Ольга Пустошинская
Вторая смена в лагере «Звёздочка»
– Па-а-адъём! Па-а-адъём!
Вожатые Вера и Люда настежь открывали двери. В палаты ворвались звуки горна из репродуктора:
– Тара-ра-ра! Тара-ра-рара-ра!
Кто-то из мальчишек громко ему подпевал:
– Вставай, вставай, штанишки надевай!..
– Девочки, на зарядку! Встаём-встаём, нечего было шептаться до часу ночи.
Вера в белой футболке и трико говорила строгим голосом, а в глазах плясали смешинки. Она весёлая и добрая, пионеры её любили. А вот злую Людмилу терпеть не могли.
– Мы не шептались, – оправдывалась Марина, сонно протирая глаза.
– Как же! И про чёрную руку тоже не рассказывали? Быстренько на зарядку!..
Люба натянула кеды и выбежала с другими девочками на зарядку, которую все терпеть не могли и старались улизнуть при каждом удобном случае.
– Григоров, Манюкин, вернитесь! Никаких таулетов, знаю я вас. Опять в кустах сидеть будете!
Пионеры махали руками и ногами под музыку, Люда прохаживалась туда-сюда и покрикивала:
– Раз-два, раз-два, шире ноги! Савушкин, куда? Пять минут потерпишь, не маленький. Или уже обмочил трусишки?
Все сдавленно засмеялись, хотя и сочувствовали опозоренному Савушкину.
– Койки заправляем!
Заправлять койки полагалось строго по правилам: простыня расправлена, одеяло уложено таким образом, чтобы его дырка находилась строго по центру, подушка взбита и поставлена в изголовье треугольником, отдалённо напоминающим парус. Потом, в течении дня, на койках сидеть не разрешалось, да и в самих палатах находиться тоже было нежелательно.
– А что вам тут делать? – говорила Людмила и запирала комнаты на большие висячие замки. – Беседки есть, веранда есть – там играйте.
– Не повезло с вожаткой, – сказала в умывальнике Люба, намазывая щётку зубной пастой «Ягодка», – в первой смене хорошие были.
– А ты и в первой смене отдыхала? – Марина уже умылась холодной водой, брызгающей из множества краников и сливающейся в большой желоб, и вытиралась маленьким вафельным полотенцем. – Наша «Звёздочка» – не очень хороший лагерь, – покривилась она, – ни спортплощадки хорошей, ничего… одни качели и футбольные ворота, даже поиграть негде. В прошлом году я была в «Лесных сказках», вот там здорово, даже бассейн есть…
Торопливо натянув пионерскую форму, галдя и толкая друг друга, они строились перед корпусом на завтрак, выдерживали подсчёт по головам и маршировали в столовую, во всё горло, от души, выкрикивая речёвку:
Раз-два!
Мы не ели!
Три-четыре!
Есть хотим!
Открывайте шире двери,
А то повара съедим.
Поварятами закусим,
Поварёшками запьём,
А добавки не дадите —
Всю столовую снесём!
Раззадоренные речёвкой, столовую брали почти штурмом, едва не срывая с петель лёгкую раму с натянутой сеткой от комаров и мух, тут уж никакие крики вожатых не помогали. Дежурные в длинных белых фартуках и колпаках бегали по залу, расставляя на столы тарелки с кашей.
– О, сегодня рисовая! – обрадовалась Наташа. – Ненавижу манную, она всегда с комками, меня от неё тошнит.
Кроме каши на столиках стояли тарелки с кусочками хлеба, сливочное масло в блюдце, кусочки сыра и какао в гранёных стаканах. Проголодавшиеся за ночь пионеры уносили к окошку пустые тарелки, кое-кто просил добавки – давали, не отказывали.
После завтрака, по давней пионерской традиции, полагалось строем идти на линейку. Линейки были как обычные, ежедневные, так и торжественные, приравненные к какой-нибудь подходящей дате, готовиться к которой начинали чуть не с начала смены. Часами маршировали по асфальтированным дорожкам, разучивали песни, выкрикивали девизы и речёвки.
Суть обычной, не парадной, линейки сводилась к тому, что всю дружину выстраивали по отрядам на асфальтированном пятачке с высоким подиумом, на котором возвышался высокий металлический флагшток с красным флагом. Командиры отрядов рапортовали, барабанщики выбивали ритм деревянными палочками, торжественно выносилось знамя дружины, а после окончания линейки так же торжественно уносилось обратно. Два отличившихся хорошими делами пионера поднимали флаг, перебирая руками тугой торс, режущий руки, после чего линейка считалась закрытой, и ребят распускали. Не подумайте, что они были свободны как ветер в поле. Сразу после линейки им предстояло очень важное и ответственное мероприятие – уборка территории.
3
Перед большим деревянным щитом, с нарисованным на нём горнистом в синих шортиках, вожатая Вера давала разнарядку на работу.
– Дежурные по палатам моют комнаты, трое – веранду, остальные идут подметать территорию… Вот отсюда и до обеда… Шучу, не вопите… до соседнего корпуса.
– А веники где взять? – послышалось со всех сторон.
– Во-о-он там, за футбольным полем… нарвёте травы – и будут вам веники.
Выдирая с корнем терпко пахнущую полынь, Любка вспомнила свой ночной страх и спросила:
– Свет, а ты что, лунатишь?
– А почему ты спрашиваешь? – насторожилась та.
– Ты ночью сидела на моей кровати. Знаешь, как я испугалась сначала! Подумала, что это пропавший мальчик пришёл.
– Я иногда хожу ночами… – призналась Светка. – Мама меня никогда не будит, просто отводит обратно в постель, рядом полежит немного и уходит. Она говорит, что нельзя будить, потому что можно нанести вред психике.
– Предупреждать надо, ты чуть моей психике вред не нанесла… Ну, достаточно для веника, – потрясла Люба пышным пучком полыни.
Согнувшись в три погибели, они гоняли по асфальту конфетные фантики, мусор и хвойные иголки, чихая от пыли и пыльцы, возмущённо кричали на мальчишек, которые, по своему мальчишескому обыкновению, норовили поддеть кедами бумажки и раскидать их как можно дальше.
– Дураки! Мы вожатым пожалуемся.
– Манюкин! Сейчас пионерскую комнату мыть пойдёшь! – спохватилась Вера.
– Хватит, мы свою часть подмели, – Любка сунула облезший веник в урну. – У тебя есть песенник? Давай возьмём и в беседке полистаем.
В кладовке, на длинных трёхъярусных стеллажах, были сложены их чемоданы с приклеенными к крышкам бумажками с именем и фамилией. Держать вещи в палатах не разрешали. Какая вопиющая несправедливость! Ну кому эти чемоданы помешали под койками? Ходи вот теперь, выпрашивай ключ у вожатых, если человеку носки нужны. Или трусы.
С ворчанием Любка разыскала свой чемодан, открыла замок малюсеньким ключиком и достала коричневую клеёнчатую тетрадь с приклеенными на обложке розочками из открыток. Смахнула с песенника прилипшие крошки от печенья, разыскала на дне пакет с коржиками.
– Пойдём в беседку возле горниста, там никто не ходит.
Зажав под мышками тетрадки, они пошли по центральной аллее, по обеим сторонам которой на высоких постаментах стояли гипсовые фигуры пионеров. Лагерь был старым, построенным ещё до войны, скульптуры пострадали от времени. У барабанщика был отколот кончик носа, у салютующей пионерки не хватало пальцев, у мальчика с факелом отсутствовало гипсовое пламя; целыми были только знаменосец и маленький горнист.
Окрашенная разноцветными красками беседка стояла под высокой яблоней, осыпавшей треугольную крышу листьями и зелёными мелкими паданцами.
– Тут можно спокойно посидеть. – Света сбросила со скамейки опавшие листья и присела, расправив юбку. – Давай я твой посмотрю, а ты – мой.
Любка открыла Светину тетрадь с зайчиками и ромашками. На титульном листе цветными карандашами было выведено: «Писал не писатель, писал не поэт, писала девчонка 11 лет!»
Любка улыбнулась: точно такой стих украшал и её песенник.
Анкета с вопросами про любимый цвет, фильм, песню, актёра… Загнутая углом страница с предупреждением: «Нельзя!!!» Рассчитано на то, что читающий всё же заглянет, и тогда получит на развороте возмущенный упрёк: «Ну какая ты свинья, ведь написано: нельзя!»
Страницы пестрели «мудрыми» изречениями типа: «Запомни эту фразу – не люби двух сразу», «Любовь – это счастье, а счастье – стекло. Стеклянному счастью разбиться легко», «Любви все возрасты покорны, великий Пушкин так сказал, и этой истине прекрасной ещё никто не изменял».
Грызя коржики, они с интересом листали песенники, подмечая новое, что обязательно надо перенять для себя. В Светкиной тетради были загадки, а отгадки прятались в фигурно вырезанном закрывающемся сердечке – ого, оригинально! Множество автографов от подруг на специально выделенном листе, гадалки-чихалки, гадалки-икалки и прочая милая дребедень.
А вот пожелания… Светке желали хорошо учиться, много счастья и слушаться родителей. Кто-то пожелал крепкого здоровья.
Нашлось место и стихам про любовь – о чём же ещё можно писать в одиннадцать лет? – и, конечно же, песням. Щедро снабжённые картинками и рисунками, расписанные карандашами и цветными чернилами странички с «Бумажным корабликом», «Ладой», «Синим инеем», «Топ-топ»; «Островом невезения» и «Помоги мне» из «Бриллиантовой руки».
Любка задумалась: что бы такого пожелать Свете? И аккуратным бисерным почерком вывела: «Желаю тебе хорошо отдохнуть и вернуться из лагеря живой и здоровой».
– Живой и здоровой… Такого пожелания у меня ещё не было, – засмеялась Светка. – Можно у тебя Трубадурочку переписать?
И она, пристроив на коленях песенник, начала старательно выводить слова песни, украшая буковки завитушками…
***
Родительского дня все ждали с нетерпением. Все, кроме Любки. Проснувшись, по обыкновению, раньше всех, она воображала, как приедут на автобусах или даже на личных автомобилях соскучившиеся мамы и папы, заберут своих чад на пикники, будут отдыхать и купаться, разведут костерок, чай душистый сделают… А потом эти счастливчики, проводив родителей, прибегут в лагерь с полными пакетами кексов, пряников, коржиков, конфет и рыночных фруктов, будут с удовольствием есть и делиться друг с другом.
А к ней никто не приедет. Мама с дядей Мишей в Новом Афоне в море плещутся, едят люля-кебаб, закусывают персиками и мороженым, пьют «Буратино» по десять копеек из зелёных бутылок… После отпуска привезут Любке какую-нибудь кофточку, мешочек лещины, ракушки и гальку с пляжа, думая, что Любка от радости запрыгает до потолка. Грустно…
Родители стали съезжаться, когда в лагере вовсю шла уборка территории. Дежурные то и дело подбегали к корпусам и звали ребят к центральным воротам. Зардевшийся мальчишка (или девчонка) отбрасывал веник из полыни и что есть духу мчался по аллее к выходу.
