Ольга Сольви
Победа над бездной
Глава 34. Полнота жизни
На следующий день к Сгорину приехал Андрей. Они долго сидели за холостяцким столом, безалкогольным, но с жареной картошкой и черным хлебом, и говорили о прошлом.
– Ну скажи откровенно, – спросил Андрей, – разве несколько месяцев назад ты мог бы подумать, что такое будет возможно?
– Нет, Андрюх, точно нет. Об этом я только мечтал.
– Надеялся.. А сам ни разговаривать нормально, ни вспоминать не мог. Значит, правильно работаешь!
– Да не только же я один. Мне много народу помогает.
– Я вчера с Женькой разговаривал в клинике. Он считает, что твои достижения – это прорыв.
– Знаешь, Андрюх, у меня теперь такая надежда есть!
– Неужели раньше не было? Я не поверю.
– Была, конечно, только ей и жил. Но теперь – другое. Появилась вера. Она меня держит просто… как страховка, которая не даст погибнуть, если сорвешься.
– Понимаю.
Они просидели так до ночи и, собираясь уходить, Андрей сказал:
– Не хотел расстраивать, но ты, вроде, окреп уже… У Бориса Федоровича сын умер.
– Вовка?
– Да.
– Его же на преподавательскую в академию списали?
– Да он там и поработать толком не успел: последствия контузии. На лечение сроду времени не хватало. Жить торопился… Сорок три года. Вот… Завтра прощание в академии.
– Я поеду!
– Тише, тише! Не руби сгоряча-то! Звони Женьке или кому там еще. Тебе же запрещено самостоятельно…
– Да они не дадут. Это точно.
– Раз так, тогда без вариантов. Давай, не кисни! – Андрей похлопал друга по плечу. – Мы потом с тобой к ДФ съездим. Он будет рад тебя увидеть… Терпение и выдержка, майор Сгорин!
Андрей уехал, а Игорь долго еще думал о Володе, который в двадцать два стал героем России. Короткая и яркая жизнь…
Вдруг вспомнились слова какого-то немецкого писателя из стенгазеты в учебке: «Бояться надо не смерти, а пустой жизни».*
Сгорин провел сложную ночь. Воспоминания о погибшем Алексее и мысли об умершем сыне Бориса Федоровича лишали его покоя. В голове почему-то тошнотворно крутилось словосочетание «естественная убыль населения». Игорь подумал: «А ведь ничего нового. Один жертвует собой, выполняя долг, а другой, вечно недовольный, обвиняет всех и вся вокруг, даже не задумываясь о том, что за право на это гнусное брюзжание молодые и сильные отдают жизни».
Сон был прерывистым и тревожным. Яркие и невероятно реальные картины будоражили сознание и лишали покоя…
Сгорин открыл глаза. Волосы были мокрыми, подушка тоже. Он подошел к окну, через которое едва пробивался равнодушно-холодный лунный свет, и, распахнув его, удивился контрасту между ночным дурманом и темной свежестью, влетевшей в комнату. Игоря это отрезвило. «Все-таки прав был Женька. Помощь психиатра – прямо по адресу. Навязчивые состояния – так у них это называется?»
Он постоял на балконе, наслаждаясь тишиной и покоем, заодно похвалив себя за то, что все-таки бросил курить, и спросил вслух: «Ну что, товарищ майор, может, чаю?»
Строгая обстановка одиноко-мужской кухни не слишком способствовала релаксу. Тяжелые мысли не отпускали. Сгорин понял, что не может переключаться так быстро, как раньше. Но сам факт того, что он смог это осознать, непривычно удивил.
Не заметив как, Игорь обжегся кипятком. Рука зарделась огнем. Вдруг он почему-то вспомнил про деда: «Мама говорила, что уже после его расстрела нашла на чердаке в куче газет несколько листов, которые чудом уцелели среди старого хлама. На одном из них рукой деда было написано… Сейчас вспомню… Сейчас! Ведь я же помнил! Что?»
Но воскресить в памяти утраченное не помогли ни одна, ни другая чашки чая. «Невозможно вот так взять и забыть! Я должен, значит, могу вспомнить. Когда мама говорила про эти тетрадные листки, на ней была ее любимая толстая вязаная кофта. Значит, стояла зима? Она заваривала чай из малины. Что она сказала тогда, на кухне?»
В таких терзаниях прошла ночь. Сгорин прикладывал невероятные усилия, чтобы успокоиться и вспомнить. Разозлившись на себя, он в очередной раз начинал все сначала, пытаясь продвигаться хотя бы микроскопическими шагами. В конце концов, окончательно измотавшись, он уснул, когда уже начало светать. И то ли в бреду, то ли воочию вдруг увидел тот самый тетрадный лист в линейку с аккуратным почерком деда, где было написано о счастье…
Мама сидела на кухне в толстой вязаной кофте с чашкой малинового чая в руках и, улыбаясь, говорила ему: – Ты молодец, Олег, я никогда не рассказывала про свою находку на чердаке. Это твой успех! – И вдруг погрустнев, она добавила с тревогой: – Только будь осторожен!
Весь в поту и со слипшимися от жажды губами, Игорь неожиданно проснулся, будто от резкого и сильного толчка: «Что это было?»
Он встал и почти бегом рванул в душ. Потом, хорошо взбодрившись после холодной воды, стал нарочито спокойно варить кофе. И, решив сам про себя, что уже вполне адекватен, взял бумагу и записал все слова деда, которых было немало, точь-в-точь так, как увидел их во сне:
«Когда тебе внушают, что ты должен быть счастлив, знай, что это грандиозный обман, который приведет к острому конфликту между ожиданием и реальностью, и в итоге, сделает тебя глубоко несчастным и даже неполноценным. Человеческая личность должна стремиться не к счастью и комфорту, а к самопознанию и работе над собой. Только тогда сможет открыться лучшее в самом человеке. И это даст полноту жизни и принесет счастье».
Глава 35. Проверка на подлинность
В кабинете у Наталии Ивановны шло обсуждение состояния Сгорина в связи с последним случаем. Она, как всегда, говорила четко и убежденно:
– Нет, Костя, не могу здесь согласиться с вами. Считаю, что именно вследствие сильного и неожиданного воздействия, которым был пролитый на руку кипяток, мозг Игоря среагировал нестандартно.
– Я бы пока не стал считать его определяющим моментом, – заявил Алексей Васильевич, – могло произойти стечение обстоятельств, ведь мы знаем, что Сгорин был сильно расстроен… После этого – не значит вследствие этого, – сказал он и, вероятно, для убедительности, добавил на латыни, – post hoc, nоn est propter hoc.
– А как проверить слова Игоря, точнее, его деда? – с азартом спросил Константин и сам же ответил, почему-то обращаясь при этом к своему учителю:
– Это невозможно! Никто уже никогда не найдет того листка на чердаке, которого нет!
– Вы здесь абсолютно правы, Костя, – взволнованно сказала Наталия Ивановна, – нужна проверка. Но момент важный… и настолько серьезный, что потребуются эксперименты, – она сдавленно вздохнула, – чего я очень опасаюсь. Как быть, чтобы не нанести вред Игорю? Что скажете, Алексей Васильевич?
– Согласен во всем. Боюсь, избежать новых исследований не удастся. – При этих словах он вдруг резко поднялся и с каким-то отчаянием воскликнул: – Никогда еще до Сгорина не возникало таких сложных дилемм! Воистину этот человек всем нам устроил проверку на подлинность! Из-за этого момента истины уже невозможно будет работать, как прежде. – Потом сел и тихо произнес, будто внезапно сдувшись: – Такая ответственность…
Константин ошарашенно уставился на профессора, только что продемонстрировавшего незаурядный эмоциональный порыв, и подумал о невосполнимой потере театра в его лице.
Эти мысли прервала Наталия Ивановна, заявившая неожиданно жестким голосом:
– Я буду категорически возражать в отношении опытов.
– Присоединяюсь, – отреагировал Алексей Васильевич.
Вдруг из-за монитора, замаскированного внушительными стопками папок, показался Евгений, все это время хранивший молчание, будучи погруженным в графики и снимки, и спросил, обращаясь к профессорам:
– Считаете реальным отстоять Сгорина? Давление наверняка будет сверхвысоким.
– Посмотрим, – тихо, но твердо ответил Алексей Васильевич.
Глава 36. Я могу, значит, я должен
Двумя днями позже, когда очередная процедура подходила к концу, Евгений, подойдя к медицинскому креслу, в котором полулежал Сгорин, опутанный паутиной проводов, сообщил ему, отключая приборы:
– Не знаю, старик, поздравлять тебя или сочувствовать… Соболезнование, наверное, будет более кстати, – горько ухмыльнулся он, – но комиссия решила откликнуться на твое предложение и продолжить исследования.
– Да ладно тебе причитать раньше срока! Поживем, увидим… Разве так доктор должен разговаривать с больным на голову?
– Слушай, Игорь, серьезно: при любом исходе я с тобой. Один не останешься – честное пионерское!
– Спасибо! – и «больной на голову» крепко хлопнул доктора по плечу.
Игорь отправился домой, а Евгений заторопился на совещание к Алексею Васильевичу. Предстояло выработать алгоритм исследований, хотя еще вчера мало кто думал, что они будут проводиться.
Геннадий Николаевич оставил трудное решение за комиссией Юрия Максимовича, а та – лично за майором Сгориным, не слишком рассчитывая на его согласие. И хотя на данный момент состояние Игоря описывалось как удовлетворительное, несмотря на продолжающие случаться все реже «уходы» и «провалы», гарантий на будущее не было. Поэтому никакого давления не оказывалось принципиально. Скорее наоборот.
Игоря подробно проинформировали о возможных и вероятных последствиях по той причине, что никто не мог ни предположить, ни тем более четко описать отдаленные результаты. Все соглашались, что подобные исследования нужны, как воздух. Но случай майора Сгорина был исключительным, дело шло ни много ни мало о личности человека.
На принятие решения Игорь потратил полчаса. Через тридцать минут он подписал документы, по объему напоминавшие собрание сочинений Достоевского.
Вечером к Сгорину примчался Андрей и с порога закидал его вопросами:
– Прессовали?
– Андрюх, успокойся! Как на меня можно давить? Что у меня есть-то? Полголовы и еще полголовы. На это сильно не надавишь.
– Ну ты понимаешь всю…
– Я тебе говорю: успокойся! Все обдуманно и по доброй воле. Неслучайно же я оказался в нужном месте в нужное время. Эти результаты нельзя получить по-другому. Послужим Родине напоследок!
– Я могу, значит, я должен?! – Андрей посмотрел в глаза Игорю и не увидел никакого страха.
– Ты сделал бы то же самое. И не надо мне сочинять сказки!
– Откровенно говоря, не думал, что они решение на тебя спихнут. Респект конторе! – Андрей довольный бухнулся в кресло. – Немного свербило, вдруг на медиков твоих давить будут…
Друзья расстались совсем затемно, договорившись завтра навестить ДФ.
На следующее утро они вдвоем поехали к Борису Федоровичу и провели у него весь день. Много вспоминали, смотрели фотографии сына, даже пели военные песни.
На прощание ДФ сказал, протягивая руку:
– Игорь, ты настоящий! На таких земля наша стоит. Держись, сынок!
Сгорин быстро справился с комком, внезапно подкатившим к горлу, и обнял Бориса Федоровича. Эти слова стали для него благословением.
Глава 37. Треугольник жизни
Doctrina multiplex, veritas una (лат.).– Учений много, истина одна
Прошло около двух месяцев. Эксперименты были закончены с результатами, которых никто не ожидал: исследования никак не повлияли на состояние Сгорина.
Майор продолжал идти все тем же тернистым маршрутом, на который вступил, вернувшись на родину. Ухабистая дорога могла завести в бездну, а могла и вывести к солнцу.
Стремясь осознать себя полноценной личностью, Игорь боролся неистово, днем и ночью, наяву и во сне, пытаясь вернуть сознанию целостность, не позволяя операции дробить его на прошлое «до» и настоящее «после». К тому же он постоянно терзался мучительным беспокойством, которое осложняло борьбу, играя на стороне противника.
Игорь заглушал эту навязчивую тревогу запойным чтением, общением с друзьями, долгими многочасовыми прогулками по парку. Он полюбил вечерние службы в маленькой деревянной церкви неподалеку, после которых «душа вставала на место», а смута в сознании на некоторое время полностью исчезала.
Сгорин становился другим, и это понимали все, кто окружал и помогал ему.
В тот день Игорь вернулся затемно: погода выдалась теплая, и он долго гулял, пока сумерки и сырость парковых тропинок не прогнали его к домашнему очагу.
Поздно вечером позвонил Илья с неожиданным вопросом: «Как насчет того, чтобы дыхнуть адекватности?»
– Ну ты же знаешь: у неадекватных она всегда в дефиците; поэтому я за.
– Значит, завтра с утра – в Сергиев Посад. Там у меня однокурсник в духовной академии учится. Давно в гости приглашает. Я за тобой в полшестого заеду. Идет?
– А что ж не в пять-то?
– Да ладно, потом отоспишься. На службе побудем. Я давно в Лавре не был.
Раннее утро бодрило холодным ветром… Игорь любил подобные моменты, когда из прошлого веяло насыщенной и полноценной жизнью, и он уже научился доставать нужную дозу оптимизма из таких воспоминаний.
Илья ждал в машине и по старой привычке ночной совы добивал термос с горячим кофе.
– Серега меня давно приглашал приехать, да все как-то времени не хватало, – рассказывал он, демонстрируя чудеса вежливого вождения, – а ведь таких людей нечасто встретишь… Мы с ним в Бауманке вместе учились. Многие ему завидовали: из него тогда уже компьютерный гений откровенно выпирал. Потом на родину работал, даже награду заслужил. Никто и предположить не мог, что он такой разворот сделает, от физики к философии. Хотя, надо сказать, я не очень-то удивился, когда узнал, что он в духовную академию пошел. Ему всегда всего мало было, он как будто от жажды мучился. Я, кстати, часто вспоминал о нем, когда ты у нас появился, – Илья вдруг неожиданно весело подмигнул Сгорину. – Увидишь: очень интересный человек, глубокий.
Глава 38. Бездна взывает к бездне
День оказался длинным и насыщенным, но Игорь был рад такой здоровой усталости.
Во-первых, он смог воспринимать происходящее адекватно, если употреблять любимое слово Ильи, и в течение дня у него не было «уходов» и «провалов», все еще продолжающих терзать его. А это, несомненно, относилось к разряду высоких достижений. Во-вторых, он сумел взглянуть на себя чужими глазами, как бы со стороны, что приобрело исключительную важность для его личности с тех пор, как начался трудный этап «после». Неожиданно он почувствовал себя даже умиротворенно, непостижимым образом избавившись от мучительных терзаний на то короткое время, за которое можно хотя бы наспех зализать раны и передохнуть.
После обеда Илье позвонили и он, не скрывая разочарования, уехал на работу.
Игорь и Сергей остались вдвоем и продолжали разговаривать еще несколько часов, прогуливаясь по древним каменным дорожкам, пока сырая вечерняя мгла не начала накрывать лавру.
Они жадно и долго обсуждали работу человеческого мозга, спецслужб, а заодно и способы кибербезопасности вместе с секретами психотропных войн.
Дойдя, наконец, до немыслимой ситуации Сгорина, Сергей спросил, быстро взглянув на него:
– А тебе самому не кажется, что ты находишься в квантовой суперпозиции: продолжаешь жить, не выйдя из состояния смерти?
– Намекаешь на то, что я кот Шредингера? Этим меня еще никто не награждал, – Игорь криво ухмыльнулся, слегка опешив от вопроса. – Я, конечно, не сомневаюсь в существовании взаимоисключающих состояний, доказанных квантовыми науками, но…
– Ведь главное в том, откроешь ли ты глаза, – Сергей вдруг горячо перебил его, – а если и откроешь, то проснешься ли. Знаешь, иногда бывает, что встал утром, но не проснулся.
– Да, это когда тебя подняли, а разбудить забыли. Мы в армии так шутили.
– Мудрый окопный юмор? – Разулыбался Сергей. – Между прочим, кот Шредингера находится в вероятностных состояниях, а значит, и в разных точках пространства одновременно. В принципе, как и электрон…
– В принципе, как и мое разорванное надвое сознание, – угрюмо усмехнулся Игорь. – Первое – под кодовым названием «до» и второе – «после». А моя задача – примирить их, чтобы не свихнуться в этой квантовой суперпозиции. Но как из двух целых частей сделать одну? Разрубить пополам и потом соединить? – и не скрывая раздражения, добавил: – А какие половинки выкинуть: правые или левые?
– Ты говоришь о личности… Самому справиться с этим невозможно, не стóит и рассчитывать. Опасно. Очень! Иначе залезешь в такую безнадежную глушь, где пленных не берут. Господь из любви к людям закрыл вход туда. Смирись и обращайся за помощью к Богу!
Потом Сергей еле слышно произнес, будто про себя: – Abyssus abyssum invocat.
– Что? – Игорь остановился, пристально глядя на него.
– Латынь: бездна взывает к бездне… Чтобы измениться, уничтожь в себе тьму. Тогда магнит не будет действовать и тебя не притянет.
Глава 39. Треугольник жизни
Они шли какое-то время молча, и Сгорин с удивлением ощущал покой, которым был наполнен монастырский воздух. «Хорошо здесь. Безмятежно. Непривычно…»
Молчание прервал Сергей:
– Кстати, Шредингер считал, что сознание не может быть описано в терминах физики, так как оно есть основа всего.
– Отбросив ложную скромность, скажу, что в этом разрезе я мог бы послужить живым материалом для Шредингера.
– Молодец, Игорь! Юмор – признак крепкой психики… Похоже, ты много литературы успел перевернуть?
– Пришлось. Искал ответы и в философии, и в медицине, да и куда только ни погружался… даже высшую математику вспомнил, пытался уравнения решать.
– Скажи, а тебе приходилось задумываться о свойствах реальности?
– Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, – ответил Сгорин полушутя-полусерьезно.
– Я имею в виду, думал ли ты над тем, что характеристики созданной тобою реальности будут зависеть от твоих конкретных действий?
– Давай постепенно! Я всего лишь доктор Ватсон, а не Шерлок Холмс.
На лице Сергея появилась широкая улыбка:
– Странно и поразительно, что еще в 1900 году Макс Планк использовал понятие «квант». В 1918 году – Нобелевская премия. Давно, да? А общество до сих пор делает вид, что ничего этого не было, ни премий, ни Сольвеевских конгрессов.
– Каких конгрессов? – Сгорин прервал его.
– В начале прошлого века в Брюсселе стали проводить Сольвеевские конгрессы с участием ведущих физиков и химиков.
– Название какое-то странное.
– Эрнест Сольве был их организатором и спонсором. В Бельгии до сих пор работают его химические предприятия… В 1911 году на первом конгрессе уже стоял вопрос об излучениях и квантах. А на пятом, в 1927, вовсю обсуждали понятие свободы на субатомном уровне. И это считается началом диалога между религиозным и научным мировоззрениями.
– Я мало знаю на эту тему. Интересно!
– Еще бы! – горячо воскликнул Сергей. – Ведь вопрос о смысле квантовой механики больше относится к философии, чем к физике, потому что пытается раскрыть природу реальности… Религия и наука – две стороны одной медали.
– Считаешь, они настолько близки друг другу?
– Близки? Не совсем. Но соотносятся примерно как вершина и основание треугольника, которые составляют одну фигуру. Для религии Бог – фундамент. Для науки – вершина.
– Интересный взгляд. Мудрый, – задумчиво сказал Сгорин.
– Это не мой, а Макса Планка, создателя квантовой физики.
– Так в 27-м году пришли к чему-то, относительно мировоззрения?
– Знаменитый спор между Бором и Эйнштейном о сути физики и природе реальности, по мнению участников конгресса, закончился победой Бора.
– И? Что это значит?
– Бор и Гейзенберг утверждали, что не существует никакой, лежащей в основе квантового мира реальности, которая не зависела бы от наблюдателя. Для Эйнштейна же, наоборот, именно такая, независимая от наблюдателя, реальность, и была главным… Позже я узнал историю о смерти его друга Бессо. Эйнштейн сказал тогда: «Теперь Бессо отошел от этого странного мира немного раньше меня. Это ничего не значит. Мы знаем, что различие между прошлым, настоящим и будущим – только стойкая иллюзия».
– Извечный философский вопрос?
– Да уж… Нильс Бор считал, что свет – это не просто частица и не просто волна, а одновременно есть и частица, и волна, то есть представляет квантово-механическую реальность. И какие свойства природы будут проявлены в конкретном случае, зависит именно от самого случая.
– Значит, насколько я понимаю про реальность, она создается под влиянием моих личных параметров?
– Ну да, ты сам ее строишь, и именно от твоих действий будут зависеть ее характеристики… Кстати, Вернер Гейзенберг, который получил Нобелевку уже в тридцатых, считал, что частицы сами по себе не совсем реальны, а скорее образуют мир возможностей и вероятностей, а не вещей и фактов. Улавливаешь?
– Знаешь, в этом ракурсе мне еще не приходилось задумываться о жизни. Интересные, однако, конгрессы и вся эта наука! – улыбнулся Сгорин.
– Хм, а адреналина сколько дает! – будто с сожалением сказал Сергей. – В том знаменитом споре на пятом конгрессе Эйнштейн заявлял, что Бог не играет в кости, а Бор ему отвечал: «Не нам указывать Господу, как управлять миром».
Они долго шли молча, думая каждый о своем. Прерывая тишину, Игорь спросил:
– Не жалеешь, что сменил сферу?
– Наоборот, счастлив просто! Начал видеть и столько о себе узнал…
– Рад за тебя! – И, помолчав, Сгорин добавил: – А общество, которое делает вид, что не было ни премий, ни конгрессов… так ему всегда нужны чудо, герои, яркие вспышки. Да и мало кому хочется ловить рыбу, будучи голодным, и подолгу упражняться с удочкой, – рутинный труд. Есть ее в готовом виде намного легче и проще. Как говорится, «Хлеба и зрелищ!», ничего нового.
– Это верно. «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было», – так сказано у Екклезиаста. Но человек продолжает быть подобием Бога-Творца, если, конечно, он хочет им оставаться. Свобода выбора есть всегда.
– Я рад нашему знакомству, – Игорь протянул Сергею руку. Тот крепко пожал ее, потом обнял Сгорина со словами:
– Давай, живи!
Удивительно, но впервые после операции по удалению чипа Сгорин почувствовал, как вера в себя, не раз спасавшая его от гибели, и едва было не потерянная совсем, начинает возвращаться к нему.
Он пошел бодрой походкой, с невероятным удовлетворением ощущая почти забытую твердость каждого шага. Остававшаяся позади лавра неторопливо погружалась в густой вечерний туман, через который едва пробивалось тихое монашеское пение…
Игорь остановился и долго еще, как завороженный, смотрел на уходящие в темнеющее небо купола и кресты, пытаясь уловить звуки братской молитвы.
