Ольга Кузьмина
Щенок Дикой Охоты
Пэт сжал запястья Мартина одной рукой. Джон взял мальчика за ноги. Мартин задергался, замотал головой, разбрызгивая хлынувшую-таки рвоту. Джон выругался, Дэн шикнул на него.
– Крепче держите! Отвечай, фэйри ты или человек?
Мартину стало жарко, спину опалило. Панический, животный страх вытолкнул его на поверхность из темной, немой глубины. Голова Мартина запрокинулась, легкие, как пух, волосы коснулись углей и вспыхнули.
– Да! Да-а-а! Мамочка-а!
– Хватит! Не могу я больше! – Джон выдернул Мартина из очага, оттолкнул Пэта, вылил на мальчика воду из котелка, в котором мыли посуду.
Пэт угрюмо молчал, опустив голову. Дэн Гейни выжидательно смотрел на него.
– Неужто, мы ошиблись? – пробормотал Пэт.
Наверху закричала Сара. Мужчины разом вздрогнули.
– Пэт! – оттолкнув служанок, Сара сбежала с лестницы. Бледное лицо опухло, глаза красные. – Ох, Пэт… Твоя Нора… умерла.
Пэт пошатнулся. Джон торопливо придвинул ему табурет. Пэт прижал кулаки к вискам и застонал, раскачиваясь взад-вперед.
– Так вот по кому выл этот чертов пес!
– Зря мы это затеяли, – Джон неловко пригладил встопорщенные волосы. – Слышал я, что если с подменышем плохо обращаться, Добрые соседи мстят за него.
– Да это он, гаденыш, ее извел! Как нашего Дэвида! – Пэт поднялся. Все отвели глаза, не решаясь смотреть на его перекошенное гневом и болью лицо. – Будь я проклят, если оставлю бездушную тварь в своем доме! Разведите огонь!
Девчонки дружно заревели.
– А если Они… всех нас изведут?!
– Есть другой способ, – вмешался Дэн Гейни. – Сара, возьми лопату. Пэт, вы с Джоном держите подменыша так, чтобы он сидел на лопате, ясно? Трижды высуньте ее за дверь, но сами не выходите!
Гейни зачерпнул пригоршню золы, рассыпал тонкой линией у порога и распахнул дверь. В душную полутьму ворвался свежий ветер и лунный свет. Сара вцепилась в длинную ручку деревянной лопаты. Пэт и Джон придерживали безвольно обвисшего Мартина. Дэн достал из своей сумки зеленые листья наперстянки.
– Рот ему откройте, – он выжал три капли сока на язык Мартину. Наклоняя ему голову, покапал в уши и тщательно отер руки тряпкой.
– Если ты фэйри, убирайся прочь! – крикнул он.
Ледяной ветер пролетел по комнате, раздув угли в очаге. Служанки, подобрав подолы, кинулись вверх по лестнице. Закусив губу, Сара подалась вперед, дрожащими руками еще раз высовывая лопату за порог.
– Если ты фэйри, убирайся прочь!
Гейни почудился далекий вой. Он сунул руки в карманы, сжал кованый гвоздь и уголек, прихваченный из кузницы.
– Если ты фэйри…
Внезапно налетевший шквал смял его слова. Снежная крупа хлестнула по глазам, ослепила. Сара бросила лопату, пригнулась, закрываясь фартуком. Джон и Пэт выронили Мартина.
– Все в дом!
Гейни вцепился в дверь, но ветер рвал ее из рук. Дом содрогался от ржания, топота копыт и лая. Прямо над крышей пропел охотничий рог. Из снежной круговерти вылетали огромные белоснежные псы с пламенеющими ушами.
– Помогите мне! – одеревеневшими от стужи пальцами Гейни всё пытался справиться с дверью.
Джона, Пэта и Сару окружила снежная пелена. Они вслепую шарили вокруг, не находя друг друга. Косяки двери куда-то исчезли. Пэт споткнулся о Мартина, пинком отбросил его, и тут острые зубы вцепились в ногу. Рядом завопил Джон. Визг Сары резанул по ушам и захлебнулся.
Снова пропел рог. Ударили о ледяной наст неподкованные копыта. Гейни забормотал заговор против фэйри – древний, полузабытый за ненадобностью. Дверь наконец-то поддалась. Он захлопнул ее, локтем задвинул засов.
– Пэт, Джон, вы здесь? Сара?
За дверью засмеялись. Детский голос позвал:
– Выходи, Дэн Гейни. Потанцуй с нами!
Знахарь сполз по стене, прижимая к груди отмороженные руки. Дикая охота… Во всей Ирландии ее сто лет никто не видел! Почему именно им так не повезло?!
В щель под дверью заметало снег, он таял и растекался красными струйками. Пахло свежими потрохами.
***
Пятеро белоснежных псов с красными ушами – последние остатки когда-то многочисленной своры – давно не охотились на людей. Им запрещали. Но сегодня особая ночь. Рогатый бог приказал поймать тех, кто не запер двери, кто забыл правила, кто решился поднять руку на щенка Дикой охоты!
Псы ликовали. Вот она – добыча, самая сладкая из всех. Первым делом вырвать лица, чтобы не раздражали чуткие уши своими криками. А потом терзать живое мясо, ломать, словно хворост, белые ребра, рвать сухожилия, разбрызгивая красные кляксы на белый снег. И наконец вонзить клыки в ещё трепещущее сердце.
Между огромных псов мелькнул щенок. Финн схватил валяющегося в стороне Мартина за руку, потянул, упираясь задними лапами. Старая сука обернулась, рыкнула на него, аккуратно подхватила мальчика и забросила себе на спину. Финн побежал следом за ней – туда, где нетерпеливо пританцовывали, вдыхая запах крови, тонконогие кони с гривами цвета тумана.
Один из всадников – сплошные ломаные линии и путаница блестящих лент – качнулся в седле.
– Мой господин, в доме ещё остались люди. Позволь, я выманю их.
– Да-да, позволь, Тис их позовет! – захлопала в ладоши девочка с серой, как зимняя кора, кожей и зелеными волосами, в которых поблескивали белые ягоды. – Пусть они танцуют – босиком на снегу, пока не сотрут ноги до колен. Как раньше!
– Нет, Омела, – Рогатый предводитель Дикой охоты ласково провел пальцем по ее щеке. – Пусть они живут и рассказывают истории об этой ночи. Люди забыли, кого им следует почитать и бояться. Теперь вспомнят. И когда мы вернемся, они встретят нас, как должно.
Омела надулась.
– Это еще когда-а будет…
– Господин мой, Цернунн, – закутанная в многочисленные покрывала женщина сняла со спины подбежавшей собаки Мартина, – это не подменыш. Щенок со слишком громким для него именем ошибся.
Она опустила мальчика на землю. Финн жалобно заскулил и принялся его вылизывать.
– Меня это не удивляет, Ольха, – спокойно сказал Рогатый бог. – Но я хочу знать, как щенок моей Уны попал к людям?
Тис, шелестя лентами, слез с лошади. Опустился на колено, покаянно склонив голову.
– Признаю свою ошибку, повелитель. Щенок родился увечным, я не думал, что он сможет бегать.
– За ошибки следует платить, – Цернунн щелкнул пальцами. – Верни ребенка к жизни и спроси, что он хочет за щенка.
– А не проще ли добить это грязное человеческое отродье?
Старая сука, усевшаяся неподалеку от своего обретенного сына, пристально посмотрела на фэйри и глухо заворчала. Цернунн снисходительно усмехнулся.
– Не усугубляй свою ошибку, дитя мое.
– Молю о прощении, владыка! – Тис вскинул узкие ладони с длинными пальцами-шипами.
