением наступать на север западнее Вислы, чтобы ударом с тыла смять наши оборонительные позиции, расположенные на западном берегу Вислы.
Чтобы отразить эту угрозу, я предложил Гитлеру создать новую группу армий в районе между бывшей группой армий «А», которая теперь называлась «Центр», и бывшей группой армий «Центр», которая теперь называлась «Север». Эта новая группа армий должна была заново организовать оборону на этом участке фронта. Чтобы выбрать командующего и штаб для этого участка, который, видимо, был самым опасным на всем фронте, я связался с генерал-полковником Йодлем из штаба оперативного руководства вооруженными силами. Я предложил ему воспользоваться одним из двух штабов групп армий, задействованных на Балканах, а именно штабом фельдмаршала барона фон Вейхса. Я лично хорошо знал его. Я особенно высоко ценил его как солдата и человека с твердым характером. Он был не только умным, но честным и храбрым солдатом, который особенно хорошо подходил, чтобы исправить это тяжелое положение, если это вообще было возможно.
Йодль обещал поддержать меня при обсуждении сложившегося положения у Гитлера. Поэтому я считал, что могу быть уверен в успехе.
Когда 24 января я предложил Гитлеру свою кандидатуру командующего, тот ответил: «Фельдмаршал фон Вейхс производит на меня впечатление крайне уставшего человека. Я не думаю, что он справится с этим заданием». Я принялся энергично отстаивать свою кандидатуру, заметив при этом, что и Йодль придерживается того же мнения. Но я пережил большое разочарование, так как Йодль, к сожалению, критически отозвался о глубокой и искренней религиозности фельдмаршала, что позволило Гитлеру резко отклонить кандидатуру фон Вейхса и назначить вместо него Гиммлера. <…> Гитлер утверждал, что Гиммлер очень хорошо справился со своей задачей на Верхнем Рейне. Он имеет под рукой Резервную армию и поэтому напрямую может располагать ее ресурсами. Другими словами, он в состоянии быстрее всех обеспечить новый фронт людскими ресурсами, необходимым вооружением и боеприпасами. Потерпела неудачу даже робкая попытка спасти, по крайней мере, хорошо сработавшийся штаб группы армий фон Вейхса, чтобы тот помог рейхсфюреру СС. Более того, Гитлер приказал, чтобы Гиммлер сам подобрал себе людей для своего штаба. Гиммлер выбрал начальником своего штаба очень храброго бригадефюрера СС Ламмердинга, который до сих пор командовал танковой дивизией СС, человека, который не имел ни малейшего понятия о тяжести штабной работы в формируемой группе армий. Моей скромной помощи, которую я смог оказать этому новому штабу, выделив в его распоряжение офицеров Генерального штаба, оказалось совершенно недостаточно, чтобы компенсировать основные недостатки командующего и его начальника штаба. Гиммлер собрал вокруг себя офицеров СС, которые были не в состоянии справиться с большей частью стоявших перед ними задач».
В рамках новой группы армий «Висла» перед Гиммлером стоит задача сконцентрировать все германские силы между Вислой под городом Торн (Торунь) и Одером восточнее Франкфурта. В этом районе находятся остатки 9-й и 2-й армий, а также временные боевые подразделения, сформированные военным округом Штеттина на границе Восточной Померании. Полковник Ганс Георг Айсман, назначенный начальником оперативного управления штаба группы армий «Висла», так описывает деятельность «полководца» Гиммлера в первые дни его работы на новом посту:
«24 января Гиммлер направился в своем поезде особого назначения «Штайермарк», который он использовал в качестве полевого штаба, в город Дейч-Кроне (совр. Валч). Отсюда он собирался взять на себя руководство существующей пока лишь на бумаге группой армий «Висла». Кроме самого Гиммлера и его адъютанта в поезде находились офицеры связи тех ведомств, которые возглавлял Гиммлер: самих СС, министерства внутренних дел, Главного управления имперской безопасности (РСХА), германской полиции, Резервной армии и так далее, кроме того, большое количество обслуживающего персонала. Поезд охранялся строго. Этот поезд особого назначения, в котором имелась небольшая радиостанция и оборудование для телефонных переговоров, полностью удовлетворял потребности Гиммлера как рейхсфюрера СС и шефа германской полиции. Но для штаба группы армий, даже если она занимала совсем небольшой участок фронта, не было никаких технических возможностей для нормальной работы.
Оба младших офицера Генерального штаба, которые были переведены к Гиммлеру 23 января, вынуждены были обращаться к разным секретаршам и референтам за разрешением поговорить по телефону, так как у них самих не было даже телефонного аппарата. Практически было невозможно напрямую связаться с какими-нибудь войсками, если только не обращаться за помощью к приданному к штабу отделу тыловой службы сухопутных сил, который начал свою работу с того, что занялся собственным благоустройством.
Когда вечером 26 января только что назначенный первый офицер Генерального штаба группы армий… прибыл в Дейч-Кроне, он посчитал себя счастливчиком из-за того, что прихватил с собой карту Померании и Вартегау масштабом 1:300 ООО, поскольку в штабе он не обнаружил ни одной нужной карты».
Полковник впервые видит Гиммлера так близко:
«[Я] увидел перед собой немного нервного, оживленного, но заинтересованного человека, который старался казаться энергичным. Он совершенно не отвечал тем представлениям, которые сложились [у меня] до сих пор о Гиммлере. В облике Гиммлера не оказалось ничего демонического, ничего ужасного, но и ничего примечательного. Это был немного полноватый мужчина среднего роста с кривоватыми ногами, который был одет в простую, но хорошо сидевшую на нем серую форму. В фас его лицо напоминало острый треугольник, который разделяла узкая полоска рта. В профиль бросался в глаза выступавший скошенный подбородок. <…>
В тот момент, когда Гиммлер вознамерился взять на себя руководство группой армий «Висла», а сначала вообще сформировать эту группу армий, он совершенно не задумывался ни о намерениях своего главного противника Жукова, ни о силах и возможностях, которые имелись у него самого. Но при отъезде из Берлина Гиммлер громогласно заявил, что остановит русских и отбросит их назад. В то время как они, забыв об осторожности, продвигались к Одеру, он не упустит возможности ударить им во фланг.
Он говорил о 9-й армии и о 2-й армии, которыми собирался оперировать, так, словно ничего не знал о том, что 2-я армия лишь с огромным трудом сумела сохранить свою целостность, а 9-я армия была рассеяна по ветру. Гиммлер говорил о пораженчестве и вере, о решительной энергии и необходимом даре импровизации».
Так, например, 27 января Гиммлер дает телеграммой следующие указания генерал-полковнику Вальтеру Вайсу, командующему 2-й армией, относительно фронта на Висле:
«1. Необходимо во что бы то ни стало удержать фронт на участке Мариенбург (Мальборк) – Эльбинг (Эльблонг). Этот участок фронта является прикрытием для важных портов Данциг (Гданьск) и Готенхафен (Гдыня) и исходным пунктом для последующих операций, которые должны восстановить надежную железнодорожную и автомобильную связь с Восточной Пруссией и тем самым с группой армий «Север».
