Павел Михайлович Кучма
Пять методов
«Fortis fortuna adiuvat»
(«Судьба помогает смелым» – латинская пословица)
Часть 1.
Глава 1.
Ноги тряслись от сильной усталости. Мышцы икр и бёдер без конца дёргало и сводило резкой невыносимой болью, как при судорогах. Каждый раз, когда боль резко простреливала ноги, он чувствовал, как мышцы и сухожилия внутри напрягались, словно гитарная струна, которая от чрезмерного натяжения, готова была порваться в любую секунду. Он стоял в неудобной позе на носках уже длительное время, возможно, несколько часов. Чувство времени он давным-давно потерял и судил о его ходе исключительно интуитивно. На глазах была плотная повязка, из-за которой он не мог видеть окружающее его пространство, но ощущал ступнями, что стоит на небольшом и неустойчивом предмете. Скорее всего, это был табурет или подставка, точно он не знал. Места на предмете было настолько мало, что он даже не мог полностью поставить ступни, сведённых плотно друг к другу ног, на его поверхность, от чего ему приходилось, стоя на носочках, буквально цепляться за поверхность, пальцами ног, удерживая равновесие.
Руки в области запястий были стянуты крепежом, по ощущениям пластиковым, но не стандартным, который используют в строительстве, а более крепким и толстым, от чего запястья были, словно бы зажаты в тиски. Из-за нарушения кровообращения кисти рук затекли и болели от нестерпимой тяжести, а пальцы опухли так, что напоминали варёные сардельки. Ощущение было таким, как будто бы внутрь кистей залили раскалённый свинец. Чтобы хоть немного снизить болевые ощущения и чувство тяжести, а также дать возможность крови проникнуть в онемевшие конечности, он без конца старался двигать кистями и пальцами, сжимая и разжимая их, несмотря на то, что это причиняло ему каждый раз непереносимую боль, которая благодаря нервным окончаниям растекалась по всему телу, доставляя ему тяжёлые мучения. Опухшие и онемевшие конечности с трудом слушались его.
Когда боль в кистях становилась невыносимой, он под громкие стоны, сопровождаемые тяжёлыми вздохами, замирал и не шевелил руками, чтобы снизить боль в кистях. В этих случаях боль немного отступала, но тяжесть становилась настолько сильной, что ему казалось, будто к рукам привязали пудовые гири, и его начинало клонить к земле, от чего измученные усталостью ноги, сотрясало с ещё большей силой. В эти моменты он чувствовал, как подставка под его ногами начинает ходить ходуном, и балансировать становится всё сложнее. Боясь потерять равновесие и сорваться с подставки, он, превозмогая боль, вновь принимался двигать кистями, оглашая окружающее его пространство громкими стонами.
На шею была наброшена петля от шнура или верёвки, точно он не знал, но чувствовал, как нижняя часть петли впивается в кожу между шеей и подбородком, а верхняя часть в области узла давит в затылок. Каждый раз, когда он пытался снизить нагрузку на измученные усталостью ноги, стараясь перенести тяжесть тела с носков на середину ступни или пятки, а также поочередно ослабляя одну из ног, давая им возможность отдохнуть, петля передавливала ему горло и перекрывала доступ кислорода в лёгкие. Задержав дыхание, он незначительно менял позу, и как можно быстрее старался выпрямиться, приподнимая тело вверх, чтобы ослабить давление на горло и скорее сделать глоток воздуха. Первые глотки воздуха всегда получались глубокие, а выдохи сопровождались характерным рыком и громкими стонами, иногда кашлем. Голова при этом начинала кружиться, и он, с трудом балансируя, пытался всеми силами удержать равновесие. В эти секунды всё его существо наполнялось ужасом из-за страха того, что он сорвётся с подставки и повиснет на петле. В этом случае его ждала неминуемая смерть от асфиксии. С каждым новым разом отдышаться и удержать равновесие, было всё сложнее.
Всё тело сотрясало от невыносимой усталости и сильной боли. В помещении, в котором он находился, воздух был спёртый, как в подвале. Стояла ужасная духота, от чего пот по его лицу и спине катился градом. В горле и во рту было суше, чем в самых жарких пустынях земного шара. От невыносимой жажды язык во рту высох и распух. По гортани, на которую давила петля, словно бы прошлись наждачной бумагой. Слюну, которая от нехватки жидкости в организме, превратилась в подобие пены для бритья, невозможно было сглотнуть, и ему приходилось её сплёвывать, попутно сдувая с верхней губы капли пота. Несколько раз он попытался слизать капли пота с верхней губы, стараясь хоть как-то разбавить слюну, чтобы сглотнуть её, но от соли жажда становилась ещё невыносимее. Сплюнув в очередной раз, он сдул пот и жадно провёл сухим шершавым языком по потрескавшимся губам.
В голове мысли мелькали с бешеной скоростью, сплетаясь в один огромный клубок, из которого он не мог выудить ничего конкретного. Одни мысли мгновенно сменяли другие и так до бесконечности. В той каше, которая творилась в его воспалённом сознании, царил настоящий хаос. Несколько часов назад, он ещё мог рассуждать и концентрировать своё сознание на конкретных мыслях и идеях, но сейчас, когда тело уже практически не слушалось его от сильнейшей усталости, сознание частично отключилось, отдав его существо под власть инстинктов. Он сейчас напоминал умирающего, который находится в пограничном состоянии между жизнью и смертью, когда сознание практически угасло, но организм всеми силами ещё цепляется за жизнь.
Когда ноги в очередной раз, не выдержав перенапряжения и усталости, подкосились против его воли, и петля глубоко врезалась в горло, он сперва захрипел, а затем жадно принялся хватать ртом воздух, стараясь насытить лёгкие кислородом. С трудом справившись с головокружением, он восстановил равновесие и ощутил в помещение присутствие постороннего. Он не знал, как понял, что он не один, потому что видеть он не мог из-за повязки на глазах, а звуки шагов не слышал. Возможно, одно из шести чувств, благодаря которому человек получает информацию из окружающего его пространства и ориентируется в нём, обострившись, уловило присутствие постороннего. Кое-как восстановив дыхание, насколько ему это позволяла петля и усталость, он, сжав в кулак, всю оставшуюся у него волю, понимая, что держится из последних сил и находится на грани, обратился к появившемуся в помещении человеку.
– Пожалуйста… я устал… – он не услышал собственного голоса, потому что слова застряли у него в горле, обозначив на опухшем языке и потрескавшихся губах отдельные немые слоги.
В ответ на его мольбы не последовало ни единого звука. Прошло несколько долгих и мучительных минут, во время которых он внимательно вслушивался в окружающее пространство помещения, но кроме его дыхания, с хрипом вырывавшегося изо рта, он ничего не слышал. На миг у него в голове мелькнула мысль, что ему показалось, и он ошибся: в помещении кроме него, никого нет. Мысль мелькнула и постаралась потянуть за собой цепь рассуждений и вереницу идей, но выталкиваемая чувствами боли и усталости, мгновенно потухла, не оставив и следа.
Вдруг его слух уловил еле заметный звук, за которым сразу же раздался отчётливый удар ступни о пол, вновь сменившийся шорохом. Шорох был похож на звук, трущихся друг об друга частей одежды. У него в голове даже мелькнул еле уловимый образ, как человек, сидящий в помещении рядом с ним, степенно снял одну ногу с другой, поставив её на пол, а затем, также степенно закинул на неё другую. Чувства его не обманули, в помещении он был не один.
– Пожалуйста… – еле выговорил он, чувствуя, как от волнения сердце в груди забилось с удвоенной силой. В голове вдруг мелькнула догадка, что человек сидит в помещении уже приличное количество времени и наблюдает за его мучениями. Чувствуя, как тело от усталости начало проседать вниз, от чего петля вновь принялась сдавливать горло, он вновь прохрипел. – Пожалуйста…
– Вячеслав Владимирович, – обратился к нему незнакомый мужской голос, в звуковой окраске которого чувствовалась сила, уверенность и власть его хозяина, – зачем вы обрекаете себя на такие ужасные и непосильные страдания?
Ему очень не понравился тон мужчины, который вложил в свой вопрос толику пренебрежения и сарказма. Испытывая жалость к себе от бессилия и ненависть к своему мучителю, который в любой момент мог прекратить его страдания, но не делал этого в своих личных интересах, он, забыв об опасности, хотел съязвить, резко ответив мужчине на его глупый вопрос. Это было в духе его вредного и язвительного характера. Ведь не по собственному желанию он накинул себе петлю на шею и забрался на табуретку, напротив он хочет жить, поэтому и мучается несколько часов, из последних сил цепляясь за жизнь. Чувствуя, что находится на грани нервного срыва и умственного помешательства от происходящего, а также предел своих физических возможностей, он подавил гнев и прохрипел, тяжело дыша:
– Что вам от меня надо?
– Правды, Вячеслав Владимирович, – спокойно ответил мужчина, тем не менее, в его голосе угадывалось лёгкое возмущение, тем, что ему попался такой глупый и несообразительный собеседник, – конечно же, правды. Стали бы мы вас держать здесь, подвергая нечеловеческим мукам.
Ноги вновь предательски подкосились от усталости, и петля передавила горло. Задержав дыхание, он закусил верхнюю губу и зажмурил глаза, сотрясаясь всем телом от усилий. Превозмогая сильную усталость, он с огромным трудом привстал на носках, понимая, что если ещё раз ноги подведут его, и тело резко просядет вниз, он повиснет на петле не в силах более сопротивляться.
– Я вам рассказал всё, что знал, – давясь кашлем, выговорил он сиплым голосом через силу. Произносить слова было крайне тяжело, из-за давящей на горло петли.
– Да, – согласился мужчина, – вы нам много интересного рассказали, но, к сожалению, этого недостаточно, Вячеслав Владимирович, для того, чтобы мы вас отпустили.
– А вы меня отпустите? – спросил он, понимая, что его отсюда не выпустят никогда, если, конечно, не произойдёт чудо.
Мужчина, усмехнувшись, ответил:
– Вы же понимаете, Вячеслав Владимирович, что дело, касающееся вас, угрожает государственной безопасности, и просто так мы вас отпустить не можем.
– Понимаю.
– Я имел в виду то, что если вы нам скажете правду, ваши мучения закончатся, и мы продолжим беседу уже в другом месте, более комфортабельном. Вообще, Вячеслав Владимирович, если вы скажете правду, наши с вами отношения перейдут на другой, более качественный уровень.
– Я рассказал всё и уже тысячу раз повторил.
После небольшой паузы, мужчина спросил:
– Может быть, за те несколько часов, что вы здесь находитесь, вы вспомнили ещё что-то?
– Нет.
– Уверены?
– Да.
Мужчина, раздражённо вздохнул, долго выпуская воздух из лёгких. Он понял этот жест, как очередное издевательство над ним, потому что он в отличие от своего мучителя, набрать полную грудь воздуха не мог, продолжая из последних сил бороться с усталостью и частичной асфиксией.
– Не понимаю, к чему такое упрямство? Скажите, Вячеслав Владимирович, вам доставляет удовольствие то, что с вами сейчас происходит?
– Я рассказал вам, всё, – со злостью зарычал он, – что вы от меня ещё хотите? Всё!
Мужчина вновь раздражённо вздохнул, но на этот раз не так явно, после чего встал и подошёл к нему. Он это понял по приближающимся шагам, которые умолкли прямо перед ним.
– Ну, хорошо, Вячеслав Владимирович, допустим. Если то, что вы нам рассказали, как вы с нечеловеческим упрямством и упорством продолжаете утверждать, правда, которую вы уже повторили нам тысячу раз, – проговорил мужчина, растягивая гласные, – как так получилось, что вы, человек совершенно не имеющий к проекту никакого отношения, вдруг не с того не с сего, с лёгкостью перемещаетесь во времени? Объясните, пожалуйста, Вячеслав Владимирович, сей факт, и ваши страдания мгновенно закончатся, а наши с вами отношения перейдут на значительно более качественный уровень.
Его раздражала манера мужчины растягивать гласные и говорить длинно и вычурно. Его отец, проработавший в системе правоохранительных органов полжизни, всегда говорил, что во время допроса вопросы нужно ставить чётко, конкретно и жёстко, поэтому фразы должны быть рубленными, но в тоже время ёмкими. Отец мог в два слова запихать смысл целого предложения, придав ему нужную эмоциональную окраску. Сейчас же его мучитель говорил много и не по делу, больше упиваясь своей властью и его бессилием, получая при этом удовольствие от его страданий.
– Я клянусь вам, что не знаю? – раздражённо сказал он, чувствуя, как ноги начинают подкашиваться под ним, а петля врезаться в горло. Испытывая ужас и страх, перемешавшиеся в его душе с чувствами сильного гнева и ненависти, он из последних сил привстал на ногах, чтобы ослабить давление петли на горло и заорал хриплым голосом. – Не знаю я! Не знаю!
Мужчина, выслушав его ответ, вновь глубоко вздохнул и сказал:
– Вячеслав Владимирович, мы подвергаем вас особо изощрённым пыткам уже несколько недель, и надо отдать вам должное, за это время нам так и не удалось вас сломать полностью, лишь надломить. Вы, словно попугай без конца повторяете заученный текс вашей легенды. На такое способен исключительно специально обученный агент, прошедший серьёзную подготовку. Вот поэтому, при всём желании я не могу поверить в то, что вы нам уже тысячу раз рассказывали.
«И этот туда же! – обречённо подумал он, стараясь унять сильную дрожь в уставших ногах. – Вновь этот бред про сотрудника спецслужб!»
– Что ты несёшь, идиот? – со злостью просипел он трясущимися губами. – Какая легенда? Какая ещё подготовка? Какой мать твою специальный агент?
– Это я и пытаюсь у вас выяснить, Вячеслав Владимирович, – невозмутимо сказал мужчина, перебив его, а затем, резко повысив голос, сотряс помещение чередой вопросов. – Ваш псевдоним?! Ваше задание?! На кого вы работаете?!
– Неудивительно, что в системе вашей безопасности произошёл сбой, если в ней работают такие дегенераты, как ты, – злобно шипя, произнёс он. – Ты же прекрасно знаешь, чей я родственник…
– Знаю, – перебил его мужчина, – и что?
– А то, что если ваша организация действительно серьёзная, в чём я сомневаюсь, глядя на тебя… Кхэ! Кхэ! – он не договорил. Увлёкшись разговором, он забыл о подставке, которая зашаталась под ним, и он потерял равновесие. Петля врезалась в горло, от чего он захрипел. Чудом, удержавшись на подставке, он восстановил равновесие, после чего жадно втянул воздух, стараясь, справится с головокружением. – Кхэ! Кхэ! Ты же видел моё дело и прекрасно знаешь, где я работал и кем…
Мужчина рассмеявшись, снисходительно вздохнул, после чего произнёс:
– Вячеслав Владимирович, у меня тоже есть семья, и её члены думают, что я тружусь на благо отечественной энергетики. И вообще, для некоторых агентов семья – это очень хорошее прикрытия или легенда, как, например, в вашем случае.
Ему вдруг показалось, что всё происходящее с ним в данную минуту, это просто сон, точнее кошмар. Достаточно сильно захотеть, и он проснётся, после чего его мучения и страдания закончатся. Тело слишком устало, чтобы продолжать борьбу, а мозг воспалён настолько, что он с трудом может контролировать свою умственную деятельность, находясь на грани помешательства. Разговаривать с этим идиотом, который, не слушая его, гнёт своё, бесполезно. «Любой кошмар заканчивается в момент гибели его главного участника, поэтому нужно расслабиться, и дать возможность петле сделать своё дело, тогда я проснусь, – в мозгу мгновенно мелькнула мысль сомнения, а вдруг это не так, на которую он сразу же ответил: – Ну, что же, в любом случае мои мучения закончатся». Он хотел уже расслабиться и повиснуть на петле, как из размышлений его вырвал голос мужчины, который находился перед ним.
– Поймите, Вячеслав Владимирович, то, чем мы здесь занимаемся, имеет высшую степень государственной секретности, а соответственно и защиты, поэтому вы отсюда уже не выйдете никогда. Но! Если вы будете сотрудничать с нами и расскажете всё, что нас интересует, мы сохраним вам жизнь, которую вы проведёте в тихом, спокойном месте, где никто вас не будет мучить и истязать. Повторяю ещё раз! Ваш псевдоним?! Ваше задание?! На кого вы работаете?!
– Хорошо, – просипел он, – я всё вам расскажу. Я расскажу всю правду.
– Прекрасно, Вячеслав Владимирович, для чего мучить и себя, и нас, думаете, нам доставляет удовольствие заниматься подобными вещами? Нет, конечно же!
Он слышал, что мужчина находится недалеко от него, но, чтобы тот подошёл ещё ближе к нему, он прошептал:
– Моё настоящее имя Максим Максимович Исаев. Псевдоним Штирлиц.
– Ка вы сказали? – переспросил мужчина, не расслышав его последние слова. – Стиглиц?
Он понял, что мужчина приблизился к нему на расстояние вытянутой руки. Благодаря тому, что его чувства были обострены до предела, он ощутил рядом его присутствие. Уловив дыхание мужчины, чтобы точно знать, где его голова, он собрал в кулак всю оставшуюся у него волю и из последних сил выбросил одну из ног туда, где должно было быть лицо его мучителя. «На будущее, идиот, – подумал он про себя, чувствуя, как нога врезается во что-то твёрдое, а также услышав хруст, ломающихся костей, – никогда не приближайся к условному преступнику, когда тот находится на грани отчаяния».
Удар пришёлся точно в цель, куда он и старался попасть, и получился настолько сильным, что его тело сопротивлением толкнуло назад. Этого оказалось достаточно, чтобы подставка выскочила у него из под опорной ноги. Тело, подчиняемое закону тяготения, мгновенно упало вниз и повисло. Петля глубоко врезалась в горло, перекрыв поступление кислорода в лёгкие. Он ощутил, как шейные позвонки, растянувшись, предательски хрустнули. Несколько секунд он весил, не пытаясь сопротивляться неизбежному, но нехватка кислорода в лёгких, которые готовы были взорваться, заставила его против воли, совершать попытки раскрыть рот и сделать живительный вдох. Его лицо, искажённое предсмертной гримасой, походило на голову рыбы, выброшенной на берег. Конечности забились в судорогах. Тело стало бить сильной дрожью. Глазные яблоки готовы были, либо лопнуть, либо вылезти из впадин, от переизбытка давления в голове. Из-за нарушения кровообращения и нехватки кислорода началась гипоксия клеток головного мозга, которые, умирая, вызвали сильное головокружение. Перед тем, как потерять сознание, он почувствовал, как мышцы паха расслабились, и тёплая струя побежала по ногам вниз. А затем пришла тьма.
Глава 2.
Тело дёрнулось, и он открыл глаза. Ещё не осознав, где находится, он бросился трогать шею. Ощупав обеими руками шею близ лимфатических узлов, он аккуратно провёл пальцами в области адамова яблока, куда сильнее всего давила петля. Странно, но никаких болевых ощущений от прикосновения он не испытал. Осмелев, он надавил пальцами на шею в области гортани чуть сильнее. Вновь никакой боли. Постепенно приходя в себя, он начал понемногу понимать, где он и что с ним происходит. Глубоко вздохнув, он провёл ладонями по лицу, а затем огляделся.
Вокруг было темно, но благодаря свету уличных фонарей, падающему со стороны окна, в комнате стоял полумрак. Когда глаза адаптировались к слабому освещению в достаточной степени, чтобы иметь возможность различать силуэты предметов в темноте, он разглядел, что лежит в постели, укрытый до груди тёплым одеялом. Рядом, мерно посапывая во сне, лежала его жена. Откинув одеяло, он рывком поднял верхнюю часть тела и принял сидячее положение, после чего спустил ноги на пол. Вновь проведя ладонями по лицу, он попутно смахнул кончиками пальцев остатки сна с воспалённых глаз, а затем заставил себя встать с кровати.
Выйдя в коридор, он заглянул в детскую. После раздумий вошёл в комнату и поочередно обвёл взглядом, спящих детей. Алёнка и Руслан спокойно спали в своих постелях, тихо посапывая во сне. Выйдя из детской, он щёлкнул выключателем и вошёл в ванную, тихо прикрыв за собой дверь. Страх от пережитого ночного кошмара до сих пор сидел внутри него, вызывая неприятные волнующие ощущения во всём теле. Он посмотрел на своё отражение в зеркале, стараясь высмотреть на шее след странсгуляционной борозды от петли. Ничего не увидев, он придвинулся к зеркалу вплотную, внимательно всматриваясь до рези в глазах в те места на шее, где в кожу впивалась петля с особым усилием. Не доверяя глазам, которые ещё до конца не проснулись, он вновь принялся ощупывать шею, аккуратно нажимая пальцами туда, где, по его мнению, должен был остаться след от удушья.
Ощупывая кожу, он обратил внимание на то, как сильно трясутся руки. Убрав руки от шеи, он поставил их перед собой ладонями вверх и перевёл на них взгляд. Пальцы тряслись, как у заправского алкоголика, находящегося в стадии сильнейшего похмелья. Уже на протяжении нескольких недель его мучал один и тот же ночной кошмар, после которого он длительное время не мог прийти в себя и успокоится. После вынужденного резкого пробуждения, он всегда долгое время ходил по квартире, не находя себе места, чтобы обуздать страх и успокоить нервную систему. Но в этот раз чувство страха, охватившее всё его существо, было особенно сильным. Ему казалось, что страх проник вглубь его тела, сковав ледяным ужасом внутренности.
Виною всему было то, что кошмар был настолько реалистичным, что он помнил каждую деталь сна до мельчайших подробностей, которые на протяжении всего дня сидели у него в голове, как занозы, не давая думать ни о чём другом. Эти мелкие детали были сродни навязчивой идеи, о которой он не переставал размышлять ни на секунду. Измученный за день мозг и нервная система не могли отдохнуть ночью, потому что, когда он засыпал эти мелкие детали и отдельные фрагменты начинали сливаться в общую картину, являя ему ночной кошмар, от которого у него волосы вставали дыбом и тряслись руки. Но главной особенностью этих кошмаров было то, что каждый раз в сон добавлялись всё новые детали, которые его дополняли, делая его более насыщенным и продолжительным.
Как только ночной кошмар повторился несколько раз подряд и стал систематическим, он перелопатил огромное количество всевозможной литературы от психоанализа до философских трактатов, пытаясь найти ответ на главные вопросы, мучавшие его: какова причина и как с этим бороться? Ответить на эти вопросы он не смог, но осознал и понял две вещи. Во-первых, сны не могут быть вещими. Всё это выдумки служителей религиозных культов, которые таким способом могли влиять на людские массы. Во-вторых, каждое сновидение по своей сути является ответной реакцией нервной системы на её воздействие извне. Другими словами сновидения могут быть отголосками прошлого, оставившими неизгладимый след в человеческой душе. Но в таком случае возникал резонный вопрос: откуда все эти образы? Он вёл спокойную и размеренную жизнь, никогда не подвергаясь допросам и подобным истязательствам, какие были в ночных кошмарах.
Включив кран, он набрал в ладони холодной воды и умыл лицо, надеясь с остатками очередного ночного кошмара, смыть страх и переживания, вызванные им. Умывшись, он вновь посмотрел на своё отражение в зеркале. В отражении на него смотрел мужчина с красными воспалёнными глазами, под которыми глубоко залегли чёрные круги. Всегда после кошмаров он более не мог заснуть и мучился бессонницей до самого утра, а затем весь день ходил словно сомнамбула, не в состоянии сосредоточиться на чём-то конкретном, кроме деталей сновидений. Чувствуя, что холодная вода совершает своё благое дело, помогая ему постепенно приходить в себя, он решил ускорить процесс, засунув голову под кран.
Он слышал, как дверь в ванную открылась, но голову от крана убирать не стал, чувствуя, как с холодной водой в канализацию уходят все его тревоги и переживания.
– Тебе опять приснился кошмар? – спросила Надя сонным голосом.
– Снова, – буркнул он, после чего убрал голову в сторону от крана, подставив под струю губы. Сделав несколько мощных глотков, он отвалился от струи, выключил воду и замер над раковиной, ожидая пока избытки воды с головы стекут в канализацию.
– Не пей сырую холодную воду, – предостерегающе сказала Надя, протягивая ему полотенце, – либо горло застудишь, либо гадость, какую подхватишь. Я тебе принесу отфильтрованную воду?
Он не ответил, молча взял из рук жены полотенце и принялся вытирать им голову. Вытерев волосы и лицо, он посмотрел на жену впалыми воспалёнными глазами, в которых кроме усталости не было ничего. Надя, заглянув в его измученное лицо, печально вздохнула и забрала полотенце, аккуратно развесив его на полотенцесушителе. Разобравшись с полотенцем, Надя подошла к нему и принялась рукой разглаживать его волосы, торчавшие во все стороны.
– Может быть, примешь снотворное? – спросила она.
– Уже пробовал, – устало произнёс он, еле ворочая губами, – после него ещё хуже. Примешь немного – те же кошмары. Чуть увеличишь дозу – отходняк, как после тяжёлых наркотиков.
– А ты пробовал тяжёлые наркотики? – перестав разглаживать волосы, заинтересованно спросила Надя.
– Пробовал, – буркнул он.
– Это, когда же?
– В детстве, – съязвил он, убрав руки жены от своей головы. Взглянув на своё отражение в зеркале, он обеими руками взъерошил волосы, предав им прежний вид, а затем сказал: – Я так не ношу.
Выходя из ванной, он слышал, как Надя глубоко и разочарованно вздохнула, проводив его укоризненным взглядом. Прикрыв дверь в детскую комнату, он прошёл по коридору и перед входом на кухню щёлкнул выключателем. Войдя на кухню, он включил плиту и поставил на неё чайник. Затем, открыв дверцу секции кухонного гарнитура, он достал банку кофе, открыл её и положил в кружку две ложки с горкой.
– Не много ли? – спросила Надя, стоя в дверном проёме, разделяющем коридор и кухню.
Промолчав, он демонстративно назло жене добавил в кружку ещё одну ложку. Взяв с плиты закипающий чайник, он налил кипяток в кружку и принялся мешать кофе ложкой. Надя, продолжая стоять в проёме, не сводила с него пристального взгляда, в котором укор смешался с жалостью. Сделав пару глотков, он бросил на жену вопросительный взгляд.
– Так и будешь до утра сидеть и дуть кофе? – спросила Надя, войдя в кухню.
– Надя, иди спать, – уставшим голосом сказал он, проигнорировав вопрос жены.
– Слава, нужно же с этим, что-то делать, в конце то концов, или ты и дальше собираешься мучиться? – задала ему Надя очередной вопрос, встав рядом с ним и, опершись на кухонный гарнитур. – А попутно и нас мучить.
Усмехнувшись последней фразе, он бросил на жену злой взгляд исподлобья и раздражённым голосом спросил:
– Это, как же я вас мучаю, стесняюсь спросить?
– Ты уже, какую по счёту неделю не спишь? Встаёшь посреди ночи и бродишь, как лунатик по квартире. Сначала в ванной полночи сидишь, а затем остаток до утра кофе пьёшь на кухне. Ты за ночь по банке кофе выпиваешь…
– Уж прямо и по банке? – съехидничал он, перебив жену.
– По половине точно, – уверенно сказала Надя, продолжая своё давление на него. – Я через день новую банку покупаю или упаковку.
– Тебе жалко кофе?
Надя, выдержав его злой взгляд, сделала небольшую паузу, во время которой сама старалась прожечь его пристальным укоризненным взглядом. Наконец, когда он отвёл взгляд в сторону, она нарушила молчание и сказала:
– Слава, родной мой, ты, в самом деле, дурачок у меня, или только прикидываешься? Мне кофе не жалко, тьфу на него, мне тебя жалко и твоё здоровье, которое тебе ещё пригодится, и не только тебе.
Не донеся кружку до губ, он резко отставил её в сторону, расплескав кофе по столу, после чего вскочил со стула и с сильным раздражением сказал:
– Ну, что мне теперь с дома уйти что ли, если у меня бессонница?
– Чего ты разорался посреди ночи? – злобным шепотом более похожим на змеиное шипение, спросила Надя. Взяв кухонную тряпку, она принялась вытирать пролитый им кофе. – Детей разбудишь.
Не говоря ни слова, он вышел из кухни и направился в спальню. Войдя в комнату, он подошёл к шкафу, раскрыл его и достал вещи, которые тут же принялся одевать.
– Ты, куда собрался на ночь глядя? – в недоумении спросила Надя, вошедшая в спальню вслед за ним.
– Какая тебе разница? По девкам! – злобно ответил он, продолжая натягивать на себя вещи.
Надя быстро приблизилась к нему и, вырвав у него из рук штаны, злобно прорычала, стараясь говорить шепотом, чтобы не разбудить детей:
– Слава, я тебя ещё раз спрашиваю, куда ты собрался? Ночь полночь на дворе!
Смерив жену злым взглядом, он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы не сорваться на ругань, а затем сказал:
– К матери пойду, чтобы не мешать вам, а как бессонница пройдёт, вернусь.
Надя, в свою очередь тяжело задышав от возмущения, раздражённо сказала:
– Слава, не веди себя, как шестнадцатилетний подросток…
– Мне двенадцать… – съязвил он, перебив жену.
– А по умственному развитию, так и все пять, – парировала его язвительный тон Надя. – Ишь ты, обиделся взрослый дяденька. К маме жаловаться побежал среди ночи. А ты забыл, что у тебя двое детей и семейные обязанности, или ты их на меня переложил? Так вот я тебе напомню, что завтра с утра одного в детский сад, а вторую в школу. Понял меня, любимый мой, родной?
– Да, что ты ко мне пристала, как банный лист к одному месту, которое пониже спины? Я тебя трогал, когда проснулся, или детей разбудил? Вот и ты меня не трогай, видишь плохо мне. Плохо. Встал спокойно, никого не трогал, занимался своими делами, нет, надо душу из человека вынуть…
Надя, понимая, что раздражение нарастает в нём всё сильнее, и он может завестись, быстро перебила его и сказала:
– Так я тебе и талдычу каждый день, что пора уже начать, что-то с этим делать.
– Что я могу с этим сделать? Запретить себе сны видеть? Я и так забыл, что такое нормальный сон и отдых, чтобы не видеть эти кошмары.
– Нет, Слава, тебе нужно показаться специалисту, чтобы он посмотрел тебя, поставил диагноз и назначил лечение. Возможно, выписал, какие-то лекарственные препараты. Я тебе уже больше недели твержу об этом, а ты упёрся, как баран и не хочешь слушать меня. Сходи к специалисту, пожалуйста, я прошу тебя.
В глубине души он был согласен с женой, прекрасно понимая, что у него имеются серьёзные проблемы со здоровьем и нужно срочно показаться психиатру или неврологу, но каждый раз его что-то останавливало. Скорее всего, то, что во сны постоянно добавлялись всё новые и новые фрагменты и дополнения, вызывавшие в нём, как страх, так и любопытство. К тому же, сны были настолько правдоподобными, что ощущения от пережитого во сне, перекочёвывало в состояние бодрствование при пробуждении и длительное время сохранялось, поэтому его всегда трясло, и он долго не мог прийти в себя. Всё это напоминало ему о неких воспоминаниях, которые он, когда то постарался забыть, но они вновь дали о себе знать.