Валентина Осеева
Васёк Трубачёв и его товарищи

Глава 4
Товарищи

С вызовом сестры Павел Васильевич медлил, боясь причинить сыну неприятность появлением в доме чужой, незнакомой Ваську женщины.

Но один случай заставил его принять окончательное решение.

Павел Васильевич строго-настрого запрещал сыну приходить к нему в депо. Он сам изредка брал его с собой, показывал ему ремонтную мастерскую, с увлечением объяснял назначение всех инструментов, зорко следя за тем, чтобы сын не убежал на железнодорожный путь.

Когда мать была жива, Васёк после школы торопился домой. Теперь опустевший дом пугал мальчика. Часто до возвращения отца с работы он бесцельно бродил по городу один или предлагал своим друзьям Коле Одинцову и Саше Булгакову:

– Пойдемте, ребята, куда-нибудь пошатаемся…

Однажды, чтобы увлечь товарищей на прогулку, Васёк, несмотря на запрещение отца, пообещал им показать ремонтную мастерскую.

Выйдя из школы, мальчики прошли тихими улицами и выбрались на окраину. Стоял сентябрь. Осеннее солнце и ветер высушили на деревьях листья и окрасили их в желтые и коричневые цвета. В палисадниках на клумбах чахли желтые кустики осенних цветов.

– Вон, вон депо виднеется! Каменное, серое, – указывал товарищам Васёк. – Там сейчас папка работает. И знакомых там много… Еще увидит кто-нибудь. Нам напрямик нельзя. Надо через пути перебежать, с той стороны в окно посмотрим. Айда, ребята!

Скрываясь за дощатым забором, мальчики прошмыгнули в калитку и, пригнувшись к земле, побежали через рельсы. На путях стояли длинные составы товарных вагонов, гудели паровозы. По земле стелился белый пар.

– Ребята, вот стрелка… Осторожно, а то как зажмет ногу… – шепотом предупреждал Васёк.

Между вагонами в закопченных, промасленных передниках, с молотками и другими инструментами сновали рабочие; слышался лязг железа, стук сцепляемых вагонов.

– Чу-чу-чу! – подражая паровозу, пыхтел Васёк, прижав к бокам локти.

– Тра-та-та! Тра-та-та! – вторили ему Одинцов и Саша.

Обдирая на коленках чулки, они пролезали под вагонами и прятались за колесами, чтобы не попасться на глаза рабочим.

– Скажут папе – тогда несдобровать нам, – шептал Васёк.

Пробраться незамеченными к мастерским было трудно.

– Подождем, пока рабочие на ужин пойдут, – предложил Трубачёв. – Посидим в товарном вагоне.

Мальчики залезли в первый попавшийся вагон. Там валялась свежая солома, в открытую дверь широкой струей вливалось солнце.

Одинцов схватил Васька за рыжий чуб:

– Горишь, горишь!.. Саша, туши его! Туши!

Мальчики с двух сторон напали на Васька. Бросали ему на голову свои куртки, барахтались в соломе и хохотали.

Снаружи послышались громкие голоса, заскрипели под ногами мелкие камешки. Кто-то стукнул по стенке вагона молотком.

Мальчики забились в угол и притихли.

Кто-то просунул в вагон голову и громко сказал:

– Десятый!

Потом тяжелая, обитая железом дверь с грохотом задвинулась, голоса замолкли.

– Вагоны считают, – неуверенно пояснил Васёк, на ощупь пробираясь к двери.

Вагон вдруг с силой дернулся, затих. Потом стронулся с места и медленно пошел. Колеса заскрипели…

– Поехали! Трубачёв, поехали!

Ребята бросились к двери.

– Открывай, открывай! – налегая худеньким плечом на щеколду, кричал Одинцов.

Саша и Васёк, пыхтя, помогали ему. Дверь подалась. Васёк выглянул:

– Стой! Ложись! Мимо депо едем! Отец увидит… Это ничего – это на другой путь вагон перегоняют. От вокзала никуда не уйдет! – успокаивал он товарищей.

– Вот здорово!

– Покатаемся бесплатно!

Но вагон, покачиваясь, ускорял ход. В дверь было видно, как скрылось серое здание депо, остались позади железнодорожные строения.

– Ничего! Сейчас назад повернем! – храбрился Васёк.

– А вдруг не повернем? – поблескивая круглыми черными глазами, тревожился Саша.

– Трубачёв, будку проехали! Тут уж поле, один путь. Разве задний ход дадут, а?

– Не-ет…

Ребята испуганно посмотрели друг на друга.

– Вот так номер! Поехали!

– Открывай дверь шире! Прыгать будем! – скомандовал Васёк.

– Прыгать?!

Вагон шел над песчаным откосом. Мальчики, прижавшись друг к другу, смотрели вниз.

– Тут башку сломаешь… – махнул рукой Саша.

– Ничего, песок – мягко! – соображал вслух Одинцов.

Трубачёв, высунув голову, смотрел вперед. Ветер трепал его рыжий чуб.

– Сейчас поле будет. Я первый прыгну. А вы за мной. Вперед прыгайте. И, главное, от вагона подальше… – Он с беспокойством оглядел товарищей. – Сашка, слышишь… Изо всей силы прыгай, понятно?.. И ты изо всей силы… Держите книжки… Не бойтесь… Я сколько раз прыгал, – соврал Васёк, чтобы подбодрить товарищей.

Поезд шел все быстрее. Показались скошенные луга. На них, как покинутые дома, стояли стога сена. За ними пряталось заходящее солнце. Около железнодорожного полотна торчали редкие кусты с облетевшими листьями. За лугами синел лес.

Земля убегала, плыли стога, лес приближался.

Васёк еще раз оглянулся на товарищей. Сердце у него замерло.

– Три, четыре! – чуть слышно скомандовал он себе и, отступив, прыгнул.

Саша и Одинцов увидели, как он упал, потом вскочил, споткнулся и, прихрамывая, побежал догонять поезд.

– Прыгай! Прыгай! – кричал он. – Бросай книги!

«Кни-ги!» – долетело до мальчиков. Одинцов догадался, схватил свои и Сашины книги и бросил их.

Саша неловко затоптался на месте, держа за руку товарища:

– Давай вместе!

– Нельзя, хуже! – крикнул ему в ухо Одинцов.

Задыхаясь от бега, Васёк размахивал руками и что-то кричал, но голоса его не было слышно.

Одинцов отодвинулся от Саши и прыгнул. Он упал неловко и долго не поднимался. Саша побелел и закрыл глаза:

– Убился…

Когда он снова выглянул из вагона, он увидел, как оба товарища, спотыкаясь, бежали по тропинке за поездом.

Саша зажмурился и прыгнул.

Оглушенный падением, он сидел на траве и потирал ушибленный локоть.

Подбежавший Васёк обнял его за плечи:

– Ты что?

– Сижу! – радостно ответил Саша.

Через минуту три товарища шли вдоль железнодорожного полотна. Глядя на Колю и Сашу темными от волнения глазами, Васёк повторял:

– Обошлось, обошлось, ребята!

Книги нашли в кустах целыми и невредимыми.

– Они тоже прыгали! – сострил Одинцов, похлопав по своей сумке.

Вечернее небо быстро темнело. Где-то далеко слышались гудки паровозов. Свежий ветер трепал курточки мальчиков.

– Если пустить паровоз на полную мощность… – говорил Саша.

– Подожди… смотря какой паровоз!

Васёк поднял голову и прислушался:

– Самолет! Ребята! Самолет!

Из-за леса, почти касаясь верхушек деревьев, вылетел самолет.

– Ура, летчик! Ура!

Ребята прыгали, подбрасывали вверх книги и толкали друг дружку.

– Летчик! Возьмите раненого! – кричал Одинцов. – Сашку Булгакова!

– Нет, Одинцова, Одинцова! У него нос разбился!

– Трубачёва возьмите! Дядя летчик! Вот он! Вот! Хромает!

Самолет скрылся в облаках.

Скоро совсем стемнело. Стал накрапывать дождик. Серое здание депо все еще не показывалось.

– Эх, не туда заехали! – с досадой сказал Васёк. – Завезли нас к черту на кулички!

– А ты куда билет брал? – натягивая на голову куртку, осведомился Одинцов.

– Он думал, его прямо с доставкой на дом! – рассмеялся Саша.

Наконец показались первые строения.

Прощаясь на Вокзальной улице, мальчики советовались.

– Может, нам к твоему отцу всем вместе идти? – спрашивали Васька товарищи.

– Нет! Чего там! Влетит, так за дело.

Павел Васильевич уже давно был дома. Выслушав рассказ сына, он молча вынул из портфеля конверт и сел писать письмо сестре.

Глава 5
Иван Васильевич Грозный

Иван Васильевич прихлебнул с блюдечка чай и выглянул в окно.

– Так и есть, – сказал он, нахлобучивая на голову меховую шапку и снимая с гвоздя ключ. – Хоть бы одни каникулы отдохнуть дали! И все этот Митя всех мутит! – ворчал он, открывая тяжелую школьную дверь.

У крыльца действительно стоял Митя в синем лыжном костюме, за ним – Саша Булгаков и Коля Одинцов. Все трое тащили на плечах лыжи.

– Опять ноги разрабатывать! Вчера на коньках, сегодня на лыжах, – пропуская их, ворчал сторож.

– У нас в плане лыжная экскурсия сегодня, – стряхивая с шапки снег, сказал Митя. – Не все, понимаете, освоили это дело! За каникулы надо подтянуться, – объяснял он, подбирая парные лыжи. – Да вы идите, отдыхайте, Иван Васильевич. Мы только соберемся – и айда!

– «Отдыхайте»! – усмехнулся Иван Васильевич. – С вами отдохнешь, пожалуй…

На крыльце затопали, и в дверь вбежали школьники.

– Здравствуйте, Иван Васильевич! – с опаской поглядывая на сторожа, здоровались они: Иван Васильевич недаром получил от ребят прозвище Грозный.

Опираясь на толстую суковатую палку, во всякую погоду стоял он на крыльце, встречая и провожая школьников. На прозвище Грозный старик нисколько не обижался.

– Я для вашего брата и есть грозный, потому что безобразия в школе допускать не могу, – сурово говорил он.

Увидев перелезавшего через забор школьника, старик звонко стучал об асфальт палкой:

– Куда лезешь? Где тебе ходить приказано?

– Дорогу потерял! – кричал озорник.

– У меня живо найдешь! Носом калитку откроешь!

Школьник с хохотом скатывался с забора и осторожно проходил мимо сторожа:

– Здравствуйте, Иван Васильевич!

– То-то «здравствуйте»! Дурная твоя голова вихрастая! На плечах ходуном ходит, всякое соображение растеряла! – ворчал Грозный, закрывая за мальчиком дверь.

И вдруг лицо его расплывалось в улыбке, около губ собирались добрые морщинки, и он, похлопывая по плечу какого-нибудь отличника, говорил:

– Инженер! Одно удовольствие от твоего житья-бытья получается. Матери поклон от Ивана Васильевича передай!

Или, грозно сдвинув брови и выпятив грудь, приглашал группу школьников:

– Проходите! Проходите!

Школьники замедляли шаг.

– Артисты! Одно слово – артисты! На собраниях про вас высказываются. Вам в школу, как в театр, на своей машине выезжать надо, а вы пешочком, а?

– Да ладно… уже ругали нас, – подходя ближе, нерешительно мямлил кто-нибудь из ребят.

– Сам! Самолично присутствовал! – ударяя себя в грудь, торжествующе говорил Грозный. – Все собрание тебя обсуждало. А кто ты есть, ежели на тебя посмотреть? – Грозный прищуривался и, оглядев с ног до головы ученика, презрительно говорил: – Сучок! Голый сучок, ничего не значащий! А тобой люди занимаются, выдолбить человека из тебя хотят.

– Да чего вы еще! – пробираясь к двери, бормотали оробевшие школьники. – Не будем мы больше, обещали ведь…

– И не будешь! Ни в каком разе не будешь! Мне и обещаниев твоих не нужно. Я сам к тебе подход подберу.

– Вот леший! И зачем только его на собрания пускают! Ведь он потом прохода не дает, – возмущались злополучные ребята. – На всех собраниях сидит! Отвернет ладонью ухо и слушает, – смеялись они.

Но сегодня Грозный ворчал для виду. У него было то особое, праздничное настроение, которое не хочется омрачать ни себе, ни другим. Открыв Мите пионерскую комнату, он вышел на крыльцо.

На дворе лежали горы снега. С улицы шли и бежали школьники. Лыжные костюмы ярко выделялись на белизне снега, поднятые лыжи торчали вверх, как молодые сосенки. Грозный улыбался, ласково кивал головой, то и дело приподымая свою мохнатую шапку.

– С праздником, Иван Васильевич!

– И вас также!

Крепкий морозец стягивал шнурочком брови, красил щеки ребят и белил ресницы.

– Стой, стой! Где же это ты мелом испачкался? И щеки клюквой вымазал, – шутил Грозный с каким-нибудь мальчуганом.

Васёк Трубачёв торопился – во дворе уже никого не было.

– Иван Васильевич, прошли наши ребята?

– Прошли, прошли! А ты что же эдаким мотоциклетом пролетаешь? И «здравствуйте» тебе сказать некогда.

Васёк поспешно сорвал с головы вязаную шапку:

– Здравствуйте!

– Ишь ты, Мухомор! – любовно сказал сторож.

Васёк был одним из его любимцев. Еще в первом классе Грозный прозвал его Мухомором за темно-рыжий оттенок волос и веснушки на носу.

– Прошли, прошли твои товарищи!

Васёк, прыгая через три ступеньки и волоча за собой лыжи, помчался на второй этаж.

В пионерской комнате толпились ребята. Митя, поминутно откидывая со лба непослушную прядь льняных волос, оживленно объяснял:

– Все зависит от правильности хода…

– Трубачёв! – крикнул Саша Булгаков. – Сюда! Сейчас строиться будем. Мое звено в полном порядке.

– У меня Малютина нет, – сказал Коля Одинцов.

– А Зорина где? – спросил Васёк.

Лида Зорина, запыхавшись, вбежала в комнату. Она была в красном пушистом костюме, черные косички выбивались из-под шапки.

– Я здесь! Девочки все пришли!

– Звеньевая, а опаздываешь! – строго сказал Васёк.

– Я не опаздываю, я за Нюрой Синицыной заходила, – оправдывалась Лида.

Школьники выстроились в две шеренги перед крыльцом. На перекличке не оказалось Севы Малютина.

– Ему нельзя, – сказал Саша – староста класса. – Он больной.

– Больной-притворнóй, – пошутил кто-то из ребят.

– У Малютина порок сердца, – строго сказал Митя. – Смеяться тут нечему… Ну, пошли! – крикнул он, взмахнув лыжной палкой. – За мной!

* * *

Грозный стоит на крыльце, прикрыв ладонью глаза. За воротами, на снежной улице, один за другим исчезают синие, зеленые фигурки лыжников, красным флажком мелькает между ними Лида Зорина…

Скрип лыж, голоса и смех затихают…

– Ну вот, значит… – говорит Грозный, направляясь к своей каморке.

Но несколько пар крепких кулачков барабанят в дверь:

– Откройте! Откройте!

– А, первачки! Промерзли? Ну, грейтесь, грейтесь! – ласково говорит сторож.

Закутанные в теплые платки, толстые и смешные, неуклюжие, как медвежата, размахивая лопатками, вваливаются первачки. За ними, смеясь, поднимается их учительница.

– Мы, Иван Васильевич, только погреться. А вы идите, отдыхайте, – говорит она. – Мы во дворе будем.

Клубится снежная пыль. Красные от натуги малыши носят лопатками снег, лезут в сугробы.

Позвякивая ключами, сторож проходит в пионерскую комнату.

На стене возле праздничной стенгазеты висят плакаты и объявления.

Грозный надевает на нос очки:

– Где тут у них планы? На каникулы… Ага… Первые классы… так… Четвертые – экскурсия… так… Шестые – кружок фото… так… Восьмые – международный доклад… так… Шахматисты… – Он машет рукой и прячет очки. – Свято место пусто не бывает!

Глава 6
На пруду

К вечеру мороз утих. Небо было чистое, с редкими звездами. Васёк Трубачёв, Саша Булгаков и Коля Одинцов возвращались с лыжной прогулки втроем.

Они нарочно отстали от ребят, чтобы зайти на пруд.

– Пойдем? – предложил товарищам Васёк. – Не хочется домой еще.

– Пойдем! На пруду, наверно, красиво сейчас. Я тоже не хочу домой, – согласился Одинцов. – Саша, пойдешь?

– Куда вы – туда и я!

Мальчики прошли парк и начали спускаться к пруду. Пушистые берега с занесенными снегом деревьями возвышались, как непроходимые горы.

Старые ели, глубоко зарывшись в сугробы, распластали на снегу свои густые, мохнатые ветви. Метель намела на пруду высокие снежные холмы.

Вокруг было так тихо и пустынно, что мальчики говорили шепотом.

– Не пройдем, пожалуй, провалимся, – пробуя наст, сказал Саша.

– Идите по моему следу. Айда… лесенкой… – Васёк поднялся на горку и, пригнувшись, съехал вниз. Потом снял лыжи и бросился в сугроб. – Сюда! Одинцов! Саша! Мягко, как в кресле!

Мальчики уселись рядом. Все трое, запрокинув головы, смотрели в темное, глубокое небо.

– Смотрите, смотрите! Луна!

Из-за парка показалась огромная желтая луна.

– Ни на чем держится! – удивленно сказал Саша. – Вот-вот упадет.

– Вот если б упала!

– Хорошо бы! Мы бы ее сейчас в школу притащили, прямо в пионерскую комнату.

Саша обвел глазами белые застывшие холмы.

– А что, ребята, тут, наверно, зимой ни одна человеческая нога не ступала, – таинственным шепотом сказал он.

Васёк посмотрел на чистый, ровный снег:

– Следов нет.

– Тут один Дед Мороз живет… – пошутил Одинцов и осекся.

В лесу раздался треск сучьев. Тихий шум, похожий на завывание ветра, пронесся по берегам. И в тот же миг неподалеку от мальчиков что-то белое вдруг отделилось от сугроба и медленно съехало вниз.

– Трубачёв! – прошептал Саша.

– Видали? – испуганно спросил Одинцов.

– Это снежный обвал, – равнодушно сказал Васёк, на всякий случай подвигая к себе лыжные палки.

Саша засмеялся.

– А меня мороз по коже пробрал, – откровенно сознался он.

– И меня… Идем лучше отсюда, – сказал Одинцов. – Не люблю я, когда снег… ползет.

– Ну, бояться еще! Мы, в случае чего, прямо голову оторвем! – Васёк лихо сдвинул на затылок шапку.

– А кому отрывать? – усмехнулся Одинцов.

– Кто нападет! – сказал Васёк, приглядываясь к белому холмику, который как-то странно покачивался в неровном свете луны. – Да никто не нападет. Я думаю, это показалось, – прибавил он.

Одинцов зажмурился:

– Ну да, бывает… привидится что-нибудь от снега.

– А вот на севере… – пугливо оглядываясь, добавил Саша. – Мне рассказывали…

Сзади снова раздался треск сучьев и тонкий протяжный вой. Мальчики переглянулись. Васёк молча показал на белый холмик. Медленно покачиваясь на гладкой поверхности пруда, холмик полз к берегу.

– Стойте здесь… я проверю, – вдруг решился Васёк.

Саша схватил его за руку:

– Я с тобой.

– Вместе пойдем, – прошептал Одинцов.

– На лыжи! Становись! – громко скомандовал Васёк.

Ребята вскочили. Тихий вой, разрастаясь в грозное рычанье, пронесся над прудом. В ответ ему из сугробов вырвались звуки, похожие не то на кошачье мяуканье, не то на собачий лай.

– Волки! – с ужасом прошептал Саша.

– Держите палки наготове, – стиснув зубы, сказал Васёк. – Мы их сейчас…

– Нет! – испуганно остановил его Одинцов. – Куда ты? Надо домой!

– Домой, домой, – заторопился Саша. – Слышишь?

Вой разрастался. Теперь уже казалось, что со всех сторон подкрадываются к мальчикам какие-то непонятные и страшные звери.

– Ничего, как-нибудь дорогу пробьем, – задыхаясь от волнения, сказал Васёк. – За мной, ребята!

Зорко вглядываясь в каждый бугорок, мальчики благополучно миновали сугробы и вышли в парк.

– Стойте! – Васёк поднял руку.

На пруду снова было таинственно и тихо.

– Тьфу! Что за чертовщина такая! Ребята, сознайтесь: кто испугался?

– Я, – улыбнулся Саша, зябко поводя плечами.

– И я, – сказал Одинцов.

– Ну и я, – сознался Васёк, – потому что не волк, не человек…

– А может, просто кошки? – предположил Одинцов.

Все трое засмеялись.

А на пруду, когда затихли голоса, под ветвями ели тихо сдвинулась туго накрахмаленная морозом простыня, блеснул огонек, освещая глубину темной землянки, и высунулась голова Мазина. Белый холмик быстро-быстро пополз к старой ели.

– Ушли? – шепотом спросил Мазин.

– Ушли, – ответил Петя Русаков, сбрасывая с себя белый халат.

Глава 7
Новости

Встряхивая золотистым чубом, Васёк, разгоряченный впечатлениями дня, рассказывал отцу:

– Мы с Митей в лес ездили, далеко-далеко… А потом еще с ребятами на пруд ходили.

– То-то я тебя еле дождался. Хотел разыскивать.

– А на пруду, папа, такая луна, громадная, и свет от нее… Нам даже показалось, что снег движется. Да еще как завоет кто-то, – засмеялся Васёк, – мы даже испугались немножко.

– Вот и хорошо, что испугались. Не будете лазить, где не надо, – хмуро сказал Павел Васильевич. Он был чем-то озабочен.

– Да ты что, папа, чудной какой-то сегодня? – удивился Васёк.

– Чудной не чудной, а… – Павел Васильевич замялся, постучал пальцами по столу и строго сказал: – К нам тетя Дуня едет.

– Едет? – переспросил Васёк, не зная, радоваться ему или печалиться. Тетю Дуню – сестру отца – он никогда не видел. Она жила под Москвой на какой-то маленькой станции.

Павел Васильевич ожидал, что сын будет протестовать против приезда тетки, и приготовился к серьезному отпору, но Васёк только спросил:

– А веселая она?

– Да как тебе сказать… особенного веселья я что-то у нее не замечал. Женщина старая, одинокая, хозяйка. А мы с тобой, можно сказать, холостяки. Где зашить, где пришить требуется, а то и сготовить чего.

– Каша у тебя пригорелая получается, – задумчиво сказал Васёк.

– Вот-вот, – обрадовался отец, – самое теткино дело – кашу варить.

– Не хочу я тетки. Нам и вдвоем хорошо, – вдруг решительно заявил Васёк.

– Хорошо-то хорошо, а с хозяйством мне все равно не сладить… Да, еще вот какая новость у меня, сынок…

Павел Васильевич почувствовал себя совершенно несчастным: ему предстояло еще раз огорчить Васька.

– Я, Рыжик, недельки на три в Харьков уеду. В тамошнее депо командируют меня. – Он тяжело вздохнул. – Значит, тут без тетки никак не обойтись, сынок.

Васёк молчал. Ему было уже не до тетки.

– А когда ты уедешь? – тихо спросил он.

– Когда уеду? Ну, это еще не так скоро. Ты об этом не думай сейчас.

Васёк тряхнул головой.

– Не скоро? Ну и ладно! А тетка пускай живет. Мне до нее никакого дела нет, – решил он.

Утром к Ваську забежал Одинцов. Павел Васильевич ушел на работу, Васёк завтракал, густо намазывая маслом белый хлеб.

– Новость! – закричал с порога Одинцов. – У нас новый учитель будет после каникул. Мария Михайловна совсем ушла.

Мария Михайловна, прежняя учительница, давно уже не посещала класс, и четвертый «Б» около двух месяцев находился на попечении учителей других классов.

– Собственный учитель? – обрадовался Васёк. – А Мария Михайловна что же?

Одинцов махнул рукой:

– Да она с нами состарилась совсем… Не с нами, а вообще… Ей шестьдесят лет скоро будет, а потом, после болезни еще…

– Жалко ее, – сказал Васёк, – привыкли мы к ней.

– Жалко, конечно, – согласился Одинцов, – а все-таки учителю я рад. Бежим к Булгакову, расскажем ему!

– Да погоди. Я еще не позавтракал. Вот ешь лучше. – Васёк подвинул товарищу хлеб и масло.

Оба с аппетитом принялись за еду.

– Все новости да новости, – сказал Васёк. – А откуда ты узнал про учителя? – Мне Грозный сказал. Я у него для Саши лыжи брал. Приношу сегодня, а он говорит: «После каникул держись, брат! Отменного учителя вам директор нашел».

– Так и сказал – «отменного»?

– Так и сказал. Уж он не соврет. Говорит, будто учитель на выставке был вчера. Все вещи смотрел. Хорошо, что Мазин свой пугач унес!

– Унес? – с живостью спросил Васёк и досадливо сдвинул брови. – Так и не сказал, что за буквы… Ну, пошли к Саше.

На улице было людно. В сквере играли дети, на скамейках отдыхали взрослые. С деревьев, покрытых белым инеем, осыпáлась снежная пыль.

Саша Булгаков жил недалеко. Пройдя широкий двор, мальчики постучали в низенькую дверь первого этажа длинного серого флигеля.

Им открыла женщина с приветливым лицом:

– Сашенька, к тебе!

В светлой кухоньке было много ребят. Они, видимо, гуляли и только что пришли со двора. Саша и его сестренка Нюта раздевали их. Маленькая девочка в одних чулках бегала из комнаты в кухню с мокрым ботинком в руках. Толстый малыш, с такими же, как у Саши, круглыми черными глазами, хныкал, упираясь головой в Сашин живот, – он потерял варежку.

– Куда ты ее дел? – сердился на него Саша. – Найди сейчас же!

Увидев товарищей, он кивнул им головой:

– Раздевайтесь, ребята!

Коля Одинцов пробрался к Сашиной кровати и осторожно присел на краешек, с интересом наблюдая, как Саша справляется с детворой.

– Васёк, – крикнул он, – иди сюда! Смотри, сколько детей у них. – Он притянул к себе товарища и зашептал ему в ухо: – У них чуть ли не двенадцать детей.

– Семь, – спокойно поправил его Саша, поднимаясь с колен и отряхивая пыль. – Вон седьмой. На кровати сидит.

Одинцов подпрыгнул и с испугом оглянулся: сзади него, обложенное со всех сторон подушками, копошилось маленькое существо с тремя светлыми волосками на макушке.

– Витюшка, грудной, – пояснил Саша.

– Да они, наверно, орут целый день! – засмеялся Васёк.

– Бывает. – Саша поймал за штанишки толстого черноглазого малыша и крикнул: – Нютка, пришей ему пуговицу! Мне некогда.

Он отвернул борт курточки – там торчала иголка с туго накрученной ниткой.

– Я пришью, – сказала мать. – Иди. Товарищи небось заждались тебя. С малышами никогда дела не переделаешь, – улыбнулась она.

– Ну, зашей. – Саша быстро закрутил свою нитку обратно.

– Что это ты иголку с собой носишь? – спросил Васёк.

– Ношу. Все время пригождается, – деловито ответил Саша.

Васёк пожал плечами.

– Брось! Девчачье это дело, – презрительно сказал он.

Саша не расслышал.

– Пойдем в комнату, – сказал он товарищам.

В соседней комнате было тихо и просторно. Как только Саша закрыл за собой дверь, Одинцов сообщил:

– У нас новость!.. Трубачёв, расскажи.

Васёк с жаром начал рассказывать:

– После каникул у нас будет новый учитель. Отменный учитель! Сам Грозный сказал.

– Да что ты! – обрадовался Саша. – Вот хорошо! А то мы…

За дверью вдруг что-то с грохотом упало, и началась невероятная возня. Саша тревожно прислушался:

– Кажется, мать ушла. – Он бросился к двери: – Я сейчас!

Через секунду он вернулся.

– Ничего. Это они в колхоз играют. Перевернули стулья и везут сдавать зерно, – с улыбкой пояснил он, закрывая за собой дверь. – Ну, Трубачёв, рассказывай про учителя.

– Да ну тебя! – с досадой сказал Васёк. – Что тебе рассказывать, если ты все время бегаешь!

– Да нет, это я так… думал – мама ушла. Ну, рассказывай, – умоляюще сказал Саша.

– Ну ладно! Так вот, этот учитель только для нашего класса, понимаешь? Это во-первых. А во-вторых…

Саша вдруг рванулся и снова исчез за дверью. На этот раз из соседней комнаты послышался отчаянный визг и плач.

Васёк и Одинцов, толкая друг друга, выскочили вслед за Сашей. Оказалось, что толстый карапуз Валерка просунул голову между прутьями кровати и никак не мог вытащить ее обратно.

– Стой! Стой! – кричал ему Саша. – Поверни голову набок…

С помощью Коли и Васька он наконец вытащил братишку. Но товарищи уже собрались уходить.

– Куда же вы? Расскажите хоть про учителя.

– В школе расскажем! – крикнул Одинцов.

Васёк только махнул рукой…

Вечером, забравшись к отцу на кровать, он с удовольствием делился с ним своей новостью:

– После каникул у нас будет новый учитель. Мария Михайловна совсем ушла. Ей восемьдесят лет уже.

– Восемьдесят лет! – удивился отец. – Ого-го! Совсем, верно, старушка с вами замучилась! Ты у меня один, и то я с тобой голову себе скрутил.

– Ну тебя! – недовольно сказал Васёк, приподымаясь на локте и заглядывая в лицо отцу. – Я небось председатель совета отряда… а ты говоришь!

– Вот-вот, мне и нужно, чтобы мой сын первый сорт был!

– «Первый сорт»… – протянул Васёк. – Я еще не выучился, – он навертел на палец отцовский ус, – а ты нападаешь!

– Я не нападаю, – засмеялся Павел Васильевич. – Не трожь усы, всю красоту испортишь… Да спи уже, а то завтра тебя пушками не поднимешь. – Он обхватил сына за шею. – Спи.

Васёк, лежа с открытыми глазами, думал о Саше, об Одинцове и о Севе Малютине.

– Хорошая, папа, картина у Малютина, но сам Севка какой-то тщедушный, – с сожалением сказал он.

Отец не ответил.

– Слышишь, папа?

– Слышу.

– А что ты слышишь?

– Тще-душ-ный, – промычал, всхрапывая, Павел Васильевич.