Ольга Сольви
Победа над бездной
Глава 16. Уничтожить мотивацию и управлять
По выработанной годами привычке Юрий Максимович проснулся за несколько минут до будильника, которым пользовался исключительно для подстраховки. На часах было без десяти пять.
Быстро придя в себя после менее, чем трехчасового ночного сна, за время которого он все же сумел отдохнуть, полковник принял душ, затем торопливо на ходу выпил кофе, при этом смешно потряхивая головой, будто стараясь стряхнуть оставшуюся усталость, и, сосредоточенно размышляя о чем-то, по обыкновению направился на кухню. Он открыл было холодильник, но взглянув на часы, тут же махнул на него рукой. Потом подошел к зеркалу, взглянул на себя отсутствующим взглядом, обдумывая события предстоящего дня, механически поправил галстук, покачал головой в ответ на собственные мысли и быстро вышел из квартиры.
Ровно в шесть в кабинете у Геннадия Николаевича началось совещание в таком же, как и вчера, составе. По хмурым и сосредоточенным лицам было понятно, что удачи с успехами не спешили обгонять друг друга.
– Юрий Максимович, что у тебя к этому часу? – Геннадий Николаевич раздраженно погладил лоснящуюся лысину, словно убеждаясь в ее наличии, и этот знакомый жест не сулил ничего хорошего.
– По нашим сведениям, противник активно проводит операцию «Партнер», – полковник в тишине зашуршал бумагами из толстой папки. – Майору Сгорину был имплантирован в мозг гибридный биологический нейрочип, способный записывать электрические импульсы, поступающие от нейронов. Считаю необходимым подчеркнуть доступность технологической информации на данную тему, находящейся в открытых зарубежных источниках, что является показателем уровня осуществляемых вмешательств в сознание.
– Опять ДАРПА всплыла?
– Так точно. Управление минобороны Defense Advanced Research Projects Agency, DARPA, – с живописным сибирским акцентом произнес Юрий Максимович. – Именно при его астрономическом финансировании знакомый нам Теодор Бергер*, глава Центра нейроинженерии, успешно устанавливает в мозг импланты для преобразования поступающих сигналов в долгосрочные воспоминания. Получена информация, что Бергеру удалось определить импульсы нейронов, отвечающие за этот вид памяти.
– Что у Сгорина по внешней передаче? Я имею в виду внедренную извне цепь «мозг – чип»? – спросил Геннадий Николаевич.
– Наличие двусторонней связи установлено. Вживленный Сгорину имплант находится в непрерывном взаимодействии с его мозговыми нейронами. Цель противника – полный контроль сознания офицера и стимуляция биологической сети.
– Возможные сценарии?
– Один из вариантов – обучение живой клеточной культуры через чип. Майора Сгорина использовали в операции в качестве биологического объекта. Сначала ему провели релаксацию по всем параметрам, потом обработали мозг излучателем, затем стерли «ненужные» воспоминания о самом вмешательстве. Сегодня мы имеем гораздо больше рисков, в отличие от дела Сазонова, так как обнаружены закладки. Эти программы, пока еще не окончательно идентифицированные нами, – глубоко запрятанная мина, способная рвануть в любой момент. На данном этапе просчитать последствия вторжения в мозг Сгорина мы не можем.
Полковник снял очки, по-видимому, для того, чтобы протереть, но тут же надел их и продолжил: – Не вызывает сомнений и то, что итогом насильственной связи «нейрочип – мозг» будет возникновение «нужной» мысли в голове офицера, и тогда он мгновенно получит приказ на ее реализацию. При этом Сгорин не сможет ни осознавать, что находится под контролем, ни воспринимать команды как навязанные извне… Будет считать это своим естественным поведением.
– Юрий Максимович нервно закашлялся, затем глотнул воды из пододвинутого ему стакана и заключил: – Распознать в таком случае внешнюю агрессию не представляется возможным.
– Практически Сазонов 2.0, – вот что мы имеем, – Геннадий Николаевич машинально проверил, на месте ли то, где раньше были волосы, и с проскользнувшей тоской в голосе сказал: – Погореть второй раз не имеем права… Ну а чем ты обнадежишь, Сергей Викторович?
– Считаю, что было бы целесообразным попытаться развернуть эту конструкцию в нашу пользу, – ответил подполковник. – В операции «Партнер» ведется передача сигналов от нейронов на внешние носители с целью управления Сгориным. Вопрос в том, как перехватить импульсы от его мозга и насколько реально перепрограммирование… Мы вчера отослали запрос в Нижний, на радиофизику*, – Сергей Викторович говорил четко, холодным голосом, – сегодня утром ждем ответ. Обратились туда, поскольку они смогли получить сигналы от искусственных нейронов к живым и теперь успешно восстанавливают электроимпульсы в поврежденном мозге. Говорят, что, в принципе, готовы заместить нейрочипом дефектные или травмированные участки мозга, чтобы наладить корректную передачу сигналов.
– Юрий Максимович, а где наши профессора-академики? Ты с ними работаешь?
– Безусловно, в тесной связке. Они теперь даже спят по очереди.
– Этот вопрос обсуждали? По перепрограммированию или по хирургической замене?
– Конечно! Но, несмотря на дефицит времени, необходим хотя бы минимальный период для динамики… Надо точно установить, с чем конкретно на этот раз имеем дело, – глухо отозвался полковник. – Они настаивают продлить срок обследования до трех суток.
– Та-а-к… Ну, теперь, товарищи офицеры, пришла моя очередь вас радовать, – лицо Геннадия Николаевича и без того не отличавшееся веселостью, приобрело угрюмые черты. – Есть новая информация по Сгорину. Цель операции «Партнер» – полный контроль над мозгом офицера. Причем, обращаю ваше внимание, – русского офицера! Противника особо интересуют два аспекта. Первое – разведчик, и второе – русский. Во всяком случае, последние поколения четко относят майора к русскому этносу.
– Значит, вот так в открытую они хотят разобрать мозг и душу на атомы, чтобы докопаться до мотивации, – то ли спросил, то ли подтвердил подполковник Уженов.
– Именно! – лысина Геннадия Николаевича гневно блеснула, – на атомы, частоты, импульсы и на что еще не придумали, – и на это тоже. Сгорин стал для них лакомым биоматериалом: разведчик, а значит, интеллект и мотивация усиливают друг друга. Похоже на привет из ада от доктора Менгеле. «Загадочний русский душа»… Тьфу! – и он зло выругался про себя. – Товарищи офицеры, через три часа жду вас с отчетом. Надеюсь, что сто восемьдесят минут вы используете с максимальной производительностью, а заодно решите, не объединить ли усилия нашей профессуры с лобачевцами из Нижнего… В середине дня у меня доклад наверх. Всё.
Глава 17. Историческое обнуление
К семи часам утра лаборатория мало чем отличалась от кофейни. Многочисленные шоколадные обертки, накопившиеся за ночь, и крепкий аромат кофе дисгармонично сочетались с усталыми лицами и воспаленными глазами. Илья, Денис и Александр, на ходу обсуждая предстоящий день, подбадривали друг друга фразами типа «умирать легче в кабинете у Максимыча: оттуда сразу на небо без формальностей» или «когда погибаешь вместе с героем, освобождаешься от уплаты налогов».
За ночь все необходимые отчеты были подготовлены. Содержание их не внушало никакого оптимизма. Судьба майора Сгорина продолжала оставаться неясной.
Ровно в восемь утра у Юрия Максимовича началось совещание, на котором присутствовало восемь человек: Наталия Ивановна, Алексей Васильевич, Евгений, подполковник Уженов, Илья, Денис и Александр. Наталия Ивановна принесла материалы на предмет допуска Константина к работе.
Через пару часов воздух в кабинете полковника раскалился настолько, что, казалось, сейчас зашипит. Тем временем подполковник Уженов хладнокровно продолжал:
– К вышесказанному хочу добавить и другой, уже второй вариант операции «Партнер». Обращаю ваше внимание на колоссальный размах исследований, о чем свидетельствует находящаяся в открытом доступе ежегодная презентация в Пентагоне, которую провела ДАРПА*. Ее тема – разработка биоматериалов с заранее заданными свойствами. Заключение наших экспертов по биооружию таково: несомненная цель противника – избирательное действие против конкретного этноса. Если в нейронную сеть встроить определенную конструкцию, тогда реализация данного замысла, – вопрос времени, причем ближайшего, – при этих словах внешняя невозмутимость Сергея Викторовича вдруг сменилась еле заметным румянцем, который, впрочем, тут же исчез. – Таким образом, цель вражеской операции – тем или иным способом уничтожить мотивацию, выкинув ее из головы русского бойца.
Сразу после этого – ввести сознание в зону полной индифферентности, а затем уже обработать его с целью радикального изменения. Ну, и в случае успеха, данные методы, несомненно, будут поставлены на поток, – подполковник осмотрел присутствующих, будто желая понять их реакцию, и добавил: – Относительно работы со Сгориным… Юрий Максимович, к одиннадцати тридцати ожидается прибытие двух радиофизиков из Нижнего.
– Я понял вас, – в который раз со сдержанной яростью протирая очки, ответил тот. – Наталия Ивановна, хотите добавить по теме?
– Да, именно по этому вопросу. Буквально несколько месяцев назад китайские товарищи в Чжэцзянском университете успешно провели исследования по мотивации и общественному доминированию. В мозге грызунов была определена группа нейронов, при стимуляции которой мыши выигрывали соревнования или занимали верхушку социальной пирамиды. Причем первое завоевание прочно фиксировалось в памяти, что потом неуклонно мотивировало мышей на поединок за «золото».
– И вывод? – спросил полковник.
– Итог очевиден: нейроны мышей-лидеров быстро адаптируются к успеху и затем четко настраивают мозг на победу. Могу здесь процитировать китайского невролога: «Если вы впервые столкнетесь с несколькими врагами и победите их, то в дальнейшем психологически всегда будете настроены на выигрыш, даже в борьбе с превосходящим противником».
– Вот вам и история нашей победы, – пылко сказал подполковник Уженов, – вернее, объяснение причин ценить ее и помнить всегда, независимо от политической конъюнктуры.
– А если из истории изъять великие победы, то вот вам и обнуление, – мрачно добавил Юрий Максимович.
В кабинете повисла неестественная тишина, которую прервал чекистский голос полковника:
– Подведем итоги. Алгоритм таков. Сегодняшний день – наиважнейший: занимаемся разблокировкой сознания Сгорина. Рассчитываю, что лобачевцы из Нижнего внесут свою лепту. Как говорится, один ум – хорошо, а два – лучше. В случае необходимости уже подготовлен слипер. К вечеру ждем результатов. Если безуспешно – завтра решаем вопрос по мозгу майора с нейрохирургами. Евгений Николаевич, Наталия Ивановна, Алексей Васильевич, при этом варианте – от вас доклад о возможных последствиях. Надеюсь, до обнуления Сгорина не дойдем… На этом все. Время пошло.
Глава 18. Обреченный на поединок
Alea jacta est (лат.). – Жребий брошен
Со дня совещания прошло трое суток…
Надежда на успех рухнула. Глубокое и болезненное разочарование витало в воздухе. Обстановка искрила, как оголенные провода. Никто не хотел соглашаться с провалом.
В комнате, служившей когда-то курилкой, а теперь оборудованной на манер помещения для отдыха, шел тяжелый процесс осознания случившегося.
– Лёш Васильич – виртуоз, конечно, но не гений. А что бы ты предложил? – Илья с досадой спросил Ивашова.
– Не знаю, – понуро ответил тот, – может, надо было удаление чипа в коме провести…
– Ребят, слушайте, главное, что личность сохранена. Что может быть хуже обнуления? Чип удалили, но шансы для воспоминаний остались, – с жаром заявил Евгений.
– И это называется сохранением личности? С такой жесткой фрагментацией сознания? Ты серьезно? – Денис был на взводе и не скрывал этого. – Почему никто не скажет правду о том, что Игоря изуродовали? Мы не смогли спасти человека! – он залпом осушил бокал с холодным вчерашним чаем. – Его разделили просто, неужели не понимаете? Сгорина теперь два: один – до, другой – после. Как он жить будет?
– Слушай, Дэн, – Илья старался говорить подчеркнуто спокойно, – у Игоря огромное количество нейронов повреждено именно из-за принудительного участия в обмене информацией… Со временем он и без посторонней помощи дошел бы до вегетативного состояния. Американские «партнеры» не о здоровье его заботились.
– Значит, ты считаешь, что теперь, с сознанием в виде обломков Сгорин не докатится до бодрствующей комы?
– Есть шанс, что нет. Один из тысячи… или из миллиона, – Евгений ответил за Илью, – но мы сохранили такую возможность.
– Давайте трезво оценивать ситуацию, – сосредоточенно сказал Ивашов. – На Игоря было оказано мощное воздействие. Просчитать его последствия мы можем только вероятностно…
– Да никто теперь не даст прогноза по Сгорину! – возбужденно перебил его Денис. –Насколько он будет адекватен? Как насчет уходов, провалов или деградации, например, до маразма?
– Дэн, итак понятно, что здесь во всем риск, чтó об этом говорить! – голос Ильи Борисовича прозвучал как-то особенно мрачно, – но хоть минимальный шанс ему оставили, – а это лучше… гораздо лучше, чем ничего!
– Ясно… все умывают руки, – съязвил Денис, – а Сгорин теперь обречен до конца жизни играть в рулетку, причем один на один. Будет приползать к нам под капельницу и на снимки, а все остальное время – бороться с тем, что когда-то было его сознанием, ясным и четким, а теперь превратилось в драные лоскуты…
– Хорош пеплом посыпаться! – прервал его Илья. – Завтра консилиум. Лёш Васильич с Н.И. вместе родят какую-нибудь идею. Посмотрим…
Обсуждение на этом оборвалось. Евгений заспешил, но перед выходом вдруг сказал:
– Помните, как говорит наша любимая Н.И.? «Шанс всегда есть, если выполняются необходимое и достаточное условия, что человек жив».
Глава 19. В отдаче себя
В кабинете у Алексея Васильевича было светло и непривычно тихо. Сидя за столом, профессор смотрел отсутствующим взглядом на безмолвных собеседников – ряды книг, журналов, толстых и тонких папок, и с удивлением вспоминал, что совсем недавно он чувствовал себя уверенно и благополучно. Теперь же внутреннее состояние было просто отвратительным, словно это по его вине пришлось оперировать Сгорина.
И опять, в какой уж раз, он мысленно каялся за малодушие, о котором никто и не знал, кроме него самого. Ведь он так и не дал ходу собственному заявлению с просьбой об отстранении от дела, сославшись на состояние здоровья. Но как больно прожигал его этот непростительный испуг! Даже не испуг, а страх ответственности. И вот теперь… «Как продолжать работать, зная, что не только не помог человеку, а обрек его на пожизненные муки? И какие муки!»
Он встал, подошел к шкафу и медленно, с какой-то неизбывной грустью, провел рукой по книгам, спрашивая их вслух: «Что значит спасение сознания? Может быть, это всего-навсего неоконченное разрушение? Подведение мозга к смерти без фиксированного момента ее наступления – это уничтожение или сохранение личности человека?»
Какое-то время профессор неприкаянно ходил по кабинету, тяжело вздыхая в ответ на внутренний монолог, а потом воскликнул, пытаясь себя убедить: «Мозг – посредник между двумя мирами*. Атомы и Вселенная – всё проще, чем мозг. Надо это понимать! Нельзя опускать руки. Я же не студент, в конце концов. Нужно работать. Хватит эмоции распускать!»
Алексей Васильевич вернулся за стол, посмотрел на часы, подсчитал что-то в голове и позвонил Наталии Ивановне:
– Доброе утро! Вы освободились? А… Понятно. Наталия Ивановна, приезжайте-ка ко мне. Как говорится, выпьем хересу, потолкуем, – пошутил он. – У меня для вас отличный Молинари припасен. Покофеманим, как бывало?
Уже спустя полчаса за чашкой кофе оба профессора обсуждали не столько дальнейшую судьбу Сгорина, сколько вопросы философии.
– Нет, Алексей Васильевич, для него все еще только начинается. Думается мне, что от самого Игоря зависеть будет гораздо больше, чем мы с вами можем предположить… Я имею в виду не только его физические данные, но и уровень интеллектуального и даже духовного развития. В этой ситуации оно необыкновенно важно!
– Согласен. Чьи это слова: «Человек – потенциально бесконечная личность»*? Вы помните?
– Кто-то из древних святых. Точнее не скажу, – Наталия Ивановна недовольно нахмурила лоб и раздраженно потерла его: – Как мешает возраст, если б вы знали!
– Да уж вам ли…
– Ну да сейчас не об этом… «Личность совершается в отдаче себя» – эти слова точно принадлежат Владимиру Лосскому, одному из моих любимых философов. Потрясающий эрудит! – и вдруг без всякого перехода Наталия Ивановна спросила: – Как считаете: транскраниальная стимуляция имеет смысл?
– Несомненно! – с вдохновением отреагировал Алексей Васильевич. – Но вот какой вопрос меня волнует: а не лучше ли провести ее в коме? Завтра консилиум по этому вопросу. Я буду настаивать на введении Сгорина в искусственную кому.
– Однозначно поддержу! – горячо ответила Наталия Ивановна, – пока есть шансы, пусть и скромные, пытаться нужно до конца. Вы правы… Кома и стимуляция – это единственное, что нам остается. К завтрашнему утру подготовим предложения. Да, как раз сегодня вечером возвращается Костя с конференции по транскраниальной методам. Посмотрим новые данные… Почему нет? Импланты у Сгорина теперь не стоят. Так что после выведения из искусственной комы…
– Согласен.
– Да… Подсознание непредсказуемо, – Наталия Ивановна будто отозвалась на собственные мысли и мельком взглянула на часы. – У меня спецкурс через сорок минут. Вынуждена вас покинуть, дорогой профессор, – сказала она, тепло улыбнувшись.
– Спасибо, – Алексей Васильевич с чувством пожал ей руку, чем вызвал едва заметное удивление, – сегодня мне было особенно приятно пообщаться с вами. Иногда начинаешь понимать, насколько ценно иметь единомышленника в нашей работе.
Уже у порога Наталия Ивановна вдруг спросила:
– А сны?
Алексей Васильевич посмотрел на нее в растерянности и удивлении.
– Кто их сейчас ведет у Сгорина? Эту работу нельзя прекращать. Она очень важна!
– Ах, конечно, ну что вы, – с облегчением выдохнул профессор, – этим, как и раньше, занимается Евгений, он там, как рыба в воде, – и с улыбкой добавил: – Они, наверное, с Игорем уже одинаковые сны видят и отталкивают друг друга в борьбе за главную роль… Да, если хотите, могу завтра поделиться его отчетами.
– Было бы замечательно! – И Наталия Ивановна выпорхнула из кабинета, вдохновленная планами и перспективами.
Алексей Васильевич с восхищением покачал головой ей вслед:
– Удивительная женщина – неиссякаемый источник энергии! Вот кто подвижник науки!
Глава 20. Жертвовать или освобождаться
Tempore felici multi numerantur amici (лат.).–
В счастливые времена бывает много друзей
После хирургического вмешательства состояние Игоря вызывало серьезную тревогу.
Наступил нервный период ожидания. Не оказалось никого, кто рискнул бы сделать прогноз того, куда качнется маятник сознания майора Сгорина.
Завершив послеоперационную реабилитацию, врачи, наконец, позволили Игорю находиться дома под медицинским контролем. Раз в два дня его привозили в клинику для обследования и лечения. Прогресса не было. Ситуация зависла…
Психика и сознание майора Сгорина впервые проходили такую жесткую проверку на прочность.
Андрей, старый друг и коллега, изо всех сил старался помочь Игорю. Ради «извлечения позитива из рутины» он организовал на загородной даче дружеский пикник.
– Спасибо тебе, Андрюш! Изумительный день! – Соня со счастливой улыбкой наслаждалась солнцем, сидя в качалке на дачной веранде. – Просто глоток свежего воздуха… За последнее время я совсем отвыкла от праздников. Даже не верится, что когда-то у нас с Игорем была другая жизнь… Как быстро она закончилась!
Андрей, оторвавшись от сакрального процесса приготовления шашлыка, бросил на нее тревожный взгляд: – Устала?
– Знаешь, наверное, просто оказалась неготовой ко всему, что свалилось… Раньше я за Игорем была как за бетонной стеной. Он закрывал собой от проблем и неприятностей. Я и не знала, что так неожиданно может все измениться, – Соня повернула голову, чтобы не было видно внезапно набежавших слез. – Порой мне кажется, что я схожу с ума вместе с ним. Надо как-то жить, а как? Такое ощущение, что была дорога, и вдруг оборвалась. А дальше просто ничего нет, ни тупика, ни пропасти, вообще ничего… – пустота. Начинаешь думать, а зачем жить, – справившись с комком в горле, она уставилась на деревянный пол, по которому неторопливо полз иссиня-черный жук, отливая лакированными крыльями, и подумала: «Даже насекомое знает, что ему делать и куда ползти».
– Игорю тяжело. Такие испытания – только для избранных. Если ты его не вытащишь, то кто? – сказал Андрей глухим голосом, резанувшим контрастом по безоблачной пасторальной картинке.
– Да… да, я знаю. Но как мне ему помочь? Иногда становится очень страшно, когда я понимаю, что он меня не видит. Он смотрит куда-то вглубь себя, туда, где мне нет места, и я не знаю, кто там, рядом с ним… И в такие моменты я думаю, что мама права.
– К отцу уговаривает уехать?
– Давно уже, когда только стало известно, что с Игорем случилось что-то страшное… Понимаешь, я всегда считала, что совершу предательство, если брошу его в таком состоянии. И потом… как бы я смогла жить без него, я же его любила.
– Любила?! – Андрей пристально взглянул на нее. – Теперь не любишь уже?
– Андрюш, пойми! Мне нужно сохранить адекватность, собственную голову. Если я свихнусь, это никому не поможет.
– Я тебя очень хорошо понимаю, Сонь, – Андрей аккуратно взял ее за руку. – Но это проверка: кто ты, кто он… В семье ведь каждый важен, и муж и жена. Жизнь – непростая штука, иногда очень запутанная. А счастье как вспышка, всего-то мгновенье, покажется и исчезнет. Но оно не просто так приходит, а для того, чтобы потом его помнить и стремиться к нему опять… Знаешь, у меня друг есть. Ему ногу ампутировали. Так он только через полтора года в себя приходить начал. Полный слом всего: работа, спорт, быт… все закончилось. Несколько дней назад мы встречались. Говорит, если бы с ним такое… как с Игорем, – не вынес бы. А твой Игорь герой, настоящий мужик! Поддержи его!
– Да, да! – почти выкрикнула Соня. – Только как, если специалисты, академики не смогли? Как я верну ему память, заставлю его мозг работать? Что я могу? – на ее ухоженном лице вспыхнул яркий лихорадочный румянец. – И, вообще, непонятно, несут ли они хоть какую-то ответственность за то, что делают. Может просто кому-то понадобилось материал для диссертации собрать, а? Иначе зачем эти бесконечные эксперименты с Игорем? Ты помнишь, каким он был, помнишь? – Со злобными искрами в глазах и горящими щеками Соня казалась не похожей на себя. – Он был человек, разумный. И мужчина. И живой! А сейчас? Его насильно превращают в растение! Неужели незаметно? Кто за это будет отвечать? Я? Они на меня хотят все повесить?! Я живу в аду! Ты это понимаешь?
– Соня, милая, успокойся! Выпей что-нибудь, – Андрей, обескураженный ее невероятной горячностью, вложил ей в руку бокал с вином. – Не надо так! Прошу тебя, не расстраивайся! Давай спокойно обо всем поговорим, хорошо? Не нужно так нервничать, пожалуйста…
Через несколько минут Соне, казалось, удалось прийти в себя и она с каким-то отрешенным видом и леденящей обреченностью в глазах смотрела на Андрея, который нежно и даже трепетно гладил ее руку.
– Никто не виноват в том, что происходит. Ты ведь прекрасно это знаешь, Соня… Сейчас изменить ничего не возможно. У Игоря такая травма, лечить которую еще не научились. Поверь, что им занимаются лучшие врачи. Пока вот так… Но доктора говорят, что шансы есть. Ему нужна вера и поддержка. От него самого зависит очень много. Но что он без тебя? Ты для него единственная женщина на всем белом свете. Да и не только женщина… Но и жена, и любимая, и дом, и вся его семья…
– Ой, перестань! – Соня вырвала руку. – Это ты сейчас так говоришь, когда Игорь заболел, причем так тяжело, что никто не знает, что делать. А раньше? Да его же ничего, кроме работы, не интересовало. Да, я была… Номинально! Как и наша семья… Теперь вдруг оказалось, что я играю важную роль в его жизни, – она прерывисто выдохнула, дернув рукой.
– Я не верю своим ушам. Что ты говоришь? Соня, где ты? Спустись на землю! Здесь всегда так. Хорошо – плохо. Сладко – горько. Приятно, а потом больно. Реальная жизнь очень далека от сказки! Хочешь на другой маршрут пересесть? Так и там будет то же самое, только в иной форме. Трудностей испугалась?
– Трудностей? Какое выверенное слово! Нет! Я в ад не хочу возвращаться! А ты захотел бы? Что смотришь такими глазами? Чему-то удивляешься? – Трясущимися, как в лихорадке, руками Соня поставила опустошенный бокал. – Никто не говорит мне правду, – голос ее начал вибрировать. – Я это вижу, чувствую… Скажи, почему меня к нему в госпиталь не пускали? У моей мамы столько знакомых врачей, грамотных, хороших специалистов. Если ваши так называемые профи не в состоянии помочь Игорю, почему нельзя обратиться к другим? Что все это значит? И откуда у него такая странная травма взялась? Проводят научный опыт с моим мужем вместо кролика? А я избрана на почетную должность прислуги? Так пусть благодарная страна найдет ему сиделку с железобетонной психикой, которая смогла бы находиться в этом аду круглосуточно. А если ни одной дуры, подобной мне, больше уже не живет на свете, значит…
– Соня, а в чем вина Игоря? – резко перебил ее Андрей. – В том, что он отдал себя родине? Всего отдал! Просто подумай об этом спокойно… Народ живет, мирно спит ночью, детей растит. Кто-то ворчит от скуки и упивается своим вечным недовольством, а кто-то ради того, чтобы это все обеспечить, терпит невыносимые муки… Но как по-другому? Ты знаешь?
– Послушай, Андрей. Мой муж сознательно выбрал себе такую работу, он стремился служить стране, в том числе и ценой своего здоровья или жизни. Но я… не подписывала никаких контрактов. А сейчас меня принуждают это сделать насильно просто потому, что моя фамилия Сгорина, – Соня взглянула на него, но Андрей будто окаменел, лишь взбухшие на скулах желваки выдавали внутренний вольтаж. – Тогда объясни мне, пожалуйста, в чем разница между моей ситуацией и той, когда людей закапывают в землю живыми. Как поднять эту ношу? Кто поможет мне, а не Игорю, кто? С ним носятся, как с торбой, а меня будто совсем нет; просто пустое место там, где когда-то была я, молодая, здоровая и красивая. Меня заставляют принести жертву, а у кого есть такое право? Почему я должна стать старухой, больной и брюзжащей, и в озлоблении доживать вместо того, чтобы жить? А потом народ просто плюнет в мою сторону и в какой-нибудь поликлинике еще обзовет и унизит от всей благодарной души. А я вытрусь кружевным платочком и вернусь домой к своему героическому мужу-растению, отдавшему себя родине. Так? Поступить я должна так?
– Он зависит от тебя, любимой женщины… Ты в состоянии это осознать? – Андрей повысил голос, но быстро спохватившись, продолжил более спокойно. – Выкарабкается он или нет – решение за тобой. На самом деле ты можешь гораздо больше, чем думаешь. Игорю необходима твоя вера в него. Момент тяжелый… очень! Но пришла пора, когда надо отвечать за семью. Как иначе? Сначала используешь – потом отвечаешь. Это как весы. Все же просто. Надо только внутри себя решить, Соня!
– Предлагаешь мне подписать смертный приговор? Так казни меня прямо здесь, что уж тянуть-то? – она уставилась на Андрея незнакомым враждебным взглядом.
– Решай сама… Это твой муж и жизнь твоя. Никто не имеет права принуждать. Только думай быстрее! – голос Андрея стал жестким. – Когда надо принимать серьезные решения, не нужно терзать ни себя, ни других! – И оставив шашлык на затухающих углях, он пошел в дом.
– Ты куда? – взволнованно спросила Соня.
– За Игорем, – последовал резкий ответ.
Погрузившись в древнее фамильное кресло, глубокое, местами скрипучее, с неоднократно перетянутой обивкой, Игорь сидел, полуприкрыв глаза. Было непонятно, то ли он спал, то ли смотрел телевизор. Андрей слегка тронул его за плечо, но реакции не последовало:
– Думаешь обмануть разведку? Вставай, старик! Пойдем порвем шашлык, как дикие хищники!
Игорь будто неожиданно проснулся и попытался встать, но едва не упал, не найдя опору. Андрей успел его подхватить и, контролируя каждое движение, вывел в сад. Соня поспешила пододвинуть мужу стул, стараясь при этом ни на кого не смотреть.
– Ну как, порядок? – заглядывая в лицо другу, спросил Андрей. – Пойду Бориса Федоровича позову. Соня, ты давай накрывай! Я сейчас.
Занимаясь столом, Соня видела боковым зрением, что Игорь продолжал сидеть неподвижно в неизменной позе. Подобное его состояние было для нее чем-то вроде изощренной пытки. Под ложечкой привычно похолодело, по ногам побежали ледяные мурашки, а потом начало подташнивать.
«Разве мама хочет мне зла? Она же меня любит. Самое трудное будет пережить этот момент, а потом точно станет легче, однозначно. Во всяком случае тяжело так, как сейчас, уже не будет больше никогда», – мысль о том, что надо всего лишь раз пережить страшный миг расставания, поразила Соню своей жестокой простотой. И мысленный монолог она завершила словами: «Все равно хуже некуда».
Избегая смотреть на Игоря, она быстро прошла мимо него в дом и достала из сумочки таблетки. Недолго поразмыслив, выпила две штуки вместо одной и вернулась в сад с единственной мыслью: «Сейчас… сейчас мне будет легче!»
Через несколько минут пришли Андрей и Борис Федорович. Они что-то оживленно обсуждали, пока не приблизились к Соне; потом явно изменили тему на вопрос о погоде в выходные дни, всем видом демонстрируя беспечность.
Борис Федорович, сосед Андрея по даче, постоянно грозился уйти на пенсию, чтобы «наконец, отдохнуть, как люди», но каждый раз откладывал это долгожданное событие, говоря: «Родина не отпускает. Оставить не на кого. Зелени доверить ничего нельзя. Опыта нет. Развалят все».
Ему было уже хорошо за шестьдесят, но выглядел он намного моложе, вероятно, потому, что ум оставался удивительно цепким, а памяти стоило позавидовать. Любимое выражение из Лермонтова «Да, были люди в наше время, не то что нынешнее племя» он вставлял направо и налево, как и собственную фразу «Скажи-ка мне, друг, а что такое совесть».
Даже смерть любимой Вареньки, с которой они прожили сорок лет, не сломала его, хотя сильно пошатнула и до основания перетрясла на прочность. Коллеги между собой называли его ДФ – Дуб Федорович, говоря, что настоящих мужиков не срубить, их можно только выкорчевать с корнем.
– Ну, молодежь, за ваши успехи! – поднял бокал Борис Федорович. – Если упорно идти вперед, обязательно дойдешь до победы. Проверено!
