Ольга Полосина
Страна Городов
– Ах ты, сучий потрох, какого лешего?! – я не удержалась от восклицания, хотя и так никогда не удерживалась от восклицаний, ругани практически по любому поводу. Аня всегда говорила, что я хабалистая. Я пыталась еще лет пять назад откорректировать свое поведение, но работа-таки доконала окончательно. Смирившись, я уселась прямо на подложку в душевой. – Не снимается и ладно, а то что жжет – аллергия на металл, вероятно, может в сплав что добавили.
После душа, очень быстро переодевшись во все чистое и сухое, я вышла во двор, дошла до машины и закурила первую за несколько часов сигарету, усталость навалилась тяжелой плитой на плечи и шею. Дым не пошел, курить, как ни странно совсем не хотелось, а вот выпить и просто лечь спать хотелось нестерпимо. Но тут от дома донесся запах чего-то непередаваемо вкусного. “Константин все же готовит ужин моей мечты, ах, ну почему таких хороших мужчин делали и воспитывали так давно”, – вздохнула я и потянулась в дом на запах. В гостиной стояла кутерьма, на полу три совсем юные девушки расставляли советский сервиз прямо на застеленную кружевную скатерть, я хотела было возмутиться, а потом вспомнила, что все эти ажурные фарфоровые тарелочки всегда пылились в серванте и доставали их только по особенным случаям, а особенных случаев было мало: то урожай, то зима, то скотина, бабушке и собрать-то нас по-нормальному было некогда. С кухни донесся обеспокоенный крик какого-то парня:
– Девочки, пора котлеты переворачивать, ну где вы?
– На дне ада, – пробурчала одна из них, но все же встала с колен и понеслась на кухню.
– Беспомощные, Юра, ты как передвигаешься-то без помощи вообще?! – вторила ей тоном громче вторая.
Я оглядела всю эту компанию, вспомнила себя в их возрасте, почувствовала запах июля и поняла, что мое такое беззаботное время совсем-совсем далеко и точно больше не вернется.
– Аврора, вы присаживайтесь, – подал свой голос Константин, вставая с кресла, – я пойду проверю плов в духовке, вы сегодня наша гостья, а мы на хозяйстве.
Старик поплелся в кухню, а ребята наперебой начали мне представляться, само собой имен я с первого раза не запомнила. Сногсшибательного брюнета, что открыл мне дверь звали Дмитрием, бурчащая блондинка, оставшаяся с тарелками – Лена, как моя мама, вторая девчонка с длинными гладкими волосами цвета воронова крыла назвалась Ариной. Пока они собирали на импровизированный стол я отзвонилась Ане и сказала, что задержусь на ночь, хорошо высплюсь, ведь впереди были еще сутки пути до Зеркального. Студентов было семеро, Константин и я, мест бы не хватило на всех, но я обратила внимание, что ребята вполне себе подготовленные и в углу гостиной уже лежали надувные матрасы, один из таких я и планировала позаимствовать на ночь для себя. Ребята суетились, по одному приносили блюда из кухни и расставляли на полу как для турецкого завтрака: пиала с крупными оливками, пиала с огурчиками, пиала с маринованными перцами и брынзой и целое блюдо с петрушкой и кинзой.
– Одна из наших девчонок, та, которая сейчас на кухне, к нам из Турции приехала и последние десять лет там жила, – ухмыльнулся Дима, – вот прививает нам культуру потребления.
– Понятно, всегда мечтала пожить хотя бы немного в Стамбуле, – сказала я, – но я его знаю только по сериалам и боюсь, что реальность меня разочарует, да так и случится, скорее всего.
– Это ты так боишься разочарований, что просто не делаешь? По-моему – это ошибка мышления, – сказала Арина, и даже несколько надменно посмотрела на меня. “Какие мудрые детки пошли”, – подумала я и принялась высушивать волосы полотенцем.
– Я максималистка, возможно по-этому. Хочу объяснить, – начала я, – не смогу смотреть на бедных детей за поворотом у красивого здания. Я слышала от многих, что их там ужасающе много. Понимаю, что и в нашей стране не без этого. Но когда это бревно в своем глазу оно и не заметно вовсе. Для меня сейчас Турция – это сказка с красивыми мужчинами и женщинами, любовью какой-то очень страстной, великолепными пейзажами. Пусть пока так и остается, пока я не научусь мириться с людской глупостью и несправедливостью вокруг.
Константин прошел с кухни с большой чугунной утятницей в руках, поставил ее на журнальный столик и поднял на меня какие-то совсем уставшие глаза:
– В некотором я с тобой согласен, вы родились в довольно жуткую эпоху, хотя и стоит вспомнить, что принадлежите вы к роду homo и этому роду всегда не очень везло.
Девчонки звонко засмеялись, а я решила подхватить рассуждения:
– Действительно, почему мы должны быть удачливее или почему наша жизнь должна быть комфортнее, чем у тех кто жил в эпоху великой чумной эпидемии, варфоломеевскую ночь или во времена сожжения старообрядцев. Так что ли?
– А что не так? – Дима был серьезен, – Наш вид не предназначен для долгой и счастливой жизни, не предназначен под выживание в случае сахарного диабета, аутоимунки и даже обычного аппендицита. Мать-природа мудра, заботлива и экономна, да только к человечеству вообще. В конечном итоге наша Земля имеет цель убить тебя. В любом случае мы, как и все виды животных, населяющих планету после смерти имеем более прикладное применение, чем при жизни, наши трупы минерализируются, питают почву, проливаются водой. Удобрение, и только. Хотя и не справедливо.
– Да, – я кивнула задумчиво и оглядела эту стайку совсем еще молодых ребят.
Они почти все собрались на полу вокруг импровизированного стола. Одного возраста, одного культурного кода, такие одинаковые и разные одновременно. Незамутненные, что-ли, так забавно было за ними наблюдать, разница в возрасте небольшая, но ощущалась практически на физическом уровне.
– Человечество за всю пятитысячную историю прожило без войны всего двести пятьдесят лет, какие могут быть разговоры о справедливости, гуманизме? – тихо вымолвил низковатый парень, сидящий у двери.
– А после сорок пятого года двадцать пять дней, – подтвердила студентка из Турции, – сложно думать, что кто-то еще способен на настоящее гуманное отношение. Сейчас мы пришли к тому, что люди делятся не на расы, нации, а на хороших и плохих.
– Есть старый миф о первой сросшейся бедренной кости среди найденных останков древнего человека, – сказала я, – мне очень хочется верить, что это действительно первый признак зарождающегося гуманизма. Мы действительно выросли в очень смутное время, я захватила девяностые, вы – пандемию и начинающуюся третью мировую. Не знаю чем закончит жизнь наше поколение, но очень жаль, что мы всё меньше можем быть уверены в достойном ее окончании.
На секунду ребята замолчали, странный разговор вышел, но я более чем уверена, что далеко не все человечество, живущее сейчас среди множества локальных конфликтов по всему земному шару, думает о грядущем, так как думали об этом мы тогда.
– Ну что вы такие грустные, господа студенты, – Константин сел на край дивана и поднял стакан с домашним вином, судя по запаху из кружки, которая в эту же секунду оказалась у меня в руках, – завтра вы познакомитесь с раскопками Страны городов, древнего города Аркаима, Южно Уральской Троей, по заверениям всяких разных экстрасенсов чуть ли не колыбелью цивилизаций и родиной Заратустры. Я вам обещаю увлекательнейшее путешествие, а пока давайте что ли традиционно байки на ночь травить, кто первый?
Байки – это то, что я точно любила. Иногда мы с дедом или бабушкой сидели до трех часов ночи и они мне рассказывали славянские сказки, иногда легенды и мифы Древней Греции или Рима. Так удивительно, я выросла в такой доброй и дружной семье, солнечный и добрый отец, понимающий дед, женщины у нас, конечно, с характером паскудным, но друг друга мы нежно любили и ценили. Почему все семьи не такие?
– Чур первая! – провозгласила я, – Завтра у меня сложный путь, расскажу и спать пойду, с вами весело, но дом остается в вашем распоряжении, не поломайте мне тут ничего, а лучше почините. Список оставлю завтра утром.
– Да у нас мальчики такие рукастые, что ты вернешься в добитый дом – это точно, – рассмеялась Арина и как-то очень неодобрительно взглянула на Диму. Между ними явно летали искры и воздух наверняка им казался таким густым, что можно было ложкой перемешивать.
– Ладно, слушайте. Байки – это интересно! – Как бы я не хотела спать – оставаться одной мне было немного страшно, грыз какой-то червячок и кольцо снова приковывало мой взгляд, – Может, ужасные истории?
Ребята молчаливо согласились, и я начала свою, мне ее еще мать деда рассказывала. Она у меня деревенская была и много чем страшным потчевала перед сном. Не знаю, правда, зачем мне страшные сказки на ночь рассказывать было, ведь утром я проснуться не могла и с кровати сползти, а ночью мне всегда казалось, что я демона тульским пряником могу убить – столько силищи было в детском организме. Бабка Ксеня говорила, что история эта произошла в верховьях Волги, откуда родом ее мать была, и рассказывала я ее обычно словами бабушки, почти ничего не заменяя:
– Когда мать моей прабабки была беременна первым из восьми детей, случилась в их деревне такая история. Жил был там светлокудрый кузнец Иван, молодой да ретивый. Само собой, женихом он был нарасхват. Ну, девицы-то молодые все на него заглядывались. И Манька, дочь купца старого, и Авдотья, дочь кулака, – ребята удобнее усаживались, обхватив подушки, и остальные тоже затихли и прислушались, – и даже Дарья. Девушкой она была старше самого Ивана, хоть и всего на несколько весен, овдовела рано: и полугода с мужем не прожила и, как говорят, извела его. У нее матушка была травницей или колдуньей – сейчас-то уже никто точно не скажет. Начали говорить, что видели Ивана на сеновале с Дарьей или за камышами у Волги. Ну, – я обвела всех взглядом, – понятно же вам, что они там делали, подробностей не нужно?
– Нет, не надо. Мы поняли. Не такие уже и дети, – проворчал Диман.
– Тогда я продолжаю. Да, любились они там без устали. Родители Ивана прознали про это и решили его женить. Отправились по рукам бить с родителями Авдотьи. Красивой девка была, только болтливой очень, запили ее в итоге. Волосы, что пшеница золотая, до колен спускались, глаза синие-синие, нос курносый, маленький и упрямо вздернутый. По сравнению с Дарьей, конечно, даже в этом проигрывала. У Дарьи красота была холодной, кожа бледная, как та чашка на столе, волосы черные на прямой пробор и кудри, будто каждый день их накручивала на папильотки. Глаза карие и вокруг ресницы густые и короткие, как у белочки. Прознала она, что любимого ее собрались отдать другой женщине, знала, что супротив родителей своих он не пойдет, и задумала колдовство страшное. Дождалась полной луны, собрала трав и зелья сварила. И напоила его, когда в амбар он к ней известно зачем пришел. Перед свадьбой самой у Ивана случился припадок: выбежал на улицу и понесся к дарьиному дому, а та, знать, стоит и смотрит на него с дороги, ухмыляется. Родители пытались удержать его, но вырывался Иван все время, волосы рвал на себе и голосил на всю деревню. Страшно было, но на постое с обозом гостил старый шаман уральский и сказал, что надо на Ивана беременной девке хомут от лошади надеть, и в нем же клятвы Авдотье на свадьбе говорить, тогда сойдет заклятье. Согласилась на обряд мать моей прабабки. Так и сделали. В тот же день Дарья кинулась в воду волжскую и утопла. С тех пор никто ее и не видал, – я выдержала паузу, закусила бутербродом и сделала большой глоток вина.
– И это конец что ли? – спросил низкорослый блондин в дальнем углу.
– Нет, не конец. С тех пор никто ее не видал, кроме Ивана. Повадился он на Волгу ходить да на дудочке играть, тоска по Дарье его так и не отпустила. Так и выманил ее из воды, на колени она ему села, руками обвила шею да позвала с собой в омут. Русалкой стала она, а этой же ночью Иван пришел к Авдотье и сказал, чтоб не искали его, чтоб жить начала сама хорошо и любимого себе нашла. Сказал, что все хорошо у него, с Дарьей живут на дне реки в дворце из речных ракушек. И водяной его принял и обещал не умерщвлять окончательно. Пожелал Иван Авдотье счастья и наказал никому об этом визите не говорить. Но жена его не послушала и тут же побежала матери рассказывать, а тут у нее язык и отнялся, а потом и дух вышибло. Умерла она там же у ног матери за болтливость свою.
– Ты сейчас хочешь сказать, что ты во все это веришь? – ухмыльнулась турчанка.
– Ну, вообще – не верю. Но истории такие – страх как люблю. Да и вообще – сказки, как явление, сами по себе очень интересные. Вы знали, например, что самая ранняя версия Золушки обнаружена еще на древнеегипетских папирусах, а после появилось множество версий этого “бродячего сюжета” из поколения в поколение и культуру. Эх, – я встала и прошлась в сторону низкорослого парня, – хорошо с вами, но я, с вашего позволения или займу свою комнату или возьму один из ваших матрасов и пойду спать.
– Что вы, что вы, Аврора, – возмутился мой новый арендатор, – конечно, сегодняшнюю ночь мы уступим вам ваши удобства. Проводить наверх?
– Спасибо, не нужно. Все было очень вкусно, надеюсь увидимся еще с вами, ребята. Удачи вам в ваших изысканиях и Ad cogitandum et agendum homo natus est. – я салютовала студентам, которые наверняка еще не дошли по программе обучения до крылатых латинских выражений, потому что сразу после моей последней фразы турчанка полезла гуглить что же я сказала.
Через несколько минут, уже валяясь на пушистой перине, такой обволакивающей как кокон, я старалась призвать хотя бы каплю спокойствия. Правая рука лежала на покрывале, кольцо будто тянуло ее в мою грудную клетку, давило на нее. Я предприняла еще одну безуспешную попытку его снять. Не поддалось. Сон не шел и я решила написать единственному человеку в моем окружении, который верил в сверхъестественное, лучшей подруге, человеку, с которым я планировала уже через пару ночей отплясывать под Леонтьева и приговаривать, что больше такой музыки не пишут: “Что делать, если ты нашел золотое кольцо на кладбище, надел его и оно теперь не снимается?” Прошло несколько мучительных минут и телефон неприятно пискнул: “С ума сошла? Никогда нельзя ничего забирать с кладбища! Так и беды покойника перейти могут! Спать ложись!”. И через несколько минут сон все же пришел, очень густой, тяжелый, давящий. Я стояла у холма, поверхность которого двигалась, переливаясь волной высокой травы, на секунду мне показалось, что сам холм – эту уснувший на веки вечные великан, положивший на руки свою могучую голову. Его дыхание ощущалось физически ритмичными порывами ветра вокруг меня. Я почувствовала прикосновения плотного воздуха к шее, когда на горизонт наплыли свинцовые снеговые тучи. Молния расчертила небо сразу в нескольких местах и земля загудела под ногами громким голосом:
– Аврора, ты должна поторопиться, – снова это странный голос сотни труб, если бы происходящее в Библии было правдой, именно так звучали бы трубы ангелов. Иоан Богослов говорил, что после того, как вострубит первый ангел, на землю упадут град и огонь, смешанные с кровью, сгорит третья часть деревьев и вся трава. После второй трубы в море упадет огромная скала, пылающая огнем. От этого третья часть моря станет кровью, умрет третья часть обитателей моря. Третий ангел трубит, и с неба упадет звезда по имени «Полынь», на третью часть рек и на источники, от этого третья часть вод станет полынью по вкусу, горькими, и многие люди умрут от этого. Четвертый ангел трубит, и от этого затмевается третья часть солнца, луны, и звезд. После этого по небу летит еще один ангел, который кричит: «Горе, горе, горе», обещая его оставшимся на земле от предстоящих трех труб. Да, определенно этот голос звучал как ангельские трубы.
– Куда и к кому я должна идти? – я встревоженно оглянулась в поисках источника голоса, но лишь ветер и гром мне отвечали. Отвечали полным отсутствием информации. Я начала просыпаться и голос прогремел мне вслед:
– Кольцо на тебе, а значит ты совсем рядом.
Я была мокрой насквозь, холодный пот струился по лбу и судорогой свело средний палец на правой ноге:
– Мамочки родные, Иисусе Христе, – проговорила я и встала с кровати, уже светало, значит я все же долго спала. Молниеносно приведя себя в порядок в полной тишине я села в машину и рванула до Зеркального, оставив студентов и их мудрого куратора спящими. В навигатор вбила село Участок Балта в надежде, что случится чудо и ехать мне придется не более суток, но ошиблась, путь предстоял долгий. Пришлось планировать маршрут с учетом остановок на трассе для сна и базовых потребностей. Ане написала, что еду, вооружившись вкусной едой из холодильника: венскими вафлями с ежевичным джемом, бураттой с рукколой, бальзамическим соусом и свежими томатами. По крайней мере о двух приемах пищи уже можно было не думать, а по пути я планировала заехать в каждое придорожное кафе. Еда всегда меня отвлекала, отвлекала быстро, но не надолго. Больше всего я в тот момент мечтала о круассане с хурмой, заварным кремом и стружкой пекана. Изысканно? Может быть. Потрясающе вкусно? Определенно. Почти так же вкусно как сочетание инжира, сыра бри и гречишного меда.
– Когда я стала таким гедонистом? – недоуменно проговорила я и надавила педаль газа чуть глубже, разогнавшись до ста двадцати километров в час. Дорога была ровной, гул колес и аудиокнига на задворках сознания сплелись в один фоновый звук, кольцо больше никак себя не проявляло, но взгляд то и дело опускался на пальцы рук. Не выдержав, я остановилась в каком-то мелком селе и взяла на рынке пару беспалых перчаток, одну из них тут же натянула на руку и стало сразу спокойнее.
Первые двенадцать часов пронеслись практически мгновенно, пейзажи сменялись на равнины и холмы, солнце постепенно катилось по горизонту, погода была ясной, но в зеркале заднего вида у горизонта что-то клубилось и окрашивалось в красный и фиолетовый цвет, догоняло меня. Я остановилась при повороте на посадки, в навигаторе ближайший приличный придорожный отель был не раньше чем через два часа пути, а до Омска было и того дольше.
– Жаль, судя по всему, останусь без круассанов, – я поворчала, но все же тронулась с места и приняла решение ехать пока не испортится погода, а потом остановиться там, где застанет распутица, – съеду с трассы, посплю в машине, жаль термоса не нашлось, сейчас бы чего горячего. О, Аллах, почему я снова говорю сама с собой?
Я рассмеялась, чуть истерично, но рванула навстречу закату. Тучи догоняли, иногда я чувствовала сильный боковой ветер, но еще полчаса ясности мне удалось ухватить. Погода испортилась молниеносно, вот красные закатные лучи еще падали на асфальт, а через секунду небо потемнело и скрыло под собой солнце. Найдя приемлемое и безопасное место для стоянки я припарковалась, перекусила, а уже под начинающийся частый дождь опустила спинку водительского сидения, укрылась теплым джемпером, обняла себя руками под мягкой тканью и попыталась заснуть. Тишина, участившийся дождь успокоил и расслабил и я быстро провалилась в спокойный и безмятежный сон. Аж рот открылся и слюна покатилась по щеке из уголка рта. Я ее ощутила, но прийти в себя не смогла. Чувство полной легкости настигло меня уже под утро. Голова стала ясной, зрение четким, дождь еще чуть моросил, а трассу то тут то там покрывали проплешины луж. Я приподнялась на локтях и огляделась, машины ночью мимо меня не проезжали, лишь иногда фуры с либо сумасшедшими, либо очень опытными водителями. Одна такая пронеслась мимо, подняв вверх сонм капель и брызг. Я вышла из машины, закурила утреннюю сигарету и огляделась, вдохнув дым поглубже. На границе моего зрения что-то пошевелилось, но сначала большого значения этому я не предала. Затем движение повторилось и все, что я смогла сказать было:
– Чокнутая ты, Аврора, чокнутая, – глаза лезли на лоб в буквальном смысле. Дважды я потрясла головой так сильно, что она чуть не отвалилась, но это не помогло. В поле за высокой травой ко мне шли две пятиметровые фигуры из капель тумана и дождя, медленно, как во сне, но я не спала, я определенно точно проснулась. Головы без глаз, но глаза смотрели на меня, невидимые и внимательные. Головы без рта, но я слышала их дыхание, медленное и размеренное. Сигарета полетела на асфальт, я открыла дверь автомобиля, грохнулась на водительское сидение, развернулась и втопив педаль газа в пол, с небольшим дрифтом понеслась в сторону Зеркального, без остановок, перекусов, не смотря в зеркала и не оглядываясь. Кольцо жгло кожу еще около часа, я не пыталась его снять, потому что знала – это совершенно бесполезно. “Глупая затея, – причитала я про себя, стуча обеими руками по рулю, – глупая-глупая затея!” К концу дня я остановилась у ровного низкого белого забора и дома за ним, совершенно обыкновенного. Дом стоял на небольшом возвышении, огромные окна кухни которого выходили на холм с частоколом леса на вершине. Я замерла, приглядевшись к холму. Он был похож на него, того спящего великана из моего сна. Голова на мощных руках – пригорках, несуществующие и неслышимое дыхание, горб в частых елях. Страшное, наблюдающее за мной чудовище или просто остаток древних морен с камнями и глиной.
– Ты ли это, мой друг? – раздался удивленный голос Ани за моей спиной. Я оглянулась и увидела ее, спускающуюся по белокаменной тропе вниз в босоножках на танкетке и фиолетовом халате с запахом.
– Чудный видок! – крикнула я и понеслась к ней навстречу. Мы не виделись слишком давно и слишком многое предстояло друг другу рассказать, но у меня не было ощущения, что мы отдалились. Ничего не произошло, мы снова рядом и разговоры полночи будут сопровождать наши переживания. – Перед кем ты тут красуешься?
Она рассмеялась, обняла меня и вгляделась в мое лицо:
– В тебе что-то неуловимо изменилось. – задумчиво произнесла подруга – Похудела или покрасилась? Не могу понять.
– Ничего не изменилось, – засмущалась я, – ты просто давно меня не видела, пойдем скорее в дом, у меня зад одеревенел от сидения и ноги нормально не двигаются. Покажи мне все!
– Тут нечего смотреть, – Аня прошла вперед, а я потянулась за ней, переступая белые камни. Дом был очень аккуратным, казался небольшим, два этажа, большие практически панорамные окна, черная новая крыша и белый кирпич. Чудесное место, за домом стоял большой сад из яблонь и слив, а у входа на участок расположились два круглых стола и мягкие садовые кресла. Меньший стол венчал самовар и две потрясающе тонкой работы чашки с прованским лавандовым узором.
– Это пошло, я будто в финальную сцену экранизации “Война и мир” попала, как ты тут в такой умопомрачительной тишине живешь? Я пока ехала разглядела только три улицы и домов не больше двадцати. И ни одного человека на улице. Где люди-то?
– Так много вопросов и ни одного ответа. Тут хорошо, присаживайся. – не понятно к чему конкретно она это “хорошо” адресовала, к деревне или своему саду, – тихо, но иногда весело. Завтра вот пойдем на сватовство с тобой. Садись и дай мне тебя разглядеть, выглядишь хорошо, но странно.
– Что странного-то? Все как всегда. Чем ты тут занимаешься целыми днями? – я присела на одно из кресел и принялась разглядывать сад. Он был огромным, соток двадцать пять точно. Вот чем мне нравились дома в деревнях, а не дачных участках. Дача – это четыре сотки максимум, а тут, считай, свое собственное поле. – Удивительная красота у тебя тут. И чай вкусный.
Я сидела, вытянув ноги и все больше молчала, пока не услышала пространный рассказ о том, как Аня познакомилась с местной ведьмой-травницей:
– Она в лесу живет, представляешь? Прямо за озерами вон там, мы с тобой завтра с ней познакомимся, она сватать Ленку будет. Ты слушаешь меня, Аврора? Ау! – подруга прикрикнула на меня, а я подняла, вероятно, очень уставший взгляд на нее.
– Я тебя слышу, но, теперь хочу, чтобы послушала меня ты, – я напряглась, но надежда на единственного человека в моем окружении, который хоть как – то верил в сверхъестественное меня подстегнула к откровенному разговору, – я вот спрашивала у тебя по поводу вещи с кладбища, так вот, нашла вот это кольцо.
Я сняла перчатку с руки и подняла ладонь, продемонстрировав сверкнувший на пальце камень, под солнечным светом он снова изменил свою окраску на яркий бутылочный, почти изумрудный. Подруга привстала и пригляделась к украшению:
– Красивое, – заключила она, – но я бы на твоем месте вернула обратно.
– Я не могу, – сказала я, уронила лицо на руки и очень – очень горько заревела. Слезы лились с облегчением, водопадом без остановки, нос моментально заложило и я сидела, размазывая влагу по лицу, вероятно, не красиво.
– Ну пойдем на кухню, у меня и вазелин есть, сейчас намажем все, покрутим и снимется, что ты ревешь как маленькая? – Аня взяла меня за руку и повела в дом, на новом витке истерики я прокричала:
– Ты меня не понимаешь! Это кольцо участило мои галлюцинации, оно не снимается, я тебе говорю! Вот! – я демонстративно покрутила кольцо, которое довольно свободно сидело на пальце, оно свободно прокручивалось вокруг него, но выше или ниже нет. – Сама попробуй!
Аня остановилась у крыльца, показала кивком головы на ступеньки и я села, протянув ей руку вверх, сама подруга осталась стоять, взялась двумя пальцами на ободок и аккуратно потянула вверх. Не сдвинулось ни на миллиметр. Крутиться – крутилось, но не снималось.
– Пойдем к моей ведьме, она поможет, – Аня опустила на меня глаза с совершенно серьезным выражением лица.
– А она прямо каноничная?
– Да, живет в лесу, на опушке, собирает травы, колдунствует понемногу, лечит и меня травничеству учит. Все окрестные деревни к ней ездят. Кто за чем.
– А заплатить мне душой придется или кровью? – я рассмеялась, практически успокоившись, все же атеизм, как образ жизни.
– Ты нормальная, вообще? Я тебе еще раз говорю – мы идем.
– Будет тебе, девица, не серчай уж. Вестимо, сейчас и отправимся, – я, не понятно от чего развеселившись встала с крыльца и поспешила в дом.
– Ты если при ней так разговаривать вздумаешь, я с тобой общаться три дня не буду.
Я подняла обе руки, защищаясь и успокаивая подругу:
– Ладно – ладно, не разговаривать, идти, слушаться старуху. Все поняла.
Подруга еще раз шикнула на меня и пошла показывать дом. Хоромы знатные были. Стены цвета слоновой кости, одного из сотен теплых оттенков, плитка темная на полу, серая и пол, такой теплый, видимо обогрев был включен. Окна большие в каждой комнате, гостиная и кухня, к ней примыкающая, разделены большим мягким диваном. Телевизора нет, небольшая аудиосистема стояла у импровизированного электронного камина. Я хотела съязвить, но вовремя угомонилась, по напряженным плечам подруги было ясно – она раздражена. На втором этаже находилось три спальни и даже отдельный туалет и комнату она мне приготовила замечательную – не сильно просторную, как я люблю, с большой кроватью, на которой красовалась высоченная перина, сантиметров на тридцать в высоту:
– Боже мой, какая барская у меня теперь кровать. Да я по полдня тут отсыпаться теперь буду. На гусином пухе? Где тут у тебя ее набивают, людей толком нет.
– В соседней деревне заказала бабке, она внучку сейчас учит, там древняя крупнее и магазины сетевые есть, клуб действует даже, можно сказать, что районный центр. – Аня с размаху села на кровать, – Мне самой нравится, но я на мягком долго спать не могу.
Я присела рядом, а затем завалилась спиной на это мягкое безе из пуха и перьев. Хорошо было в доме, уютно. Такой минималистичный прованс, толком без мебели, но с запахом дома и тепла. Час мы просто проболтали, сначала ни о чем, потом я рассказала подруге о галлюцинациях тогда зимой и по пути в Зеркальное. Аня смутилась, смотрела на меня обеспокоено веря и не веря одновременно, а потом ляпнула, что мне помимо бабки надо психиатру показаться. Я засмеялась, ведь переживать было больше не о чем.
– Пойдем, покажешь меня своей бабке, клянусь, говорить уважительно, улыбаться и не задавать глупых вопросов.
– Клянусь, ты лжешь, но пожалуйста, она не такая как все или как ты себе ее представляешь. Многое из того, что она мне рассказала оказалось правдой.
– Да? – я со скепсисом уставилась на подругу, – И как же ты это проверила? Она заставляла левитировать вещи при тебе или воскрешала мертвецов? А может быть порчу навела и человек замертво упал? И то, последнее вполне могло бы оказаться совпадением.
Аня посмотрела на меня просто испепеляющим на месте взглядом, поднялась с перины и довольно быстро понеслась к выходу, а я за ней. У дверей она молча протянула мне высокие резиновые сапоги, а я была вынуждена их послушно натянуть. Сама же она надела сапоги чуть моднее и я с удивлением узнала в них вот эту напускную московскую брендовость, если хотите можно и цумовостью назвать:
– Только не говори, что это Ботега и ты ходишь по лесам в сапогах за тысячу долларов?
– Я по-твоему после переезда должна была выкинуть все свои вещи, облачиться в сарафан, заплести волосы в косу и так ходить? Они качественные и выдержали уже ни один поход, не будь такой снобисткой. Тебе не идет. – отрезала подруга и переступила порог, а я пошла за ней. Мы быстро миновали последний дом на улице, прошли пару мелких прудов, посадки с ягодными кустарниками и оказались на улеске. Закат стремительно наступал и листья берез окрасились в темно-аметистовый, почти сиреневый оттенок, а за холмом позади нас небо приобретало мазки лососевого и оранжевого цвета. Аня остановилась на секунду, прислушалась и решительно прошла в лес, вбивая в землю свои модные сапоги.
– И что ты ей скажешь,– нарушила молчание я.
– Скажу как есть. Кое что подсказывает мне, что она сможет тебе помочь. – подруга свернула у старой осины влево и снова пошла вперед.
– И что же это? Только не говори, что в этом есть что-то сверхъестественное? – я уставилась в ее спину, приостановилась, заметив грибницу и пометила деревце, чтобы вернуться сюда позже.
– Знаешь, в том, что ты считаешь сверхъестественным нет ничего неестественного. Все очень даже просто, логично, когда она тебе расскажет, если расскажет, конечно, ты сама все поймешь. Все на этой планете взаимосвязано.
– Ты меня пугаешь, говоришь о логике как-то не совсем логично. Ты тут себе никого не нашла? – решила я сменить тему.
– Кого? Тут есть пара фермеров состоятельных в соседнем селе. Но для них женщина должна либо готовить торт, либо из него выпрыгивать. К тому же есть вещь, которая меняет все.
Интересно, мы всегда легко относились к личной жизни. С мужчинами нам не то чтобы не везло. Скорее, мы не хотели разменивать свою жизнь и независимость на мифическую надежность брака или долгосрочных отношений. Да, я хотела детей, да, я хотела бы иметь рядом мужчину, партнера. Но не срослось. Откровенно говоря, подойдя к рубежу тридцати лет, я поняла, что больше и нет смысла никого искать. И вообще представление о семье в современном мире как-то опошлилось, еще сильнее, чем в более ранние исторические времена.