Олли Серж
Швец. Второй шанс для бандита
Глава 5
Подружка для Бо
Швец
Стараюсь не смотреть на них, но взгляд возвращается, как приклеенный. Я даже не могу адекватно ответить, в ком больше дело – в Варваре или в дочери.
Дочери… Просто охренеть! Мысль, что эта девчушка наполовину я, не укладывается в голове. Зато очень легко и быстро в груди появляется болезненно-приятное ощущение облегчения. Я больше не один. Даже если завтра сдохну, эта мелкая будет расти. С ней все будет хорошо. Теперь – точно.
Марья сидит, преданно вжавшись в бок матери, и периодически бросает на меня настороженные взгляды. Как у тебя сил то хватило отдать ребёнка чужим людям? Ммм, маленькая? Посмотри, как она к тебе льнет…
Неосознанно, я называю Варвару в своих мыслях, как раньше. Она всегда была для меня «маленькой». Я даже первое время обламывался переходить с ней в форматы серьезнее ресторанных встреч и поцелуев. От них сдержаться не мог.
Да, черт, вообще эти отношения тогда не нужно было начинать! Но как было остановится, когда девочка такая манкая? Я сразу понял, как только ее увидел, что под скромными свитером и джинсами меня ждёт пир из женских прелестей и чистых эмоций. Так и вышло.
Кстати, справедливости ради, надо сказать, что наш первый секс эта скромница спровоцировала сама. Просто пришла ко мне в кабинет, сняла платье и попросила ее взять. Правда, она тогда ещё попросила больше не трогать других женщин. Почувствовала? Был за мной этот грешок… Но после нашей ночи я честно всех устранил. В том числе ради чистоты. Потому что любил с Варей побаловаться без резинок. Не до конца, а так, ради ощущений. Только начать… Добаловался.
Признавать это сложно, но сейчас Варвара стала ещё красивее. Взрослее, да… Нервной, уставшей, но… мать твою! Мне так даже больше нравится. По крайней мере, хоть немного сравнялся возраст. Шестнадцать лет – это все-таки большая разница. Сколько ей сейчас? Двадцать четыре? Маленькая…
– Мы хотя бы можем заехать домой и собрать вещи? – нервно интересуется она.
Отрицательно качаю головой.
– Нет. Список напишешь. Ключи дашь, все привезут, – отвечаю невозмутимо.
– Но там вещи! – всплескивает Варвара руками. – Личные, женские, понимаешь? Особенно, если мы на долго…
– Нет, – отвечаю, глядя ей в глаза. Подавляю. Но она не отводит взгляда. Раньше три секунды было пределом. Стала смелой?
– Игрушки, вещи Маши… – поджимает дрожащие губы. – Это половину квартиры надо вывезти.
– Квартира ПОКА тебе не понадобится, – отвечаю, выделяя интонацией слово. – Все, что будет нужно, я куплю или привезу.
– Нам ничего от тебя не надо! – фыркает.
Выдыхаю, чтобы сейчас не сорваться. Потому что на самом деле настоящей жести совершенно не хочу. Устал я от неё. И в целом, наверное, если увижу, что Варвара хорошо справляется с обязанностями матери, то устранять ее не буду. Но пока пусть боится. Во избежание истерик и потери контроля поведения.
Марья смотрит на меня большими круглыми глазищами и прячет нос в каком-то зайце странного цвета, сшитом из лоскутков. Жуткий уродец. Шуршит. Вместо глаз нитки-стежки крест на крест. Я в своём детстве если бы увидел такого в кровати, в штаны бы наложил. Неужели нельзя было купить дочери нормальную игрушку?!
Злость накатывает на меня новым приливом. У моей дочери должны быть самые лучшие игрушки!
– Ты где-то работаешь? – Спрашиваю Варю хмуро.
– Кассиром в супермаркете, – вздёргивает она подбородок.
Этот ответ меня откровенно удивляет.
– А что, – усмехаясь, развожу руками, – другой должности для человека со средним медицинским образованием не нашлось?
– А как показала практика, – с вызовом отзывается Варвара, – едят и пьют люди больше, чем пользуются услугами медсестры. Потому и зарплаты там почти в два раза выше.
Сами того не замечая, мы с ней переходим на повышенные тона.
– Я домой хочу, – вдруг всхлипывает Марья и начинает дергать мать за рукав. – Мамочка, поехали домой. Бо тоже хочет домой…
– Машунь, я же тебе говорила, что дома у нас водичка потекла… – мягко начинает ворковать ей в ответ Варя.
– Ты всегда так говоришь! – девчушка с досадой бьёт игрушкой по коленкам. – То холодно, то водички нет..
Чего? От детских откровений становится нечем дышать. Это сколько она реально в интернате времени проводит?! И что значит «водички нет»?
– Малыш, ну что поделать, – продолжает Варя, понижая голос. – Дядя Саша разрешил нам зато у него дома пожить. Он у него очень большой и красивый. Ты же хотела приключение…
– И тёплый, – говорю, не скрывая едкости в голосе. – И водичка есть.
Варя кидает на меня взгляд полный ненависти. Нет, ну нормально? Сама ребёнку такие условия создала, а виноват я? Конечно, Марья домой хочет! Я в свою хрущевку к бабке после школы так бежал, что пятки сверкали. Но моей бабке тогда уже семьдесят было. И время такое, что…
– А хочешь, мы твоему, – запинаюсь, вспоминая имя ушастого уродца, – твоему Бо подружку купим?
Чуть наклоняюсь к Маше.
– Мм?
– Нет… – отвечает она тихо и отрицательно качает головой.
– Да, мы же с тобой уже у дедушки Мороза подружку для Бо попросили да, – нарочито бодрым голосом подхватывает Варвара.
– Я подарок хочу, – неожиданно выдаёт Марья. – Тот, с киндером… Он упал, – морщит нос и вытирает его ладошкой. – У вас ещё в мешке остались?
– Маша, – одергивает строго ее Варя. – Я потом куплю тебе киндер.
Опускаю пассажирскую перегородку, зажимая кнопку на панели.
– Семён, – говорю своему водителю, – маршрут изменился. Едем не домой, а в торговый центр. И ещё Тараса набери. Скажи, чтобы сам там перед «Газ-инвестом» сегодня отдувался. У меня форс-мажор…
Глава 6
Принцессы и Единорог
Швец
Новогодняя иллюминация торгового центра бьет по глазам. Ёлки, распродажи, акции, разноцветные шары, гирлянды и рождественские мелодии, пробивающиеся сквозь гул толпы. Раздражающее действо.
– Там мишка белый! На барабане играет! – восклицает Марья и дёргает Варвару за рукав, – пойдем, пойдём посмотрим!
– Беги, я догоню, – отпускает она ее и резко разворачивается ко мне лицом. – Не нужно ее покупать. Ясно? – глаза вспыхивают гневом, ноздри подрагивают.
– Ты ничего не попутала? – Спрашиваю ее низким шёпотом. – Я сам решу что и когда купить своей дочери.
– Ты думаешь, я не знаю, что ты можешь завалить ее игрушками с головой, Швецов? – пылит она. – Я испытала это на себе. Думала, что ты так чувства выражаешь… – начинает дрожать ее голос. – а ты! – Сделав вдох, Варвара осекается. – А ты просто откупаешься. Ах, какой замечательный!
– Рот закрыла сейчас, – рявкаю и притягиваю ее к себе вплотную, рванув за предплечье. – Что-то ты ни разу не отказалась. М? От подарков. И от денег…
– Если бы я могла, я бы все вернула, – отвечает она мне тоном оскорбленной королевы.
– Вот и возвращай, – шиплю с угрозой. – Занимайся дочерью, пока разрешаю.
Вижу боковым зрением, как правая ладонь Вари приходит в движение и резко дергается вверх. Перехватываю ее возле своей щеки.
– Не вздумай, – отрицательно качаю головой.
– А то что? – оскаливается. – Дочери лишишь?
– Пожалеешь… – качаю головой.
– Пусти, – всхлипывает Варвара и дергает рукой. – Больно…
– Там мишек дарят, – подбегает к нам Марья с горящими, счастливыми глазами, – во! Размахивает рекламным проспектом. – Мне бумажку дали. Мам… – переключается на Варвару. – Мы же пойдём за мишкой… Ну пожалуйста…
– Ненавижу тебя, – одними губами говорит мне Варя. Выдёргивает руку и поворачивается к дочери. – Ну-ка покажи, что там за бумажка…
Рассматривает акцию детского магазина, где при покупке тюбинга или снегоката действительно дарят в подарок плюшевую игрушку.
– Машунь… – начинает виновато.
Выхватываю у неё из рук проспект.
– Конечно пойдём, – подмигиваю ребёнку, – только если покажешь, где магазин.
Смутившись, Марья снова вжимается в бок матери. Я вижу, как сильно ей хочется пойти за мишкой, но без слова Вари она не решается.
– Там же киндер купим, – подпитываю я детскую фантазию.
– Мамочка, можно? – заглядывает Варваре она в глаза. – А то мишек разберут… – начинает дрожать слезами голосок.
– Ну хорошо, – я сдаётся Варя.
Панорамный лифт отвозит нас на самый верхний этаж торгового центра. И, в принципе, становится сразу понятно, куда так сильно спешит весь народ. Продуктовый, салоны техники и детские магазины. Делаю у себя в голове пометку, что если все сложится, и я задержусь в этом городе, то вполне можно будет вложиться в подобный бизнес.
– Сделайте нам в лучшем виде, – подаю я рекламный проспект продавцу-консультанту.
– Для девочки? – уточняет она.
– Конечно, – киваю.
Варя жжет меня осуждающим взглядом и, как только дочь убегает вглубь магазина, снова срывается.
– Зачем ей снегокат? Где она будет на нем кататься? Где я его буду хранить?
– Марья в квартиру не вернётся, – отвечаю жестко. – Перевари уже эту мысль и прекрати истерику. А рядом с моим домом есть прекрасный лес. Там можно и лыжи, и снегокат попробовать. Ты бы, кстати, делом занялась, пошла бы купила дочери вещи которые нужны на первое время, – рывком подкатываю тележку и всовываю ей в руки.
Варвара резко уходит с ней к стеллажам с одеждой, а я на всякий случай подхожу к дочери. Просто потому что не верю, что ее мать не предпримет попытку сбежать.
Марья крутится между вешалок с цветными пуховиками. Один серебристый с единорогами явно нравится ей больше всех.
Тяжело вздыхает и, заметив меня, резко отдергивает от пуховика руки, пряча их за спину.
– Нравится? – интересуюсь.
Кивает.
– Мама мне купит на следующий год, – говорит с гордостью.
– Давай сейчас купим, – предлагаю ей снимая пуховик со стойки.
– А сейчас дорого, – опускает глаза Марья. – Скидочки нет.
– Это не страшно, – говорю ей с улыбкой. – Ну так что? Берём? Давай померим.
– А киндер тогда не купим? – тихо спрашивает она.
– Почему? – искренне удивляюсь, не понимая, как в ее голове связаны эти два факта. – Купим. И киндер, и мишку заберём.
– Тогда хорошо, – вспыхивают ее глаза.
– Ну пойдём на кассу? – подаю я ей руку.
С острожной заминкой, но Марья все-таки удостаивает меня чести своей ладошки.
Почувствовав ее, цепенею. И боюсь сжать. Сердце начинает лупить в груди.
Продавщицы смотрят на нашу пару с нескрываемым интересом и умилением. Молоденькие кассирши пытаются открыто флиртовать со мной через Марью, отвешивая ей комплименты. Вручают медведя, пробивают снегокат. Интересуются, где же мы обычно гуляем. Осекаются, увидев подошедшую к нам Варю.
– Что это? – она шокировано смотрит на пуховик и сладости.
У самой в корзине все очень скромно. Пачка трусов, колготки, пижама, две футболки и простое платье.
– Потом поговорим, – отвечаю ей, предупреждающе понижая интонацию.
Марья, уловив настроение матери, настороженно затихает и перестаёт мне улыбаться, забирая ладошку.
Хочется за это рявкнуть на Варвару, но я знаю способ, как поставить ее на место иначе.
Забираем пакеты и выходим из детского магазина.
– Теперь ты, – говорю Варе тоном, не подразумевающим споров и киваю головой на магазин нижнего белья. – Вперёд.
– Нет, – цедит сквозь зубы она. Больше эмоций просто не позволяет присутствие Марьи. – Я обойдусь. Привезу из дом. Но при тебе не стану…
– Не зли меня, – качаю головой.
– Ненавижу тебя, – снова читаю по ее губам.
– Ты повторяешься, – усмехаюсь в ответ.
Подхватив дочь за руку и оставив меня с пакетами и снегокатом, Варвара уходит в магазин белья.
Набираю водителя и прошу подняться за пакетами. Не хочу оставлять девочек одних, да и шоу предстоит слишком заманчивое.
Глава 7
Эмоциональные якоря
Варя
Стыд жжет щеки. Пытаюсь трясущимися пальцами отыскать среди вешалок с комплектами белья свой размер.
Если бы я только тогда знала, если бы имела хоть какой-то опыт с мужчинами… никогда и ни копейки у него бы не взяла! И спасать бы его не стала. Да, пусть бы так и лежал в той чертовой бане! С пробитой головой, в крови и крабовым салатом вместо мозгов. Я тогда ещё удивлялась, это что же так можно было не поделить и сколько выпить, чтобы начать друг другу о головы салатники стеклянные разбивать?! А сейчас бы сама с огромным удовольствием добавила. Ух! Как размахнулась бы и по черепушке, да чтобы наверняка.
Наглый, зарвавшийся хам! Извращенец! Мужлан! Неужели мне когда-то нравилась его сила? О, да у меня просто коленки от нее дрожали! Казалось, что я ощущаю его присутствие каждым волоском на теле, каждой мурашечкой!
– А как мне мишку назвать? – толкает меня в бок Марья.
– Миша, – машинально предлагаю я ей самый очевидный вариант.
– Нееееть, – тянет, разглядывая его. – Он не Миша. Он – Саша.
– Почему? – дёргаюсь я от этого имени и прикусываю язык, чтобы резко не высказаться по поводу отвратительности этого имени.
– Потому что он на дядю Сашу похож, – заключает дочь. – Большой и тёплый… – сбегает к небольшому диванчику, где уже сидит Бо, и забирается на него с ногами.
Я чувствую, как к глазам подкатывают непрошеные слёзы обиды. Вот как это у детей работает? Почему? Знает его чуть больше часа, а уже ходит за руку и игрушки именем называет. А что будет, когда увидит дом? О, я уверена, что он огромен и прекрасен. Швецов никогда не отказывал себе в роскоши. Он даже в квартире, где жил, умудрился установить настоящий камин и организовать спортзал.
Конечно, можно сейчас подойти к дочери и по большому секрету рассказать, что на самом деле дядя Саша – это Бармалей. Что очень плохой и хочет нас разлучить. Забрать ее в Африку. Что с ним ни в коем случае нельзя дружить или принимать подарков…
Только зачем? Что это изменит? А если и изменит, то точно не в лучшую сторону. Ибо Швецов, раз уж узнал, от прав на дочь не отступится. Не по понятиям. Но не понимая устройства детской психики и потерпев неудачу в попытке сближения в первый раз, вряд ли будет пытаться наладить контакт снова. Так зачем лишать ребёнка пусть своеобразного, но неравнодушного к ней человека? Отца. А если я заболею? Ну вот просто что-то случится? Я не железная, в конце концов!
Да и повергать Марью в состояние перманентного страха и шока… Ведь она больше всего на свете боится, что я за ней не приду! Что ее у меня кто-то отберёт. Детям то в группе рот не заткнешь. Все понимают, разговоры взрослых ловят, на каком-то своём «тарабарском» переживают, обсуждают… Я когда впервые услышала эти мысли сквозь Машкины рыдания, чуть не поседела. Хотела перевести в обычный круглосуточный сад, но оказалось, что в городе таких нет. Точнее есть, но только за деньги или для детей государственных служащих с предоставлением графика.
Я хочу видеть на лице дочери счастливую улыбку, вот как сейчас. Тот кто скажет, что счастье не купишь за деньги, просто никогда по-настоящему в них не нуждался. Конечно, если ты говно-человек, то купить любовь ребёнка они не помогут, но говном Швецов никогда не был. Сволочью – да. Иногда жестокой, но всегда справедливой. Потому, я очень надеюсь, что если не буду мешать его сближению с дочерью, он тоже пойдёт мне на встречу. Ради Марьи. А если нет… то взорвать эту бомбу будет никогда не поздно.
– Давайте я вам помогу, – ко мне подходит улыбчивая девушка-консультант и ловко находит мой размер. – Померьте ещё обязательно этот, – подаёт мне вешалку с соседнего стеллажа, – и этот, – всовывает в руки какое-то совершенно нереальное белоснежное кружево, которое я бы никогда сама не взяла.
– Спасибо, – киваю ей. – Машунь, – окликаю дочь, – не балуйся. Просто посиди. Я в примерочную быстро.
Кивает, даже не поднимая глаз от игрушек.
Захожу за занавеску, снимаю верхнюю одежду и… обессилено прислоняюсь лбом к зеркалу. Плечи начинает знобить. Нет. Не могу раздеться. Я думала, что смогу сделать вид, что меня это совсем не трогает, да и, в конце концов, не голой же ходить, раз в дорогие тряпки одевают, но нет… Циничность не рождается.
Зато в груди непрошено появляется тот забытый трепет от мужской принадлежности и власти. От ожидания. Когда, встретившись с тобой в людном месте он просто спрашивает: «Какой цвет?» Ты отвечаешь: «Красный»… И горишь потом от его взгляда весь вечер. Будто голая…
Это нельзя контролировать. Это как эмоциональный якорь. Возможно, он бы прошёл, если бы в моей жизни случился другой мужчина, но мне просто подумать об этом было некогда.
Шторка за спиной отодвигается. Даже с закрытыми глазами я знаю, что это Швецов. Его пальцы скользят по моему позвоночнику от шеи до копчика. Тело моментально отзывается. Бедра сводит.
– Не трогай меня, – говорю ему надрывным громким шёпотом. Разворачиваюсь и подаю ему белье небрежной кучей. – Можешь оплачивать и заодно запоминать цвета. Хочешь, чтобы я, как раньше была твоей до самых трусов? Так это лишнее. Марья – это мой ошейник и поводок. Думаю, ты прекрасно умеешь ими пользоваться. Я понятия не имею, с чего ты решил, что я плохая мать, но я не такая!
Швецов окидывает меня тяжёлым, нечитаемым взглядом. Молчит. Я замечаю, как ходят желваки на его скулах. Ну давай! Скажи уже!
– Что-нибудь выбрали? – к нам совершенно не вовремя подходит консультант. Почувствовав напряжение, девушка тушуется. – Ну, если что, то вы всегда можете меня позвать…
Она уже собирается сбежать, но Швецов ее тормозит.
– Постойте, – рявкает. – Пробивайте. Добавьте халат и пижаму. – Всовывает ей в руки белье и отходит от примерочной.
Я в полном шоке опускаюсь на небольшой стул. Сердце запоздало начинает ухать в груди.
Ну и как этого Швецова понимать? Просто с ума сойти можно… Это фора? Или я только что его окончательно разозлила?
Глава 8
Ожоги разной степени
Варя
Собрав в кучу свои растерзанные чувства, выхожу из примерочной. Покупки уже стоят упакованными в большие фирменные пакеты на стеклянном столике. Кажется, что их гораздо больше, чем должно быть, но мне все равно.
Швецов сидит рядом с Марьей на диване и слушает ее болтовню с, прямо таки, неподдельным интересом. Подойдя ближе, я улавливаю обрывок диалога.
– Мама любит гречку. Она говорит, что это очень вкусно, – вещает дочь.
– А ты, значит, гречку не любишь? – уточняет Швецов.
– Не-а, – мотает Маша головой. – Я люблю варёную колбасу и роллы.
– Роллы? – искренне удивляется он.
– Угу, – кивая, болтает она ногами.
– Ну хорошо, роллы так роллы, – пожимает плечами Швецов. – Сейчас дождёмся маму и пойдём ужинать.
– Скорей бы, – вздыхает дочь. – Животик урчит… Слышишь?
– Марья никогда не пробовала роллы, – подхожу я к ним ближе и забираю со стола пакеты. – Но она действительно не ужинала, и ей нельзя долго быть голодной.
– Почему нельзя? – хмурясь, оборачивается на меня Александр.
Марья притихает, понимая, что пришла ехидна-мать, и номер с роллами не удался. Кидаю на неё строгий взгляд.
– Потому что у нее периодически обостряется гастрит, – объясняю ему с тяжёлым вздохом.
– Гастрит в четыре года? – снова смотрит он на меня, как на вселенское зло.
– Ну ты же видел ее медицинскую карту, – не удерживаюсь я от едкости. – Что же не изучил?
– Варя, – предупреждающе рычит он. – Просто ответь.
– Ну давай как-то не при всех, – развожу я руками, как бы намекая, на продавца и пару других покупателей.
– Ладно, – склоняет голову на бок Александр и решительно встаёт. – Пошли? – подаёт Маше руку.
Дочь соскальзывает с дивана и юркой мышкой подбегает ко мне.
– Я с мамой, – виновато смотрит на меня.
Целую ее в макушку и глажу по растрепавшимся косичкам. Подлизаа.
– Совершенно необязательно идти в ресторан, – говорю Швецову. – Если у тебя дома есть молоко и овсянка этого вполне достаточно.
– Я уже пообещал, – рявкает он в ответ и решительно направляется к выходу из магазина.
За столом в ресторане я стараюсь вести себя уверенно и не впадать в состояние восторженной, бедной родственницы. Но цены меня повергают в острое ощущение собственной неполноценности. Нет, ну на это просто не возможно иначе реагировать, когда одно блюдо стоит столько, сколько мы с Марьей съедаем на двоих в неделю.
– Пасту, том-ям, устрицы? – предлагает мне Швецов. – Или все-таки борщ? – с усмешкой.
Да, действительно очень долгий период наших с ним отношений в ресторанах я заказывала борщ. Просто потому что меня пугали названия и неизвестные вкусовые качества, а цен в тех ресторанах не было вовсе.
– Да, – не ведусь я на провокацию, откладывая в сторону меню. – Марье борщ, а мне пасту. Спасибо большое.
Швецов делает заказ, удивляя меня тем что берет себе тоже самое, только добавляя тарелку мясной нарезки.
Марье приносят фирменный детский сундучок от ресторана с фломастерами, раскрасками и прочими играми.
– Ну, я тебя слушаю, – откидывается на спинку дивана Швецов.
– Что ты хочешь услышать? – я моментально ощетиниваюсь. Не могу это пока контролировать.
– Историю про гастрит, – напоминает он.
– А, тут все просто, – пожимаю плечами. – Я немного не доносила дочь, потому что ухаживала за мамой. В патологии новорожденных Марье занесли стафилококк. Чтобы вылечить, шарахнули антибиотиками, – горло перехватывает, потому что перед глазами встаёт убогое детское отделение с кювезами. Вот и все… – развожу руками. – Кормление не наладили, потому что в молоке тоже был стафилококк. Была куча смесей. Ей мелкой все не подходило аж месяцев до четырёх. Спасибо твоим деньгам, – усмехаюсь. – Кое-как до полутора лет протянули. Потом я ночным оператором в такси работала. Год назад тетка устроилась в интернат и предложила устроить Марью.
Заканчиваю рассказ и чувствую, как внутри дрожит каждый орган. Мне хочется вцепиться Саше в лицо за все то, что мне пришлось пережить. Ещё больше, за то, что пришлось все снова вспомнить. Господи, ну зачем он появился? Почему не раньше, когда мне нужна была поддержка, почему именно сейчас, когда я более-менее научилась жить?
– Понятно, – хмуро кивает Швецов.
– Мам, красиво? – демонстрирует мне дочь рисунок в лучших традициях Пикассо.
– Да, Машунь, очень, – киваю ей. – Ещё кого-нибудь нарисуй. Давай, вот, солнышко желтым…
Подаю ей фломастер. Беру из держателя салфетки и встаю из-за стола.
– Ты куда? – в панике дочь мгновенно теряет интерес к игрушкам. – Я с тобой… – вцепляется мне в рукав.
– Я сейчас вернусь, – говорю тихо и целую в макушку. Мягко снова подвигаю в Марье раскраску, понимая, что сейчас сорвусь и зарыдаю. Нужно срочно где-нибудь спрятаться и там перепсиховать.
– Ты куда собралась? – ловит меня за запястье Швецов.
– В туалет, – огрызаюсь, выдергивая руку.
Зайдя в кабинку, обнаруживаю на телефоне десять пропущенных вызовов от тётки и перезваниваю. Пару минут слушаю от неё совершенно неуместные напутствия о том, как себя вести с «уважаемым человеком» и борюсь с острым желанием бросить трубку.
– Ладно, я все поняла, – теть Ир, – перебиваю ее. Мне пора.
– Варя, ты меня слушай, – не сдаётся она. – Я давно живу. Будь с мужиком ласкова, не огрызайся…
– Может, мне с ним ещё в постель лечь? – не сдерживаюсь я.
– А с тебя убудет? Он не алкоголик, не бомж, при деньгах. Вам что? Лишение они? – гнёт свою философию тетка.
– Все! До свидания! – рявкаю и сбрасываю вызов.
«Не алкоголик, не бомж, при деньгах» – передразниваю ее у себя в голове.
Действительно, подумаешь, сидел человек за убийство. Ну пустяки же! Такое, ведь на каждом шагу!
Кстати, очень интересно… если Швецова пустили в перевыборную, это значит, что уголовной судимости у него нет. Но это совершенно не значит, что он никого не убивал! Мне кажется, что мог…
Когда мы встречались, я думала, что Александр просто удачливый бизнесмен. Он часто говорил по телефону о стоимости акций каких-то компаний, улетал в командировки, у него был красивый кабинет, где я любила готовиться к экзаменам, и имелся достояно большой штат подчиненных.
Когда я спрашивала его о семье, он преимущественно говорил о бабушке. Об отце – вскользь. О матери – никогда…
Ручка на двери дергается несколько раз, деликатно оповещая меня о том, что пора выходить. Да, Марья уже, наверное, волнуется.
Выхожу из кабинки под красноречиво-осуждающим взглядом дамы преклонных лет. Мою руки и машинально бросаю взгляд в зеркало.
Из него на меня смотрит растрёпанная, немного опухшая после бессонной ночи, серая девушка в чёрном свитере.
Ну оно и к лучшему. Будет меньше шансов снова понравиться Швецову.
Я специально даже не поправляю волосы. Только стираю салфеткой потекшую тушь.
«Боже, о чем ты вообще думаешь, Варя?!» – оживает голос в моей голове. – «Швецов, как мужчина, больше не должен для тебя существовать! Даже если останется единственным на этой планете! Ты должна построить с ним диалог ради дочери. Все!»
Возвращаюсь в зал и на мгновение столбенею, видя, как Марья, обняв свои игрушки, рыдает во весь голос.
Долетаю до дочери за секунды и буквально выдергиваю из-за стола, подхватывая на руки.
– Мама… – обнимает она меня, всхлипывая.
– Тихо, тихо, – шепчу ей в ушко и целую. – Ну моя маленькая, мышонок, ну ты чего?
Разворачиваюсь к Щвецову лицом и вкладываю в свой взгляд максимум расчленяющей ненависти.
Он встречает его спокойно.
– Марья обожгла язык, – пожимает плечами. – Я говорил дождаться маму. Она не послушала.
Мне хочется ответить, ему что-нибудь резкое о том, что она ещё ребёнок и не умеет оценивать потенциальную опасность, но к столику подходит официант, и мне приходится временно замолчать.
– Ваша вода, – ставит парень на стол стакан и виновато смотрит на Александра. – Я прошу прощения за случившееся от лица ресторана. И в качестве компенсации предлагаю выбрать десерты за счёт заведения.
– Свободен, – кивает ему Швецов.
Я спускаю Марью на диван и подаю воду.
– Давай поедим, – пресекая дальнейшие разборки, строго предлагает Александр. – Я на одном кофе и канапе с двенадцати дня живу. А потом продолжим наше приятное общение.
Мой желудок, почувствовав запах еды, успевает ответить урчанием, быстрее, чем я открываю рот.
– Вижу, ты согласна, – хмыкает Швецов.
Чувствуя, как щеки начинают гореть, киваю и беру вилку.
