Оскар Уайльд
День рождения Инфанты

Пробежав через зал по мягким мавританским коврам, он отворил дверь. Нет! И здесь ее не было. Следующий зал был пуст.

То был тронный зал, где принимали иноземных послов, когда Король – что в последнее время случалось не часто – соглашался дать им аудиенцию, тот самый зал, куда много лет назад явились посланцы из Англии, чтобы сговориться о браке их Королевы, тогда еще – одной из католических монархинь Европы, со старшим сыном Императора. Стены были обиты позолоченной кордовской кожей, а под черным, в белую клетку, потолком висела тяжелая золоченая люстра на триста восковых свечей. Под большим золотым балдахином, по которому мелким жемчугом были вышиты львы и башни Кастилии, стоял трон, покрытый черным бархатом, который был усеян серебряными тюльпанами и искусно окаймлен серебром и жемчугами. На второй ступени трона стояла скамеечка с подушкой из серебристой ткани, на которую вставала на коленях Инфанта, а еще ниже, в отдалении от балдахина, помещалось кресло Папского Нунция, который один имел право сидеть в присутствии Короля во время любого публичного церемониала; его кардинальская шапка с плетеными алыми кистями лежала перед креслом на красном табурете. На стене лицом к трону висел портрет, изображавший Карла V во весь рост, в охотничьем костюме и с большим мастифом, а середину другой стены занимала картина, на которой Филипп Второй принимал вассальную дань Нидерландов. Между окон стоял секретер черного дерева, инкрустированный слоновой костью, на котором была выгравирована Гольбей-нова «Пляска смерти», притом, как говорили, рукою самого знаменитого мастера.

Но маленький Карлик остался безразличен ко всему этому великолепию. Он не отдал бы своей розы за все жемчуга на балдахине и одного белого лепестка – за весь трон. Он хотел только увидеть Инфанту, прежде чем она придет в шатер, и попросить ее уйти вместе с ним, когда он закончит танец. Здесь, во Дворце, воздух удушливый и тяжелый, а в лесу веет вольный ветер и солнечный свет чуткими золотыми пальцами раздвигает трепещущую листву. И потом, в лесу есть цветы, пусть не такие великолепные, как в парке, но пахнут они нежнее, ранней весной – гиацинты, заливающие волной багрянца тенистые овражки и поросшие травой холмы; желтоватый первоцвет, которым поросли дубовые корни; яркий чистотел, голубая вероника и сиреневые и золотые ирисы. На орешнике – серые сережки, а наперстянка гнется под тяжестью пестрых чашечек, так и притягивающих пчел. На каштане – белозвездные шпили, а на боярышнике – прекрасные бледные луны. Ну конечно же, она пойдет с ним, если только удастся ее разыскать! Она пойдет с ним в прекрасный лес, и день-деньской он будет танцевать для нее. Маленький Карлик вообразил это, улыбка зажглась в его глазах, и он вошел в следующую комнату.

Эта комната была наряднее и красивее других. Стены покрывал шелк из Лукки, весь в розовых цветах, птицах и прелестных серебряных бутонах; мебель литого серебра украшали гирлянды и венки с порхающими купидонами; перед двумя большими каминами стояли экраны, расшитые попугаями и павлинами, а пол из оникса цвета морской волны, казалось, простирается вдаль. Теперь он был не один. Он увидел, что кто-то смотрит на него, стоя в тени приоткрытой двери напротив. Сердце его дрогнуло, с губ сорвался крик радости, и он шагнул на яркий свет. В это время фигурка в глубине комнаты тоже шагнула вперед, и он ясно разглядел ее.

Инфанта! То было чудовище, самое гротескное чудовище, какое приходилось ему видеть. Не стройное, как другие люди, но горбатое и кривоногое, с огромной болтающейся головой в гриве черных волос. Маленький Карлик нахмурился – нахмурилось и чудовище. Он засмеялся – засмеялось и оно и опустило руки точь-в-точь, как он сам. Он отвесил чудовищу насмешливый поклон – и оно ответило ему низким поклоном. Он пошел ему навстречу, и чудовище двинулось к нему, повторяя каждый его шаг и замирая, когда останавливался он. Маленький Карлик вскрикнул от изумления и побежал к чудовищу, и протянул руку, и коснулся руки чудовища, и была она холодна как лед. Испугавшись, он опустил руку, и оно повторило его движение. Он хотел было шагнуть вперед, но что-то гладкое и твердое преградило ему путь. Теперь лицо чудовища вплотную приблизилось к его лицу и, казалось, было полно ужаса. Он поднял рукою прядь со лба. Оно сделало то же. Он ударил чудовище, и оно ответило ударом на удар. Он преисполнился ненависти, и оно скорчило в ответ отвратительную гримасу. Он сделал шаг назад, и оно отступило.

Кто это? Маленький Карлик задумался и обвел взглядом комнату. Странно, но все вокруг, казалось, имело своего двойника за этой невидимой стеной, прозрачной как вода. Да, ложу отвечало ложе, а картине – картина. У спящего Фавна, лежавшего в алькове, у дверей был брат-близнец, который тоже дремал, а озаренная солнцем серебряная Венера протягивала руки к Венере, столь же прелестной, как и она сама.

Не Эхо ли это? Однажды маленький Карлик окликнул Эхо в долине, и оно повторило за ним все слово в слово. Может ли оно вторить виду, как вторит голосу? Может ли оно сотворить мир подобий, неотличимый от мира действительного? Могут ли тени обрести цвет, и жизнь, и движение подлинных вещей? Может ли случиться так, что…

Он содрогнулся и, сняв с груди прекрасную белую розу, обернулся и поцеловал ее. У чудовища тоже была роза, такая же, как у него! Оно так же целовало ее и с омерзительными гримасами прижимало ее к сердцу.

Когда истина осенила его, он издал дикий вопль отчаяния и в слезах рухнул наземь. Так это он – уродливый, горбатый, гнусный на вид монстр. Он и есть чудовище, и это над ним потешались дети, и маленькая Принцесса, которая, как он верил, полюбила его, тоже просто насмехалась над его безобразием и издевалась над его кривыми ножками.

Почему не оставили его в лесу, где нет зеркала, способного рассказать ему, как он мерзок? Почему отец не убил его, а продал на позор? Горячие слезы побежали по его щекам, и он разорвал на клочки белую розу. Осевшее на пол чудовище поступило так же и отшвырнуло слабые лепестки. Оно простерлось ниц, и, когда маленький Карлик посмотрел на него, лицо чудовища было искажено болью. Как раненое животное, Карлик со стоном отполз в тень.

В это мгновение с террасы вошла Инфанта со своими спутниками, и когда они увидели, что маленький уродец лежит и самым фантастическим и абсурдным образом колотит по полу сжатыми кулачками, все так и покатились со смеху и, окружив его, принялись его разглядывать.

– Танцевал он забавно, – сказала Инфанта, – а лицедействует еще забавнее. Право, он представляет не хуже марионеток, хотя, конечно, не так натурально.

И она принялась обмахиваться веером, а потом захлопала в ладоши.

Но маленький Карлик все не поднимал головы, а рыдания его делались все тише и тише, и вдруг он странно вздохнул и схватился за бок. Потом голова его вновь упала, и он остался недвижим.