– Превосходно, молодец! – сказала Инфанта, помолчав. – А теперь танцуй для меня.
– Да! – закричали дети. – Вставай и танцуй, ты ведь такой же ловкий, как барбарийские обезьянки, только куда как потешней.
Но маленький Карлик не отвечал.
И Инфанта топнула ножкой и позвала своего дядю, который прогуливался по террасе с Камергером и читал последние депеши из Мексики, где недавно учредили Святую Инквизицию.
– Мой смешной маленький Карлик дуется, – кричала она. – Растормоши его и вели ему танцевать для меня.
Дядя и Камергер улыбнулись друг другу и не спеша вошли в комнату, и дон Педро наклонился и похлопал Карлика по щеке вышитой перчаткой.
– Танцуй, – сказал он, – танцуй же, petit monstre[7]. Инфанте Испании и обеих Индий угодно развлечься.
Но маленький Карлик не шевелился.
– Надо его высечь, – устало сказал дон Педро и вышел на террасу.
Но Камергер нахмурился и стал на колени рядом с маленьким Карликом и приложил руку к его сердцу. А потом он пожал плечами, встал и с низким поклоном обратился к Инфанте:
– Mi bella Princesa[8], ваш смешной Карлик никогда больше не будет танцевать. А жаль – ведь он так уродлив, что развеселил бы и самого Короля.
– Почему же он не будет больше танцевать? – улыбаясь, спросила Инфанта.
– Потому что сердце его разорвалось, – ответил Камергер.
И Инфанта нахмурилась, и ее прелестные губки, подобные розовым лепесткам, покривились в очаровательной презрительной гримаске.
– Впредь да не будет сердца у тех, кто приходит со мной играть! – воскликнула она и убежала в сад.