Павел Смолин
Самый лучший коммунист. Том 1
– У нас так же, – вздохнул я.
– Я бы на твоем месте не переживал, Сергей, – заметил Степан Антонович. – Кооператоры тоже не идиоты, цены ставят вменяемые, иначе брать никто не будет – поляки в массе своей товарищи практичные, и, если условному колхозу будет выгоднее отправить пару односельчан со списком в городской государственный магазин, они так и сделают. Кооператор в этом случае разорится.
– Невидимая рука рынка.
– Именно! – не понял горькой иронии посол.
Первый польский телеканал называется «ТР1», и именно на нем меня показывать и будут, я же важный. Русский язык в ПНР в той или иной степени знает очень много людей, но на чужих (ха!) землях вежливо пользоваться языком традиционным.
– Dzień dobry! – поприветствовал меня ведущий.
Бобр, курва!
– Dzień dobry, товарищ Длугош, drodzy telewidzowie, – поздоровался я в ответ.
Пошел привычный процесс.
– Нет, в Польше уже бывал, но проездом через Освенцим. Да, пробирает до дрожи. Хорошо, что союзные силы СССР и Польши положили конец нацистской оккупации.
– Экономические проблемы были, есть и будут везде, но уровень жизни по всему социалистическому блоку объективно растет и не собирается останавливаться.
– С товарищем Первым секретарем ЦК ПОРП Эдвардом Гереком пока не имел возможности познакомиться, но слышал о нем много хорошего.
– Закрепленную по итогам Постдамско-Ялтинской конференции территориальную целость европейских государств Советский Союз нарушать не стремится, а наоборот – выступает одним из ее гарантов. В частности, только Советский Союз может в полной мере обеспечить суверенитет и возможности развития Польской Народной республики. В противном случае гордый польский народ будет превращен в инструмент враждебного воздействия на Советский Союз – с печальнейшими последствиями для всего мира. Что бы там себе не думали вражеские пропагандисты, но никакой «оккупации Польши» не существует – ваша страна вполне суверенна, и только этим объясняются недавние грустные события: находись Польша под прямым контролем Москвы, товарищи из Кремля ни за что бы не допустили принятия настолько тупой и бьющей по рабочим и крестьянам экономической, с позволения сказать, стратегии.
– Мои недавние документальные фильмы о так называемом «режиме Санации» преследовали единственную цель: напомнить польским рабочим и крестьянам, на что способны так называемые «элиты». Народ для них – всего лишь средство личного обогащения и удовлетворения личных амбиций. Я не могу заглянуть в голову гражданину Гомулке, но объяснить его стремление спровоцировать польский рабочий класс на совершенно справедливое силовое противодействие людоедским решениям его аппарата можно либо банальным идиотизмом, либо работой на врага. Судя по тому, что гражданин Гомулка пребывает на свободе, мы имеем дело с первым случаем.
В 76-м проверим насколько история изменилась – если не начнется новых волнений, значит все хорошо. Ну а если начнутся, значит Эдвард Герек тоже окажется идиотом.
Глава 5
За три недели гастролей я морально выгорел и проникся фатализмом. Никаких провокаций, никаких покушений – всё шло очень прилично, и это заставляло меня ворочаться по ночам в ожидании подвоха. Фу, Сережа, ты же материалист! Ну какое, нафиг, «проклятие загранок»? Просто почти случайно попадал под молотки исторического процесса, не более. А здесь исторический процесс стабильный – мы делаем вид, что не оккупировали мелкие приграничные страны с целью обеспечения себе пояса безопасности, а местные делают вид, что приняли идеи социализма и «дружбы народов».
Очень хочется найти, чем подкрепить неприязнь к европейским союзничкам, но увы – все встречные иностранцы со мной исключительно милы. Все хорошо и на концертах – люди улыбаются, подпевают, пляшут. Такая же реакция, как и везде. Особенно хорошо принимают песни на своих языках – по одной на каждую республику приготовили. Теперь все чехословаки поют «Йожин с Бажин», очень им понравилось. Клип со специфической хореографией и не менее специфическими перформансами на фоне сняли каноничный, пригласив очень удивленных таким поворотом Banjo Band – они уже существуют, и теперь будет петь «Йожина» на постоянной основе.
Впереди – последняя, самая сложная страна в виде Албании. Отношения с ними были испорчены Никитой Сергеевичем вследствие легендарного «развенчания». Албанские власти восприняли это как оппортунизм – что, в общем-то, понять можно – и до сих пор, несмотря на активную работу обновленного правительства, дипломатические отношения на ладан дышат. Я бы охарактеризовал нынешнюю Албанию как «Северную Корею-лайт»: у власти сидят зашоренные догматики, границы – на замке, а народ существует в кольце врагов, предавших высокие идеи коммунизма. Это если по верхам смотреть, так-то подобные ситуации всегда складываются из комплекса факторов. Лично меня албанцы любят – я же сталинист, как и большая часть местных. Некоторые, конечно, невольно, по прямому приказу правительства.
Тоталитаризм цветет и пахнет, народ жестко промывают на тему внешнего врага: каждая семья обязана соорудить для себя бомбоубежище, запрещены религии – все, целиком, и не как у нас, а прямо ЗАПРЕЩЕНЫ, и нельзя носить бороды. Рулит Албанией Албанская партия труда во главе с Энвером Ходжа, тем еще козлом. В 68-м, в ответ на ввод Красной армии в Чехословакию, Ходжа продавил выход из Варшавского договора, что, конечно, добавило населению чувства безопасности. В моих глазах – чистейший кретин, и убедить его в чем-то будет очень сложно. Мне и программу порезали: никаких лекций и телевизора, просто схожу в музей, а потом дадим с Олей по концерту.
Однако дед надежды не теряет: со мной едут товарищи, которые предложат албанцам кредит, условием получения которого станет коррекция экономической модели и возобновление дружбы в полный рост. Со своей стороны помогают китайские товарищи – они тоже дают Албании кредиты и всячески помогают. Помощь в случае отказа прикрутят, и тогда у албанцев не останется выбора, кроме как перестать вставлять палки в колеса общему делу. «Один пояс – один путь» это когда один пояс и один путь! Америка поможет? А вот и нет – Ходжа же не «свой сукин сын», а всамделишный, как ни крути, диктатор, помогать которому невместно. Да он и сам под Америку ложиться не станет – понимает, что в этом случае у власти долго не просидит, к огромной радости накопленных за десятки лет врагов. Короче – товарищи едут ломать Ходжу через колено.
Стоя у окошка в коридоре въехавшего в Тирану – столицу Албании – поезда, я любовался потертыми домиками, скромно одетыми людьми и поливающим это всё дождиком. Вскоре декорации сменились, и «историческая» застройка сменилась привычного вида «панельками». Соцблок вообще архитектурно очень похож, но в других местах города выглядят поприличнее: сколько частные инициативы и страсть человека к эксплуатации другого человека не ругай, а на одном государственном управлении не вывезешь – доказано практикой.
Но страна живет, и это хорошо видно по дымящим трубам заводов, несущим в авоськах всякое людям и играющим на детских площадках детям.
– Вот так выглядит социализм курильщика, – ткнув в окно пальцем, поведал я Оле. – Завинчивание гаек там, где не надо, полный пофигизм на все, кроме личных привилегий и экономическая депрессивность.
– Я думала, тут лучше, – согласилась Оля. – Побережье все-таки, и тепло – почти курорт.
– Курортная зона должна быть, – кивнул я. – Но нас туда не пустят.
– Даже посольство закрыли, уроды, – фыркнула она. – То же мне страна – вас и на карте-то не видно, а все туда же! Не понимают, что мы им добра желаем.
– Главная наша проблема, – поддакнул я. – Мы им добро и внятный план на будущее всего человечества несем, а они носы воротят. Могу понять капиталистическую часть – там и уровень жизни, как ни крути, нормальный, и социальные лифты работают. А тут… – махнул рукой. – Вот так придурки у власти работают: ни себе, ни людям, и еще и общему делу вредят. Без иностранных кредитов местную верхушку снесут лет за пять – репрессивный аппарат Ходжа выстроил на загляденье, но пустой холодильник и не такое побеждал.
– Жалко албанцев, – вздохнула Оля.
– Нас жалко, – поправил я. – Вот это экономически депрессивное дерьмо нам придется спонсировать из своего кармана, в то время как Ходжа будет кривить носик и противиться экономическим реформам, которые за два этих года объективно показали свою полезность так, что почти весь соцблок на вооружение взял.
– Азиаты не взяли, – заметила Оля.
– Вьетнамцы взяли, – уточнил я. – Да забей, Азия вообще к резким переменам не склонна – у них восприятие времени другое. Для условного китайца нормально всю жизнь сидеть и вытачивать из камня какого-нибудь Будду. Ему от этого хорошо, потому что его отец и дед Будд вытачивали, и потомки так же будут. Все они там крутятся в колесе перерождения. Когда у тебя в голове цикличность и десять лет – это даже не срок, а так, не достойный внимания миг, резких движений делать не хочется – зачем? Ничего, время идет, и по ту сторону континента рано или поздно тоже станет хорошо. И ладно деньги, проблема в другом, и она гораздо круче: каждая типа-социалистическая страна, которая сбилась с общего пути, становится вот такенным, – развел руками. – Рычагом, который капиталисты используют в качестве пугала: вот, мол, смотрите на нищую Албанию. Хотите так же? Нет? Ну-ка на завод тогда эксплуатироваться, и обязательно расскажите всем знакомым, как ужасен коммунизм.
– Не переживай ты так, – с улыбкой ткнула она меня локтем под ребра. – В Кремле не дураки сидят, везде побеждают. Победим и здесь! Давай просто концерты отыграем и поедем домой, отдыхать.
Встряхнувшись, я выкинул несовершенство мира из головы:
– Давай!
И мы разошлись по купе переодеваться – прибудем на вокзал через десять минут.
* * *
Концерт шел как по маслу: крупнейший стадион Тираны стоял на ушах, махал транспарантами со Сталиным и всячески отрывался. Тридцать тысяч человек – для моих целей вполне достаточно. Контингент – самый подходящий: студенты, старшеклассники и молодые рабочие. Читай – пассионарии, которые уже успели осознать, в каком направлении ведет их страну мудрый лидер Ходжа, но не успели к такому режиму привыкнуть и обрасти семьями. Когда за спиной ничего, кроме топорной пропаганды и скудного уровня жизни нет, а впереди маячит надежда на светлое будущее, лезть на баррикады легко и приятно.
Страшно, но слиться я себе позволить не могу – старшие товарищи, конечно, поймут и простят, но такого шанса больше не будет, а отношение ко мне волей-неволей изменится не в лучшую сторону. Соляга закончилась, и я подошел к микрофону:
– Товарищи, Албания – прекрасная страна.
Народ ответил свистом и аплодисментами.
– У вас замечательные пляжи, красивые леса и приветливый, трудолюбивый, гостеприимный народ.
Толпа продолжила ликовать.
– Энвер Ходжа сделал для Албании очень много, – продолжил я. – Отстоял ее свободу и право самой решать свою судьбу.
Народ дисциплинированно похлопал – любить национального лидера велит репрессивный аппарат.
Получится ли? Не попробуешь – не узнаешь.
– Но дает ли это ему право править Албанией единолично, словно древний монарх?
Народ начал затихать.
– Почему маленькая, гордая Албания лишена защиты своих прямых союзников? Почему Энвер Ходжа вышел из Варшавского блока? Разве Чехословакия утратила суверенитет после событий 68-го года? Пока Советский Союз и его союзники с каждым днем становятся сильнее, что прямо сказывается на уровне жизни народа, албанская верхушка готовится к войне со всем миром! Почему вы должны строить бомбоубежища? Почему прибавочная стоимость убивается на строительство бункеров или литье снарядов? Останься ваша страна в Варшавском блоке и Совете экономической взаимопомощи, вам бы не пришлось терпеть лишения во славу личной власти переродившегося в монарха Энвера Ходжи!
Момент истины – либо это молчащая и пытающаяся выдавить из головы годы «прошивки» толпа закидает меня камнями, либо…
– Да!!! – раздался полный решимости и адреналина рёв многотысячной толпы, отозвавшийся ледяными мурашками вдоль моего позвоночника.
– Двадцатый век заканчивается. Век крови, голода и лишений. Только от нас зависит, каким будет наше будущее! Перед собой я вижу цвет албанской нации: студентов, школьников, молодых рабочих. Нельзя позволить зарвавшемуся старику украсть ваше будущее! Дорогу молодым!
– Дорогу молодым!!!
Простите, ребята, но по-другому нельзя. И у меня столько же шансов поймать пулю, как и у вас. Почти. Ничего, все закончится быстро.
– Я – чужак в вашей стране, но точно знаю – албанский народ достоин лучшего! Только амбиции и жажда власти мешают Албании идти в ногу с прогрессивным рабочим классом! Только он препятствует вам обрести мирное существование, которое гарантирует Варшавский блок! Только он мешает Албании присоединиться к зоне всеобщего экономического процветания! Пока номенклатура и друзья Ходжи жрут в три горла и купаются в роскоши, вы обязаны обустраивать бомбоубежища и жить в тени войны! Старик, уходи!
– Старик, уходи!!! – подхватил народ.
Прикрыв глаза, я сглотнул:
– Я – чужак в вашей стране, но мне больно видеть, как старость ворует будущее у собственной молодежи! Энвер Ходжа и его хунта тайком привезли в Албанию огромный запас химического оружия! Это оружие применят против вашего соседа – Югославии, после чего вам всем придется воевать за неуемные аппетиты старика! Это – недопустимно!
– Недопустимо!!!
Сомневаюсь, что кто-то вообще понимает, что я несу. Толпа – страшная сила, и для контроля над ней важны тон, уверенность и общий посыл. Молодость всегда рада побунтовать против власти, и конкретно здесь, в этот исторический момент, осудить ее я не берусь – очень грустно жить в тоталитарной параше.
– Позволите ли вы мне, чужаку, указать вам путь?
– Да!!!
– Тогда идем! Мы вытряхнем из президентского дворца старую плесень, и тогда народ Албании получит то, что его по праву!
Демонстративно спрыгнув со сцены, я помахал рукой – за мной – и народ пошел за мной к выходу со стадиона, снося на своем пути бедолаг в милицейской форме – концерт ведь должным образом охранялся. Мегафон вложили в протянутую руку – если идти просто так, боевое настроение выветрится и подключатся инстинкты самосохранения.
– Старик, уходи!
– Старик, уходи!!!
– Мы не хотим войны!
– Мы не хотим войны!!!
– Свободу албанскому рабочему классу!
– Свободу албанскому рабочему классу!!!
Первое сопротивление мы встретили через два квартала – два БТРа при поддержке пяти милицейских машин.
– Кто не с нами – тот против нас!!! – взревел я, и людское море захлестнуло не решившихся открыть огонь силовиков.
Простите меня. Когда, перевернув бронетехнику и легковушки, мы двинулись дальше, из системы оповещения заревела сирена, перемежаемая приказами разойтись под угрозой жесткого подавления «бунта».
– Не убоимся, товарищи! – составил я конкуренцию официозу. – Старики – трусливы и мстительны, и никого из нас не простят! Но нам не нужно их прощение – сегодня албанский народ возьмет власть в свои руки!
План родился вчерашним вечером, когда в гостиницу – посольства-то у нас тут нет – вернулись очень грустные представители МИДа и хмурый генерал КГБ Васильев. Последний и выкатил мне инструктаж:
– Ходжа недоговороспособен. Вариантов у нас два: ждать, пока его удавят оголодавшие албанцы, или решить вопрос радикально. У нас есть договоренность с более здравомыслящими представителями элит. Среди них – представители Министерства обороны. Помнишь, ты как-то хвалился, будто прямо со стадиона можешь повести народ на Кремль? На Кремль пока не надо, а вот на резиденцию Ходжи – надо очень.
Вот и веду, отвечаю, так сказать, за базар. На следующем перекрестке нас встретила толпа милиционеров. Сделать предупредительный залп в воздух из табельного оружия они успели, но на этом их служебный подвиг закончился – толпа снесла их в один миг, и я даже не успел заметить, в какой момент сотрудник повис в петле на фонаре. Простите, мужики, я просто немного помогаю историческому процессу.
Не сопротивление режима, а видимость – в столице полно военных и их техники, и, не саботируй приказы наши союзники из Аппарата, мы бы уже полегли под пулеметными очередями. Но иллюзия сопротивления нужна для эмоциональной подпитки толпы. Часть «бунтовщиков» под шумок била витрины магазинов с понятными целями, но порядок наводить некогда и нечем – кроме десятки охранников со мной никого нет.
Марш продолжился, мы снесли пару баррикад, потеряв пятерых идущих со мной во главе колонны албанцев – приказ открывать огонь местными силовиками таки получен. Пролившаяся кровь придала нам моральной правоты и «помазала» в единый организм.
– Не простим!!!
– Не простим!!!
– Старик, уходи!!!
– Старик, уходи!!!
Дрожащие, потные руки до боли сжимали мегафон, толпа теряла человеческий облик – вон кого-то в переулке ногами забивают, но что я могу сделать? – и я ускорил шаг настолько, насколько возможно. Чем быстрее дойдем, тем меньше причиним сопутствующего ущерба мирным гражданам Албании. Больше не хочу в таких штуках участвовать – очень страшно, совестно, но вместе с тем я впервые по-настоящему ощущаю власть и возможность вести за собой многотысячные толпы. Это – не беззубый, тщательно организованный комсомольский митинг. Это, мать его, кровожадная, переполненная адреналином масса, которая идет вершить социалистическую справедливость, и горе каждому, кто встанет на ее пути!
За те сорок минут, что мы преодолевали расстояние от стадиона, ко дворцу (одно название, так, особнячок) успели стянуть полсотни милиционеров и пару пожарных машин. Саботаж налицо – да по нам из танков уже шмалять должны!
Во время замеса я огреб дубинкой, получив рассечение левой брови и легкую муть в башке.
– Норм, – отмахнулся от дяди Жени, который прикрывал то направление, с которого мне прилетело.
Сложная у моих дядей работа.
Албанские копы полегли, пожарные машины были должным образом перевернуты, сами пожарники сделали правильный выбор, влившись в наши ряды.
– Бах! Бах! Бах! – начали огрызаться огнестрелом из окон резиденции.
– Бего-о-ом!!! – скомандовал я.
Теряя своих – дяде Игорю прострелили ногу, и дяде Семену и Жене пришлось тащить его на себе, чтобы не затоптали – мы добежали до резиденции, и товарищи пожарные, успевшие влиться в наш единый организм, топорами вынесли двери. Дядя Коля дернул меня с прохода, и очень правильно – пулемет порвал два десятка людей в клочья, проделав в нас просеку.
– В окна!!! – это уже не я, это толпа врубила самоуправляемость.
– Хватит, – велел дядя Семен. – Отходим.
– Х*й там! – возмутился я, стерев кровь с рожи рукавом. – Я обещал им «указать путь», и не могу свалить – это запомнят. И камеры смотрят! Вон в то окно много залезть успело, за ними! Под мою ответственность!!! – рявкнул на несчастных дядей.
Плюнув – ну проблемный объект, самовольный – они влезли в окно вслед за мной. Как-то так выглядел Рим, когда в него вошли варвары: мебель раскурочена, люстры валяются на полу вперемешку со шторами и испорченными картинами. Миновав комнату, мы выбрались в коридор и услышали отчаянный женский крик из комнаты напротив. Двери на петлях не нашлось, поэтому мы просто заглянули, увидев одного, находящегося посреди процесса насильника и троих ждущих своей очереди.
– В расход, – велел я.
– Под твою ответственность, – буркнул дядя Семен и выполнил приказ четырьмя меткими выстрелами из БП.
Отправившись дальше, насладились картинами грабежа и добрались до второго этажа. Посмотрев из коридора на запинываемый молодежью, окровавленный и бездыханный труп Энвера Ходжи, я тихонько вздохнул: сам виноват.
Глава 6
Двухчасовые оправдания удалось записать только ночью: остаток вечера ушел на успокаивание народа и ввод в стране чрезвычайного положения. Помимо приведенных мной фанатов «актива» по всей стране образоваться не успело, а этих я смог успокоить и убедить разойтись по домам.
Сидя на неудобном деревянном стуле на фоне стяга с серпом и молотом, глядя в камеру, я подводил итоги монолога. Телевизоров в Албании мало, поэтому все сказанное транслируется по радио и потом попадет в газеты.
– С вашего позволения, подведу краткие итоги. Первый, и самый важный тезис – революция без революционной ситуации и поддержки народных масс невозможна. Тезис второй, развернутый, в виде трех сформированных Владимиром Ильичом Лениным признаков кризисной ситуации, складывающихся в обществе накануне революции: верхи не могут управлять по-старому. Энвер Ходжа и его клика пытались держать общество в страхе и нищете, а мы переходим ко второму признаку: низы не хотят жить по-старому. Кому нравится жить в страхе и нищете, в тени старательно разжигаемой Ходжей войны? Сейчас, когда здравомыслящие силы страны победили, Албанию надежно прикроет военная мощь стран Варшавского блока. И третий признак революционной ситуации: значительное повышение активности масс, привлекаемых как всей обстановкой кризиса, так и самими «верхами» к самостоятельному историческому выступлению. Когда государственный аппарат давит на человека, возникает совершенно справедливое сопротивление. Тезис третий – революционную ситуацию создать невозможно. Случившиеся события стали закономерным ответом народных масс на пагубную для страны политику Энвера Ходжи. Де-юре называть эти события «революцией» не совсем правомерно: с точки зрения законодательства, в Албании произошел государственный переворот. Однако де-факто Ходжа вел жесткую, авторитарную, милитаристическую политику, ничего на деле с социализмом общего не имеющую. Новое правительство будет верно социалистическим принципам государственного строительства. То есть – в стране произошла смена социально-экономического базиса, что является определяющим критерием революции.
Вот так – я тут не при чем, это все исторический процесс! Но:
– Образовавшись, революционная ситуация неминуемо приводит к революции. Зная о том, что происходит в Албании, я грустил и переживал за будущее этой прекрасной страны. Тяжелая доля албанского народа лежала на моем сердце камнем. По прибытии поступило предложение от здравомыслящих представителей Партии Труда придать революционным силам возможность освободить Албанию с наименьшим для нее побочным ущербом, я с радостью согласился помочь. Во время нашего с товарищами Марша Справедливости пострадали невинные жители. Я прошу прощения у их родных и друзей. В течение ближайших пяти лет Албания ощутит на себе все плюсы нахождения в Варшавском блоке и зоне всеобщего экономического процветания, выстроенной трудящимися подавляющего большинства социалистических стран. Вы – не одни, товарищи! Нас – миллиарды!
И на этой позитивной ноте запись закончилась.
– Молодец, – профессионально оценил контролирующий процесс генерал Васильев.
– Дело привычное, – почесал я кожу над рассечением.
Три шва и пластырь сверху.
– Не боишься авторитет посланника мира растерять? – спросил он.
– Я же им никогда и не был, – развел я руками. – Спасибо, товарищи, – поблагодарил технический персонал, и мы пошли к выходу. – То, что я вещаю как попугай раз в неделю, а то и чаще – чистейшей воды интернационализм. О нем же применительно ко мне и политике СССР уже давно визжат иностранные пропагандисты. Считай – вакцина, и никто произошедшему не удивится. Но наши красноимперские амбиции – великий секрет. Мы же по-прежнему за мирное сосуществование двух систем.
– Само собой, – кивнул генерал. – Зачем подставлялся-то?
– Картинка нужна, – пожал я плечами. – Все жопой рискуют, и я так должен делать, на правах инициатора. Какие кадры получились! – мечтательно зажмурился, ойкнул и аккуратно погладил стрельнувшую болью бровь. – А еще я теперь автоматом попадаю в учебники неустановленного количества стран. Теперь я – по-настоящему историческая, способная вести за собой широкие народные массы, личность. Идущие за мной готовы вешать и убивать полицейских, ловить лицами пулеметные очереди и разойтись после всего этого по первому требованию. Меня это осознание наполняет ответственностью, стремлением придерживаться строгих моральных рамок и уверенностью в победе Мировой Революции!
Так в отчете и напиши.
– Правильно нос по ветру держишь, – одобрил генерал. – Поиграли в самостоятельность и хватит: то бунты, то забастовки. Эти, б*дь, один коммунизм строят, те – другой, и у обоих через жопу! – коснулся кадыка ребром ладони. – Вот тут они мне все, каждого второго бы собственными руками удавил. Сорок два года в общей сложности Восточной Европой занимаюсь, давно сигналы подавал – хватит в дружбу играть, не работает: если страха нет, будут играть на врага. Теперь всё, показали, что умеем одним днем менять лишившийся чистоты понимания режим. Не хуже американцев, – ухмыльнулся. – Но мы-то за правое дело боремся, а они – за деньги.
– Согласен с вами, – благодушно покивал я. – Передачу мою смотрите?
– Так все смотрят, – развел он руками. – Неписанная служебная обязанность, для профилактики тупоумия.
– Не знал, – хохотнул я. – Вы, Георгий Семенович, получаетесь крупный специалист по Восточной Европе?
– Покрупнее найдутся, – скромно ответил он. – Но эту операцию я разрабатывал. Юрий Владимирович предупредил, что если ты пострадаешь, он с меня шкуру живьем снимет.
– Деда может! – покивал я. – Поясните суть сигнала?
– Веди себя хорошо, или сдохнешь в собственной спальне, – исчерпывающе пояснил он. – С Китаем и Кореей мы это дело согласовали – товарищ Андропов спросил советов личным письмом. С той стороны напрягаться не будут. Да там у нас и не получится такое провернуть, – махнул рукой.
– Не получится, – подтвердил я. – Хорошо, что нам и не надо.
– Хорошо, – согласился генерал.
В машине нас встретила невыспавшаяся, но сияющая на меня глазами Оля, которая с самого вечера не хочет от меня отлипать и немножко обижается, потому что:
– Сам в учебники попадешь, а меня в гримерке запер!
– В следующий раз обязательно возьму с собой, – пообещал я.
– Клянешься?
– Если твой отец одобрит, – ловко переложил я ответственность.
– Он точно не одобрит, – вздохнув, она подперла голову лежащей на окошке машины руки и стала смотреть на пустынные – потому что чрезвычайное положение – погруженные в предутренние сумерки, улицы.
– Взрослая сможешь решать сама, – не выдержал я.
– Тогда пока я не вырасту, больше так не делай! – ткнула она в меня пальчиком.
– Хорошо, – легко пообещал я.
Это же не прецедент, а инцидент – один раз провернуть можно, но все, кто должен, посмотрят и сделают выводы, предприняв соответствующие меры безопасности. Ну и не надо на самом-то деле: всё, соцблок вчерне приведен в порядок, причесан, тесно связан широченными экономическими нитями. Наши интересы охватывают три континента, наши длиннющие руки вежливо пожимают ладони или шеи союзников – в зависимости от степени доверия к правящим элитам. Вот теперь можно переходить к экономическому противостоянию с капиталистическим миром!
* * *
В Албании пришлось залипнуть еще на неделю, но я был этому рад. Во-первых, можно всласть походить по СМИ и массовым мероприятиям – включая митинг в честь смены правительства на нормальное, подписание им бумажек о вхождении в Варшавский блок и «Один пояс – один путь». Встречался так же с детьми, обильно раздавая подарки и приглашения на откорм в Советские лагеря. Ну и бизнес обсуждали, куда без него – в первую очередь, конечно, строительство курортных комплексов для наших граждан, образование специализирующегося на фруктах здоровенного агрохолдинга и парочки заводов по пошиву шмотья – пока хватит, тут так-то не прямо экономическая депрессия, а просто прибавочная стоимость криво распределялась. Теперь, под чутким присмотром наших товарищей, Албания будет цвести и пахнуть, а из-за нефтяного кризиса даже их дерьмовая, годная только на мазут нефть будет продаваться на ура. Словом – не балласт, а вполне себе партнер с очень хорошим туристическим потенциалом – сюда ведь не только наши граждане съездить захотят, но и европейские соседи с Севера, и даже может быть азиаты.
Олин концерт прошел без сучка и задоринки, если не считать целую кучу силовиков на стадионе и в его окрестностях – новая власть как бы тренируется выживать. Перенести его пришлось на последний день нашего здесь пребывания, и, по возвращении в гостиницу, я обрадовал подружку новостью:
– Домой пока не возвращаемся, сейчас в порт и оттуда в Италию поплывем.
Отмазок не осталось – из НАТО страна вышла, в дружественные цвета окрасилась, а значит нужно ехать, укреплять от всей души. Как-то я, походу, перестарался с приклеиванием к Союзу пригодных для туризма мест – так и туристов-то не напасешься! Но конкретно с Италией туризм – это фигня, потому что «сапожок» в эти годы являет собой неплохо развитое во всех смыслах государство. В первую очередь нас интересует, разумеется, продукция концерна «Фиат». Во вторую – «Монтэдисон», занимающаяся химической промышленностью, энергетикой и фармацевтикой. В третью – мощности компании «Оливэтти», производящей калькуляторы, печатные машинки и даже компьютеры. Такие заводы нам нужны – высокотехнологичных конвейеров по миру в эти времена не так много, и нагрузить местные мощности производством компонентов к «Одиссее-2» я прямо рад, потому что это позволит штамповать дополнительные триста тысяч приставок в год. Ну а калькуляторы и прочую мелочевку охотно будут брать пожилые товарищи – штука всем нужная, и собственного и даже японского производства не хватает.
Еще нам обломилась компания Benetton, то есть – шмотки. Соцблок купит всё – и ширпотреб, и высокую моду. Да в принципе вся бенеттоновская продукция на первых порах будет приравниваться к последней – «Люд, это настоящая Италия!». «Коль, настоящая Италия! Ну поехали в магазин!».
«Феррари», к сожалению, из Италии свалили во Францию, где вредный Помпиду предложил хорошие условия беглецам от грязноштанных коммуняк. С «Ферарей» убежали «Альфа Ромео» и «Мазератти» – последние вообще французскому «Ситроену» принадлежали, а вот «Ламборгини» по большей части осталась: люксовые автомобили будут собирать в той же Франции, а вот трактора сочли стоящим для оставления соцблоку активом. Планирую заказать две тысячи тракторов для своих сельхозпредприятий – это нынче почти годичный цикл производства. Так сказать, поощрение за частичную лояльность родине. Еще, к сожалению, свалила Ducatti – эти прямиком в Америку. Жаль, но что поделать, придется сконцентрироваться на мототехнике отечественной, союзной и японской.
Ну и, разумеется, нельзя не учитывать просто сказочно урожайные сельхозугодья, продукцию которых будут рады купить вообще все. Часть по-прежнему будет уходить капиталистам по привычным сделкам, но часть переориентируется на наши рынки. И вино! Много-много вина!
