Патриция Вентворт
Мисс Сильвер приезжает погостить. Гостиница «Огненное колесо»
Глава 13
Риетта открыла дверь и вошла в дом. На обратном пути она никого не встретила и ничего не слышала. Она так пылала от гнева, что не заметила отсутствия плаща, который остался лежать там, где она его положила, – в кабинете Меллинг-Хауса. Она совершенно о нем забыла. Она подумала о Карре, о Кэтрин, о своей вспышке гнева и пришла в ужас.
Открыв дверь, она прошла в гостиную. Фэнси, зевая, подняла на нее глаза.
– Вы пропустили девятичасовые новости.
Риетта инстинктивно бросила взгляд на старые круглые часы, висевшие на каминной трубе. Они показывали двадцать минут десятого. Эстрадный оркестр играл новую популярную песню в стиле свинг. Она протянула руку и выключила радио.
– Карр вернулся?
Фэнси снова зевнула. У нее были очень красивые зубы – белоснежные и ровные.
– Нет. Что с ним такое, мисс Крэй?
Риетта подошла и, нахмурившись, встала над ней.
– Я хочу, чтобы ты рассказала мне, что произошло, пока меня не было в комнате.
Фэнси, моргая, посмотрела на нее большими голубыми глазами. Она попыталась сдержать очередной зевок. Риетта с раздражением подумала, что она очень похожа на сонного ребенка. Нельзя было винить ее за это, но в такой ситуации от сонного ребенка мало проку. Она повторила:
– Я хочу, чтобы ты рассказала мне, что произошло, пока я говорила по телефону.
– Ну… – Глаза Фэнси по-прежнему были широко раскрыты, а их взгляд немного расфокусирован. – По-моему, ничего особенного не произошло. Только под конец.
– И что случилось?
– Ну, мы листали газеты – те, что принес мистер Эйнджер, и я увидела шляпку, которая мне понравилась, и стала думать, как бы мне смастерить такую же, так что я не очень-то обращала внимание на Карра. Когда думаешь о чем-то особенном, не обращаешь внимание на то, что происходит вокруг. И тут вдруг Карр вскрикнул. Я подумала, что его кто-то ужалил или что-то в этом роде. Вид у него был ужасный, мисс Крэй, просто ужасный. И он сказал: «Проклятая сволочь!», а я спросила: «Где?», потому что не понимала, о чем он говорит; да и как мне было понять? А потом вы вошли, и он сказал, что мужчина на фотографии увел у него Марджори. И он спросил у вас, правда ли это Джеймс Лесситер. Марджори была его женой, верно? То есть женой Карра, а этот Джеймс Лесситер увез ее. Карр ведь не наделает глупостей?
– Нет, – ответила Риетта глубоким и решительным голосом, что, кажется, немного удивило Фэнси. Она заморгала.
– Прошлого ведь не вернешь, правда?
– Нет, – снова сказала Риетта.
Фэнси зевнула.
– Судя по тому, что я слышала, невелика была потеря. – Она снова моргнула. – Наверное, мне не следовало это говорить. Вы ведь ее не любили?
– Нет, не любила.
– Судя по рассказам, ее никто не любил. Полагаю, Карру с ней здорово досталось. Он ведь добрый. Когда я рассказала о нем маме, она сказала, что его чувства были сильно задеты. Она велела мне быть осторожной и внимательной. «Оставайся с ним, если хочешь, голубушка; или не оставайся, если не хочешь; но только не играй с ним». Так сказала мама.
– И что ты собираешься делать?
В другое время и при других обстоятельствах этот вопрос прозвучал бы саркастически. Сейчас же Риетта задала его совершенно просто, и Фэнси так же просто ей ответила:
– Я ему не нужна. Он сказал, что мы друг другу не подходим. Думаю, ему нравится та девушка, к которой он водил меня на чай, – Элизабет Мур. Он ведь любил ее, да?
– Очень давно.
– Почему же он на ней не женился?
– Он встретил Марджори.
Фэнси кивнула.
– Да, она из тех, кто уводит мужчин. Я встречалась с ней всего один раз, но было ясно, что она за человек. Ой, мисс Крэй, что у вас с рукой? Она вся в крови!
Риетта посмотрела на правую руку. Поразительно, как сильно кровоточит эта маленькая царапина. В Меллинг-Хаусе она обернула ее носовым платком Джеймса Лесситера. Должно быть, повязка упала, пока они разговаривали, и кровотечение возобновилось. Риетта прошла по коридору в туалет и держала руку под холодной водой, пока не смыла засохшую кровь.
Глава 14
Элизабет Мур сидела с книгой на коленях, но не читала. Она выключила радио, прослушав заголовки девятичасовых новостей. Ее разум отказывался пересекать Атлантику и Ла-Манш, преодолевать просторы Европы и Азии и думать о глупостях, которые творят люди за сотни тысяч миль отсюда. Бывают моменты, когда мир сжимается до забот одного человека – вот так сжался сейчас мир Элизабет. В нем был только один человек – Карр. Она сама присутствовала в этом маленьком пустом мире лишь как стремление избежать боли; смутной угрозой маячила Фэнси; а Карр бродил по нему в одиночестве. Он страдал, а она не могла к нему пойти, дотронуться до него, помочь ему. Ей вспомнились строки из выученного еще в школе стихотворения:
Мы словно острова в житейском море…
Мы – миллионы смертных – одиноки![7]
Это правда: в сущности, со всеми своими проблемами человеку приходится разбираться самому. Ей пришла в голову еще одна строка, на этот раз из Библии, полная неотступно печальной красоты: «Человек никак не искупит брата своего и не даст Богу выкупа за него: дорога́ цена искупления души их»[8].
С этими мыслями она протянула руку к книжной полке и взяла книгу, даже не взглянув, какую именно. Открытая книга теперь лежала у нее на коленях – черный шрифт на белой бумаге был для нее таким же мертвым, как если бы книга была написана по-финикийски.
Она не знала, сколько времени просидела так, как вдруг послышался легкий стук в окно. Комната, в которой она сидела, находилась в задней части дома. Элизабет подняла занавеску, но увидела лишь черную ночь, которая прижималась к стеклу снаружи, словно еще одна штора. Потом в темноте что-то зашевелилось, и появилась рука, поднятая для стука. Карр позвал ее по имени.
Окно было створчатое, с переплетом и низким подоконником. Она распахнула его, Карр перелез в комнату и закрыл окно за собой. Она опустила занавеску и увидела его мертвенно-бледное лицо и трясущиеся руки. Он ухватился за нее этими руками и придавил своим весом, пока она не дошла до стула и не рухнула на него. Карр оказался на коленях и прижался к ней головой, дрожа всем телом. Они словно споткнулись и сквозь твердый слой повседневности провалились в сон, где самые фантастические вещи так же естественны, как дыхание. Она обняла его и держала в объятиях до тех пор, пока он не перестал вздрагивать и не замер, прижавшись головой к ее груди. Она помнила, что назвала его по имени, а он снова и снова повторял ее имя, словно призыв о помощи. Она не помнила, говорила ли она какие-то другие слова. Эти слова были в ее мыслях, пульсировали в ее крови, но она не помнила, сорвались ли они с ее губ, или дошли до него беззвучно, словно чистая волна утешения и любви.
– Что случилось, милый?
Она услышала собственные слова и почувствовала, как он вздрогнул.
– Не отпускай меня.
– Карр, что случилось?
Он поднял голову и ответил ей очень тихо, почти шепотом, как будто ему с трудом давалось дыхание:
– Тот человек… о котором я тебе рассказывал… Тот, что увез Марджори и бросил ее… Я увидел его фотографию в газете… Это Джеймс Лесситер…
Она ахнула:
– Карр, что ты натворил?!
– Ничего… Но я подумал, что натворю… если останусь дома.
Сердце Элизабет все еще холодело от страха.
– Что произошло?
– Приходил Генри Эйнджер и принес Риетте газеты. Потом мы с Фэнси стали их листать, а Риетта пошла говорить по телефону. Я увидел фотографию этого человека, под ней стояла подпись – Джеймс Лесситер. Я говорил тебе, что Марджори хранила его фотографию; эта была точно такая же. Вернулась Риетта, и я спросил ее: «Это Джеймс Лесситер?» Я не очень хорошо помню, что было потом. Она сказала: «Да», и я выскочил из дома. Я хотел найти его… Я знал, что убью его, если найду. Я шел пешком, не знаю, как долго.
Через его плечо она посмотрела на старые дедушкины часы, тикавшие медленно и торжественно.
– Уже почти половина десятого.
– Дорога сюда не могла занять час… Но наверное, это так… Думаю, я пошел другой дорогой… а потом подумал о тебе. А потом уже только о том и думал, как до тебя добраться. Я повел себя как чертов дурак…
– Неважно.
Ему пришло в голову, что в ее словах – смысл их отношений. Неважно, что он делал или говорил, что делали и говорили другие; уезжал ли он, забыв, или возвращался, вспомнив; в любую погоду, днем и ночью, год за годом связь между ними не прерывалась. Он не мог выразить это словами. Он смог лишь сказать: «Да, неважно» и снова положил голову ей на плечо.
Сильное душевное волнение предшествующего часа его покинуло и казалось теперь далеким и незначительным. Его место заняло чувство обновления. Они так и сидели в этой позе, не замечая времени. Наконец Элизабет сказала:
– Они же не знают, где ты. Они будут о тебе беспокоиться.
Мир Элизабет вернулся к нормальным размерам. В нем теперь были другие люди – Риетта Крэй, которая наверняка страшно встревожена, и Джонатан Мур, который вот-вот вернется после вечерней партии в шахматы с доктором Крэддоком. Она встала и пошла заваривать чай: принесла из кухни чайник и занялась разными мелочами, словно именно они воплощали заботу и любовь. Наверное, это был самый счастливый час в ее жизни. Получить назад все, что потеряла и на что даже не надеялась, снова иметь возможность дарить нерастраченное – это радость, которую не выразить словами.
Карр тоже молчал. Он прошел долгий путь: не две с половиной мили от Меллинга, но те пять лет, через которые снова вернулся сюда. Когда она сказала: «Тебе надо идти», он обнял ее и прошептал:
– Элизабет…
– Карр…
– Элизабет… Ты примешь меня назад?
– Ты этого хочешь?
– Ты же знаешь.
Помолчав, она спросила:
– А ты можешь… вернуться назад?
– Ты про Фэнси?
– Ты говорил, что не знаешь, помолвлен ли с ней.
Он неуверенно рассмеялся.
– Это была просто болтовня. Мы объяснились по дороге домой. Она милая малышка, правда – вполне рассудительная и практичная. «Без обид», как сказала бы ее достойная уважения матушка, так что все в порядке. Я снова свалился тебе на голову. Ты примешь меня назад?
– Ничего не могу с собой поделать. Да!
Глава 15
В Меллинг он возвращался спокойным шагом. Исчезло ощущение борьбы со временем и пространством, корабль его души крепко и надежно стоял на якоре. Все, что находилось по ту сторону унесшего его шторма, казалось теперь нереальным, словно сон, который вспоминаешь, проснувшись среди бела дня. Все это словно произошло давно и с кем-то другим. У него снова есть Элизабет. То, что он когда-то позволил ей уйти, казалось ему невероятным. Он стал на ходу планировать их совместную жизнь.
Карр вышел на край луга и увидел его словно темный растушеванный мазок под ночным небом. Луны и звезд не было, но после дороги, окаймленной высокой насыпью и спутанными рядами живой изгороди, казалось, что здесь светло. Вдалеке виднелись коттеджи и черный приземистый силуэт церкви. Он пошел по левой тропинке и поравнялся с Гейт-Хаусом. Сквозь занавески сочился свет; Кэтрин все еще не спала.
Какими важными могут оказаться мелочи! Если бы Кэтрин Уэлби легла в постель чуть раньше, многое случилось бы иначе. Свет, струившийся из-за ее бледных парчовых штор, прервал нить мыслей Карра, и они пошли в другом направлении. Раз Кэтрин не спит, значит, не спят и другие. Под «другими» подразумевался Джеймс Лесситер. Он услышал слова Риетты: «Миссис Лесситер никогда ничего не выбрасывала, так что ему придется просмотреть гору бумаг».
Джеймс Лесситер, наверное, тоже не спит. Он мог бы покончить с этим отвратительным делом, стоящим между ними, и начать жизнь заново. Он больше не боялся себя. Он может войти, сказать этому мерзавцу все, что он о нем думает, и уйти. В голове Карра засела мысль, что лишь так он сможет полностью забыть о своем неудачном браке, который отнял у него все иллюзии, отнял счастье. Но Марджори мертва, и он должен был закрыть ее счет к Джеймсу Лесситеру. А трогать его он не станет – он скорее дотронется до падали. Он свернул с тропинки, прошел между высокими столбами и пошел вверх по аллее.
Настенные часы в Белом коттедже мягко пробили без четверти одиннадцать. Риетта Крэй недоверчиво подняла глаза: ей казалось, что они уличают время во лжи. Прошел час с тех пор, как Фэнси пошла спать, и два с четвертью с того момента, как Карр вылетел из дома. В обычный вечер это время пролетело бы слишком быстро. Она усердно трудилась весь день, но, вымыв посуду после ужина, могла оставить в стороне эту трудную послевоенную жизнь и превратиться в праздную женщину: повернув выключатель, она могла послушать концерт или пьесу; книга могла унести ее в другое время и место. Но сегодня ничего этого не было. Ничего не могло отвлечь ее напряженный мозг. Риетта не могла припомнить, когда испытывала столь гнетущий страх. Он был совершенно необоснованным, но она ничего не могла с собой поделать. Она повторяла себе, что завтра посмеется над этим, но завтра казалось очень далеким.
В доме стояла жуткая тишина. Она скучала по старому псу, умершему месяцем раньше, другу и спутнику последних пятнадцати лет. Ей нужно будет взять щенка, но в память о старом друге она отложила это дело. Ночью здесь слишком тихо для одинокого человека.
И тут в тишине послышались шаги – не со стороны входной двери, где тропинка огибала луг, а сзади, со стороны сада. Как и в доме Кэтрин, гостиная Риетты была шириной во весь дом, с окнами по обеим сторонам. Она услышала, как стукнула садовая калитка, услышала шаги у задней двери, а потом в доме. Она собиралась запереть дверь перед тем, как ляжет спать, но пока так ее и не закрыла. Пока она не спала и ходила по дому, ей бы не пришло в голову запираться.
Однако сейчас звук шагов ее напугал. Они послышались со стороны леса – с той стороны, откуда она сама пришла полтора часа назад. Со стороны Меллинг-Хауса. Теперь они послышались в коридоре. Дверь отворилась, вошел Карр и закрыл ее за собой. Он прислонился к двери и сказал:
– Он мертв.
Риетта стояла и смотрела на него. Лицо его было бледным и суровым – ужасно бледным и ужасно суровым. В глазах не было исступления, но взгляд был настолько холодным, что внутри у Риетты все застыло. Не дождавшись от нее ответа, Карр повысил голос, словно она была глухой, и повторил:
– Ты слышишь, Джеймс Лесситер мертв!
Она пробормотала: «Нет!», но не потому, что не поверила, а совсем наоборот. Это был последний протест против чего-то настолько ужасного, что она отказывалась принимать. Его следующие слова ножом полоснули по ее оцепеневшему рассудку:
– Зачем ты это сделала?
– Карр!
Он отошел от двери и подошел к ней, и тут Риетта увидела, что в руке у него ее скомканный плащ. Лишь теперь она о нем вспомнила – как бросила его на стул в кабинете Меллинг-Хауса и там и оставила.
Карр сунул плащ ей под нос.
– Ты совсем идиотка, раз оставила его там? На нем его кровь!
Риетта подняла голову. Происходящее было похоже на ночной кошмар, в котором ничто не имеет смысла. Но ее оцепенение стало постепенно проходить.
– Это моя кровь. Я оцарапала запястье, пока шла через лес.
Она повернула ладонь и показала царапину – тонкую алую линию, которая уже начала затягиваться.
Карр зло рассмеялся.
– Не будь дурой, Риетта, только не со мной! Нам нужно подумать…
– Я оцарапалась…
Он встряхнул плащ, поднял правый рукав и услышал, как она ахнула. Манжета насквозь была пропитала кровью. Мокрое красное пятно поднималось почти до локтя, пола плаща под ним была в брызгах и полосах крови.
– Ты оцарапала запястье?! Бога ради, не мели чепуху!
На мгновение пол поплыл под ее ногами, а перед глазами появился туман с красными пятнами. Потом она вновь овладела собой, и картинка перед глазами прояснилась.
– Карр, посмотри на меня!
Он поднял взгляд.
– И слушай! Я ничего об этом не знаю. После того как ты ушел, я испугалась того, что ты можешь сделать. Ты был потрясен. Я… Я испугалась. Я схватила первое попавшееся под руку пальто и побежала обходным путем в Меллинг-Хаус. Когда я пришла туда, в комнате было жарко, я бросила плащ на стул и думать о нем забыла. Я поговорила с Джеймсом, под конец мы поссорились. То есть это была не совсем ссора. Он сказал кое-что, что меня сильно обидело, и я ушла. Я так и не вспомнила про плащ.
Карр держал рукав на весу.
– Это его кровь.
– Я оцарапала запястье, потекла кровь. Он дал мне свой носовой платок. Наверное, его я тоже уронила…
– Ты думаешь вся эта кровь натекла из царапины на запястье?!
– Я этого и не говорю. Но я правда зацепилась за что-то в лесу, и крови было довольно много. – Она задрожала. – Но не настолько же! – Она помолчала минуту, изо всех сил стараясь взять себя в руки. Потом подошла к нему и сказала: – Карр, положи эту жуткую вещь и расскажи мне, что произошло. Мы говорим, не понимая друг друга. И ради бога, говори правду, потому что от всего остального не будет ни малейшего толка.
Он уронил плащ на пол, где тот и остался лежать бесформенной кучей. Но взгляд Риетты был прикован к жесткому смуглому лицу Карра.
– Хорошо, я тебе расскажу. Когда я вышел отсюда, я не понимал, что делаю. Я шел пешком почти до изнеможения, потому что если бы я этого не сделал, то пошел бы в Меллинг-Хаус и избил бы Джеймса Лесситера. Я шел, наверное, около часа и остановился у дома Джонатана Мура. Элизабет была дома одна. Я остался у нее, пока не взял себя в руки. Мы… – лицо его изменилось, – она приняла меня назад. Когда я уходил от нее, я больше не хотел его убивать. Я просто хотел избавиться от этого груза. Это правда, Риетта. Когда я возвращался домой, то увидел, что в доме Кэтрин горит свет. Я подумал, что время, наверное, еще не слишком позднее, Лесситер тоже не спит, и я могу обо всем ему сказать и начать жить с чистого листа. Я не собирался его трогать. Я хотел дать ему понять, что мне все известно, и высказать все, что я о нем думаю. Наверное, это глупо с моей стороны, но так мне в тот момент казалось. Я подошел к дому и увидел, что все окна на фасаде темные. Я решил, что если он не спит, то сидит в кабинете, поэтому обошел дом, подошел к стеклянной двери и увидел, что она приоткрыта…
Риетта часто задышала.
– Я не помню… Не помню, закрыла ли я ее. Наверное, нет – я была слишком зла…
Он усмехнулся:
– Зла?! Я бы не стал об этом сильно распространяться!
– Это из-за Кэтрин… Неважно. Продолжай, Карр.
– Я открыл дверь и вошел. Шторы изнутри были задернуты, горела лампа на потолке. Он лежал, распластавшись, на письменном столе, с размозженной головой.
– Карр!
Он кивнул.
– Зрелище то еще. Похоже, он сидел на стуле, и его ударили по голове сзади. На коврике у камина лежала кочерга. Без сомнения, ею его и убили.
– Какой ужас!
– Смотреть неприятно, да. Вероятно, смерть была мгновенной. Ты ведь не ждешь, что я стану его жалеть? Как бы нам не пришлось очень сильно пожалеть самих себя – если мы не проявим осторожность.
– Продолжай.
– Эта веселая мысль посетила меня в первые пять секунд. Когда я увидел плащ, эта мысль лишь укрепилась. Плащ был вывернут, так что полосатая подкладка показалась мне знакомой. Я подошел, присмотрелся и увидел свои инициалы на воротнике. После этого я вытер ручку кочерги испачканным кровью носовым платком, который, кажется, упал в камин.
Она вздрогнула.
– Он дал мне его, чтобы я вытерла запястье. Не надо было тебе вытирать ручку.
Он смерил ее осуждающим взглядом.
– Это почему же? Если мой плащ лежал там, значит, его кто-то принес, так? Это был не я. Оставалась лишь ты.
– Карр!
– Что толку повторять «Карр!»?! Если ты с ним поругалась и ударила его, то наверняка убежала и не подумала об отпечатках пальцев. Но если это был кто-то другой, достаточно умный, чтобы воспользоваться моим плащом, то он наверняка уже протер ручку кочерги; по крайней мере, так я подумал в тот момент. Я протер ручку и бросил платок в огонь; правда, он уже почти погас из-за пепла. Не знаю, сгорел ли он, да это и не важно. Потом я вытер своим платком край двери, взял плащ и ушел.
Риетта снова коротко вздохнула.
– Тебе следовало позвонить в полицию.
– Я, может, и дурак, но не конченый. – Затем он поднял плащ. – Надо смыть с него кровь. Как это лучше сделать?
– Холодной водой. Карр, мне это не нравится. Мы должны сообщить в полицию – мы ведь ничего дурного не сделали.
Впервые он до нее дотронулся – крепко, до синяков сжал плечо.
– У тебя обычно хорошо работает голова, так воспользуйся ею! На основании имеющихся доказательств, как ты думаешь, найдется ли дюжина людей, которые поверят, что я этого не делал?
– Ты?
– Или ты.
Ее словно оглушили. Она поднесла руку к голове.
– Дюжина людей?..
Он повернулся к двери.
– В суде присяжных двенадцать человек, Риетта.
