Валентина Осеева
Васёк Трубачёв и его товарищи

– Простите, – покраснел Одинцов, – мы нечаянно… Мы боялись, что вы уйдете…

– А что вам нужно?

– Мы вот товарищи, мы хотели сесть в классе рядом, – запинаясь, пояснил Васёк.

– Зачем? – строго спросил Сергей Николаевич.

Мальчики оробели.

– Чтобы дружить втроем, – сказал Васёк.

– Дружить втроем? – переспросил учитель. – Разве ваш класс делится на такие дружные тройки? А остальные в счет не идут?

– Да нет, мы просто друзья… ну, закадычные, что ли, – пояснил Одинцов.

– Допустим, что вы закадычные друзья. Это очень хорошо, но усаживаться со своей закадычной дружбой на одну парту – это совершенно лишнее. Я не разрешаю, – твердо сказал Сергей Николаевич. – До свиданья!.. До свиданья, Иван Васильевич!

– Счастливо! Счастливо! – заторопился Грозный, закрывая за ним дверь. – Что, не вышло ваше дело? – усмехнулся он, глядя на оторопевших ребят.

– Не вышло, – вздохнул Одинцов.

– Отменный учитель, просто-таки знаток вашего брата, – одобрительно сказал Грозный.

Глава 16
Обида

У Севы болело горло. Он уже три недели не ходил в школу. К нему забегала Лида Зорина. Она присаживалась на кончик стула, раскрывала свою сумку и, пока Малютин списывал с ее дневника заданные уроки, поспешно рассказывала ему все новости: Митя болен, без него скучно, ребята ходили его навещать. Трубачёв все еще занимается с Мазиным. Мазин даже немножко похудел от этого. Стенгазету они делают без Мити.

Поболтав, Лида уходила. Сева с завистью смотрел, как мимо его окна пробегают школьники… Он чувствовал себя оторванным от товарищей, от школы. Во время болезни он много читал, пробовал рисовать, но после картины, отданной на выставку, никак не мог придумать чего-нибудь нового и говорил матери:

– Я всегда так… нарисую, отдам… и скучно, скучно мне делается…

– Вот и папа твой бывало кончит картину и заскучает. Как будто всего себя вложил в нее и ходит опустошенный. А я, наоборот, сдам свои чертежи – и рада-радешенька! – смеялась мама.

Потому что ты с готового чертишь, а мы с папой свое придумываем, – серьезно сказал Сева.

– Конечно. Но разве не приятно тебе, что твоя картина всем понравилась? Ведь это, по-моему, самое главное. Разве интересно человеку делать что-нибудь только для себя?

– Ну конечно, я рад… А то все ребята меня таким каким-то считают… – Сева запнулся и с упреком посмотрел на мать, но сдержался и только добавил: – Я многого не умею делать…

Мать поняла его:

– Сева, я знаю, о чем ты говоришь. Но без этого футбола и всякой чехарды можно обойтись. Они здоровые, крепкие мальчики, а у тебя порок сердца.

– Ну, вот я никуда и не гожусь, мамочка, – грустно усмехнулся Сева.

Мать заволновалась:

– Это совсем не нужно внушать себе. Это пройдет, с годами ты окрепнешь, но рисковать сейчас – просто глупо.

– Ну ладно, ладно, мама! Я ведь так сказал… Просто я боюсь, что мне никогда ничего такого не сделать. Вот как наши герои…

– Конечно, не всякий может быть героем, Сева, но я думаю все-таки, что в каждом честном человеке непременно есть это геройство… непременно есть… Ой, Сева! – вдруг вспомнила мать. – У нас плитка зря горит, мы же хотели чай пить! И вечно мы с тобою заговоримся!

Она бежала с чайником в кухню и на цыпочках возвращалась обратно.

– Тише, Севочка, весь дом уже спит, только мы с тобой никак не угомонимся. И каждый день так. Завтра же сделаю строгое расписание.

Но строгое расписание не помогало. Мать приходила с работы поздно, за день у обоих накапливались разные новости, времени для разговоров не хватало.

– Сева, пей чай и ложись спать… Положи, положи книжку. Я не буду тебя слушать.

– Подожди, мама. Я только один вопрос… Почему это говорят, что трус умирает много раз, а храбрый один раз? Как ты это понимаешь, мама?

– Как я это понимаю? – подняв глаза вверх и сморщив лоб, начинала мать и вдруг, спохватившись, сердито обрывала себя: – Никак не понимаю! Опять ты меня в длинный разговор втягиваешь, Сева…

Когда Сева был болен, мама вставала ночью, осторожно щупала ему лоб, утром торопилась приготовить еду и, уходя, уговаривала сына, чтобы он не переутомлял себя чтением и не выдумывал себе никаких занятий.

– А мне сегодня лучше, мама! Куда лучше! – каждый день заявлял ей Сева. – Ты не беспокойся!

Сегодня в первый раз Севе было позволено выйти. Он решил зайти к Саше Булгакову и узнать у него, что задано на завтра, так как Лида уже два дня не приходила.

Закутавшись теплым шарфом, Сева вышел на улицу. Непрочный мартовский снег сбивался под ногами в грязные комья. Саша Булгаков жил недалеко. Сева хорошо знал его улицу и дом, так как в прошлом году, когда Саша был болен, Сева приносил ему уроки. Но теперь, по рассеянности, мальчик долго путался, заглядывая в чужие дворы и припоминая номер дома. Наконец в одном дворе он узнал одноэтажный флигель, где жил Саша.

«Сейчас погреюсь, возьму уроки, узнаю все новости!»

Во дворе маленькая девочка в теплом платке с длинными пушистыми концами усаживала на санки крепкого, толстого мальчугана в больших валенках.

– Положи ноги на санки, а то они будут по снегу ехать. Ну, положи свои ноги! – хлопотала она.

Малыш, опираясь на санки, шевелил тяжелыми валенками.

– Да не поднимаются они, – уверял он девочку.

Какой-то высокий мальчик в шапке, без пальто подскочил к мальчугану, вытащил его из санок, сел на них верхом и крикнул:

– Н-но! Поехали!

Девочка схватила за руку малыша и замахнулась на мальчика.

Когда Сева вошел в длинный коридор, со двора послышался громкий плач, и тотчас в углу открылась дверь, из нее выскочил Саша. Не заметив товарища, он пробежал по коридору и бросился к девочке.

Сева выглянул во двор. Чужой мальчик дергал девочку за пушистые концы платка и, сидя верхом на санках, кричал:

– Н-но! Поехали, поехали!

Малыш сбоку старался столкнуть обидчика с санок.

– Эй, ты! Брось! – сердито закричал Саша.

Мальчик вскочил, отбежал в сторону и, кривляясь, завизжал:

– Ox, ox! Деточек обидели! Караул! Нянечка пришла!

– Дурак! – вытирая носовым платком мокрые щеки сестренки, крикнул ему Саша. – Связался с малышами! Попробуй только тронуть их еще раз!

– Еще раз, еще два! А что ты мне сделаешь?

– Тогда посмотришь! – показал ему кулак Саша.

Он был очень рассержен и тяжело дышал. Сева уже хотел поспешить ему на помощь, но дверь в коридоре снова открылась, из нее вышла женщина, поставила на порог ведро с мыльной водой и, крикнув: «Сашенька, вынеси помои!», поспешно ушла.

– Го-го-го! Сашенька, вынеси помои! Постирай пеленочки! – запрыгал мальчишка.

Сева увидел красное, злое лицо Саши. Не замечая товарища, Саша схватил ведро и молча, не оглядываясь, потащил его по двору, сопровождаемый насмешками. Сева поспешно вышел и решительными шагами направился к обидчику.

– Ты подлый человек, – сказал он, поднося к его носу свой худенький кулак, и, круто повернувшись, направился к воротам.

У ворот он услышал, как, возвращаясь назад и позвякивая пустым ведром, Саша презрительно говорил мальчишке:

– Ну, и что ты этим доказал? Что ты этим доказал? Я на тебя плевать хочу! Ты хулиган. Я с тобой даже связываться не буду. А за ребят когда-нибудь так дам, что своих не узнаешь!

«Расстроился, – подумал Сева. – Хорошо, что меня не видел, а то ему неприятно было бы…»

Он тихонько пошел по улице к своему дому.

В этот день была суббота. Для Саши это был самый трудный день в неделе. В субботу мать купала ребят. Придя из школы, Саша наливал ванночку, менял воду, выносил помои, укладывал в кроватки выкупанных ребятишек. В такую-то минуту и попал к нему Сева. А перед этим, сразу после уроков, Одинцов и Васёк Трубачёв звали Сашу на каток.

– Пойдем! Ведь последние зимние денечки. Скоро каток растает! – уговаривали они его.

– Да не могу я сегодня. Мать ребят купает. Давайте завтра пойдем.

– Ну, завтра! Я и коньки в школу принес, чтоб домой не заходить, – говорил Одинцов.

– А я вообще не люблю откладывать. Решили – значит, пойдем, – заявил Трубачёв. – Это у тебя всегда дела какие-то находятся. Пусть мать сама купает. При чем тут ты?

– Чудак! – усмехнулся Саша. – А кто же ей помогать будет? Одной воды сколько натаскать надо! И вообще… она моет, а я вытираю. Ведь у нас мал-мала пять штук… Одна Нютка самостоятельная.

– Фью! – свистнул Васёк. – Так это ты их и до ночи не перемоешь.

– Да пойдем! Скажи матери – может, она завтра их выкупает, – просил Одинцов.

– Ну ладно! Зайдем ко мне. Вы постоите, а я спрошу, – согласился Саша.

Ребята зашли. Пока Саша бегал спрашиваться, Васёк говорил Одинцову:

– Чудак Сашка: вечно со своими ребятами нянчится!

– Ну, – протянул Одинцов, оглядываясь на Сашину дверь, – ему же нельзя иначе. У них отец целый день на работе, а детей куча.

Саша вышел:

– Ребята, идите! Мне никак нельзя. Завтра воскресенье, отец дома, ему тоже отдохнуть надо.

– Значит, не пойдешь? – хмуро спросил Васёк.

– Не могу.

– Ну ладно! Идем, Трубачёв! – звякнув коньками, сказал Одинцов.

Саша с сожалением посмотрел им вслед и открыл свою дверь. В кухне над плитой поднимался пар, на двух стульях стояла детская ванна.

– Кого первого? – не глядя на мать, спросил Саша.

– Меня! Меня! – запрыгали вокруг него малыши.

– Витюшку, – сказала мать.

На кровати ползал малыш с закрученной на спине рубашонкой. Он протянул к брату пухлые ручки и что-то залепетал.

Но Саша молча стащил с него рубашонку и, пока мать пробовала локтем воду, удерживал подпрыгивающего на кровати малыша.

– Расстроился, Сашенька? – спросила мать.

– Еще бы… Товарищи на каток пошли, а я тут как банщик какой-то…

– Ну что же, иди тогда. Я сама как-нибудь, – вздохнула мать.

– «Сама, сама»! Давай уж скорей, что ли! – с раздражением сказал Саша.

Мать взяла у него из рук голого малыша:

– Иди!

– Да чего ты еще! Знаешь, что не пойду. Сажай лучше!

Через минуту Саша смотрел, как Витюшка ловит мыльные пузыри и, подняв из воды толстую ножку с короткими розовыми пальчиками, изо всех сил тащит ее к себе.

– Смотри, смотри, мама! Он думает, это игрушка. Неужели и я такой был?

Глава 17
Со своим профессором

С утра гуляла по городу метель. Был конец марта. Этот сердитый месяц яростно нападал на прохожих, забивая снегом меховые воротники и шапки. Дул резкий ветер, и, хотя мороза не было, ребята прибегали в школу замерзшие.

Грозный, весь засыпанный снегом, в широком тулупе и меховой шапке, стоял на крыльце, как Дед Мороз, и, размахивая платяной щеткой, командовал:

– Наклоняй голову! Давай воротник! Эк, зима на тебя насела! Ну, беги грейся!

Русаков пришел с Мазиным. Они встретились за воротами своего дома и шли вместе. По дороге Русаков упрекал Мазина, что тот уж слишком занялся учебой:

– Тебе только подучиться сказали, а ты совсем в книгу носом зарылся. А тут у одних овчарка пропала… Я уже на след напал.

– Некогда мне чужую собаку искать, – буркнул Мазин. – Если б Сергей Николаевич вызвал меня да поставил мне хорошую отметку, а то он все только с места меня спрашивает…

– Значит, так и будешь до конца года к Трубачёву шататься? А в землянку скоро вода затекать начнет, что я там один сделаю?

– Говорю, некогда мне сейчас.

– Тебе все некогда… У меня, может, отец скоро женится, а тебе и на это наплевать, – обиженно сказал Петя.

– Не женится.

– Почему это?

– А почему женится?

– Почем я знаю. Только он сам сказал: «Скоро к нам моя жена переедет, люби ее», – неожиданно сообщил Русаков.

– Так уже, значит?

– Наверно, уже, – вздохнул Петя. – Теперь мне вдвое доставаться будет – от двух родителей сразу.

– А какая она? – забеспокоился Мазин. – Посмотреть надо. Хорошую женщину сразу узнать можно.

– Узнаешь ее! Начнет отцу на меня наговаривать. Ведь она мачеха! Читал сказку про Золушку?

– Какая еще Золушка! При советской власти таких мачехов нет.

– Мачехов? – засмеялся Русаков. – Неправильно говоришь.

– А ты не учи! – рассердился Мазин. – Сам небось ни одной речки на карте не можешь найти.

– Ладно, пускай я пропаду, и чужая овчарка пропадет, раз ты с географией связался, – сказал Русаков и, бросив товарища, пошел вперед.

В этот день последним уроком была география. На большой перемене Трубачёв подошел к Мазину и сказал:

– Если вызовут тебя – не трусь. А чего не знаешь, говори прямо: не знаю.

Мазин кивнул головой. Он был расстроен ссорой с Русаковым. Печальное, вытянутое лицо товарища вызывало в нем раздражение и сочувствие.

«Мачеха у него там еще какая-то…» – озабоченно думал он.

Сергей Николаевич пришел веселый, потер руки и сказал:

– Весной пахнет! Сердится старушка-зима. Проходит ее время. Конец марта!

В классе было чисто, уютно и тепло.

Дежурные Одинцов и Степанова старались вовсю. Они пришли в школу раньше всех, облазили все углы, вытерли пыль. Валя Степанова принесла из дому чистую, выглаженную тряпочку для доски.

А когда Одинцов ловко и красиво развернул перед учителем карту, Сергей Николаевич пошутил:

– Совсем как в сказке цветистый ковер раскинул!

Одинцов сел, учитель посмотрел в записную книжку и вдруг сказал:

– Мазин и Трубачёв!

Трубачёв вспыхнул и встал. Мазин сидел впереди. Он неловко вылез из-за парты, одернул курточку и, обернувшись к Трубачёву, сказал:

– Пошли!

Ребята фыркнули. Сергей Николаевич улыбнулся.

– Со своим профессором, – пошутил он.

Оба мальчика стали у доски.

Сергей Николаевич перелистал учебник географии.

Класс затих. Только Русаков беспокойно вертелся на парте, быстро-быстро обкусывая на левой руке ногти и не сводя испуганных глаз с товарища.

– Ну, Мазин, как теперь твои дела? – спросил Сергей Николаевич.

Мазин медленно повернулся к Трубачёву:

– Как мои дела?

Ребята снова засмеялись. Сергей Николаевич покачал головой:

– Я не Трубачёва спрашиваю. Ты мне сам отвечай, как ты чувствуешь: прибавилось у тебя знаний или нет?

Мазин пристально посмотрел на карту:

– Прибавилось.

– Выберешься ты теперь из Белого моря без посторонней помощи?

– Выберусь.

– Хорошо. А если мы тебя, скажем, из Ленинграда в Белое море пошлем?

– Поеду, – сказал Мазин и взял указку. – По Беломорско-Балтийскому каналу поеду, вот так… – Он проехал по каналу и остановился в Архангельске. – Есть. Пять суток потратил.

– Немного, – сказал Сергей Николаевич. – А если б не было Беломорско-Балтийского канала, как бы ты поехал?

Мазин показал длинный путь вокруг северных берегов Европы и тотчас уточнил время:

– Семнадцать суток потратил.

– Хорошо, Мазин! Я вижу, что ты действительно окреп. Теперь расскажи нам все, что ты знаешь о Беломорско-Балтийском канале. А если ты ошибешься, то Трубачёв тебя поправит.

Мазин ровным и бесстрастным голосом начал рассказывать:

– Беломорско-Балтийский канал имени Сталина тянется на триста километров…

– На двести, – поправил его Трубачёв.

Он стоял выпрямившись, под рыжим завитком лоб его стал влажным, глаза блестели.

– На двести километров, – спокойно поправился Мазин и взял указку. – Канал соединяет Онежское озеро с Белым морем…

Мазин обращался с картой вежливо и осторожно.

Ребята, облокотившись на парты, внимательно следили за указкой, двигающейся вдоль канала. Петя Русаков вертелся, нервно потирал руки и обводил всех торжествующим взглядом. «Ну, как Мазин? Вот вам и Мазин!» – говорили его взволнованные глаза.

– Хорошо, Мазин! Пожалуй, тебе и Трубачёв не нужен, а? – сказал Сергей Николаевич.

– Нет, пусть стоит. Я к нему привык, – заявил Мазин.

– Отвыкай. Трубачёв всю жизнь не будет стоять с тобой рядом… Трубачёв, садись!

– Пусть стоит! – тревожно выкрикнул Русаков.

Все головы повернулись к нему. Он смутился и юркнул под парту.

Отпуская Мазина, Сергей Николаевич похлопал его по плечу и сказал:

– Совсем хорошо, Мазин! Я очень рад за тебя. Я вижу, ты поймал быка за рога. Смотри не упускай его больше! А Трубачёву скажи спасибо… Трубачёв!

Васёк вскочил. Учитель посмотрел на его взволнованное лицо:

– Молодец!

Когда Сергей Николаевич вышел, в классе поднялся шум.

Русаков бросился к Мазину и, забыв утреннюю размолвку, обнял его:

– Здóрово, Колька!

Ребята тоже радовались:

– Вот так жирняк!

– Повезло тебе!

– Держись крепче за Трубачёва!

– Привяжи к себе веревочкой! – добродушно острили они.

Толстые щеки Мазина лоснились и набегали на нижние веки, щелочки карих глаз лениво и ласково глядели на ребят.

– А насчет мачехи твоей я подумаю, – улучив минуту, ни с того ни с сего шепнул он Русакову.

Саша и Одинцов поздравляли Трубачёва.

– Здорово подогнал его! А я боялся, у меня прямо в ушах зазвенело, когда Сергей Николаевич вас обоих вызвал, – сказал Саша.

– А Русаков-то? Вот кто вертелся, как карась на сковороде!

– Верный товарищ! Преданный, как собака! – восхищенно сказал Саша. – Такой – на всю жизнь!

– А мы трое? Не на всю жизнь? – ревниво спросил Одинцов.

Васёк вспомнил морозный вечер и огромную желтую луну над снежным прудом.

– Я за нас троих головой ручаюсь!

– Я тоже, – тихо сказал Одинцов.

– А обо мне и говорить нечего! – радостно улыбнулся Саша.

Все трое вошли в класс растроганные и счастливые. После уроков Васёк бежал домой, размахивая сумкой и толкая прохожих.

«Молодец! Молодец! Молодец!» – повторял он про себя.

Во дворе для охлаждения он бросился в сугроб и, вывалявшись в снегу, предстал перед теткой:

– Тетя Дуня! Я молодец!

– Вижу, – сказала тетка и, повернув его обратно, сунула ему щетку: – Обчистись в сенях, молодец!

Глава 18
Важный вопрос

Зима наконец устала. Она притихла, порыхлела, а на небо вышел новый хозяин – весеннее солнце. Ребята, расстегнув пальто, шли из школы. В толпе слышались веселый насмешливый голос Одинцова, ленивые замечания Мазина, смех ребят. Звонко перекликались девочки. На каждом углу толпа редела, уходившие домой долго пятились задом, сожалея о том, что приходится расставаться.

Лиде Зориной тоже не хотелось расставаться с товарищами. Она прыгала у своей калитки и все уговаривалась да уговаривалась с подружками о каких-то пустяках на завтра.

Наконец все голоса смолкли. Лида быстро побежала по дорожке. Она была взволнована больше всех. Митя выздоровел, и сегодня на сборе поставили на обсуждение ее заметку об отношениях девочек с мальчиками. Об этом необходимо рассказать маме, а если не маме, которая еще не скоро придет с работы, то хотя бы кому-нибудь.

Но дома обычно в это время бывали только соседи – старичок-бухгалтер Николай Семенович и молоденькая Соня, ужасная копуша, которую Лида долго будила каждое утро.

Наверно, им тоже очень интересно послушать, как прошел сбор.

У крыльца стоял какой-то высокий молодой человек в лыжном костюме, с широким смешным носом и темным пушком на верхней губе. Он нетерпеливо поглядывал вокруг и время от времени, постукивая двумя пальцами в Сонино окошко, басил:

– Сонечка, поторопитесь!

– Сейчас! Сейчас! – кричала в форточку Соня.

Лида замедлила шаг и на всякий случай вежливо кивнула головой:

– Здравствуйте!

– Привет! Привет! Вы из школы? Какая смена? – деловито осведомился юноша.

– Я в первой смене, но сегодня после обеда у нас был сбор.

– Ого! Это, значит, часиков пять уже! Сонечка, поторопитесь!

– Может, и не пять, но у нас сегодня разбирали очень важный вопрос, – задерживаясь на крыльце, сказала Лида.

– Важный вопрос? Ого! Какой же это вопрос? – поглядывая на Сонино окошко, спросил юноша.

– Это, знаете, о дружбе девочек с мальчиками. У нас в классе… – охотно начала Лида.

– О дружбе девочек с мальчиками? Это очень важный вопрос… Сонечка, поторопитесь! Сонечка, ведь мы же опоздаем! – подбегая к окну и не обращая больше внимания на Лиду, закричал он.

Соня высунула в форточку розовое лицо и сделала сердитые глаза:

– Не кричите на весь двор, а то никуда не пойду!

– Сонечка!..

Лида открыла дверь и вошла в кухню.

– А, школьница наша пришла! – закричал из своей комнаты бухгалтер Николай Семенович. – Это хорошо! А то я уж всякую надежду потерял ее увидеть сегодня.

– Я на сборе была, – улыбнулась Лида. – У нас вожатый Митя наши дела разбирал.

– Дела разбирал? – копаясь в корзинке с бумагами, рассеянно сказал Николай Семенович. – Хорошо бы, чтоб этот самый Митя и мои дела разобрал, а то я никак не разберу… Никак не разберу никаких своих дел, – глядя на заваленный бумагами стол, развел руками Николай Семенович. – Проклятая память! Такая небольшая синенькая тетрадка была у меня, и не знаю, куда делась. Куда делась? – потирая двумя пальцами лоб и глядя на Лиду светлыми близорукими глазами, пожаловался Николай Семенович.

– Сейчас! Я только пальто сниму, – сказала Лида и, повесив в передней пальто, заглянула под стол Николая Семеновича. – Я знаю, вы иногда мимо корзины бросаете.

– Мимо корзины? Никогда! – возмутился старичок. – Я аккуратнейший человек. Я, прежде чем бросить что-нибудь в корзину, тысячу раз проверю. У меня с письменного стола ни одна бумажка не упадет…

Лида неожиданно нырнула под стол:

– Вот она!

Николай Семенович схватил тетрадку и близко поднес ее к глазам:

– Скажите пожалуйста! Как же это вы нашли?

– Да за ножкой стола, на самом видном месте лежала, – засмеялась Лида, поднимаясь с колен.

– Ну, спасибо! Спасибо, девочка! А то я как без рук, работа стоит, – усаживаясь за стол, благодарил старичок.

Лида вышла, постояла немного в кухне, потом тихо побрела в свою комнату.

Вечером пришла мама. Она еще на пороге, снимая шапочку, крикнула:

– Был сбор, Лидуша?

– Был, был, мамочка! – бросилась к ней Лида.

– Интересно! Подожди только минутку. Я сейчас вымою руки, сядем за стол, и ты мне все подробно расскажешь, – заторопилась мама. – Подожди, подожди только, я с самого начала хочу.

– С самого начала так… Митя прочел мою заметку… Вот полотенце, мамочка. Вытирай одну руку, а я другую буду вытирать.

– Нет, я сама… Ну, прочел заметку.

Мама придвинула к столу два стула, вынула из портфеля булку, налила чай.

– Ну, теперь все… Митя прочел заметку, а что мальчики?

– Ну вот… Сначала никто из мальчиков ничего не говорил, и, наоборот, даже пересмеивались и толкали друг дружку.

– Это не наоборот вовсе. Ну, предположим… А девочки?

– Ой, мама, девочки сразу давай на ребят жаловаться, кто там кого дернул за косу, кого кто толкнул… Понимаешь, не обсуждали вопрос, а жаловались только! – высоко вскидывая брови и округляя глаза, сказала Лида.

– Ну, ну?

– А Митя слушал, слушал, потом так сморщился и говорит: «Вот я вас слушаю и удивляюсь. Лида Зорина подняла такой серьезный вопрос…»

– Правильно, – кивнула головой мама, помешивая ложечкой в стакане.

– Да, правильно, – протянула Лида, – а у меня зато сердце в пятки ушло.

– Трусишка!..

– Да, трусишка! У нас ведь знаешь как дразниться любят…

– Ну, об этом потом. Не перебивай себя. Что же сказал Митя еще?

– Он очень хорошо сказал, мама… Он сказал, что при важном вопросе… то есть на важном вопросе пионеры себя так небрежно ведут. Мальчики позволяют себе всякие глупые шутки, пересмеиваются, а девочки только обиды свои перебирают. И что он уж тысячу раз слышал, как Мазин у Синицыной ленточку из косы выдернул, что это уже разбирали, и Мазина тогда наказали уже, а теперь надо поговорить не о случаях таких, а о том, чтобы их никогда больше не было, чтобы класс был дружный. Что и мальчики и девочки виноваты, и чтобы не торговаться здесь, кто больше виноват, а исправить это, потому что мы все пионеры и должны быть хорошими товарищами… Он, мама, прямо рассердился даже на нас…

– Ну а ребята что?

– Ребята покраснели многие, а девочкам тоже стыдно стало. А потом все начали говорить, что у нас все по пустякам выходят всякие глупые ссоры. А Митя сказал, что мы уже в четвертом классе, а нам можно поставить в пример малышей – они так дружат между собой! Потом он привел примеры всякие… А потом, мамочка, потом!.. – Лида вскочила, зажмурилась и подпрыгнула на одной ножке. – Мы все шли домой вместе. И никто никого не дразнил. И солнце было такое, прямо на всю улицу! Я пальто расстегнула. А Коля Одинцов шапку снял, у него густые волосы, и солнышко нагрело их, они даже чуть-чуть теплые стали, мы все трогали… А некоторые девочки завтра уже в драповом пальто придут. И я… Хорошо, мамочка?

– Нет, драповое еще рано. А остальное все хорошо! Все хорошо, Лидок!

Вечером папа тоже слушал о сборе, но ему рассказывала не одна Лида. Лиде помогала мама, они перебивали друг друга и так часто начинали сначала, что папа не дождался конца и ушел спать.