Ольга Леонидовна Вербовая
У ведьм свои секреты
Педро чуть не плакал, когда гибкая плеть гуляла по спине капитана, оставляя кровавые полосы. Сам же Рамирес не издал ни звука.
Не сказал он ни слова и тогда, когда его голова лежала на плахе. Долорес в последний раз посмотрела на капитана. Его взгляд по-прежнему был горд и ясен.
"Простите, капитан! Я обещала… Я не хотела Вас обманывать…"
Рамирес бесстрастно глядел, как палач заносит над ним топор…
– Стойте! Не троньте его! – громом вдруг прогремел голос короля.
Палач, а вместе с ним и толпа в удивлении уставились на балкон, где сидел Его Величество.
– Под страхом смерти запрещаю вам причинять ему вред, – продолжал тем временем король. – Ибо капитан Антонио Фернандо Рамирес невиновен! Я желал проверить, насколько правдивы слухи о Вашем мужестве, сеньор Антонио. Теперь же я точно знаю, что у Вас храброе сердце. Поднимайтесь, Вы свободны.
Немая сцена сменилась возгласами восхищения. Толпа принялась громко выкрикивать приветствия в адрес капитана, всё ещё не до конца осознавшего, что происходит.
– Лицемеры! – проговорил Педро, как только немного оправился от приступа бурной радости. – Только что глумились, а теперь дифирамбы поют.
Капитан на эти приветствия сухо ответил:
– Благодарю. Несколько неожиданно с вашей стороны.
– Я бы так вежливо не выразился, – сказал Педро Фелисе.
– Я тоже, – согласилась с ним девушка.
"Получилось! Всё получилось! – Долорес едва не прыгала от радости. – Спасибо, милая, добрая донья Марисоль! Спасибо!"
Как будто во сне девочка слышала, как Его Величество объявил сеньора Алькантару гнусным клеветником и приказал высечь у позорного столба, видела умоляющий взгляд несчастного, устремлённый на царственного друга, видела, как Рамирес сошёл с помоста и направился к родным, которые тянули к нему руки.
– Пойдём домой, Долорес, – Фелиса дёрнула девочку за руку, опасаясь, как бы сестра на радостях не выдала тайны. – У нас много работы.
Долорес молча пошла за ней. Ещё долго ей слышался свист плети, вопли дона Гильермо и крики из толпы: "Позор! Позор!".
***
– Фелиса, что у вас случилось? Какая-то женщина из комнаты кричит: я король, – и требует, чтоб её выпустили.
– Это моя подруга. Подхватила лихорадку – уже сутки как в бреду мечется.
– Какой ужас! Бедняжка!
***
Назавтра весь город только и судачил о том, почему вдруг сеньор Алькантара впал в немилость. Вслух говорили, что дон Гильермо потерял стыд настолько, что Его Величество был вынужден пожертвовать дружбой, а шёпотом – что у короля появился другой любимец, который громче и слаще поёт дифирамбы его царственной особе.
Те, кто были ближе ко двору, удивлялись также, отчего Его Величество в тот вечер повёл себя несколько странно – вместо того, чтобы, по своего обыкновению, отправиться в комнату какой-нибудь из фрейлин, уединился в своих покоях с книгой в руках.
Однако ближе к вечеру и тех, и других ждала ещё большая неожиданность. Король публично признался в своей причастности к загадочной смерти отца и брата. И даже показал склянку с ядом, с помощью которого расчистил себе путь к трону.
"Они приходят ко мне во снах. По ночам я как будто слышу их голоса. Я не в силах больше этого выносить. Поэтому я отрекаюсь от престола. Иного выхода, как уйти в монастырь, я не вижу. На своё место я назначаю достойного человека знатного рода…"
Батиста! Король назначил вместо себя сеньора Батисту. Невероятно! Того самого Батисту, который ни разу не сказал Его Величеству слова похвалы и восхищения, который часто осмеливался перечить королевским любимчикам, которого скорей ожидали лицезреть на плахе, нежели на троне.
Но больше всех людей удивило, что отрекшийся король очень спешил с коронацией своего преемника, назначив её на завтра.
***
Утром четвёртого дня "лихорадка" у сеньоры Беатрис прекратилась, к великому облегчению Фелисы, Долорес и всех соседей, которые теперь могли не опасаться заразы. Для самой сеньоры Рамирес возвращение в своё тело было великим счастьем.
– Эти три дня стали для меня сущим кошмаром, – рассказывала она Фелисе. – Я едва передвигала грузное тело Его Величества. Теперь уже бывшего.
– Говорят, он не слишком-то знает меру в пище.
– Никакой, милая Фелисидад. Точно та кже, как и в вине, и в женщинах. Сеньор Батиста – полная ему противоположность.
