Павел Олегович Михель
Мир, который не вернуть. Том 1: Начало
– Прорвались, суки… – сказал Павлов.
– Мы успеем?
– Успеем, тут недалеко…
Когда восставшие были где-то рядом, мы вышли к металлическому ограждению.
Павлов начал осматривать дверь, которая была обмотана железной цепью и закрыта замком.
– Там должна быть лестница наверх, – сказал Павлов. Конечно, мы оторвались от восставших, но вдалеке я слышал их мёртвые стоны и мычание. Я чувствовал, как с каждой секундой оно становилось всё ближе.
– Павлов, быстрее, – шепнул я.
– Как только, так сразу, – ответил Павлов.
Когда мычание было настолько близким, замок удовлетворительно щёлкнул, и зазвенела цепь.
– Внутрь! Быстро! Иди вперёд, я закрою, – сказал Павлов и, после того, как я прошёл, начал обвязывать дверь обратно цепью.
– Будем надеяться, что задержит, – сказал он, догнав меня.
Мы долго поднимались по бетонным ступенькам.
Спустя несколько пролётов Павлов спросил:
– Что случилось с мальчиком?
– Не знаю. Когда тебя схватили, он просто убежал обратно.
– Понятно.
Через несколько секунд я спросил:
– Как думаешь, он спасся?
– Не знаю, Костя. Конечно, хочется верить, но мыслями понимаешь: невозможно. Либо те уроды, либо случайно куда-нибудь свалится.
– Ясно, – с болью сказал я.
Спустя еще несколько пролётов, мы вышли в коридор, в конце которого была огромная железная дверь.
С этой дверью Павлов справился быстрее. Буквально через пару минут мы уже были внутри.
– Помоги-ка, – попросил Павлов, подойдя к столу.
– Куда это?
– К двери.
– Так, а зачем это? Думаешь, они дойдут сюда?
– Кто их знает, – ответил, вздыхая, Павлов. – Думать или гадать – это для тех, кто живёт. А мы выживаем, и поэтому готовимся к худшему.
Пододвинув стол, Павлов сел возле него.
– Как рана? – спросил я. В голове вертелось слово «укус», но я боялся произносить его вслух. Как будто пока не скажешь, это не станет реальным.
– Побаливает, но пока в порядке, – по интонации было понятно, что он уже смирился. В его голосе слышалось какое-то тяжёлое согласие. – А у тебя как глаз? Видел, что заплыл.
– Не знаю. Не могу открыть.
– Это понятно, заплыл. Посмотрим завтра.
Мы были внутри небольшого помещения: стол, стул и небольшой шкафчик – вот и всё, что было. Даже стены были голыми, бетонными. Зато в маленькие окна, что были под самым окном, светила луна.
Казалось, будто это были окна в другой мир.
– Интересно, где это мы? – спросил я, подходя к окну – на небе не было ни облачка, что странно для поздней осени.
– Скорее всего, это предбанник или что-то вроде – к канализации, – сказал Павлов, а потом добавил: – Тут мы и заночуем. Можно, конечно, и наверх подняться, но лучше отдохнуть.
Мы улеглись прямо на полу, подложив под голову спецовки из шкафа. На столе было невозможно спать – это был какой-то специальный маленький рельефный стол.
Живот тянуло. Болела голова и ещё сильнее была боль в глазу.
Я вспоминал снова и снова слова мальчика: «Ты же обещал». Он рассчитывал на меня, а я…
От боли появились слёзы. Кое-как, я сдержался и не заплакал.
«Лучше бы я умер, а он остался!»
«Это уже неважно, – пронеслось в голове. – Ты жив, он мёртв. Математика простая».
День 26.
― Котик-Костик, что ты хочешь на ужин? – спросила темноволосая женщина.
– Не знаю… – ответил мальчик задумчиво, но, вдруг, у него загорелись глаза: – Давай купим ящик конфет! И пирожных!
– А зефир? Хочешь? – подыгрывая, спросила женщина.
– Да! Хочу!
– А у меня уже есть одна конфетка. Даже целых десять штук! – хвастливо сказала женщина.
– Каких? Где? – мальчик с интересом уставился на неё.
– А вот таких! – С этими словами женщина шутливо укусила мальчика за его маленькую ручку.
– Прекрати, мама! – завизжал мальчик в приступе хохота и смущения. – Мои пальчики не конфеты!
Охранники, и кое-кто из редких покупателей в столь поздний час, весело косились на этих двоих. Всем было весело.
– Знаю, солнышко. Мама просто пошутила. Хочешь картошечку на ужин?
– Жаренную? – с надеждой спросил мальчик.
– А ты хочешь именно жаренную?
– Да!
– Значит, будет жаренная, – улыбаясь, ответила женщина. – Только потом не говори, что хотел другое.
– Ура! – завопил мальчик.
Выходя из магазина, мальчик сказал: «Мамочка, я так тебя люблю». Женщина улыбнулась, и они вместе пошли домой.
Этот был особенный день – государственный праздник «День победы»: на улице тут и там взлетали в воздух фейерверки, взрываясь в небе и разлетаясь на сотни маленьких разноцветных огоньков, которые на несколько мгновений освещали всё вокруг. Где-то вдалеке слышно было музыку с гуляний.
Было уже тепло, но это было обманчивое тепло: только недавно кончились холода. На деревьях распускались цветы, весь мир отходил от мёртвой зимы в живое лето.
Перед нужным двором был сквозной проход через дом, в котором никогда не было света, а уличные фонари не работали уже несколько недель.
В тот момент, когда женщина с ребёнком ступили на дорожку из бетонных плит, всё затихло. Взрывы больше не освещали – это была западня, где охотник уже давно ждал свою добычу.
Эта пара шла и живо болтала:
– Нет, быть не может! – говорил мальчик и от удивления у него раскрылся рот.
– Да, наша планета огромная и тут живут миллиарды разных людей, вот таких, как мы, – рассказывала женщина изумлённому мальчику, и добавила: – Только все разные.
– А миллиарды – это сколько нулей? – с интересом спросил мальчик. – У меня хватит пальчиков, чтобы показать?
– Это девять пальчиков, – ответила женщина, усмехнувшись.
– Так много? – мальчик очень удивился и посмотрел на свои ручонки, оттопыривая девять крохотных пальчиков.
– Так много, – кивнула женщина.
Из-за небольшого проёма в стене к ним навстречу вышел человек средних лет и встал посреди прохода.
– Мама тебе не врёт, – неожиданного произнёс мужчина. – Нас действительно очень много.
– Мама, а кто это? – спросил мальчик.
– Не знаю… – взволнованно сказала женщина и потянула озадаченного мальчика за свою спину. – Кто вы?
– А я не представился? Извините, – элегантно и плавно проговорил мужчина в тёмном плаще и шляпе, и отвесил небольшой поклон. – Меня в кругу друзей (шёпотом он добавил «и не только») зовут Крисом.
Мужчина смотрел на свою добычу жадно и оценивающе, но из-за темноты женщина не видела его взгляда, но явно его ощущала. У неё был едва уловимый животных страх, словно у антилопы, когда в кустах засел хищник.
– Я не понимаю… мы знакомы что ли? – с опаской спросила женщина и попятилась поближе к мальчику, шепнув ему на ухо: «Беги домой по моему сигналу, и не оборачивайся». Мальчик хотел что-то возразить, но мать быстро приставила палец к его губам.
– Что вы? Нет… – с наигранным огорчением мужчина. – Но в ближайшее время мы близко познакомимся…
На слово «близко» маньяк сделал особый упор.
Мужчина достал из-под пальто что-то большое и серебристое, похожее на перо. Он начал медленно подходить.
– Ох, сейчас повеселимся, – сказал мужчина, почти вплотную подойдя к своим жертвам. И добавил: – Хотя, может вам и не будет…
Женщина со всей силы ударила мужчину по ноге и лицу, и крикнула «Беги!».
Мальчик послушно побежал. Он бежал так быстро, как только мог, и сдерживался, чтобы не расплакаться и сбиться с пути. Ему было страшно. Он не хотел оставлять маму. Но он ничего не мог сделать.
«БЕГИ!!» – Пронёсся по бетонному коридору истошный крик.
Мальчик забежал в огромные железные двери подъезда, и побежал в сторону лифта. Кнопка вызова упрямо не загоралась.
– Малыш, ты где? – послышалось позади. – Пойдём к твоей маме. Она там отдохнуть присела и тебя ждёт. Ты же не хочешь оставлять её одну? Вдруг ей хуже станет – кто тогда ей поможет? Пойдём, я тебя проведу обратно…
Мальчик побежал в боковой проём, а после – вверх по лестнице. Несколько раз он падал, но каждый раз вставал и бежал дальше. Ему нужно было добраться до дома. Ему нужно было позвать папу.
Время будто замерло вокруг, и только эти двое двигались внутри этого вакуума. Даже пыль замерла и не обращала внимания, когда её случайно тревожили. Звук извне тоже не проникал сюда. Было слышно только два тяжёлых дыхания: частое, испуганное и грубое, расчетливое.
– Помогите! – кричал отчаянно мальчик, но никто не приходил на помощь.
Звук просто не выходил из этого вакуума.
Когда мальчик добежал до девятого этажа, он понял, что бежать уже некуда, и решил спрятаться.
Единственным вариантом для него было спрятаться за старым диваном, который был тут с самой постройки дома.
Мальчик пытался почти не дышать. Он сидел за диваном и не шевелился, закрывшись руками.
– Куда ты уже подевался, а? – сдержанно, с отдышкой, говорил мужчина. – Вечно вас, детей, нужно искать.
Вдалеке мужчина начал прищёлкивать пальцами, а затем резко прекратил.
Диван начал отъезжать со скрежетом царапая пол. Мальчик испуганно смотрел, как щель между стеной и диваном становилась всё больше.
– Вот ты где… – в улыбке сказал мужчина и потянул руки к мальчику. – Да ты не волнуйся, я же аккуратно…
* * *
― А-а! – я проснулся и сел. От страха сердце сильно колотилось в груди.
Павлов быстро приподнялся, оглядел комнату и, убедившись, что ничего нам не угрожает, встал и подошёл ко мне:
– Что такое? – спросил он испуганным голосом. – Что-то болит? Приснилось?
– Просто плохой сон, – с тяжестью ответил я. Мне стало стыдно за то, что заставил его встать в его-то состоянии.
– Снова кошмары? – Павлов опустился и сел рядом. Он говорил уже спокойно. – Про маму? Или садик? Или…
– Да это неважно, – отмахнулся я. – Иди спать. Всё в порядке.
Я сделал вид, что ложился обратно.
– Это всё нормально, не волнуйся. Я читал, что подросткам часто снятся кошмары. Типа, это часть взросления – так подсознательно человек старается побороть свои внутренние страхи. Мне тоже они снились в твоём возрасте.
– И что, они всем снятся что ли? – спросил я.
– Не знаю, – ответил Павлов. Он встал с моей лежанки и подошёл к окну: – Надеюсь, скоро всё кончится, и мир вернётся в прежний режим.
– Ничего уже не будет прежним, – тихо ответил я, и добавил: – Возможно, это и к лучшему.
– Кто знает… – Павлов сильно вздохнул. – Давай спать.
После этого он вернулся на свою лежанку.
Я долго лежал и смотрел в стену перед собой. У меня никак не получалось выбросить из головы свой сон:
«Что за бред? Он был таким реальным… будто воспоминания. Но я не помню этого… Правда, воспоминаний из детства у меня мало… тот мальчик, он был так похож на меня, но эта женщина не была похожа на маму. Такая молодая… Да даже, если это и я, то почему во сне я видел всё со стороны?.. Да и, как я могу не знать такое о своей жизни? Неужели мне никто бы не рассказал? Прям ни разу, даже случайно? Бред. О чём я вообще думаю?! Если бы что-то подобное было – я бы точно это знал… А вдруг? Нет… это всё просто сон. Просто сон».
Я слегка ударил себя несколько раз по голове.
«Может, то, что сейчас происходит – тоже сон?..» – у меня на секунду появилась паника.
«Нет. Вот это реально уже бред. Надо спать. Надо спать. Надо спать…»
Так я пролежал, наверное, несколько часов, пока на улице не начался дождь.
Под тихий и монотонный стук, я смог, наконец, незаметно уснуть.
В следующий раз я открыл глаза когда уже было светло.
Я приподнялся на сидениях, тело ныло от боли. Теперь я мог лучше осмотреть комнату: обычная рабочая комната. Но был здесь какой-то странный уют прошлого, спокойствие… находясь здесь, иногда терялось чувство, что за стенами ходят кровожадные монстры. Где не всегда ясно кто опасней: мёртвые или живые.
Здесь всё было так цивилизованно и убрано… здесь всё было по-старому. Если не обращать внимания на стол, который мы передвигали в спешке, скинув всё его содержимое на пол – всё было ровно и аккуратно.
«Видимо, тот, кто тут работал… действительно работал, а не как обычно», – подумал я.
Мой взгляд остановился на небольшом шкафчике с бумагами.
«Расстановлено по цвету – видимо, у него были свои тараканы в голове».
Павлов сидел на столе, упёршись спиной в дверь, в которую, то и дело слабо стучала случайная мёртвая рука. Он смотрел в маленькое окно под потолком – рассеянно, куда-то очень далеко, будто его здесь не было.
На улице всё ещё шёл слабый дождь, и капли слабо постукивали по маленьким окнам.
Только сейчас я заметил странный эффект дождя: он толкает на размышления, которые обычно люди стараются спрятать в себе.
Я не особо хотел углубляться в себя, поэтому первым попытался начать разговор:
– М-да уж, так себе денёк, да?
– День как день, – просто ответил Павлов. – Такой же, как и все остальные сейчас…
Мы некоторое время молчали, а затем он повернулся ко мне и продолжил:
– Знаешь, те люди были не первыми, кого я убил, – он говорил спокойно и размеренно. Будто говорил о походе в магазин, или обычном каком-то действии.
Я и так понимал, что это были не первые убитые им люди. И, возможно, не последние.
Павлов продолжил:
– Я много убил разных людей… не случайно даже, а сам, собственными руками. Конечно, все они не без греха, и делал это не для забавы… Я ведь не дурак, Костя. Я прекрасно вижу, как ты меня сторонишься и побаиваешься… из-за того случая. Это нормальная реакция, я всё понимаю. Просто, понимаешь, страх от отчаяния побуждает к тем действиям, на которые ты бы никогда при других обстоятельствах не решился… хотя нет, не так. Не знаю, как сказать это лучше… но, я не хочу, чтобы ты боялся меня. Я это сделал чтобы спасти нас. Всегда сначала такая реакция…
– А потом? – тихо спросил я.
– А потом привыкаешь, – сказал Павлов.
– Ты… – нервно вырвалось у меня, и я резко замолчал, успокоился, а потом продолжил: – Ты их убил… убил… так спокойно. Так хладнокровно и отработанно, будто робот. И после этого всего ты ещё и помолился. Я… я просто не могу понять кое-чего… Я понимаю, что ты не смеялся над ними, но… зачем ты молился? Они ведь сами бы нас убили.
У меня тряслись руки. То, о чём я думал, вышло наружу, и я не знал, как Павлов отреагирует. Я знал, что Павлов ничего со мной не сделает, но всё равно чувствовал внутри какой-то страх.
– Я молился за их души, потому что… все заслуживают прощения, понимаешь? Пусть и посмертное, но всё равно. У них были свои мотивы так поступать, своя жизнь о которой мы не знаем. Возможно, их просто вынудили так жить…
– Они ведь сами согласились. Сами захотели этого.
– Послушай, Костя, мы – всего-навсего люди. Мы не можем знать всего о мире, обо всём. Поэтому мы не можем справедливо судить человека по его поступкам, не зная ничего. Но нам приходится судить о людях, чтобы что-то решать. Такое вот странное положение дел. И за всё это нас судят там, на Небесах. Мир людей и до этого не был справедливым, правильным, а сейчас… сейчас правил нет совсем, как когда-то давно… Послушай, ты должен быть готов ко всему, чтобы сделать ход первым. Но, всегда, чтобы ты ни сделал, помни, что прежде всего ты – Человек. В погоне за зверем можно и самому стать зверем. Не становись тем, против кого борешься. Оставайся человеком. Оставайся человеком, чтобы потом не жалеть… вот я сейчас жалею.
Повисло молчание.
– Я не понимаю, – тихо сказал я. Павлов говорил связно, но я не мог его понять. – Не понимаю о чём ты.
– Со временем ты всё поймёшь. Просто… – он резко замолчал. – Просто не забывай этого.
– Хорошо, но ты какой-то странный… что такое?
– Ох… всё так просто, и всё так сложно… Мне… мне не так много осталось, – грустно улыбнулся он и оголил левую ногу. На лодыжке, вокруг вчерашней раны, на коже проступили синие пятнышки.
– Что… это? – в ужасе отшатнулся я. В голове пронеслись самые жуткие мысли, но я не хотел в это верить.
– Ты, наверное, и сам уже догадался… – с грустью ответил Павлов.
– Этого не может быть… Нет… Нет! – сначала меня захватила злоба, а затем в один миг все силы ушли. И в приступе слабости я упал на пол. – Как… так?..
– Видимо, вчера мне не повезло… Вытянул свой несчастливый билет, – Павлов попытался улыбнуться, но мне не стало легче.
– Но ведь… Но ведь ты не можешь вот так просто умереть! Ты не можешь… не можешь меня так оставить… – отчаяние наполняло с каждой секундой всё больше. Слёзы с болью проступили на засохших глазах, заставляя картину мира расплываться, а после этого они тяжело и быстро покатились по щекам, будто два огромных валуна мчались с крутого склона.
– Нет, Костя. Я же ещё не умру… Мы ещё повоюем! – сказал он ободряюще, а затем тихо и мрачно добавил: – По крайней мере, я буду помогать тебе до последнего, друг. Пока могу ходить, пока соображаю…
«Друг? Меня уже давно так никто не называл… – подумал я. – И ведь действительно: у меня до этого не было друзей, настоящих друзей… и вот, когда появился один, его у меня отбирают».
Всё это пронеслось в голове так быстро, что я даже не успел нормально осознать это. Слёзы стекали по лицу, стало очень страшно.
– Если… если умрёшь ты – я… я сам не смогу выжить… – мрачно подметил я. – Один… ты оставишь меня одного…
Чувство безысходности захватило меня, будто тёмная клетка, что захлопнется через несколько дней, где тебе остаётся просто ждать этого момента.
Павлов слез со стола. Похрамывая, подошёл, и сел рядом:
– Верь в себя, Костя. Сомнения рождают слабость. Помнишь, что я сказал, когда тебя избил Максим?
– Причём тут это? К чему ты вообще?
– Пойми, что я не просто тогда хотел тебя поддержать. Я не врал. Если ты ещё сомневаешься в моих словах – просто подумай, где сейчас Максим, а где ты, – эти слова подействовали как удар током. Там, внизу, не было времени, чтобы подумать об этом.
– Но ведь это из-за тебя. Сам я ничего не сделал, – тихо подметил я.
– Ты правильно поступил. А Максим – нет. Это всё равно важно.
Я всегда знал, что жизнь накажет его. Что всё его зло вернётся к нему самому, ведь зло никогда не бывает забыто.
«Может, все эти поговорки правдивы? Про карму, про бумеранг?»
После небольшой паузы Павлов продолжил всё так же спокойно и размеренно:
– Костя, послушай, я научу тебя. Научу тому, как нужно выживать. Ты сможешь прожить много-много лет, до самого конца всего этого. Много-много лет… – он резко закашлял в руку. Я мельком увидел красные капли на пальцах. Палов быстро вытер руку и продолжил, не обращая внимания: – Выйдешь в один прекрасный день на улицу, вдохнёшь полной грудью и крикнешь: «Я выжил!» и больше не будешь бояться тех, кто тебя может услышать. А в глубокой старости будешь сидеть на крыльце дома, ведь выжившие построят новую цивилизацию, и смотреть на закат с любимой женой, и будете вспоминать всё это как дурной сон. Люди уже и раньше сталкивались с трудностями, и каждый раз кто-то выживал.
Я не разделял такие мечты, но невольно тоже вообразил эту картину – это была утопия, настоящий рай. От одной только мысли об этом чувствовалось тепло солнца, которое приятно ласкало кожу, тёплый летний ветер.
Я невольно начал улыбаться и появилось сильное желание остаться в этой иллюзии навсегда. Невольно появилось желание жить, которого этого не замечал. Это было что-то естественное, что-то животное, будто первобытный инстинкт.
Но реальность всегда сильнее. Сильнее любой иллюзии. Открыв глаза, я снова увидел комнату, в которой мы находились и грустное серое небо, которое проливало свои слёзы весь день.
Я вспомнил об «укусе» и мигом весь настрой разбился, будто хрупкий хрустальный бокал надежд, упавший на бетонный пол окружающей действительности.
Я не мог просто так согласиться с этой мыслью:
– А лекарство… разве ничего нет? – спросил я тихо, в отчаянии. – Должно же быть что-то…
Павлов отрицательно покачал головой.
– Я… – я подскочил и начал ходить туда-сюда по комнате. – Я не верю! Нет! Ты же не можешь умереть от простой царапины. Да как?.. Как это вообще возможно?!
– Костя… – грустно сказал Павлов и потянулся ко мне.
– ЧТО?! – крикнул я. – НЕТ! НЕТ!!
Я уже не мог контролировать себя. Слёзы шли безостановочно. Голос срывался на крик. Я не слышал ничего, кроме другого голоса в голове:
«Снова ты будешь один. Ты не смог спасти его. Не смог спасти другого», – говорил знакомый голос в голове, но я постарался не обращать внимания на него.
Через какое-то время нашествие прошло, и я услышал Павлова:
– Костя, послушай… – Павлов встал и хотел взять меня за руку, но я вырвался и отпихнул его. Он грустно посмотрел на меня.
– Мы вылечим тебя, – отчаянно сказал я, глядя на стену – скорее себе, чем Павлову. – Вылечим…
Я сел на пол, упёршись в стену, и плакал безостановочно:
– Я не хочу оставаться один. Один… снова… – только эта мысль кружилась сейчас в голове. Ни о чём другом я думать не мог.
Павлов сел рядом:
– Я понимаю… Мне тоже было бы очень страшно… мне и так… Я тоже не был готов ко всему этому… безумию, – я увидел у Павлова слёзы. – Но ты должен… должен быть сильным и жить дальше, понимаешь?.. Ты должен быть сильным, потому что не раз ещё потеряешь друга. На войне люди часто теряют близких, а это намного страшнее войны.
– Почему ты так говоришь? – тихо спросил я.
– Я пытаюсь смириться. Единственное, что я могу ещё сделать – научить тебя. Дать тебе шанс доказать, что моя жизнь не была напрасной…Чтобы ты прожил… за нас обоих.
Я промолчал. Сейчас я всеми силами пытался успокоиться. Пытался смириться, но это было невозможно.
Так мы и просидели до темноты. Тишину нарушал лишь стук дождя, который шёл весь день, и восставших с другой стороны двери.
