Патриция Вентворт
Мисс Сильвер приезжает погостить. Гостиница «Огненное колесо»
Глава 16
Мистер Стоукс начал разносить молоко в семь часов утра. Он добрался до Меллинг-Хауса в семь двадцать и застал там то, что впоследствии описывал как «внушающее ужас положение дел». Задняя дверь была открыта, но в этом не было ничего необычного. Для него было в порядке вещей занести молоко на кухню и сказать «Не откажусь», когда миссис Мэйхью предложит ему чашку чая. Но в это утро никакого чая не было – миссис Мэйхью сидела очень прямо на кухонном табурете и крепко держалась за него обеими руками. Казалось, она боится упасть, если отпустит руки. Она сидела и смотрела на мистера Стоукса, но вряд ли она его видела: лицо у нее было белое, словно творог, а взгляд остановившийся. Мистер Стоукс и припомнить не мог, когда был так потрясен.
– Да что же такое случилось, миссис Мэйхью? – спросил он, но в ответ получил лишь молчание и этот неподвижный взгляд. Он поставил молоко на буфет и пошел искать мистера Мэйхью, потому что был совершенно уверен, что тут что-то не так, а уйти и оставить миссис Мэйхью в таком состоянии он не мог.
Он прошел через кухню к двери в дальнем конце и открыл ее. Дальше начинался полутемный коридор, и дверь в буфетную была широко открыта. Он видел правое плечо и руку Мэйхью, державшую телефонную трубку. И рука, и плечо тряслись. Когда в поле зрения появилась его голова, она тоже тряслась – не так, словно Мэйхью ею качал, а так, словно он весь дрожал, как приготовленное его женой желе. У него стучали зубы. У мистера Стоукса сложилось впечатление, что телефонный собеседник Мэйхью никак не мог разобрать, что он пытается сказать. Было очевидно, что на том конце провода его убеждают говорить громче и более отчетливо. Он сказал: «Я постараюсь» и снова весь затрясся, добавив: «Это от потрясения… Я нашел его… Это ужасное зрелище… О боже!»
У мистера Стоукса в деревне была вполне обоснованная репутация человека, всюду сующего свой нос. Он больше не мог сдерживаться. Любому дураку было ясно, что что-то случилось. Мистер Стоукс вовсе не считал себя дураком и поэтому сразу сообразил, что это что-то – если не убийство, то уж точно внезапная смерть. С дружеским и приветливым видом он подошел к трясущемуся мистеру Мэйхью и приобнял его за плечи.
– В чем дело, старина? С кем ты говоришь – с полицией? Вот, выпей-ка воды, это поможет, вот увидишь.
Он налил в чашку воды из-под крана, вынул трубку из безжизненной руки мистера Мэйхью и прижал ее к уху.
– Але! Это Стоукс, молочник. Это полиция?
Голос, похожий на голос рослого полисмена, ответил, что так оно и есть. Он также спросил, причем тут мистер Стоукс.
– Да я просто занес молоко и вижу, что мистер Мэйхью совсем не в форме, чтобы сделать какое-то заявление. Так что я дал ему выпить воды и сказал, что подержу трубку. Это же полицейский участок в Лентоне, верно?
Голос это подтвердил и потребовал, чтобы Мэйхью снова подошел к телефону.
– Полегче, полегче, – сказал мистер Стоукс. – Тут что-то нехорошее творится, как по мне. Миссис Мэйхью вот-вот хлопнется в обморок в кухне, а этот бедолага выглядит так, словно его подняли для расстрела. Он пролил половину воды, что я ему дал, вместо того чтобы выпить ее. Слушайте, погодите чуток, я попробую вытянуть из него, что тут такое случилось.
Констебль Уиткомб нетерпеливо ждал. До него доносились бессвязные и весьма раздражающие звуки. Кто-то хватал ртом воздух и задыхался, а поверх этого накладывался голос мистера Стоукса, который, кажется, пытался применить к собеседнику лечебную смесь из слов утешения и ободрения. Потом мистер Стоукс очень отчетливо и резко воскликнул: «Боже!», а следом повисла пауза, которая длилась так долго, что констебль Уиткомб соединился с телефонной станцией, желая выяснить, почему его разъединили. Телефонистка довольно жестко ответила, что разъединения не было. После этого послышалась еще пара резких вдохов, а затем топот бегущих ног. Мистер Стоукс снова был на линии, голос его стал выше на целую октаву, и из него улетучилась невозмутимость.
– Мистер Лесситер, – начал он. – Убит в собственном кабинете! Ему пробили голову кочергой. Вот что мистер Мэйхью пытался вам сказать, а вы не могли разобрать, но оно и неудивительно. Я только что ходил туда взглянуть, и у меня прямо-таки ноги подкосились. Нет, конечно, я ничего не трогал! За кого вы меня принимаете? Пятилетний ребенок знает, что ничего нельзя трогать на месте преступления… Нет, дверь я не трогал, да и незачем было. Она стояла нараспашку, после того как мистер Мэйхью заглянул туда и увидел эту жуткую сцену. Он помчался обратно в буфетную, и я его ничуть не виню. Как по мне, лучше бы вам поскорее прислать сюда кого-нибудь… Ладно, ладно, ладно, я ничего такого не говорил! Нечего меня так отчитывать, я просто стараюсь помочь!
Молоко в то утро все получили с большим опозданием. Задержка была вызвана не только происшествием в Меллинг-Хаусе. Мистер Стоукс, заглядывая в каждый дом, на всю катушку пользовался тем драматичным фактом, что он оказался на месте совершенного преступления практически в тот момент, когда оно было обнаружено. К тому времени, как он дошел до дома миссис Войси на противоположной стороне луга, он не только затвердил свой рассказ назубок, но был так же в состоянии повторить свои наблюдения за тем, как люди воспринимали эту новость.
– Миссис Уэлби, та выглянула в окно, чтобы попросить еще полпинты, и когда я ей все рассказал, она, должно быть, резко села, потому что только что она была в окне – и вдруг исчезла, так что я подумал, вдруг она упала в обморок от потрясения. Я окликнул ее, спросил, все ли в порядке, и она снова выглянула, бледная как смерть, и спросила: «Вы уверены?» А когда я сказал, что видел его собственными глазами, она воскликнула: «Боже мой, какой ужас!»
Кажется, он повторил разные версии этой фразы у каждого дома. И он, и его слушатели сожалели, что он не знал реакции обитателей Белого коттеджа, так как молоко для Риетты Крэй он, к несчастью, доставил до того, как пошел в Меллинг-Хаус.
Полная пожилая экономка миссис Войси слушала его рассказ с тем же дружеским интересом, с которым она в прошлом году узнала о рождении близнецов в семействе Стоукс и о кончине дяди миссис Стоукс, который женился в четвертый раз в возрасте восьмидесяти девяти лет и оставил своей коварной вдове дом и приличную сумму денег в банке. «Красит волосы и прикидывается, что ей меньше тридцати!» – к такому заключению пришел разозленный мистер Стоукс. На все эти новости у миссис Крукс был одинаковый ответ: «Ну и ну!», за которым следовало: «Кто бы мог подумать!» Сообщение об убийстве Джеймса Лесситера не вызвало у нее более эмоциональной реакции. Однако, внимательно выслушав все сказанное мистером Стоуксом и закрыв за ним дверь, она прошла в столовую, где сидели за завтраком миссис Войси и мисс Сильвер, и пересказала им полученные сведения – медленно и неуклюже, но во всех подробностях.
– Мистер Стоукс подождал, пока приедет полиция. Он не знает, пропало ли что-нибудь из дома, но в камине было полно сожженных бумаг, а бедный джентльмен сидел с проломленной головой, и кочерга лежала на каминном коврике. Мистер Стоукс оставил нам две пинты сегодня, но он не знает, сможет ли и дальше приносить столько же.
– Боже правый! – воскликнула Мисс Сильвер.
Миссис Войси отмахнулась от молока.
– Господи, Бетси, не говорите о еде! У полиции есть какие-нибудь зацепки?
– Ну, мистеру Стоуксу они про это ничего не сказали. Там были констебль, и инспектор, и комиссар; когда он ушел, они там делали фотографии, снимали отпечатки пальцев и все такое. Он, правда, сказал, что кто-то, похоже, пытался сжечь завещание несчастного джентльмена. Оно обгорело с одной стороны.
– Завещание?! – почти закричала миссис Войси.
Миссис Крукс задумчиво поглядела на нее и сказала невозмутимо:
– Да, говорят, что он все оставил мисс Риетте Крэй.
Глава 17
Комиссар Дрейк из полиции округа сидел в одном из обитых гобеленом кресел в комнате экономки Меллинг-Хауса. В другом кресле сидела миссис Мэйхью. Констебль Уиткомб налил ей чашку чая, а Мэйхью добавил туда виски из ящика, который привез с собой Джеймс Лесситер. Если бы миссис Мэйхью была в состоянии связно мыслить по поводу хоть чего-либо, кроме одной-единственной ужасной темы, ее весьма поразила бы идея употреблять спиртное столь ранним утром. Она наконец вышла из своего мертвенного оцепенения. Виски ударило ей в голову и спутало мысли, но при этом развязало ей язык. Однако одно она ни за что не собиралась рассказывать, даже если ее станут жечь на костре (ей не приходило в голову, насколько маловероятен такой способ убеждения). Она никому не скажет, что Сирил приехал из Лентона на велосипеде, который одолжил у Эрни Уайта. Что скажет на это Фред? Фред об этом не знал и не узнает. Что проку говорить, что с Сирилом покончено и что он не потерпит его визитов? Нельзя порвать с собственной плотью и кровью, все равно что отрезать себе руку и сказать, что ты легко без нее обойдешься. Ей придется постараться, чтоб Фред не узнал о том, что Сирил приезжал, и… и обо всем остальном. Ее снова охватил ужас: он не должен узнать; полиция не должна узнать; никто не должен узнать – никогда.
Она сидела в гобеленовом кресле, не откидываясь назад на удобную лоскутную подушечку, доставшуюся ей по наследству от ее тети Эллен Блэклок; она сидела прямо, в своем голубом переднике, очень чистом и немного полинявшем; руки ее были крепко сцеплены, а глаза пристально смотрели в лицо комиссара. Он не так давно появился в Лентоне, и прежде она его не видела. Пройди она мимо него на улице, подумала бы лишь, что волосы у него рыжие, потому что они ей не нравились. Рыжие волосы и ресницы придают человеку какой-то лисий вид. У нее в семье рыжих никогда не было, но разумеется, ее не касалось, какая внешность у других людей: она не из тех, кто вмешивается в дела посторонних, не то что некоторые. Ей было все равно, был ли комиссар Дрейк темноволосым, блондином или рыжим. Только вот, как он ни выгляди, он был из полиции, и она не должна позволить ему узнать про Сирила. От овладевшего ею ужаса она задрожала всем телом.
Комиссар сказал:
– Ну же, миссис Мэйхью, вам незачем нервничать, – успокоил ее комиссар. – Вы пережили потрясение, и мне жаль вас беспокоить, но я вас долго не задержу. Мне лишь нужно узнать, в котором часу вы вчера вернулись домой. У вас ведь был выходной во второй половине дня, верно?
– Да, сэр.
Она смотрела на него, но даже не отводя от него взгляда, увидела, что сидящий за столом молодой человек записал ее слова. Они все записывают. Но это не имеет значения, если она ни слова не скажет про Сирила. Комиссар вновь заговорил:
– А что вы обычно делаете, когда у вас свободна вторая половина дня?
– Ездим в Лентон.
– Каждую неделю?
– Да.
Цепкая хватка страха ослабла. Он ничего не спрашивает о Сириле, только о том, что они делают в свой выходной – неделя за неделей в течение бесчисленных лет.
– Мы ходим по магазинам, а потом идем на чай к сестре мистера Мэйхью, миссис Уайт.
– Да, ваш муж дал нам ее адрес.
Эрни… Эрни и его велосипед… Не надо было ей упоминать про Эмми Уайт. Но это не она – это Фред, и Фред дал им ее адрес. Она смотрела на комиссара, словно кролик на удава.
– А после чая, миссис Мэйхью?
– Мы идем в кино.
– Каждую неделю?
– Да, сэр.
– Что ж, привычка делать все в определенное время – это прекрасно. Я и сам такой, когда выпадает возможность. А теперь скажите мне, миссис Мэйхью, почему вы не пошли в кино вчера? Ваш муж говорит, что вы вернулись ранним автобусом. Он придерживался вашей постоянной программы, а вы нет. Почему?
– Я выехала автобусом в шесть сорок.
– Да, он доезжает до Меллинга в семь, так? Почему вы вернулись раньше, а не пошли в кино с мужем?
– У меня разболелась голова.
– Вы раньше уже возвращались так, без мужа?
– Мистер Лесситер был здесь…
– И?
Ответа не последовало. Комиссар продолжил:
– Вы ведь оставили ему холодный ужин?
– Да, сэр.
– Значит, вы вернулись не из-за мистера Лесситера.
Стать бледнее она уже не могла, но на лбу у нее выступил пот.
– У меня болела голова.
– Понятно. А теперь расскажите мне, что именно вы делали, когда вернулись.
Она крепко сцепила руки. Ей надо рассказать ему все как было, только ничего не говорить про Сирила – про то, как она пошла к задней двери, и как Сирил сказал: «Я успел. Эрни дал мне свой велосипед. Если бы я приехал на автобусе, в Меллинге каждая собака узнала бы об этом». Ей нужно промолчать обо всем, что касается Сирила, и честно рассказать обо всем остальном. Она облизнула онемевшие губы.
– Я пришла домой, сделала себе чаю…
Ей нельзя говорить про то, как она кормила Сирила ужином, и как он вдруг сказал: «Я должен раздобыть денег, мама. У меня проблемы».
Голос комиссара заставил ее подпрыгнуть.
– А вы вообще видели мистера Лесситера? Вы говорите, что приехали домой отчасти из-за него. Вы заходили в кабинет, чтобы спросить, не нужно ли ему чего-нибудь?
Увидев, что она вздрогнула, он подумал: «Она что-то скрывает». К ответу ее подтолкнул инстинкт, как это бывает со слабыми напуганными созданиями. Она ответила, тяжело дыша:
– О да, сэр.
– В котором часу это было?
– Незадолго до новостей.
– Около девяти? – Он нахмурился.
– Все верно.
– Вы ведь пришли, когда еще не было четверти восьмого, так?
– Да, сэр.
– Но вы пошли узнать, не нужно ли чего мистеру Лесситеру, только около девяти часов?
Она ответила слабым голосом:
– У меня сильно болела голова… Мне пришлось присесть ненадолго… Я вообще не очень хорошо соображала.
– С четверти восьмого до девяти – большой промежуток времени.
Большой… Ужасно большой промежуток. Сирил положил голову к ней на колени и заплакал… Она ответила тем же слабым голосом:
– Я не заметила, как время прошло. Потом сделала себе чаю и пошла в кабинет.
– И вы видели мистера Лесситера?
На щеках миссис Мэйхью на миг появился слабый румянец – результат выпитого виски и отчаяния.
– Нет, сэр, я его не видела.
Глаза, окаймленные рыжими ресницами, вперились в нее как два буравчика.
– Вы пошли в кабинет, но не видели его?
Миссис Мэйхью кивнула, сидя прямо и до синяков щипая левой рукой правую.
– Я пошла в кабинет, как и сказала, чуть-чуть приоткрыла дверь…
– И?
Она перевела дух и сказала дрожащим голосом:
– Там была мисс Риетта Крэй.
– Кто такая мисс Риетта Крэй?
– Она живет в Белом коттедже – от ворот налево.
– Продолжайте.
– Я не собиралась подслушивать… Я не стала бы делать ничего подобного. Я просто хотела понять, стоит ли мне входить. Вам не скажут спасибо, если вы помешаете приватному разговору.
– А у них был приватный разговор?
Миссис Мэйхью энергично кивнула.
– Мистер Лесситер говорил, что ему не особо хочется, чтоб его убили.
– Что? – воскликнул комиссар Дрейк.
Миссис Мэйхью снова кивнула.
– Так он сказал. А потом продолжил: «Странно, что ты пришла именно сегодня, Риетта. Я жег твои письма…» Тогда-то я и поняла, что он разговаривает с мисс Крэй. А потом он сказал что-то о первом сне любви.
– Они были помолвлены?
Она снова кивнула.
– Дело было лет двадцать назад… Скоро уже двадцать пять. Так что я подумала, что лучше мне не входить.
– Вы услышали что-нибудь еще?
– Я не из тех, кто подслушивает!
– Разумеется, нет. Но может, вы случайно услышали что-нибудь, прежде чем закрыли дверь. Вы ведь услышали, так?
– Ну да. Он говорил еще о том, что достал все бумаги в поисках какого-то документа, который мать оставила ему.
– Он искал ее записи?
– Да, точно.
Внутренний страх отпустил ее. Все это было просто, и говорила она чистую правду. С ней все будет в порядке, пока она говорит правду и не упоминает о Сириле. В ее голове возникла картинка: Сирил в кухне, крутит ручки радио, а она сама далеко от него, у двери кабинета. Инстинкт подсказывал ей там и оставаться, и извлечь из этого положения максимум пользы; тот же инстинкт заставляет птицу притворяться раненой и уводить кошку от гнезда. Она повторила предложенное комиссаром слово:
– Записи, которые оставила ему мать. Когда он их искал, он нашел письма мисс Риетты… и кое-что еще.
– Что именно?
– Мне не было видно, дверь была открыта лишь на дюйм. Судя по тому, что он сказал, это было завещание, сэр. Кажется, он показывал его мисс Риетте, и она сказала: «Какой абсурд!», а мистер Лесситер засмеялся и согласился с ней. А потом сказал: «Все мое имущество оставляю Риетте Крэй, проживающей в Белом коттедже, Меллинг».
– Вы точно слышали, как он сказал это мисс Крэй?
– О да, сэр. – Взгляд ее был прямым и честным.
– Вы слышали что-нибудь еще?
– Да, сэр. Я бы не стала там задерживаться, но была слишком поражена. Я услышала, как он сказал, что так и не составил другого завещания. «И если бы юный Карр убил меня сегодня, ты бы унаследовала весьма солидное состояние». От его слов у меня мурашки побежали по спине, так странно я себя почувствовала. Тогда я прикрыла дверь и вернулась в кухню.
Комиссар задумчиво хмыкнул, а потом спросил:
– Кто такой юный Карр?
– Племянник мисс Риетты, мистер Карр Робертсон.
– Зачем ему убивать мистера Лесситера? Вам известна какая-нибудь причина?
– Нет, сэр.
– Вам неизвестно о какой-либо ссоре между ними?
– Нет, сэр…
Она заколебалась.
– Да, миссис Мэйхью?
– Миссис Феллоу – она помогает по хозяйству здесь и ходит к мисс Крэй по субботам – она только вчера сказала, что, по ее мнению, странно, что мистер Лесситер ни разу за двадцать лет не приезжал сюда и почти никого не знает в деревне, хотя родился и вырос здесь. Я сказала, что его здесь почти никто не знает в лицо, а она согласилась и упомянула мистера Карра. Кажется, она слышала, как он сказал, что не узнал бы мистера Лесситера, если бы встретил его; но я не знаю, почему он это сказал.
Комиссар снова хмыкнул – может, заподозрил отвлекающий маневр. Он твердо вернул миссис Мэйхью к событиям прошлого вечера.
– Вы вернулись в кухню, не став слушать дальше. Это было примерно в десятом часу?
– Да, сэр, по радио передавали новости.
На висках у нее выступил пот: не надо было ей этого говорить, ох не надо. Сирил крутил ручки радио, Сирил включил новости…
– Вы оставили радио включенным?
Щеки ее вспыхнули, а ступни заледенели.
– Да, сэр, – хоть какая-то компания.
– Вы возвращались в кабинет позже?
Она кивнула.
– Да, я решила, что надо зайти.
– В котором часу это было?
– Без четверти десять. Я подумала, что мисс Риетта уже ушла.
– Вы видели мистера Лесситера на этот раз?
– Нет…
Это было сказано шепотом, потому что тут ей внезапно пришло в голову, что, когда она пришла во второй раз, мистер Лесситер мог уже быть мертв, и если бы она открыла дверь пошире и вошла, она увидела бы его лежащим на столе, с размозженной головой. Это сделал не Сирил… Это сделал не Сирил… Не Сирил!
– Что вы сделали?
– Я приоткрыла дверь, как и в первый раз, тихонько. Никто не разговаривал. Я подумала, что мисс Риетта ушла, и приоткрыла дверь еще немного. И тут я увидела плащ мисс Риетты, он лежал на стуле.
– Как вы поняли, что это ее плащ?
– Видна была часть подкладки – рисунок типа шотландки с желтой полоской. На самом деле это плащ мистера Карра, он старый, и мистер Карр оставляет его в коттедже. Мисс Риетта иногда надевает его под настроение.
– Продолжайте.
– Я закрыла дверь и ушла.
– Почему вы так поступили?
– Я подумала, что мисс Риетта не ушла. В комнате было совсем тихо. Я подумала…
Было понятно, что она подумала. Все в деревне знали, что Джеймс Лесситер и Риетта Крэй в молодости любили друг друга. Все сочли бы совершенно правильным и естественным, если бы они вновь сошлись. Комиссар решил, что миссис Мэйхью говорит правду. Интересно, есть ли у нее еще что рассказать. Вид у нее неуверенный, руки на коленях ерзают.
– Ну? В чем дело? – спросил он.
Миссис Мэйхью облизнула губы.
– Плащ, сэр… Я не могла не заметить…
– Что вы заметили?
– Рукав свисал, так что я не могла не увидеть…
– И что же вы увидели?
Миссис Мэйхью ответила дрожащим голосом:
– Манжета… она была вся в крови…
Глава 18
Между одиннадцатью и двенадцатью часами комиссар Дрейк добрался до Белого коттеджа. Мисс Крэй была дома и приняла его в гостиной. Она была очень бледна, но очень хорошо держала себя в руках. Бросив на нее оценивающий взгляд из-под рыжих ресниц, он решил, что она могла совершить преступление, но если бы сделала, то не потеряла бы присутствия духа и не оставила бы свой плащ у всех на виду. Если она его действительно там оставила. Может, и не оставляла; может, она все еще была в комнате, когда экономка заглянула туда во второй раз. Миссис Мэйхью говорит, что видела плащ с кровью на рукаве без четверти десять, но утром, когда Мэйхью обнаружил тело, плаща там не было. Его могли унести оттуда в любой момент за этот промежуток времени. Если мисс Крэй была в комнате без четверти десять, она могла забрать его, уходя. Если она к тому времени уже ушла, то могла вернуться за ним позже – она или ее племянник.
Все это комиссар держал в голове, усаживаясь на предложенный стул. Констебль Уиткомб тоже сел, вынул блокнот и приготовился писать. Дрейк пристально смотрел на мисс Крэй, произнося имя Джеймса Лесситера. Ее лицо не изменилось.
– Вы слышали о смерти мистера Лесситера?
Ответом было спокойное, сказанное довольно глубоким голосом «да».
– Когда вы услышали об этом, мисс Крэй? И как?
– Ко мне пришла миссис Уэлби. Она узнала об этом от молочника.
– А вам он об этом не сказал?
– Он заходит сюда до того, как пойти в Меллинг-Хаус.
– Вы были сильно потрясены и поражены?
– Да.
Их разделял обеденный стол. Его стул стоял боком. Теперь комиссар Дрейк повернул его, чтобы смотреть прямо на нее.
– Мисс Крэй, вы можете рассказать мне о своих перемещениях прошлым вечером?
– Моих перемещениях?
Он осознал, что испытывает легкое чувство удовлетворения. Когда кто-то повторяет ваши слова, будь то мужчина или женщина, это означает лишь одно – человек в замешательстве и пытается выиграть время. Он решил, что мисс Риетте Крэй не помешает небольшая встряска, и перешел в наступление.
– У вас сейчас гостит ваш племянник, мистер Карр Робертсон? И его подруга…
Риетта Крэй назвала имя:
– Фрэнсис Белл.
– Я хотел бы знать, чем вы все занимались вчера вечером.
– Мы были здесь.
– Вы не покидали дом? Вы совершенно в этом уверены? Миссис Мэйхью утверждает, что слышала, как мистер Лесситер обращался к вам по имени, когда она подходила к двери кабинета около девяти часов.
Она вспыхнула от гнева, серые глаза засверкали. Если бы комиссар изучал классическую литературу, сейчас он вспомнил бы известные строки Вергилия о «самой богине»[9]. Но хоть он и не был знаком с классикой, у него все же возникло впечатление, что мисс Крэй – удивительно красивая дама с взрывным характером. И решил, что ему удалось хорошенько ее встряхнуть. Однако, не отводя от него прямого взгляда, она сказала:
– Миссис Мэйхью совершенно права. Я приходила к мистеру Лесситеру между половиной девятого и четвертью десятого.
– Вы вернулись сюда в четверть десятого?
– Мисс Белл вам подтвердит. Когда я вошла, она заметила, что я пропустила девятичасовые новости.
– Мисс Белл? А как насчет мистера Робертсона?
– Его не было в комнате.
– Он был в доме?
– Нет. Он вышел прогуляться.
Комиссар приподнял рыжие брови.
– В такой час?
– А почему нет?
Он оставил эту тему.
– Мисс Крэй, я должен расспросить вас о вашем визите в Меллинг-Хаус. Вы с мистером Лесситером давние друзья?
– Я не видела его больше двадцати лет.
– Вы были с ним помолвлены?
– Больше двадцати лет назад.
– Между вами произошел разрыв. Вы поссорились?
– Я бы так не сказала.
– Кто из вас разорвал помолвку?
– Я.
– Почему?
– Мне кажется, это мое личное дело.
Ее серые глаза были злы, насмешливы и очень красивы. Он никогда раньше не видел таких красивых глаз. Он подумал, что женщина, которая может вложить в свой взгляд столько злой насмешки, вполне может совершить и убийство, если ее до этого довести. Он спросил:
– Мисс Крэй, вы знали о том, что мистер Лесситер составил завещание в вашу пользу?
– Он показал мне его вчера вечером. Я сказала ему, что это абсурд.
– Он ведь жег ваши письма, так?
– Если миссис Мэйхью подслушивала под дверью, она наверняка вам об этом рассказала.
– Он жег ваши письма, а потом показал вам завещание двадцатичетырехлетней давности. И его он тоже бросил в огонь.
– Нет. В огонь его бросила я.
– Ах, это были вы?
– Все это настоящий абсурд – завещание, составленное во времена, когда были помолвлены юноша и девушка. Я бросила бумагу в огонь, но он ее оттуда выхватил. Если миссис Мэйхью подслушивала, она сможет это подтвердить. Я бы хотела, чтобы вы поняли: мистер Лесситер… – она сделала паузу и продолжила: – …развлекался.
– Вы хотите сказать, что он не был серьезен?
– Конечно, не был. Он дразнил меня. Он видел, что я раздражена, и его это забавляло.
– Вы были раздражены?
– Мне все это очень не нравилось.
Он наклонился в ее сторону, облокотившись на стол.
– А когда мистер Лесситер говорил о том, что мистер Карр Робертсон может его убить, он тоже развлекался?
Она могла контролировать свой голос, но не кипевший в крови гнев.
– Разумеется! – Риетта почувствовала, как пылает ее лицо.
– Вы хотите сказать, что он шутил. Но даже для шутки должна быть причина. С чего бы он стал так шутить?
– Не могу сказать.
– Миссис Мэйхью утверждает, что в какой-то момент он сказал, что не имеет никакого желания быть убитым. А позже, когда он показал вам завещание и прочел: «Все мое имущество оставляю Риетте Крэй, проживающей в Белом коттедже, Меллинг», она услышала, как он сказал: «Если бы юный Карр убил меня сегодня, ты бы унаследовала весьма солидное состояние». Он ведь сказал это, мисс Крэй?
– Что-то в этом роде. Я же сказала вам, что он развлекался. Люди не говорят такие вещи всерьез.
– В каждой шутке есть доля правды. Убийство – это серьезно, мисс Крэй. Мистера Лесситера вчера убили. Судя по имеющимся у нас доказательствам, вы были последней, кто видел его живым. Зачем вы к нему пошли?
– А разве нельзя? – хладнокровно спросила она.
– Я спросил вас, почему вы пошли.
– Почему люди что-то делают? Я решила, что пойду, и пошла.
– Это был внезапный порыв?
– Можете назвать это так.
– На вас была верхняя одежда?
– Разумеется.
– Что именно вы надели?
– Я взяла плащ, висевший в холле.
– Это был плащ вашего племянника?
– Возможно. Я взяла первое, что попалось под руку.
– Вы были в нем, когда вышли из дома?
– Естественно.
– И когда вернулись тоже?
Она снова вспыхнула и посмотрела на него.
– Комиссар Дрейк, к чему все эти расспросы о плаще? Я его надевала, и он висит на вешалке в холле.
– Тогда я хотел бы взглянуть на него, мисс Крэй.
Она старалась сохранить храбрый вид, но под ним прятался страх, от которого внутри все сжималось. Она решила говорить правду столько, сколько сможет, или молчать. В холле висело несколько старых плащей, поэтому она могла бы сказать, что надела другой… Нет, не могла бы. Если тебя воспитали правдивым человеком, то лгать бывает очень трудно, а уж лгать убедительно – и вовсе невозможно. Риетта Крэй по натуре была простым, прямолинейным и правдивым человеком. Она не могла солгать. Через мгновение она этому даже обрадовалась, потому что комиссар Дрейк прошел вдоль вешалки с верхней одеждой, выворачивая каждый предмет так, чтобы увидеть подкладку. Когда он нашел клетчатую подкладку с желтой полоской, он остановился, снял плащ с крючка и вернулся в столовую. Она шла за ним с тяжелым холодеющим сердцем. Раз он узнал плащ Карра, значит, кто-то в Меллинг-Хаусе видел и описал его. Миссис Мэйхью подслушивала, если она приоткрыла дверь, то могла увидеть плащ. Это не имело значения, потому что комиссар уже знал, что Риетта разговаривала с Джеймсом Лесситером. Но что если миссис Мэйхью вернулась позже и увидела плащ в том состоянии, в котором Карр принес его домой – рукав пропитан кровью, вся правая пола в кровавых брызгах и пятнах…
Утренний свет был тусклым; комиссар подошел к окну, стал осматривать и ощупывать плащ и вдруг воскликнул:
– Он сырой! Этот плащ стирали. – Он держал плащ в вытянутой правой руке и указывал на него левой. – Вся правая сторона была выстирана – она влажная. Зачем вы его постирали, мисс Крэй?
Сейчас она не злилась, но была бледна и сдержанна. Она не ответила.
– Для того чтобы смыть пятна крови? Миссис Мэйхью видела свисающий рукав, манжета которого была испачкана кровью.
– Я оцарапала запястье.
Хотя это была правда, но она прозвучала как ложь, и притом не очень умелая. Мисс Крэй задрала рукав свитера, и комиссар сказал то же самое, что и Карр вчера вечером:
– Такая маленькая царапина!
Его тон совершенно ясно подразумевал: «Неужели вы не можете придумать ничего получше?». Она решила, что больше не станет отвечать ни на какие вопросы. Она выпрямилась и посмотрела ему в лицо.
– Я сказала вам правду, и больше мне добавить нечего. Да, я подпишу свои показания, но я не стану больше отвечать ни на какие вопросы.
Он сложил плащ, положил его на подоконник и попросил позвать мисс Белл.
