Ольга Брюс
Одноклеточная
Глава 2
Закончив все дела по дому, Людмила взглянула на часы. Стрелки показывали 00:43.
– И где эту Олесю носит? – легла в тёплую, мягкую постель, снимая с головы косынку.
Положив головной убор на стул рядом с кроватью, натянула на себя ватное одеяло и прикрыла уставшие глаза. Завтра Серёжа вернётся домой. Тяжело, когда он неделями отсутствует, очень тяжело. Но по-другому никак. Работы в деревне для него нет, в районе – тоже. Приходится кататься в дальнюю даль, чтобы прокормить семью. Нет, семья Люды не голодает. Есть и огород, и теплица с парником, куры, утки, но на одежду и технику приходится складывать по копеечке, чтобы накопить нужную сумму. А на это уходят месяцы.
– Как же раньше хорошо было, – Люда отмотала в голове несколько лет назад и вспомнила свою свадьбу, рождение дочери, работу в местном продуктовом магазине, добрейшей души маму и строгого хмурого отца. Вспомнила молодого мужа с юным пушком над верхней губой и первый поцелуй, когда Люда потеряла голову от любви. – Слава богу, Павлиниха уехала отсюда и больше не потревожит нас своим присутствием. Серёжа меня любит и только меня, – засыпая, убеждала себя в искренних чувствах любимого мужа.
Ровно через час Людмила очнулась и резко села на кровати. Какое-то странное, неприятное чувство охватило её нежное сердце. В душе поселилась тревога. На часах уже 01:43.
– Олеся! – крикнула в сторону соседней комнаты и поторопилась надеть растоптанные домашние тапочки. – Олеся, ты уже дома?!
Запутавшись в длинном халате, побежала в комнату дочери. Открыла дверь. Кровать заправлена, мягкие игрушки лежат на подушке в таком же порядке, как их положили вечером. Ощущая внутреннее беспокойство, Люда выскочила на улицу.
– Олеся! – подбежала к калитке и крикнула во всеуслышание. – Доченька!
Присмотревшись в темноту чуть дальше соседнего дома, заметила человеческую фигуру, идущую навстречу. Выбежав на дорогу, Людмила встала у обочины и начала всматриваться. Её ли это дочь или нет. Да, это была Олеся. Она шла на заплетающихся ногах, размахивая руками. Что-то говорила себе под нос и спотыкалась на ровной дороге.
– Олеська! – узнала-таки родную дочь. Кинулась к ней, чтобы отругать за столь позднее возвращение домой. – Ты где была? Я же сказала, до двенадцати.
– А что ещё ты сказала? – подвыпившая девчушка остановилась перед матерью и подняла мутные глаза. – А? Что ещё и кому ты сказала? Отойди, – повесив голову, оттолкнула мать и двинулась к дому.
Только сейчас Люда заметила потрёпанный внешний вид молодой девушки. Волосы были спутаны и перекручены, словно ими мыли пол, косметика на лице размазана, в правой руке – туфли, а одежда… Одежда выглядела так, будто Олесю катали по зелёной траве.
– Ты где была? – ошалевшим голосом спросила мама, шагая позади. – Ты где так извалялась?
– Да отвали, а, – Олесе с трудом давались человеческие слова. – Я спать хочу.
Обогнав девушку, Люда встала перед ней, преграждая дорогу.
– Ты что, пила? – только теперь она уловила запах спиртного. – Что пила? Где взяла? – заваливала вопросами качающуюся дочь. – А Галя? Вы же вместе уходили. Где она?
– Там, – махнув рукой, в которой болтались туфли, Олеся побрела домой.
– И эта тоже? – в голове Люды расползлись бредовые мысли. – Это она тебя подтолкнула?
Олеся не отвечала. Разговаривать с матерью не хотелось, тем более о подруге. С огромным трудом дойдя до калитки, девушка набросила на частокол руки и заныла:
– Мне плохо…
– Вся в мать, – зашипела Люда, подхватывая дочь. – Что та шаболда, что эта. Не дружи с ней больше, слышишь? Чтобы я вас вместе больше не видела.
Олеся кряхтела, сопела и давилась от рвотных рефлексов, когда мама тащила её пьяное, обмякшее тело в дом. С горем пополам заволокла на крыльцо и прислонила к облупленной деревянной стенке, чтобы ухватить девчонку поудобнее. Отмахиваясь от материнских рук, Олеся чуть было не свалилась с крыльца, но Люда поймала нетрезвую дочь за шиворот и с силой встряхнула, обругав за позднее гулянье и пьянку неизвестно с кем.
– Отвали-и, – качаясь на ватных ногах, девушка продолжала отпихивать мать, уронив при этому туфли. – Я сама.
– Куда сама? – Люде не терпелось затолкать девчонку в сени, чтобы не дай бог никто не увидел, в каком состоянии пришла домой дочь бывшего школьного завхоза.
Открыв пошире входную дверь, Люда взяла девочку за запястья и повернула лицом ко входу, легонько ткнула в спину.
– Ой, мне плохо, – внезапно развернувшись, Олеся приложила ладонь к шее, не успев закрыть рукой рот, и её начало полоскать прямо под ноги ошарашенной мамы.
– Отравили ребёнка, – отпрыгнув назад, Люда сморщилась от вида неприятной лужи, оставленной Олесей. – Ты что пила?
Судя по бордовой кашице, расплывшейся по потрескавшейся доске, дочь баловалась вином.
– Ой, мам, – застонала измученная Олеся, чувствуя муторное состояние всего организма, – дай водички.
– Сейчас, сейчас, – заметалась на месте мама, не зная, что делать: проводить дочь в дом для начала или принести холодной, колодезной воды.
Всё-таки решила отвести Олесю в комнату.
– Пойдём, – обняла за пояс и повела в постель. – Тебе бы умыться.
– Не хочу, – всхлипнула расстроенная девица, на ходу цепляясь за дверные косяки, стены и спотыкаясь о пороги. – Я умереть хочу.
– Ты что такое говоришь? – возмущённо вскрикнула Люда, доведя её до кровати. – Садись и не смей так думать! Сейчас ляжешь, выспишься, а утром папа приедет, – уложив Олесю, втянула спёртый воздух через раздувшиеся ноздри. – Фу, какой же перегар будет тут стоять.
– Ну и пусть, – неуклюже заворачиваясь в одеяло, буркнула девушка.
– Подожди, раздеться надо.
– Не хочу, – широко зевнув, Олеся заговорила каким-то обиженным тоном. – Я ему про любовь свою, а он… – захлюпала носом, – ржёт, как сивый мерин.
– Кто? – мать присела на край кровати, отворачивая в сторону нос.
– Он… Ох, ма-ам, он такой классный. Мы с ним на траве лежали и разговаривали, разговаривали… Он мне искупаться предложил… Ребята домой ушли…
– Спи, спи давай, хватит болтать, – укрывала одеялом любимую дочь до шеи. – Завтра расскажешь. Надо встать пораньше, чтобы отца встретить.
– Да пошёл он, – засыпая, Олеся говорила не так громко. – Я их видела, мам.
– Кого?
– Их. Он её в машину посадил, а меня тошнить начало. А я лежу и думаю, чтоб вы разбились.
– Господи, разве так можно, желать кому-то плохого?
– Ему? Можно, – в полудрёме шептала девушка. – Я ему шину стекляшкой порезала. Надеюсь, они лежат где-нибудь на обочине… Мёртвые…
Поднявшись с кровати, Люда пристально посмотрела на дочь, помахала рукой у лица, чтобы развеять отвратительный запах спиртного, подошла к двери, задержалась на секунду и обернулась.
– Нельзя так, доченька, – с прискорбием в глазах посмотрела на спящую Олесю, – ты ещё такая молоденькая. Будет в твоей жизни любимый человек. Не торопись.
Вышла и закрыла за собой дверь с такой аккуратностью, чтобы не потревожить сон любимой дочери. Олеся спала, как убитая.
Люда не смогла сомкнуть глаз. Крутилась, меняла положение в постели, дёргала ногой, чтобы расправить низ одеяла, и всё время думала о муже. А ведь она тоже была в подобной ситуации. На выпускном, когда Сергей неожиданно исчез из клуба вместе с Наташей. С той самой, которая вела себя, как распущенная девица. Целовалась со всеми подряд и хвасталась перед Людмилой своими женскими достижениями.
Глава 3
– А мы вчера с Вовкой Калининым обнимались, – выходя из школы, четырнадцатилетняя Наталья Новикова закинула лямку тряпичной сумки на плечо и весело цокнула языком. – От него так пахло табаком.
Людмила шла позади и рассматривала чёрные блестящие туфли подруги.
– Он меня так прижимал, аж сердце заходится, – вздыхала девушка, наслаждаясь воспоминаниями о вчерашнем вечере.
– Он же намного старше тебя, – возмущённо сказала Люда, подтягивая сползший гольф на левой ноге. – Фу, как-то противно.
– Конечно, противно, – ухмыльнулась Наташа, обернувшись, – ты ж ещё маленькая, – и продолжила шагать к школьным воротам.
– И ничего не маленькая, – обидевшись, возразила девочка, – мне уже двенадцать.
– Ха! Всего двенадцать! – чтобы добить малолетним возрастом, Наталья тут же придумала дразнилку.
– Ты ещё совсем соплива, девочка моя!
У меня густая грива, словно у коня!
Каблуки с набойкой толстой, на руке – кольцо!
Ну, а ты скачи до дома, тухлое яйцо!
– Ну и дура, – Люда обиделась ещё сильнее. – Сама – тухлое яйцо!
– Аха-ха! – расхохоталась Наташа. Расставив ноги, чтобы не упасть. – Иди, иди! Чтоб ты понимала, малолетка!
Подруги были дружны с детства, так как жили рядом. Их дома стояли друг напротив друга, и девочки каждый день встречались посреди дороги, чтобы на пару смыться подальше от родительских глаз. Вместе сбегали к озеру, где взрослые наравне с детьми соревновались в нырянии. Вместе ходили в магазин и покупали леденцы, а вечером получали увесистый нагоняй от родителей за покупку на ворованные деньги, которые Люда, по науськиванию своей лучшей подруги, брала из пол-литровой банки, служившей копилкой. Всё детство девчонки провели бок о бок, пока Наташа не пошла в первый класс. Стоя у забора и наблюдая за выходящей со двора подругой с огромным букетом георгин и такими же необъятными бантами на голове, пятилетняя Людочка проливала горькие слёзы и махала ручкой на прощание, будто любимая Наташенька покидает родную деревню навсегда.
– А это «МА-МА», – в один из осенних дней подруга пригласила Люду поиграть в школу. – А здесь «РА-МА». Понятно? – девочка показывала буквы в Букваре кончиком карандаша, который служил указкой, и читала по слогам. – Бери синий карандаш и пиши «мама».
– Не умею, – опешила маленькая ученица.
– Ох, тёха-тетёха, – изображая из себя взрослую, Наташа покачивала головой, как это делала её глуховатая бабушка, садилась рядышком и выводила каждую букву с лёгким нажимом, чтобы не сломать грифель карандаша. – Понятно?
– Ага, – пожав плечами, Люда принялась учиться.
Через два года пришёл и её черёд идти в школу. Наконец-то, теперь подруги будут больше проводить времени вместе. Жаль, они учатся в разных классах, а так бы сидели за одной партой, держась за руки, и слушали урок.
– А тебе было трудно учиться в первом классе? – покидая стены одноэтажного здания, Люда схватила руку подруги и зашагала в такт её широких шагов.
– Не-а, – у меня талант, – с гордостью ответила Наташа, поднимая глаза к ясному небу.
– А что такое «талант»? – с любопытством спросила девочка, повторяя движения головой.
– Вот ты яблоки любишь?
– Ага.
– Сколько можешь съесть сразу?
– Наверное, два.
– А я половину. Я ими в детстве объелась. Значит, у тебя тоже есть талант – ты любишь яблоки. Поняла?
– Угу, – Люда пребывала в тяжёлых раздумьях. С блоками – понятно, а с первым классом, что?
Первый класс Люда закончила хорошо. Её любознательность и рвение подражать старшей подруге дали отличные плоды. Полюбив чтение, Люда всё больше погружалась в школьную библиотеку и всё чаще ходила в сельскую. Залпом проглатывая тексты в твёрдом переплёте, Людмила всё больше узнавала о людях, их характере и жизненных целях. Одну такую цель она себе поставила уже в шестом классе – стать учителем и работать в местной школе.
– Тебе делать, что ли, нечего? – зря она поделилась с подругой этой новостью. Наташа приняла желаемое за откровенную глупость. – Какой учитель? Вот я хочу стать певицей!
– А зачем?
– Как? Чтобы колесить по стране и стать знаменитой, как Алла Пугачёва.
– Нет, я так не хочу, – Люду нисколько не смутила цель Наташи. – Я буду учить детей, рассказывать им о том, что знаю. Это самая лучшая профессия.
– Ну ты и одноклеточная! – взъерепенилась Наташа, соскочив с крыльца своего дома.
– Что?
– Амёба, говорю. Самая настоящая а-мё-ба!
В этот день подруги пылко поссорились. Наталья, указав девчонке на калитку, запретила ей приходить и вообще, заводить разговоры при встрече. Расстроившись до глубины души, Люда поплелась домой, хлюпая и бормоча себе под нос:
– Зато у меня мамка добрая, а твоя на тебя орёт и прутом грозит.
Мать Наташи действительно очень строгая: не даёт спуску и не позволяет дочери лишнего. Но её бабушка Нина Антиповна, которая вырастила троих сыновей и всю жизнь мечтала о маленькой дочке, в Наташе души не чаяла. Баловала девочку разнообразными нарядами, сшитыми собственноручно или купленными в городском магазине Детский Мир, одаривала игрушками, книжками, помогала делать уроки, да и вообще, как только узнала, что у неё родилась внучка, сразу занялась приготовлением приданого на будущее. Наталья от такой заботы росла неуправляемой, дерзкой, избалованной и чрезмерно напыщенной. Мать не могла с ней справиться, часто ссорилась с Ниной по поводу бездумного воспитания.
– Вы ей на блюдечке с золотой каёмочкой, а она после на меня, как на врага смотрит! – придя с работы, Анфиса помыла руки под рукомойником и стряхнула лишнюю воду. – Что в лоб, что по лбу! Меня не слушается! И кто из неё вырастет?
– Красивая девка из неё вырастет, – Нина сидела за столом и щелкала только что обжаренные семечки подсолнечника. Шелуху складывала в одну кучку, а беленькие, чистые зёрнышки – в другую. – Все женихи её будут. Ай, какая ж она у нас складная.
– У неё в голове ветер. Ей надо об учёбе думать, а не о женихах. Зачем ты ей столько одёжи покупаешь? Уже складывать некуда. Весь шифоньер тряпками забит, – вытерев руки, Анфиса заглянула в кастрюлю, в которой томился гороховый суп. – Учительница меня встретила и говорит, мол, Наташа скатилась по математике. Делать ничего не хочет. На уроках в облаках витает.
– Да чтоб она понимала, учительница твоя? – сгребла обломанные створки шелухи в широкую ладонь, покрытую трудовыми мозолями. – Девке надо уметь вести хозяйство, а не циферки складывать, – тяжело поднялась с табурета и на полусогнутых ногах приблизилась к печке. Открыла дверцу, закинула мусор и вернулась за стол. – Вот станет Наташенька постарше, научу блинки ажурные печь, пирожки стряпать.
Продолжив незамысловатое занятие, отвлеклась на скрип двери.
– Ой, а вот и Наташенька из школы вернулась! – радостно воскликнула Нина, всплеснув руками. – Садись, милая, я тебе тут зёрнышек приготовила.
Войдя в дом, Наташа кинула школьную сумку у порога и сердито посмотрела на мать.
– Что, глядишь, как сыч? – бросила Анфиса дочери, наливая суп в тарелку. – Опять двойку принесла?
– А тебе-то что? – огрызнулась девочка, расшнуровывая ботинки. – Что ты её слушаешь? Ей дела ни до кого нет, а ко мне прицепилась.
– Не прицепилась, а заботится, – поставив тарелку на стол, Анфиса вынула из ящика разделочного стола нож. – Вон Людка Иванова, младше тебя, а учится лучше.
– Мне всё равно, – забурчала Наталья, ощущая прилив злости на подругу. – У неё и друзей-то нет, потому что она ботаник.
– Девочка любознательна. Интересуется многим. Часто вижу её на лавке у дома за книгой. Сразу видно, у неё будет счастливое будущее. А ты так и останешься неучем, – отрезала два куса чёрного душистого хлеба и плюхнулась на табурет. – Трудолюбивая, отзывчивая…
– Да хватит уже, а?! – не выдержав хвалебных отзывов о посторонней девчонке, Наташа всхлипнула и убежала в комнату, пнув на ходу свою сумку.
– И нечего здесь свой характер показывать! – крикнула вдогонку Анфиса и поводила столовой ложкой в горячем супе, чтобы побыстрее остыл. – Иди лучше скотину напои!
– Не надо, – вступилась бабушка за обидчивую внучку. – Я сама всё сделаю. И покормлю, и напою.
– Опять?! – психанула Анфиса, бросив ложку в тарелку. – Девка лодырем растёт, а ты ей потакаешь!
– Орать на свою мать будешь, – Нина встала, собрала зёрна в старинное блюдце и гордо так сказала. – Покуда я здесь проживаю, девку не тронь. Иначе я пожалуюсь Фёдору, и он тебя враз выпроводит.
Зарывшись лицом в подушку, Наташа крепко зажмурилась, чтобы не разреветься. До чего ж обидно! Мать хвалит Людку, а свою единственную дочь грызёт, будто она ей неродная. Ну и что, что эта мелкая учится хорошо. Ну и пусть себе грызёт гранит науки, если уж так приспичило. Столько времени тратить на такие глупости, как ненавистная математика и родной язык. Зачем? Для чего? Читать-писать умеешь, и хватит. Кто придумал эти глупые косинусы и квадраты? Какая разница, как писать через «о» или через «а»? Смысл ведь всем понятен. Что за глупости? Надоело! Ох, как надоело сидеть на твёрдом стуле, где все кости ломит, нет бы подушечку какую подложить. Нельзя, дети должны сидеть ровно, соблюдая осанку и положив перед собой руки. А кто-нибудь интересовался, как это неудобно? Плечи затекают, бёдра ноют, упираясь костями в жёсткое сиденье. Ох, как всё несправедливо! Ох, как надоело, опротивело до тошноты! Быстрей бы вырасти и сбежать из деревни, куда подальше.
Наташа лежала, приподняв голову, чтобы не задохнуться, и думала о взрослой жизни, как о чём-то сверхъестественном и далёком.
«Хочу уехать отсюда, – подумала сквозь слёзы, – надоело. Как мне всё это надоело.
– Наташенька, – в комнату постучала бабушка.
Удивительно, но бабуля соблюдала рамки приличия и не врывалась без стука в апартаменты подростка. А вот мама… та влетала, как ураган, не спрашивая разрешения.
– Можно, я войду? – приоткрыла дверь и заглянула в щёлку правым глазом. – Я тебе вкусненького принесла.
– Входи, бабуль, – отчётливо шмыгнув носом, девочка присела на кровати и поправила выбившиеся локоны у лица. – Что там у тебя?
– Се́мки, – Нина подала блюдце и пристроилась рядышком. – Гляди, сколько нагрызла.
– Спасибо, – с разочарованием в голосе сказала внучка, поставив на колени блюдце.
– Ты что это, плакала? – опомнилась бабушка, посмотрев в красные, грустные глаза. – Из-за мамки, что ль? Да плю-унь, – обняла Наташу за плечи и покачалась месте с ней из стороны в сторону. – Она хоть и злая, зато есть я – добрая.
– Спасибо, бабушка, – всхлипнув, повеселевшая девчушка, положила в рот беленькое зёрнышко подсолнечника и поцеловала морщинистую щёку любимой бабушки.
– А если будет командовать, мы всё батьке доложим, да? – хихикнула хитрая старушка, прижавшись щекой к щеке внучки. – А то ишь, какая стала. Ходит тут, указывает всем. Но со мной этот номер не пройдё-от. Я мно-ого чего знаю, но пока молчу. Да?
Посмотрела на Наташу загадочным взглядом и вновь прижалась к ней щекой.
После ухода матери Наташа вышла из комнаты, включила телевизор, забыв об уроках. До позднего вечера просидела на мягком диване, уставившись в голубой экран «Рекорда».
– Бабу-уль! – лишь иногда отвлекалась на перекусы и чай. – Принеси сушки! Я есть хочу.
– О-ох, – кряхтя, бабушка поднималась с постели и тащилась в кухню за лакомством для любимой внучки. – Чаю?
– Лучше компот! – подёргивая ножкой и не поворачивая головы, отвечала девочка. – Ха! Вот они смешные! – радовалась неуклюжим мультипликационным бурундуку и хомяку, делившим в амбаре горох. – Ха-ха!
Нина открыла подпол, спустилась, сгибая спину, чтобы не получить по голове тяжёлыми досками, достала оттуда трёхлитровую банку яблочного компота. С трудом выставила наружу и, покряхтывая от собственного немалого веса, поднялась по короткой лестнице наверх.
– Ой, батюшки! – не успев выпрямиться, стоя на половицах, схватилась за поясницу. – Ой, чтоб тебя!
– Ты чего? – Наташа услышала тревожный стон.
– Радикули-ит, чтоб ему провалиться, – перенеся огромный «кардан» на табурет, женщина с аккуратностью присела, положила руки на колени, чтобы переждать болевой приступ. – Наташенька, – произнесла с тяжёлым дыханием. – Деточка, иди сама банку открой… О-ой, не разогнуться мне чтой-то…
Нина сидела, согнувшись в три погибели, и делала глубокий вдох, стараясь перехитрить болевой порог.
– Ай, бабуль, мне сейчас некогда, – с недовольством отозвалась внучка, не упуская из виду выпадающего из водосточной трубы хомяка. – Давай сама! Я пить хочу!
– Уф-ф, – выдыхала Нина, потирая поясницу костяшкой большого пальца. – Сейчас-сейчас, только отпустит…
Натерев кожу до красноты, бабушка ощутила небольшое облегчение. Приподнялась, положив руку назад, и подошла к крючкам для верхней одежды.
– Да где же он? – скрючившись, порыскала среди фуфаек, старых курток и подняла глаза на решётку, куда кладут головные уборы. – А-а, вот же…
Подняла руку, но дотянуться не смогла.
– Наташенька, помоги мне, пожалуйста! – попросила девочку об одолжении. – Платок не могу достать!
– Не могу! Передача началась! – подогнув ноги, Наташа плавно двигала плечами в такт музыкальной заставке.
Придётся лезть самой. Развернувшись, Нина заковыляла в кухню за табуреткой. Принесла, поставила рядом с вешалкой.
– А если я завалюсь? – задумалась о последствиях. – Не-е…
Отставила предмет мебели в сторону. Просунула руку за печь и вынула оттуда швабру.
– Вот так славней будет, – поддела между струнами решётки тёплый пуховый платок и подтянула его к краю. Повторила несколько раз – и вот платок падает в руки старушки.
– Где наша не пропадала, – обмотала спину и затянула потуже.
– Ба-а! Ну где компот? Я пить хочу! – жажда мучила Наташу. Во рту всё пересохло, а язык стал шершавым.
– Иду, иду, – завязав на животе два пуховых узла, Нина поспешила открывать банку с компотом.
Часы пробили 19:00. Задорная кукушка выглянула несколько раз из своего домика и оповестила о наступившем вечере. Нина принесла в комнату прозрачный стакан со светлым напитком. И дольку яблока не забыла в него положить. Подходя к внучке приставными шагами, Нина встала у дивана и протянула долгожданный компот.
– Держи, деточка.
– Яблочный? – сморщилась Наташа, глядя на одинокую дольку, лежащую на дне. – Я малиновый хотела, – скуксилась и сделала вид, будто сейчас заплачет.
– Да? А я не слыхала, – расстроилась бабушка, что не смогла угодить единственной внучке. – Ты в другой раз погромче кричи, – повернулась, чтобы отнести стакан. – Болячки, мать их, покоя не дают.
По дороге в кухню выпила компот и собралась было опять лезть в подпол.
– Хорошо, что я его не закрыла, – оценила масштаб работы и, вздохнув перед спуском с горы, поставила правую ногу на верхнюю ступень лестницы.
– А-а! – отчаянный крик Натальи остановил бабулю.
– Что такое? – Нина моментально забыла о больной спине. Разогнувшись, поскакала спасать внучку от неминуемой беды.
– А-а! Я умираю! – голосила девочка, стоя на жёстком паласе и размахивая руками.
Подскочив к орущей девчонке, встала перед ней и захлопала редкими ресницами.
– Что такое? Что случилось? – развела дрожащие руки в разные стороны. – Наташенька! Детка!
– Вот! – девочка сунула под нос бабули руку, из которой текла тонюсенькая струйка красной крови. – Я на что-то напоролась! А-а-а…
Внучка плакала, корчась от боли, и закидывала голове назад, изображая адские мучения.
– Ой, Господи! – забывчивая бабушка кинулась к дивану. – Ой, как это? Я ведь точно помню!
Начала водить ладонями по обивке, чтобы найти швейную иглу, которую воткнула сюда ещё утром.
– Носки сыну штопала, а иголку сюда приладила! Да где же она?
– Там! – палец Наташи указал на место рядом с подлокотником.
Найдя стальную виновницу, Нина вытащила её и продела в клубок с чёрными нитками.
– Ох, и напугала ты меня, – обняла зарёванную внучку. – Пойдём, я тебе пластырем…
– А можно забинтовать? – всхлипывала четырнадцатилетняя кобыла, строя из себя пятилетнюю девочку. – Боли-ит.
– Давай забинтуем.
На следующий день, придя в школу, Наталья демонстративно держала руку прямо перед собой, якобы с ней произошло что-то ну очень серьёзное. Одноклассницы, заметив странность в девушке, принялись любопытствовать.
– А что у тебя там?
– Не скажу, – важничала Наташа, открывая учебник по истории левой рукой.
– Обожглась?
– Нет, хуже, – поправила локон у виска и уткнулась в книгу.
– Да ладно тебе, рассказывай, – не отставали девушки, окружив увлёкшуюся чтением раненую.
– Сломана, – с гордостью ответила Наталья, подняв светящиеся хитрые глаза.
– Ох, ты-ы ж, – протянула одна из девочек, представив, насколько это болезненно и страшно – сломать руку. – Очень больно было?
– Не то слово, – подёргивая округлыми плечами, зазнайка изображала на лице смелость и отвагу.
– Ты кричала?
– Нет, – сложив губки бантиком, при всех погладила правую руку от локтя до запястья, показывая тем самым, что ей пришлось вчера пережить.
– Да врёт она! – голос с последней парты первого ряда перевёл внимание девушек на коротко стриженного парнишку с фингалом под глазом. – Ничего и не сломана.
– А ты видел? Видел? – хвастунишка покраснела как бурак и втянула губы.
– Не видел, но знаю, – побитый Васька приподнялся и пристально посмотрел на рукав школьной формы. – Гипса нет, значит, ушиб, а не перелом, – сделал умное заключение и плюхнулся обратно на стул.
– Точно! – вспомнила светловолосая девица, поправив плечики фартука. – Мой брат в прошлом году ногу сломал, и ему гипс наложили до самого колена.
– Это нога! – воскликнула Наташа, предчувствуя скорое разоблачение. – А то – рука!
– А какая разница? – зашевелились девушки.
– Большая! – насупилась Наташа, прослезившись. – Не понимаете, вот и не лезьте!
Девчонки потихоньку разбредались по своим местам, ожидая первого звонка, а Наталья чувствовала стыд перед всем классом. И зачем было врать? Теперь все будут смеяться…
Ох, любила она это дело – хвастаться и врать напропалую. Излюбленная родной бабушкой, которая потакала всем её капризам, Наталья не видела границ, что можно делать, а что нельзя. Принесёт, бывало, в школу новую куклу и рассказывает о ней небылицы, мол, родственники из-за границы прислали. Или придёт в новых туфлях и давай заливать о том, как эти туфли ей прислала сама Эдит Пиаф, которой не стало аж в 63-ем.
Кто из одноклассниц знал какие-то факты – сразу их озвучивали, тогда Наташа ловко выкручивалась, говоря о том, что девочки не верно расслышали, и эту вещь прислала не сама известная личность, а её родственник. Таким путём и родилась мечта стать знаменитой на весь белый свет.
Целыми днями проводя время впустую перед телевизором, Наташа представляла себя на сцене Большого театра в длинном белом платье в пол и с накрученными локонами, украшенными блёсточками и огромным красным бантом. Зрители рукоплещут стоя, кричат «Браво!» и шлют воздушные поцелуи своему кумиру. Под ноги летят букеты различных цветов, а за кулисами её ожидает сам Ален Делон в строгом костюме и лаковых чёрных ботинках.
– Новикова! – в пустой кабинет вошла учитель физкультуры. – А ты почему здесь? Для тебя нужно особое приглашение?
– А Вам никто не сказал? – в воздухе повисла неловкая пауза. – У меня… вот…
Приподняв правую руку, Наташа показала на неё глазами.
– Что «вот»? – Ирина Вячеславовна стояла в недоумении.
– Сломана, – у Наташи замлела спина, то ли от долгого сидения, то ли от волнения.
– Когда успела? – Ирина направилась к девушке, чтобы убедиться в правоте её слов. – Показывай.
Расстегнув пуговицу, ученица задрала рукав до локтя и виновато посмотрела на физрука.
– Это что, шутка такая? – женщина в спортивном костюме нахмурилась. – Быстро переодеваться и на улицу.
Теперь точно девчонки засмеют.
Нужно было срочно что-то придумать, но ни одной умной мысли за пять минут, которые дала на переодевание Ирина Вячеславовна, не пришло. Медленно развязывая пояс фартука на пояснице, Наташа поглядывала в окно на бегущих по стадиону одноклассников и молила Бога, чтобы сейчас, сию секунду, он спас её от постыдных насмешек. Вдруг издалека, за невысоким заборчиком, она заметила знакомую женскую фигуру. Не понять, кто это так торопится, рьяно размахивая косынкой, но уж больно знакомы ей эти незамысловатые телодвижения несущегося, словно на пожар, человека.
Женщина подлетела сначала к прохаживающемуся по натоптанной дорожке физруку, а после рванула к входной двери.
– Мамка! – округлив и без того огромные глаза, Наташа встала как вкопанная, и её рука застыла на предпоследней пуговице, застёгнутой на груди. – Ой-й, наверное, узнала про моё враньё…
Скуксилась, скривилась, нагнулась, будто прячется от кого-то, и проскользнула к стулу, на котором лежал фартук. По длинному школьному коридору побежали тяжёлые ноги от одного кабинета к другому. Поначалу был слышен быстрый разговор с одним из учителей, а через минуту эти же ноги неслись в дальний угол пустого коридора. Дверь кабинета с тоскливым скрипом распахнулась, и Наташа узрела запыхавшееся лицо встревоженной матери.
– Собирайся, пошли домой, – задыхаясь после пробежки, затараторила Анфиса. Утерев лицо косынкой, которая недавно порхала в воздухе, пока она торопилась в школу, подошла к первой парте, положила руки на шершавую поверхность и сквозь слёзы простонала, – бабушке нашей плохо-о…
– А что с ней? – Наташа завязала сзади двойной узел, поправила бретельки фартука и взяла сумку.
– Вчера спину прихватило, а сегодня всю левую сторону парализовало, – жалея ехидную свекровь, Анфиса выпрямилась и, кряхтя, потёрла поясницу, – врач был, говорит, надо бы в больницу, а где ж её заставишь? Лежит, рот скособочен, только правой сторонкой пошевеливает. Упирается, ложиться в районную не хочет. Ну ни в какую.
Всплеснула руками от безвыходной ситуации.
– А папка? – Наташа направилась к двери.
– А что папка? Говорит, это бабские дела, разбирайтесь сами. А её же мыть теперь надо да кормить. А когда мне? Вот за тобой и прибежала, – последовала за дочерью.
– Мам, кормить? У неё же правая рука работает, как я поняла, – поравнявшись с матерью, Наташа сбавила шаг и задумалась. Это что ж получается, после школы придётся за бабкой присматривать?
– Она вся в расстройствах. Плачет. Сама не рада своему положению.
– Да отвезите вы её в больницу, – возмущённым голосом сказала Наташа, представив картину, как она будет кормить старушку кашей и вытирать ей рот. А она сидит и плюётся во все стороны.
Видела Наташа такое, когда сама в больнице лежала вместе с мамой. Палата была огромная, тут тебе и дети, и взрослые – все в кучу. Стариков почему-то селили по углам, наверное, чтобы не мешали никому. В одно время приходили родственники, а в другое – медсёстры, чтобы убрать за пожилыми и ещё раз покормить. Кто-то из них сидел смирно, а кто-то лежал и плевался или вовсе зажимал губы и не давал шанса всунуть в рот ложку с мутным бульоном.
– Не хочет, – поторапливаясь на работу, Анфиса резво перебирала ногами по истоптанной людьми тропинке. – Ты беги домой, а я – на работу. Кашу я уже сварила. Поговоришь с ней, язык-то шевелится, только не всегда понятно, что она там лопочет. Покормишь, если захочет.
Анфиса вышла к дороге, остановилась и ласково посмотрела на опечаленную дочь.
– Не переживай, и не такие на ноги вставали. Выздоровеет бабушка. Она крепкая, хоть и… – замолчала, уставившись в грустные глаза Наташи. После пятисекундной паузы продолжила подбадривать подростка. – Всё будет хорошо, доченька, – погладила по голове. – Ей сейчас наша забота нужна. Терпение и забота. Иди домой, там соседка за ней присматривает, но и у неё тоже свои дела есть. Некрасиво задерживать женщину.
