Павел Матушек
Оникромос

Полная версия

Менур

Менур жил один. Он не мог и не хотел жить вместе с другими перусами. Ему не было места даже в семейном трубодоме, где под слоем мягкой земли и пеленой паутины созревают следующие поколения желтых яиц, оплодотворенных семенем, давшим жизнь и Менуру. Это одна из многих жертв, которые ему пришлось принести, чтобы освободить свой разум от общественных уз и полностью посвятить себя исследованиям.

Соплеменники некогда возлагали на Менура большие надежды. С раннего детства они заметили в нем талант виртуозно обходиться с таблотесором и проникать в глубинные пласты сознания. Однако самого Менура никогда не интересовали семейные склоки и тем более профессиональная карьера, а потому по собственной воле он оказался на задворках жизни трубодома. Очень скоро он стал авторитетом в области таблотесоров и известным исследователем Конструкта, но ему все равно не позволили предстать перед Судом Двенадцати, чтобы войти в круг Магистров, элиту перусского общества. Менур не чувствовал себя обделенным, потому что не стремился к этому. Некоторые Магистры так высоко ценили его способности, что, несмотря на упорную и необъяснимую тягу Менура к одиночеству и вопреки собственным профессиональным принципам, просили его стать их помощником, на которого, по их заверениям, распространяются все магистерские привилегии. Безрезультатно.

Менура интересовало только одно. Он мечтал создать собственную обсерваторию Конструкта и полностью посвятить себя практике созерцания глубинных структур. Конечно, без поддержки родного трубодома он мог рассчитывать только на себя. К счастью, идей у него было достаточно. Он переговорил с Торопом, тогдашним начальником гвардии заминов, и предложил обучить новобранцев обращаться с таблотесорами. Взамен он попросил выделить ему один из неиспользуемых гвардейских складов, расположенных на берегу озера Леко в районе Салос. Они быстро договорились, так как интерес был взаимным. Менур смог наконец приступить к строительству своей обсерватории, а Торопа радовала мысль, что он делает что-то назло самодовольным Магистрам. Перусы были настолько уверены в своем положении в Линвеногре, что даже не подумали официально запретить преподавание тем, у кого нет официального титула. Потому Менур действовал в рамках закона, хотя и нажил себе по этой причине множество врагов. Не спасало и то, что он был превосходным учителем, гораздо лучше многих Магистров, признанных Судом Двенадцати. Если бы не гвардия, охранявшая Менура, то перусы, вероятно, попытались бы утихомирить своего своенравного собрата, но в данной ситуации они рисковали нарваться на решительную реакцию заминов. Нравилось им это или нет, но Менур осуществлял свой план.

Он обосновался в трехуровневом складе – массивном, нелепом, с толстыми стенами и маленькими окнами. Здание было серым, тусклым и не выделялось в монотонной, тесной и симметричной застройке Салоса, типичной для заминских районов. Но благодаря Менуру здание быстро преобразилось. По его приказу была убрана крыша, и весь третий этаж оказался под открытым небом. Потом к складу подвезли несколько грузовиков земли, чтобы Менур смог разбить свой сад, где собирался выращивать динаморосли и кусты пратоса, дающего масличные плоды тонн – основное топливо для генераторов биотрики.

Средний этаж превратился в паутинный лабиринт, забитый научными пособиями для практических занятий по работе с таблотесором. Это место знали все ученики эксцентричного перуса. Естественно, на низший уровень допускались только самые доверенные друзья Менура. Здесь находилась его обсерватория, то есть большая полость в форме линзы, вырезанная в бетонном полу, окруженная двумя витками медной проволоки, подвешенной на деревянных стойках и подключенной к трем генераторам биотрики. Под голыми стенами лежало множество всевозможных артефактов ксуло. Часть из них излучала собственный мерцающий свет, как жертвенные свечи, добытые из других пространств реальности. Друссу нравилось это зрелище, и он был благодарен Менору за то, что он позволил ему смотреть.

Когда Друссу было шесть лет, отец привел его в мастерскую Менура на первый урок по работе с таблотесором. Уже тогда перуса знали по всему городу. Пробиться к нему было нелегко. Желающие годами ждали в очереди, но отец Друсса умел быть по-настоящему убедительным. А возможно, и Менур не устоял перед искушением научить человека. Независимо от того, по каким причинам он принял Друсса в ученики, незадолго до окончания десятилетнего периода обучения перус стал для Друсса чуть ли не вторым отцом, потому что первый бесследно исчез за шесть дней до четырнадцатилетия мальчика. Это стало ударом для матери. Она замкнулась в себе, сидела неподвижно и часами смотрела на плывущие по небу облака, а Друссу и Басалу пришлось мгновенно повзрослеть. Менур помог им. Особенно Друссу, который полностью ему доверял и считал своим наставником. Басал был младше и намного скептичнее, он с подозрением отнесся к перусу и решительно отвергал его попытки установить эмоциональный контакт. Так продолжалось до тех пор, пока их скорбящая мать не перерезала себе вены, и единственной заменой семьи, которая у них осталась, стал Менур.

Он не подвел. Благодаря ему у братьев не отобрали квартиру в Аполлабии. С его помощью они также смогли успешно продолжить дело пропавшего отца и развить свои способности. Менур не жалел времени и сил, чтобы поддержать их. Он делился с братьями результатами своих исследований и помогал отследить труднодоступные проявления Квалла. Друсс ценил его страсть, заразительный энтузиазм, верность делу, искреннюю заботу и безусловную преданность. Да. Ценил. До вчерашнего дня.

* * *

Когда через четыре дня Совет разрешил ему покинуть золотой купол, Друсс спустился по лестнице на десять этажей вниз и вернулся в свою квартиру. Он принял горячую ванну, переоделся в свежую одежду и устало уселся в кабинете. Была глубокая ночь или очень раннее утро. Друсс вздохнул и спрятал лицо в ладонях. Из раздумий его вырвал тихий стук в дверь. Он поднял голову. На пороге кабинета стоял Тенан. Его эктоплазматический вырост оторвался от дверного проема и, расширившись на конце, принял форму короткой трубки.

– Все в порядке? – спросил он.

– Прости, я не заметил, что вы здесь.

– Только я. Хемель был вчера. Мы караулили по очереди. Не знали, когда тебя выпустят. Чего они хотят от нас?

– Того же, что и всегда. Только больше.

Тенан стал нервно раскачиваться.

– Я не понимаю. Они пытаются свалить вину на нас?

– Типа того. Они сформировали три независимые группы искателей, которым предстоит исследовать природу необычного Импульса, но, как обычно, это всего лишь политические игры. В первую группу вошли одни замины, во вторую – перусы, а третья группа смешанная. Это позволит создать видимость объективности всего мероприятия. Хотя с самого начала было понятно, как это будет выглядеть.

– Будут вставлять палки в колеса конкурентам и красть друг у друга информацию, – заметил Тенан.

– Верно, – мрачно пробормотал Друсс и добавил: – Обе стороны воспользуются ситуацией, чтобы перетасовать должности в Совете, и, даже если что-то обнаружат, сохранят это для себя. Или, что еще хуже, кто-нибудь опубликует какую-нибудь скупую и отцензурированную информацию, чтобы приписать себе раскрытие дела, а затем монополизировать рынок искателей ксуло.

– Это возможно?

– К сожалению. И к тому же весьма вероятно.

– Что ты собираешься делать?

– Я изучу это дело самостоятельно. Своими методами.

– Тебе разрешили? Так просто?

– Не совсем. У меня на это десять дней. Если за это время я не представлю Совету объяснение, мне придется покинуть город.

Тенан присел на корточки. Его вырост сократился вдвое.

– О Таботт! Они не имеют права! – простонал он.

Друсс был спокоен. Он улыбнулся Тенану.

– Какое это имеет значение, если их все равно нельзя переиграть? К тому же это было мое предложение.

– Твое?! Зачем ты это сделал? Они годами ждали такой возможности, а теперь наверняка воспользуются ею. Совет изгонит тебя из Линвеногра в любом случае, независимо от того, сможешь ли ты что-нибудь обнаружить.

– Я знаю, но это дает мне полную свободу действий. Я мог бы спокойно переждать всю эту суету, смиренно следуя рекомендациям Совета, но не собираюсь сидеть сложа руки. Ты поможешь мне?

– Как всегда.

– Ты не обязан. Правда.

– Даже не шути так.

– А Хемель?

– Ты же его знаешь. Он всегда был тебе верен, к тому же он любит вызовы.

– Это хорошо. Вы будете мне нужны. Еще какое-то время. А потом… Потом каждый пойдет своим путем.

– С чего начнем? Есть зацепка?

– Возможно. Постарайся как можно скорее привести Хемеля сюда. Или нет, не будем терять время. Скажи ему, чтобы ждал на площади Бебера. Встретимся там.

– Площадь Бебера? Это же в Салосе?

– Верно.

– То есть мы идем к…

– …Менуру. Да. Я хочу кое-что проверить. Ага, и скажи Хемелю, чтобы он взял многоколесник. Нам нужен быстрый транспорт.

– Тогда, может, лучше ему заехать за нами?

– Нет. Мне нужно пройтись, проветрить голову.

– А если его арестуют гвардейцы?

– Не арестуют, если скажет, что он от меня. Мы имеем право передвигаться по городу даже при чрезвычайном положении.

– Понимаю, – деловито заключил Тенан, открыл свой таблотесор и вызвал Хемеля в окно связи.

* * *

Хемель ждал в условленном месте. Он сидел в открытом шестиколесном авто, окруженный четырьмя заминами из патруля. Когда Друсс и Тенан приблизились к ним, один из гвардейцев обернулся, оскалил широкую пасть, полную маленьких треугольных зубов, и воскликнул:

– Господин Друсс, это вы? Этот лживый замин утверждает, будто ждет вас.

– Вы отдаете себе отчет, что сейчас, после наступления темноты, нельзя предпринимать каких-либо шагов?

У Друсса не было бы шансов победить в стычке с замином, будь он даже низким и худощавым типом, но теперь решение Совета давало ему огромное и полезное преимущество. Просто неоценимое.

– Как вас зовут, гвардеец? – спросил Друсс.

– Хезз.

– Вы командир этого патруля?

– Верно, – гордо ответил замин. – Но вы, кажется, забываетесь. Здесь вопросы задаю я.

– Нет, господин Хезз, – жестко отрезал Друсс. – Мы с моими помощниками, то есть с этим перусом Тенаном и тем замином Хемелем, выполняем важную миссию по приказу Совета. Вы бы знали об этом, если бы чаще обновляли список приказов, получаемых из штаб-квартиры. Я вижу, что в последнее время вы стали немного пренебрегать своими обязанностями. Мало того, что бродите по улицам, не зная последних приказов, так еще и мешаете нам работать. Вы понимаете, как это будет выглядеть в докладе, который я представлю Совету?

Замин оцепенел и не знал, что сказать.

– Я… – начал он, но закончить мысль оказалось выше его сил.

Друсс решил его добить.

– Для начала советую открыть таблотесор и просмотреть приказы, а после предлагаю вашему патрулю поскорее убраться с нашего пути.

– Хорошо, простите.

Хезз рыкнул на своих гвардейцев, которые тут же отошли от многоколесника и сбились в тесную кучку. В воздухе задребезжали таблотесоры. Мгновение спустя Хезз взглянул на Друсса и сказал:

– Всего десять дней. А потом я найду тебя.

– Возможно, господин Хезз, – ответил Друсс, успевший расположиться в многоколеснике рядом с Тенаном. – Но за это время многое может случиться. Давай, Хемель.

Тот открыл свой таблотесор, подключил его к механике авто, ментально проник вглубь двигателя и запустил процесс внутреннего сгорания. Мотор дернулся, разогнал обороты. Многоколесник взревел и под гневные взгляды гвардейцев рванул вперед.

– Куда? – спросил Хемель.

– Через канал и к дому Менура.

– А что за десять дней?

Друсс пожал плечами.

– Тенан тебе потом объяснит.

– Ну, как скажешь…

– А Басал… – Друсс сглотнул слюну. – Ну, вы знаете. У меня не хватило смелости заглянуть в комнату.

– Спокойно. Все в порядке. Мы отвезли его на Компостную станцию.

Друсс почувствовал облегчение, показавшееся ему неприличным. Как будто где-то там, в глубине себя, он радовался смерти брата. Однако быстро понял, что это всего лишь возбужденные эмоции, блуждающие по периферии сознания и затянутые в мелкие вихри навязчивых мыслей. Он очистил разум. Многоколесник мчался по пустынным улицам Линвеногра, над которыми занимался серый рассвет.

* * *

Тенан и Хемель остались в многоколеснике. Друсс воспользовался ментальным ключом, который был записан в его таблотесоре, чтобы открыть психомеханический замок, установленный в дверях мастерской Менура. Он уверенно миновал паутинный лабиринт – его расположение навсегда врезалось ему в память – и спустился по пандусу в обсерваторию перуса. Тот, как обычно, суетился у своих генераторов биотрики, погруженный в мерцающий свет артефактов ксуло.

Его эктоплазматический вырост вытянулся вверх и обернулся к Друссу.

– Прости, – сказал Менур.

– За что?

Друсс уселся на пандус. Он хотел сохранить дистанцию. Предстоял трудный разговор.

– Я подвел тебя. Я должен был что-то сделать. Придумать какой-нибудь способ заблокировать это ненормальное соглашение, которое вы заключили с Советом.

– Ты бы не сумел. Я сам этого хотел. Мне нужна полная свобода. Любой ценой.

– А что ты будешь делать потом?

– Еще не знаю. Сейчас это не важно.

– Я тебя не понимаю.

– И я тебя тоже.

– Что ты имеешь в виду?

– Только ты мог бы пролить свет на то, что собой представлял этот Импульс, но ты этого не сделал. Ты вообще ничего не сказал.

– Я не имею права голоса на заседаниях Совета.

– Но в исключительных обстоятельствах ты можешь сообщить председателю, что хочешь выступить. В сложившейся ситуации они вряд ли отказали бы тебе.

– Почему ты считаешь, что мне было что сказать? С чего ты взял?

– А ты почему меня обманываешь?

– У меня нет от тебя секретов.

– Есть. И не один. Видишь ли, если подумать об этом сейчас, то некоторые вещи кажутся очевидными. Как так получилось, что один чрезвычайно эксцентричный перус позаботился о двух юнцах? Ты всегда избегал семейных зависимостей. Ты всю жизнь избегал их как огня, так почему же, Менур? Почему?

– Ты причиняешь мне боль этими словами. Я знаю, что ты расстроен из-за потери брата, но…

– Не меняй тему. Помнишь, когда я создавал собственный архив вспышек ксуло, ты щедро одарил меня множеством своих трофеев?

– Конечно. Ты и это мне припомнишь?

– Нет, потому что именно благодаря этому я обнаружил образец, по своей структуре очень напоминающий Импульс.

– Как это? Ага…

Перус умолк, и его вырост сжался в комок. Это было похоже на признание. Друсс вздохнул.

– Я так и думал. Когда Лестич докопался до него, я не мог поверить своим глазам. Нечто очень похожее произошло много лет назад, и ты это знаешь. В чем тут дело? Они тоже знают, что происходит, но вынуждены играть в свои политические игры или только ты?

– Только я.

– Как это возможно? Этот Импульс убил несколько сотен жителей Линвеногра. Такие вещи нельзя не заметить.

– Вот именно. Тогда никто не погиб.

– Почему?

– Не знаю. Я только частично понимаю этот процесс.

– Что вызывает Импульс?

– Он возникает, когда человек пересекает границу Квалла.

Наступила тишина. Друсс боялся задать следующий вопрос. Он боялся узнать правду, потому что уже знал, почему Менур о них позаботился.

– Ты чувствовал себя виноватым.

– И это тоже, – тихо ответил Менур. – Но главное, я обещал это твоему отцу.

– Как вы могли? Это сломало нам жизнь. Это убило мать. А теперь, по иронии судьбы, погиб и Басал.

– Ваш отец убедил меня, что есть дела поважнее.

– Прежде чем ты просветишь меня и объяснишь, что было настолько важно, я хотел бы, чтобы ты честно ответил на один простой вопрос.

– Я постараюсь.

– Возможно ли, что мой отец вернулся в Линвеногр?

– Не знаю. Возможно. Есть такой шанс.

Ун-Ку

– Вы действительно хотите это знать? Зачем это вам?

– Ради этого я сюда и приехал.

– Но это бессмысленно.

– Почему? Ваша жизнь – захватывающее приключение. Это материал для нескольких книг.

– Журналистские бредни. Как будто книги имеют какое-то отношение к жизни.

– Забавно, что вы это говорите в своей библиотеке.

– Это всего лишь декорация, она не имеет никакого значения.

– И по вашему мнению, богатые родители и учеба в престижном университете вам тоже не помогли?

– Отнюдь.

– В чем же тогда секрет?

– Понятия не имею. Может быть, это везение. Или проклятие. Иногда их трудно отличить.

– Тогда почему же вы вместо того, чтобы сделать карьеру салонного дамского угодника, уехали в Африку?

– Отчасти из-за долгов, но в большей степени из-за жажды приключений. Я был уверен, что отец разрешил бы мои финансовые проблемы в два счета, но мне хотелось чего-то иного. И когда наемные головорезы начали наступать мне на пятки, мой друг сделал мне заманчивое предложение.

– Фон Браун?

– Разумеется. У этого засранца был небольшой капитал и участок собственной земли в Центральной Африке, на которой располагался алмазный рудник. Проблема, однако, заключалась в том, что он не работал с тех пор, как кто-то перебил всех шахтеров. Так, между прочим, за этим кроется довольно забавная история. У отца фон Брауна было своеобразное чувство юмора. Он переписал на сына землю в Африке, но поставил при этом одно условие – новый владелец должен в течение года запустить шахту. Если ему это не удастся, то право собственности вернется к папаше. С тем же успехом он мог бы подписать своему сыну смертный приговор. Он хорошо знал, что там происходит.

– И что сделал молодой фон Браун?

– Как будто вы не знаете! Он нашел себе компаньона, который оказался настолько глуп, что отправился с ним в Африку.

– Но разве ему пришлось вас как-то особенно уговаривать?

– Идиотские решения – одна из привилегий молодости.

– Что произошло, когда вы оказались в Африке?

– Мы угодили в чан с дерьмом. Немилосердная жара, вездесущая грязь, назойливые насекомые и столь же назойливые и агрессивные племена, вооруженные ружьями и винтовками. Всё это было невыносимо. Я всегда проклинал отца за то, что с раннего детства он заставлял меня участвовать в охоте. Я ненавидел его за это, но благодаря этому научился довольно хорошо стрелять. Поверьте, в Африке это оказалось самым приятным занятием. Это единственное, что позволило мне пережить кошмар пребывания на этом дьявольском континенте. Тупые черномазые таились в кустах и думали, что никто не замечает их белозубые рыла. И вдруг сюрприз. Бах! И одним зубастым меньше. Бах! Еще один грызет землю. Ничто так не улучшало настроение.

– Я так понимаю, что…

– Я знаю, что вы сейчас скажете. Я слышал это много раз. И что любопытно, чаще всего от людей, которые никогда не бывали в Африке. Вот вы были?

– К сожалению, нет.

– Вот именно! Там, у себя на родине, ниггеры – такие же хищники, как львы, тигры или крокодилы. Только гораздо опаснее, потому что они разбираются в огнестрельном оружии и голод, который толкает их на насилие, не имеет ничего общего с отсутствием еды.

– Мы можем продолжать?

– А на чем я остановился?

– Сколько времени у вас ушло на?..

– А, вспомнил! Шахта лежала в глубине материка, поэтому мы запаслись провизией и инструментами, наняли проводника и пару профессиональных шахтеров, а затем отправились в путь. Мы пробирались вглубь территории несколько недель, но часть пути проплыли вверх по Конго, что немного ускорило нашу экспедицию. На месте оказалось, что нам очень повезло, потому что никто не уничтожил тяжелую технику. Благодаря этому мы могли рассчитывать на быстрое возобновление добычи. Это была хорошая новость. Но плохая состояла в том, что мы не нашли ни одного трупа.

– Так это, наверное, хорошо?

– Избавьте меня от вашего невежества. Честно говоря, с самого начала мы рассматривали две наиболее вероятные версии: либо кто-то захватил шахту и не захочет ее отдавать, либо ее сотрудники стали жертвами племенных разборок. Во втором случае следовало ожидать, что на месте обнаружатся изуродованные трупы шахтеров, оставленные для устрашения. Но все оказалось по-другому. Оборудование цело, вокруг ни души, никаких признаков борьбы, а еще ящики с выработкой заполнены до краев. Я в жизни не видел столько алмазов! По большей части они были низкого качества, но всё компенсировалось количеством. Почему их никто не забрал? Я хорошо помню это чувство. Холод в раскаленном сиянии экваториального солнца. Однако руководство уверяло нас, что опасаться нечего, ибо, скорее всего, черные работники восстали против белых управленцев и сами ушли со своих рабочих мест. А затем придумали какую-то сказку про нападение на шахту, забрали себе немного алмазов и разошлись по миру. Остальную часть добычи никто не крал, потому что это настоящий шлак и мало кто знает о существовании шахты. Его слова успокоили нас. Вечером того же дня мы пили ром и смеялись над собственной наивностью. Черномазый оказался менее суеверным, чем мы. Да, это, без сомнения, было весело.

– Так вы остались?

– Разумеется. Ведь мы притащили с собой полтора десятка опытных рабочих, которых набрали на континенте, чтобы, конечно, запустить эту проклятую шахту, но их оказалось явно недостаточно. Мы переговорили с проводником, и он предложил привезти дополнительных людей из какой-нибудь деревни, однако ближайшая находилась почти в двух неделях пути, и это заняло бы некоторое время. Знаете, я вообще-то был за то, чтобы немедленно вернуться в Европу. С тем количеством алмазов, которое у нас уже было, мы бы обеспечили себя на всю оставшуюся жизнь. Однако фон Браун был иного мнения, и поскольку его слова имели решающее значение, то никакого обсуждения не было. Проводник – я не могу припомнить его имени – получил в помощь четырех вооруженных людей и на следующий день двинулся на юг. А мы разбирали снаряжение, распаковывали тюки, выставляли охрану и ждали его возвращения.

– И долго это продолжалось?

– Около двадцати нестерпимо долгих и скучных дней.

– Сколько людей привел проводник?

– Ни одного.

– Как это?

– Он вернулся один, в разорванной одежде, без оружия и с бельмами в глазах.

– Что случилось?

– Он не сказал. Он был сильно обезвожен и едва держался на ногах. Мы дали ему воды, но это мало помогло. Казалось, у него кататонический ступор. Мы положили его в один из бараков, и он неподвижно лежал там под москитной сеткой, как машина с раскрученной пружиной. На следующий день выяснилось, что пропала большая часть шахтеров. Я допросил тех, кто остался, и один из них сказал, что те сбежали, услышав, что проводник кое-что бормочет во сне, а вернее, бесконечно повторяет одно слово.

– Какое?

– Он боялся его произнести, но в итоге я настоял. Не знаю, удастся ли мне его воспроизвести. Там два таких хриплых звука вместе, что-то вроде Ун-ку.

– Ун-ку?

– Как-то так. Никто не захотел объяснить нам, что это означает. Одни говорили, что не знают, а другие отворачивали головы и молча терпели удары. Мне хотелось кого-то убить, и я бы, наверное, это сделал, но нам нужны были люди для работы. Наконец фон Браун велел оседлать лошадей и заявил, что мы сами поедем за этими шахтерами. Я решил, что это глупая затея, и он в принципе был со мной согласен, но считал, что нам все же стоит рискнуть, так как это наш единственный шанс запустить шахту. Тогда я заявил, что останусь и присмотрю за алмазами. Фон Браун меня высмеял. Я догадался, что он хотел сказать, и воздержался от комментариев. Я понял, что нам следует ехать вместе. Перед самым отъездом, ранним утром следующего дня, он принес мне дополнительные тюки и сказал, что на всякий случай мы возьмем их с собой. Они были заполнены алмазами.

– Алмазы везли только вы?

– Нет, он тоже.

– Вы отправились одни?

– Да. Фон Браун заявил, что никому нельзя доверять, потому что наверняка это наши люди посреди ночи покинули лагерь и напали на проводника. Вместе с его эскортом. Поэтому часть из них сбежала, когда проводник каким-то чудом вернулся в шахту.

– А вы что по этому поводу думали?

– Я не знал, чего мне бояться: то ли его прозорливости, то ли прогрессирующего безумия.

– Я понимаю…

– Ничего вы не понимаете! Это был мой друг, я знал его много лет, но там, тогда я чувствовал, что он становится чужим человеком. Хуже того. Как будто он всегда был таким, а я до сей поры знал только верхний слой, эпидермис его личности, который отшелушивается и сходит под безжалостным африканским солнцем.

– Должно быть, это было тяжело.

– Не особенно. Не в той ситуации, когда все мысли сосредоточены на том, чтобы вытащить свою задницу из этого дерьма. Рефлексировать можно, когда тебе ничего не угрожает.

– Но ведь вам повезло, верно?

– Не очень.

– Я читал об этом. Вы запустили шахту, вернулись в Европу миллионерами, а затем отправились в Австралию, где в центре континента…

– Вы верите всему, что читаете?

– Это не какая-то там досужая сенсация. Об этом написано в учебниках.

– Я не вижу разницы.

– А я вижу.

– Я знаю, о чем говорю.

– Хорошо, скажите, сколько времени вам понадобилось, чтобы вернуть шахтеров и запустить шахту.

– Этого так и не случилось.

– Зачем вы так со мной поступаете?

– Вы хотите услышать правду или предпочитаете заглянуть в учебник?

– Это такая игра, да? Я или уйду, или выдержу и дослушаю до конца.

– Ничего подобного не было.

– Ну, хорошо. Что там произошло?

– Неделю мы шли на юг, пока не добрались до сухого каменистого плато. На горизонте мы увидели скопление темных объектов. В бинокль они походили на примитивные хижины. Мы направились в ту сторону. Оказалось, это стоящие группами люди. Одни лежали лицом к пустому небу, другие стояли, прижавшись друг к другу. Всего там было несколько сотен человек. У всех был отсутствующий кататонический взгляд. Они образовывали широкий, неровный круг, в центре которого находился камень.

– Камень?

– Да, огромный белый валун. Казалось, будто он парит в нескольких сантиметрах над поверхностью земли, но потом я слез с лошади и обнаружил, что эта глыба покоится на гораздо меньшем камне, спрятанном в тени большего, и потому создается впечатление, будто она висит в воздухе. Она был идеально сбалансирована. Фон Браун тоже сошел с лошади, и мы вместе уставились на белый валун, как вдруг из-за него вышел невысокий плечистый мужчина, покрытый белыми татуировками. Я испугался и поднял оружие, но фон Браун оказался быстрее. Его револьвер грохнул, и наступила страшная тишина. Мужчина получил удар в грудь, упал на колени, удивленно посмотрел на нас, а потом его лицо превратилось в ужасающую маску. Он указал пальцем на фон Брауна и хмыкнул. Я думал, он задыхается от крови, но нет. Это было какое-то слово. Он повторил его снова и перевернулся на спину. Фон Браун замер, уставившись в пустоту, бельмо затянуло его глаза. Я хотел убежать, но на меня упала тень. Я поднял голову и увидел что-то в небе, вроде одинокое облако, но оно ничем не напоминало облако. Я никогда не видел ничего подобного. Не мог пошевелиться, тень завладела моими мыслями. Я чувствовал, что засыпаю. А проснулся здесь, в поместье моего отца. Почти пятьдесят лет спустя. О своих путешествиях я узнал из газет и книг. Австралия, Гренландия, Антарктида – я никогда не был там. Или был, но вообще этого не помню.

– Я не могу это написать.

– Не вы первый.

– О чем вы говорите?

– Вы не единственный, кто взял у меня интервью. Но их никогда не печатают. Не могут, потому что я все еще стою там. Перед белым камнем. В тени Ун-Ку.