Ольга Евгеньевна Ананьева
неОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ
Глава 2. Наама Бей
Понимаете, девчонки такие дуры, просто беда. Их как начнёшь целовать и всё такое, они сразу теряют голову.
Д. Селинджер. «Над пропастью во ржи»
Тем вечером, готовясь на прогулку по Наама Бей, я и представить себе не могла, насколько существенный вклад внесёт эта невинное полуночное рандеву в love story мою и Кэпа. На тот момент я не испытывала к Саддаму ровным счётом ничего, кроме неприкрытого восхищения его фри дайвом и безразмерной благодарности за оказанную мне услугу.
Выйдя на освещённую аллею вдоль первой береговой, я почувствовала себя как на ладони под пристальным вниманием многочисленных любопытствующих глаз. На мне было подростковое платьице с кошечными узорами и ярко алые босоножки, на которых я шла пошатывающейся походкой, отвыкшая за пару недель от высокой летней платформы. А Саддам… он тоже шёл… мне навстречу походкой хоббита, о Боже, он и был вылитый хоббит – Бильбо Беггинс в молодости: рост ниже среднего, кудрявая нечесаная голова и большие волосатые ноги.
Он, сразу узнав меня, подошёл так уверенно, будто мы были знакомы ни пятнадцать часов, а пятнадцать лет. «Ну что, honey, куда ты хочешь пойти?» – параллельно с вопросом Саддам взял меня за руку. «Ох, я даже не знаю, Кэп. Я впервые отдыхаю на Наама – так что, погуляй меня где-нибудь сам»…
Знаешь, читатель, только теперь я понимаю, почему мне так полюбилась Хаддаба – это тот район, где можно гулять бесконечно. Хаддаба не в пример остальным районам Шарма расцвечена фонарями мало, но зато вся выстроена из тропинок и уютных маленьких улочек с такими же маленькими уютными кафешками в неприметных укромных уголках. Но в ту полночь я гуляла по Наама Бей, по самому центру его красивого, шумного променада, заполненному смехом туристов и дымом кальянных. Я покорно вышагивала по брусчатому полу вслед за человеком, за которым в последствие, как оказалось, мне суждено было пройти не один десяток километров. «Пройти, не поднимая глаз, пройти, оставив робкие следы» – кажется, так пела Кристина Орбакайте. Но это было лишь в будущем, ни сегодня, ни сейчас. Сейчас я лишь чувствовала неловкость момента, идя через толпу, держа за руку египетского парня, встречая такие же парочки в стиле «а-ля белоснежка и её шоколадный заяц».
Мы шли прогулочным шагом, глазея по сторонам, лишь изредка встречаясь глазами на какое-то мгновение, которого хватает обычно для того, чтобы догадаться о перспективе и характере будущих отношений. Но, как вы помните, я не отличалась хорошим зрением и потому, попадая в ловушку тёмно-карих глаз своего попутчика, не понимала причин его пристально изучающего меня взгляда. Наш променадный разговор на отвлечённые темы затянулся часа на полтора и вот мы, наконец-то, вышли на проспект. Я была ошеломлена гулом потока новеньких машин taxi, мчавшихся в жёлтом свете уличных фонарей и изрыгающих непрекращающуюся кокафонию звучащих на максимальной громкости клаксонов. Чуть позже я узнаю Шарм другим: тихим, деликатным, скрытым от посторонних глаз туриста в улочках Хадабы. Но сегодняшний вечер должен был быть громким, таким же громким, как моё ликующее эго, одержавшее победу над собственным страхом глубины.
– Послушай, Саддам, я устала, давай присядем куда-нибудь, мои ножки протестуют против каблука.
– Конечно, как ты хочешь – услышала я в ответ, и Саддам потянул меня за руку на огромный газон посреди улицы, идеально подстриженный, с густой травой, больше походящей на ворс персидского ковра.
– О, божечки, какая благодать! – воскликнула я ровно в тот момент, как мои уставшие босые ноги коснулись зелёной лужайки.
– Не стой на траве долго, а то будет холодно и мокро – отозвался Саддам на мой комментарий и сел на край японской горки, – подойди сюда и посиди рядом.
Но сидеть мне не хотелось; я была похожа сегодня на моих маленьких гиперактивных клиентов-дошколят – неусидчивых и возбуждённых. Поэтому, подойдя вплотную к Саддаму и обнаглев окончательно, я встала своими замёрзшими ногами на его два сорок третьих по моим подсчётам размера. Это рассмешило его искренне, и он даже покачал меня немного, как это делали в детстве мои родители. И тут мне внезапно стало тревожно. Я осознала, как уже дважды за сегодняшний день отозвалось теплом моё сердце на улыбку этого темнокожего, абсолютно чужого мне человека, вот уже не первый раз за эти сутки, сидящего напротив в такой предательски опасной близости.
Глава 3. На расстоянии поцелуя
«А он мне нравится, нравится,
Я от него без ума. Мама,
В нём сорок градусов минимум
Я на максимум выжата
От него я сегодня пьяна.
Невозможно расслабиться
Он нравится, нравится мне»
С. Лобода
«Ты – моё море. И в этом, наверное, вся соль»
Разреши себе быть влюблённой.
Море. Галька. И тёплый рот…
И его поцелуй солёный
Полина Ш.
Пять дней… они пролетели как пять минут в шутишных разговорах, в вечерних прогулках, в обязательных тренировках на открытой воде над рифом Эль Фанар, красотой которого я очаровывалась всё сильней. Бездна под ногами теперь не пугала меня так, как раньше; я влюблялась не только в него, того, кто подарил мне красоту моря, но и в саму бесконечность глубины, красотами распластавшуюся подо мной.
Изменяя своей привычке грустить загодя, я старалась не думать о стремительно сокращающем количестве дней отпуска. Но неминуемо день моего возвращения в Россию наступил, и от каждого мало-мальского события тем днём попахивало тоскливой банальностью прощания.
Помню тогда море штормило, а вода была, как ни странно, холодной не по-апрельски и серой, словно мои слёзы, скопившиеся внутри. Взявшись за руки, мы с Саддамом плыли куда-то прямо по направлению к «Садыки» и, казалось, капитан не собирался менять направления. Оставалось около получаса до расставания, и я понимала, что они запомнятся мне такими, какими я их проживу и ещё, что от этих прощальных минут будет зависеть то, запомнюсь ли я человеку, плывущему рядом, чья рука крепко сжимала мою руку. А хотелось ли мне запомниться?… Да!да!да! безумно хотелось!
Метрах в трёхстах от берега я почувствовала острый приступ тоски – это было ужасно. В следующее мгновение я сделала то, чего никак не могла от себя ожидать – резко развернувшись к своему визави, я сдёрнула с его лица маску и поцеловала. Захлебнувшись поцелуем, мы ушли на какое-то мгновение под воду, и там, через запотевший пластик маски, я увидела в глазах капитана желание аналогичное моему. Кэп крепче сжал мою руку, и мы взяли курс на дикий пляж. Когда мы добрались до берега, казалось, что вода вокруг кипела, подогреваемая нашими эмоциями и желанием. Я плохо помню подробности того, что было дальше. Помню только, как Саддам резко схватил меня за волосы, запрокидывая мне голову назад для поцелуя и ещё помню его взгляд – застывший зрачок, в котором я видела своё отражение, видела себя такую счастливую и бесстыжую.… его глаза… секунда-две, а потом я улетела… хотя нет, по ощущениям я, скорее, провалилась сквозь толщу воды и песка в бездну чувств. Провалилась глубоко и надолго, на целых два года.
В какое-то мгновение волна окатила нас с головой, и это вернуло меня в реальность момента. Нужно сказать, что к тому времени из купальных принадлежностей на мне оставалась только синяя полоска плавок.
«Саддам, остановись!» – я буквально отодрала себя от человека, хотя мне меньше всего этого хотелось.
«Что-то не так?» – голос Кэпа был сиплым и немного вибрировал. Я понимала, что ломаю самым безжалостным образом последние минуты перед нашим расставанием, лишая себя радости в преддверии разлуки и долгой колючей зимы. Возможно, я буду потом очень жалеть об этом, но…
«Что? Секса не будет?» – в раздражении бросил Саддам.
«Нет, извини. Я не могу так»
«Как? Мы взрослые люди. Что здесь плохого? Я хочу тебя, и ты хочешь меня – почему нет?»
«Может быть потому, что я дура» – проговорив это, я чувствовала, как комок не проглоченных утренних слёз подступил к горлу.
«Поплыли назад» – Саддам надел ласты, – «больше нам нечего здесь делать».
Я вдруг на мгновение увидела рядом с собой среднестатистического капризного неудовлетворённого мужчину. Разгляди я тогда потщательнее, может и душевных терзаний было бы поменьше, но всё тоже чувство надвигающейся тоски лишало меня всякой объективности. Доплыв до пирса в абсолютном молчании, мы выбрались на берег чужими людьми, и, бросив друг другу небрежное «пока-пока», разошлись в разные стороны с таким видом, будто и вовсе не были знакомы.
Это потом, спустя пару месяцев, Саддам звонил мне уже из России и говорил о том, что премного благодарен за предоставленный шанс остаться рядом со мной хорошим, о том, что мой отказ, убивший его мужское самолюбие, по сути, спас его человеческое достоинство. И что именно потому мои имя и образ запомнились ему в беспросветном калейдоскопе женских лиц и тел. И уже где-то к концу февраля мы снова вошли в режим «ожидание встречи». Садам ждал меня, а ещё меня ждал апрель, в котором мне предстояло сделать неизбежный выбор между «любить» и «быть любимой».
Глава 4. С апрелем навзрыд
Причин для радости не было, но мне внезапно стало хорошо. Такое чувство приходит в двух случаях: если у тебя истерика, либо, если ты влюблён. Честно говоря, мне было проще надеяться, на то, что это была истерика
Ребекка Вермонт, «Черновик моей жизни»
«Они писали друг другу об очень интимных вещах, но одно дело писать и совсем другое – встретиться лицом к лицу, помня о том, что было написано»
Подари мне цветное стёклышко,
Обязательно стёртое морем
по краям.
Таким ласковым морем,
зацелованное,
подари.
Оно ляжет на самое донышко,
оплетённого тиной горя.
И под утро,
шумя прибоем,
расплескается цвет внутри.
– U
Наверное, в жизни каждого человека бывают такие моменты, о которых хочется забыть навсегда, потому как воспоминания о них причиняют нестерпимую боль, намного превышающую порог личной эмоциональной толерантности. На мои текущие 34 года подобных моментов выпало целых два, благо, что с разницей вполовину по годам ровно, что и позволило, скорее всего, мне их пережить… жаль только одного к подобному не было – иммунитета.
Той весной в моей жизни наступил долгожданный апрель 2015, апрель, в который рвалось всё моё существо, апрель, который, как выяснилось позже, ждал меня целых семнадцать лет. Boing № 737 уверенно шёл на посадку и я, до упора сдвинув вверх створки иллюминатора, прижалась разгорячённым лбом к замёрзшему стеклу.
«Слава Богу, долетели!» – радостные ноты в голосе Нели резонировали с моим настроением нынче особенно остро.
Солнце слепило глаза, отражаясь в ярко-голубом, безумно голубом небе, и моему взору открывались едва пока различимые с высоты птичьего полёта ухоженные лужайки отелей и чёрная паутина магистрали Шарм-эль-Шейха. Сердце колотилось в бешеном ритме и рвалось наружу, словно хотелось ему быстрее очутиться на земле, но технических возможностей самолёта было явно недостаточно для того, чтобы ускорить этот процесс. Шасси, наконец-то, нащупало покрытие взлётной полосы, и я непроизвольно вздрогнула от лёгкого толчка. Сколько бы я не летала, момент посадки самолёта всегда остаётся для меня моментом некоторой неожиданности; сродни процессу пробуждения; тебя будто бы вырывает из сна реальность, которую ты с нетерпением ждёшь. Бортпроводница, стоящая на выходе из салона пожелала всем приятного отдыха и я, наконец-то, сделала первые шаги по трапу. Вдохнув вечернюю жару, я почувствовала такое привычное мне здесь лёгкое головокружение, от которого моментально опьянела.
«Девушка, а можно побыстрей?» – раздалось чьё-то нервное сопрано за моей спиной.
«Да, конечно» – постаралась я быть как можно сдержанней в ответе и нехотя прибавила шаг, потому что именно сегодня, в этот момент как никогда ранее мне вдруг захотелось остановить первое мгновение встречи… такой долгожданной встречи с городом моих надежд и предстоящих, как мне казалось тогда, сказочных дней… как мне казалось…
Всю процедуру таможенного досмотра и регистрации я прошла как говорят «на автомате», будучи мыслями уже далеко за пределами аэропорта, вернувшись в реальность лишь дважды; первый раз, когда со словами «Саламу аллейкум» протянула улыбающемуся преклонных лет дядечке-арабу заполненную наспех миграционную карточку и второй раз, когда стаскивала свой здоровенный чемодан с багажной ленты…
Трансфер встретил нашу уставшую туристическую группу приятной прохладой кондиционера и доброжелательным гидом по имени Ахмед… или Мухаммед, что для меня было совсем неважно. Важным было лишь то, что я была снова здесь, в городе, в котором каждое мгновение моей жизни было наполнено безграничным счастьем… и его ничего не омрачало… пока. Я села у окна по обыкновению своему и тут же погрузилась в ритмичность сменяющих друг друга пейзажей за окном… моя душа ликовала и в каждом движении раскачивающихся от ветра крон пальм я чувствовала дыхание города… я словно пропускала его через себя… я была его частью… я ехала домой.
Спутницы мои расположись на соседних креслах. Иногда я бросала на них случайный взгляд и видела, как они сидят, прикрыв глаза, и их расслабленные головы покачиваются в унисон движению автобуса. Неля улыбалась и я знала, что эта её улыбка означала спокойную радость от подходящего к концу трансферного маршрута и от мыслей о том, что уже спустя каких-то минут пятнадцать она будет стоять на берегу любимого моря. За моих попутчиц я была рада не меньше, чем за себя; каждая из нас находилась в предвкушении близкого счастья; размышляя об этом, я тоже закрыла глаза, и чувство какого-то пробирающего до пят покоя заставило меня погрузиться в дремоту.
«Яла! Яла! (идём! Идём! – араб.)» – звонкими перекатами голос гида покатился по салону. «Выходим! Не забываем две вещи: свои вещи и вознаграждение водителю за то, что он так красиво довёз нас» – гид явно усердствовал в похвале и видимо потому вызывал ярый протест моего туристского снобизма. Я демонстративно вытащила свой чемодан и, не удостоив водителя микроавтобуса даже взгляда, двинулась через раскалённую солнцем парковочную зону в сторону отеля.
Это был Club reef. Отель с категорией звёздности 4 и пирсом, уходящим в морской горизонт. Скажу вам, что ни до этой поездки, ни после, никогда не встречала отеля, покорившего моё сердце больше, чем этот. Каждый квадратный метр выложенной в аккуратной последовательности плитки настолько был приятен восприятию, что порой, казалось, будто жизнь моя и весь мой мир заключались в стенах этого отеля, из которого единственным выходом был выход в открытое море.
«Ну что, пошлите кушать, девочки!» – задорно прикрикнула на нас Неля, когда мы, наконец-то, бросили поклажу у подножья односпальных кроватей с белоснежными простынями. «Ещё на море надо сегодня успеть!» – продолжила она, вызвав мою невольную улыбку. Это звучало так по-детски, словно море раздавали по одной порции в руки, как яичницу на завтрак с 8.00 до 10.00. И мы гурьбой вывалились из двери, в поисках кухни, которую легко нашли уже спустя минуты две по запаху специй и жареных сладких пончиков. У дверей кухни нас, партию туристов-новичков, встречал широкой улыбкой менеджер ресторанного зала, который, точно регулировщик показывал маршруты до свободных мест за столиками, наряженными в атласные скатерти, цвета морено. После торопливого обеда мы ещё часа два знакомились с достопримечательностями территории отеля и потрясающей косой кораллового рифа. Название отеля полностью соответствовало его содержанию; под весёлый рокот набегающей волны и клубной музыки, доносившейся из динамиков бара, мы не заметили, как подкрался сансет.
За ужином я нервничала, мысли мои были заняты вариантами предстоящей встречи с человеком, которому я оставила своё сердце в последние часы пребывания на пляже Эль Фанар прошлогодним ноябрём. Нервозность моя была заметна невооружённым взглядом, потому Неля, доедая очередную ножку «изумительной» по её словам куропатки, сделала мне замечание по поводу моего никудышнего аппетита: «Ну сколько уже можно ничего не есть?» – я услышала в её голосе раздражённое беспокойство – «ты упадёшь на этом своём свидании в обморок от голода, вот увидишь!». Я улыбнулась в ответ на её слова и поспешила успокоить: «Всё хорошо, если случится обморок, Кэп позаботится обо мне, оттащит за ноги в какую-нибудь ближайшую пиццерию». Неля только покачала головой, но я видела, что она тоже улыбается… Я смотрела на неё и понимала, на сколько близкой стала мне эта задорная, никогда не унывающая женщина, отличающаяся патологическим оптимизмом, мягкими красивыми чертами лица и потрясающим смехом, устоять против которого, пожалуй, не мог ни один человек в мире, ну… по крайней мере, повара на раздаче всегда норовили подсунуть в её тарелку самый сладкий кусочек.
Часов в девять вечера он позвонил. Первым. «Привет, как твои дела? Ты что делаешь? Ты где сейчас? Ты уже покушала?» – Саддам говорил быстро, словно заучивал скороговорку. «Ты куда-то торопишься?» – внутри меня всё сжалось. «Нет-нет, просто шум на улице. И да, тороплюсь, только увидеть тебя, хабиби (дорогая – араб.). Беспокоюсь за тебя». Я почти теряла сознание, ощущая скорое свидание с мужчиной, которому мне так много нужно было рассказать, к которому я пришла, преодолев тысячи километров и теперь, боялась что не хватит сил пройти оставшиеся пять.
«Саддам, буду ждать тебя здесь, в отеле, приходи сам… я… мне… у меня так мало сил теперь» – в тот момент казалось, что речь моя – это бессвязный набор слов, который даже был более непонятным, чем тот исходный вариант инструктажа на русском, который иногда я литературно выстраивала местным дайверам.
«Меши (хорошо – араб.), буду через два часа у тебя»… фраза, которую я вспоминала, спустя три часа, идя вдоль пустыни по тёмному тротуару улицы. Абонент был «вне зоны действия сети» и моё отчаяние достигало критической отметки. Я, не смотря ни на что, решила преодолеть эти оставшиеся километры до цели… но вот вопрос, а в том ли направлении я шла? Мне не у кого было спросить об этом, вокруг не было ни души, и только лимонный диск луны свисал над пустыней Синая, словно большой ковш застоявшихся слёз.
Эль Фанар всегда был эксцентричной публичной зоной; десятки людей приходили сюда, чтобы посидеть на небольших скамеечках, на приступках или даже самих ступенях большой мраморной стелы, воздвигнутой, как дань памяти погибшим французским туристам в январе 2004 года. Стая чаек, взмывающих в небо… стальные птицы, олицетворяющие полёт душ; большего места величественной скорби я не встречала никогда. И сегодня я пыталась выплакать, вытравить из себя всю ту боль, которую порождало во мне отчаяние рухнувших надежд. Вдруг телефон, в моей руке, молчавший часа три, внезапно ожил. «Хабиби, хабиби, где ты?» – голос в трубке пришёлся хлёстким ударом по лицу. В тот момент я ещё не догадывалась, что мне предстоит пережить не одну такую пощёчину. «Какая разница» – я попыталась придать раздражение и вызов своему ответу, но он прозвучал очень тихо и отрешённо.
«Я иду к тебе, ты где, Ола?» – Саддам был всё настойчивее. Я почувствовала, что мои хлипкие баррикады рушатся: «Я на Фанаре». «Жди меня, буду через десять минут» – Саддам говорил так, словно теперь он боялся не дойти. Я замерла, и мне показалось, что всё вокруг принимает формат параллельного измерения, в котором я живу отдельно от мира и, в котором, рискую остаться навсегда. Но уверенно приближающаяся ко мне мужская фигура, вернула меня в реальность полуночи. «Прости меня, Ола. Мой телефон остался в магазине у друга, а потом я вспомнил это уже в пути. Я вернулся, но он растерял весь запас аккумулятора. Прости, не мог позвонить тебе поэтому». Я слушала эти бесконечные оправдания, напоминающие мне сцену из журнала «Ералаш» с той лишь принципиальной разницей, что сейчас мне было совсем не смешно. Слушала и думала о том, как легко людям удаётся найти оправдания своему нарушенному слову, своей неоправданной ответственности, своей непунктуальности. Я понимала, что сама порой поступаю точно также и сейчас меня вдруг стали занимать мысли не о собственном самочувствии, а о чувствах тех людей, с которыми я, возможно, когда-то поступала таким же образом. Я вспоминала своих друзей, коллег по работе, своего мужа и просила мысленно у них прощение. Я не хотела верить в то, что причиняла им такую же душевную боль, которую сейчас испытывала сама. Наверное, это самоистязание продолжалось бы ещё очень долго, но Саддам, как и все арабы, был нетерпелив. Он сделал резкий шаг мне навстречу и осторожно обхватил моё лицо своими ладонями, пытаясь заглянуть в меня как можно глубже, что бы понять. Я не хотела давать ему этой возможности и закрыла глаза.
Его ладони были такими большими, тёплыми и мягкими на ощупь, безумно родными по ощущениям, что мне вдруг сию же секунду захотелось разреветься в голос. Чтобы скрыть своё смятение, я порывисто обняла Кэпа и, пошмыгивая, уткнулась носом в его шею.
«Ты, моя сладкая… прошу тебя, обними меня покрепче, я тааааак соскучился» – промурлыкал он где-то над моим ухом, и слёзы опять подступили комом к горлу. В голову лезли какие-то, неуместные данной ситуации немые картинки: вот я в московской общаге с родителями, совсем ещё шкет, пытаюсь впихнуть в кукольную коляску брыкающегося всеми лапами упитанного персидского кота; вот, свисая с бортика бассейна на ВДНХ, тянусь за блестящей резвой розово-сине-жёлтой рыбой, а рядом отец смеётся и что-то пытается мне сказать, придерживая за лямку сарафана, а вот малолеткой, опять же с отцом на озере тщетно борюсь с его твёрдым намерением научить меня плавать… такие тёплые воспоминания, но их было нестерпимо мало… слишком мало, чтобы согреться и я, всё теснее и теснее прижималась к Саддаму. Проводя пальцами по его кудрявым чёрным волосам, жёстким от морской соли, не в силах оттолкнуться, я жадно вдыхала запах его тела, которое пахло пустыней, горячим песком, схожим по запаху с молотой корицей… с тех самых пор я очень люблю… корицу.
«Ялла бина, хабиби (давай, пошли, дорогая – араб.)». Я с трудом разжала объятия, и мы продолжили наш путь к морю. Эмоции переполняли меня, и я подумала, что возможно делаю Саддаму больно, вцепившись в его руку так сильно, как будто она удерживала меня над пропастью и была единственной возможностью не сорваться в водоворот своего чувственного безумия и не захлебнуться в нём.
«Знаешь, Ола, я всё ещё жду, когда ты придёшь в мой дом – говоря это, Саддам остановился и внимательно посмотрел на меня, – «надо что-то решать, понимаешь? Я не могу ждать долго».
Долго… это было не просто долго… это было мучительно долго, но я не знала что ответить. Момент выбора настал, но я по-прежнему не в силах была принять решение, ещё надеясь, что всё само собой утрясётся.
«Почему молчишь? Что? Что ты хочешь?» – Саддам атаковал.
«Не дави на меня, я не смогу,… прости». Саддам молча прибавил шаг по направлению к памятнику, и мне показалось, что рука, удерживающая меня на краю пропасти, расцепилась и я полетела с бешеной скоростью вниз к точке невозврата.
Словом, тот апрельский день мне запомнился. Он отпечатался в моей памяти не только теплотой объятий Кэпа, но и его поднятой чуть позже вверх рукой «на прощанье». Эль Фанар стал местом рождения и местом, как бы сказали изотерики, «астральной смерти» моего неожиданного, возникшего, как внезапный снег зелёной весной, дурацкого щемящего грудь чувства. Блин! Я кажется разрешила себе это – влюбиться… Вот чёрт! Теперь, когда я всякий раз восхожу по мраморным ступеням стелы и, опускаясь на корточки, глажу железные крылья взлетающих в небо птиц, я ощущаю отчётливо, что под огромной каменной плитой «похоронены» не только пассажиры упавшего боинга, но и все мои страхи. Тогда я впервые столкнулась с реальностью, в которой вдруг исчезли в нас в одночасье та счастливая девчонка с морской звездой на ладони и тот мальчишка, в глазах которого было море.
«Магнуна (сумасшедшая – араб.)…» – кто-то незримый шепнёт рядом – «ничего не было, показалось, мираж…» Я почти поверила в то, что это был сон… почти, потому как слишком реальными были целовавшие меня горячие губы и звёзды, которые я видела, запрокидывая при поцелуе голову вверх, были слишком яркими. Саддам целовал меня откровенно, бесстыже, у всех на виду, прижав к ледяному мрамору надгробной плиты. Ноги мои подкашивались, и сопротивляться этому мужчине не было сил; я стояла и дышала им, как воздухом, словно беспомощная пешка на чужом поле шахматной доски, подпёртая чёрным королём противника… «Давай начнём движенья первыми, сегодня я сыграю белыми. И пусть в моих поступках не было логики – я не умела жить по-другому» – как же всё-таки это точно подмечено. В очередной раз вопросительно заглянув в глаза и не найдя там удовлетворительного для себя ответа, Саддам усадил меня в такси. По его резким движениям было видно, что он сильно злился. Уже закрывая дверцу, я увидела, как Кэп поднял на прощание руку, и что-то в этом банальном жесте показалось мне ужасным, сродни какому-то финальному аккорду выглядело это обычное прощание перед сном. Такси рвануло с места, а я ещё минуты две пыталась уговорить себя не вернуться назад. Я ощущала кожей приближение чего-то кошмарного и от этого меня знобило.