Генри ежедневно получал сводки новостей из будущего людей. Он внимательно следил и за началом фотонного века, и за выздоровлением человечества. Люди осваивали новые уголки планеты, заселяя далекие, недоступные ранее места. Ледники и пустыни, непроходимые горы и леса теперь становились обжитыми оазисами, где зарождалась жизнь, появлялись города и селенья, где теперь горела лампочка фотона, и не нужны были никакие клиники, потому что сильное и здоровое поколение продолжало новую, бесконечную жизнь. Эти люди перестали интересоваться военными новостями, победами на фронтах в горячих точках планеты. Да и мест таких не осталось. Наемные солдаты, которые раньше отдавали жизни за деньги, теперь разрывали контракты, покидая места, где раньше звучали взрывы снарядов и бомб. Где было только разрушение и смерть. Они больше не хотели рисковать жизнями, когда появилась возможность просто жить. Преступность сократилась во много раз. Раньше короткая и тяжелая жизнь не оставляла шансов, и выбраться из своей норы честным путем не было ни сил, ни возможности. Тогда и появлялась предательская мысль – хотя бы на мгновение, но почувствовать себя «человеком», купив на украденное кусочек счастья. Но теперь, когда не хватало рук и умных голов, и только времени было достаточно для того, чтобы добиться всего – стоило ли калечить свои жизни? Старый Ричард был прав. Не нужно бояться нести людям благо, им нужно дать для этой жизни все, хотя бы не мешать, тогда они будут жить. Жить на этом острове, и там, «наверху».
Но случилось то, что не должно было произойти. Произошло то, чего никто не ждал. И теперь это не укладывалось в голове Генри, его помощников и стратегов, и даже его деда. До страшного дня, который ушел в небытие, растворился в вечности, канул в неизвестность, оставалось всего две недели. Генри был спокоен, и все-таки напоследок снова решил проверить этот период времени. И когда его люди отправились в это скорое будущее. Вернулись его посланники они с новостью, которая потрясла всех. Картина ужасала. Миллиарды людей, пораженные страшными болезнями, возвращали Генри к действительности, которая неотвратимо приводила к концу.
– Что этим людям нужно, чего им не хватает? Неужели жалкие единицы, ничтожные отщепенцы способны уничтожить человечество, повести всех за собой к последней черте? Как избавиться от этих изгоев? Как преодолеть ту раковую опухоль, которая появляется на теле человеческой расы маленьким пятнышком, а затем пожирает весь организм, и спасенья от нее уже нет. Неужели естественно – убивать и быть убитым? Не рожать детей, не писать картины, не строить города или лететь к далеким звездам, а нажимать на курок. Почему такие люди существовали всегда, а остальные, несоизмеримое большинство, тупо следовали за ними покорным стадом, превращаясь в динозавров, поедая друг друга? Какой же выход, и есть ли он?
Теперь молчали его советники, ломал голову мудрый дед, теряясь в решении этого парадокса, молчал писатель, не мог вымолвить ни слова человек, создавший фотонный двигатель. Не было рядом Валери. Теперь было понятно – зачем она кому-то понадобилась. Ее гениальное изобретение использовали, как прививку чуме и «испанке», уничтожившей столетие назад миллионы жизней. Использовали, придав им такую силу, которую победить нельзя. И если люди теперь не шли следом за ними – изгоями, то на смену боевикам и солдатам выступали армии бактерий, несущие штаммы смертельных болезней. Вудли тоже не было рядом. Генри отпустил его туда на Большую Землю искать Валери. Тот просил его об этой командировке, и Генри отказать ему не мог. Да и что теперь можно было изменить методами старого проверенного агента Вудли? Ничего!
После праздника, после сумасшествия, которое творилось здесь всего две недели назад, остров опустел. Тогда все кинулись туда, «наверх», в свои дома, страны, города, чтобы начинать все заново и продолжать такую невероятную, длинную жизнь. Остров стал милым курортом, куда можно было заглянуть при случае и провести уикенд. А сейчас Генри снова стоял на берегу и смотрел на вереницу кораблей и яхт, которые возникали из воронки времени, гигантской эскадрой подплывая к пирсу. Это был исход. Они шли не на праздник или встречу, а плыли сюда навсегда в их новую жизнь, во время, где еще не родилась цивилизация, погубившая себя. Они увозили все, что могли забрать из прежних жизней, поэтому страшно было смотреть на шествие красивых кораблей и яхт, отливающих спокойным вечерним блеском солнечных лучей в океане прошлого…
Тысячи людей сходили на берег, заполняя пространство спасительного островка. Тысячи доверяли свои жизни этому далекому прошлому, потому что настоящего у них уже не было. Это были лучшие из лучших – крошечная часть населения целой планеты, которая их изгнала. И все их таланты, достоинства не смогли предотвратить того, что уничтожило их жизни там «наверху». И жизни тех, которым уже помочь было невозможно. Это был исход…
Снова в амфитеатре летнего театра собирались люди. Теперь повод был не радостным, все настороженно молчали, глядя друг на друга. Генри начал встречу с рассказа о том, как они несколько лет пытались предотвратить катастрофу. Он говорил обо событиях и фактах, не скрывая ничего. Здесь, на острове, не было секретов от его граждан и гостей. И если человек попадал сюда, он становился частью большого сообщества, где имел право на все – на слово и мнение, на жизнь, работу и отдых, праздники и безделье… На любовь… Его идеи выслушивали, и если большинство соглашалось, значит, такое решение принималось. И только одно мешало этим людям на этой свободной земле – многие, по инерции, принесли из той прошлой жизни лишь свое молчание. А сейчас, как никогда, нужно было слово каждого из этих достойных людей. Но, после рассказа Генри добавить было нечего, все молчали, и это пугало…
Наконец слово взял старый Ричард:
– В жизни каждого человека есть такое понятие, как будущее, и если его лишают, все равно он должен жить. Теперь, когда все опробовано и выхода нет, я хочу поговорить об этой жизни на этой земле, в этом времени…
Этот великий человек, этот справедливый, высокий разум, которому при жизни был поставлен памятник, сейчас мог рассуждать только о будущем, хотя времени немного еще оставалось. Но он тоже не находил иного выхода, выход для него теперь был только здесь, вдалеке от той жизни и их времени.
– Нас много, – продолжал он свою речь, – и люди, которые здесь собрались, способны на многое. Мы будем осваивать новые земли, у нас в руках наследие науки и культуры, мы имеем все, что люди за миллионы лет создали и оставили нам. Скоро их не станет, но останемся мы, и теперь у нас будет много работы. Не правда ли?…
– Они еще есть! – раздался выкрик из амфитеатра. Это был Леонид. – И мы должны думать о том, как помочь им, у нас еще осталось две недели! А то, что сейчас происходит здесь, называется подлостью, предательством!
Он смотрел зло на безмолвных людей и готов был бороться до последнего за свою Валери, только пока не знал, как. Писатель сидел рядом. Он слушал своего друга и молчал, а в глазах его зрела какая-то решимость, которую он пока не подтвердил ни жестом, ни словом. Только молчал и мучительно думал.
– Леонид, – сказал Генри. – Мы понимаем, что у тебя большая беда, и у всех нас тоже. После того, что сделала Валери, нет ни одного человека, который был бы равнодушен к ее судьбе. Но, нужно смотреть правде в глаза. Я сожалею, но мы бессильны. У нас просто не остается времени ей помочь. Время уходит. К сожалению, мы на войне, где без потерь не бывает.
– Мы не на войне, а в далеком тылу, где только динозавры грозят вам своими зубами, а война там, откуда все трусливо сбежали.
– Что ты предлагаешь? – снова мягко спросил Генри. – Подняться «наверх» и погибнуть? Всем вместе? Через две недели все это закончить? Быть солидарными с остальными? Ты же знаешь, мы сделали все, что могли. И даже сейчас Вудли находится там, «наверху», и пытается ее разыскать.
– Что я могу сделать? – переспросил Леонид. – Вернуться и искать ее, и не отсиживаться здесь, господа. Слово «господа» он бросил с презрением, встал со своего места и направился к выходу, но знакомый голос остановил его:
– Повремени, Громов…
– Что? – не понял Леонид, обернувшись.
– Ты еще можешь пригодиться здесь… Не торопись, успеется…
И все обратили внимание на человека, который пока на острове ничем не выделялся и был незаметен. Это был писатель.
– Вы хотите что-то сказать, мистер Нестеров? – спросил Генри.
– Да… Я хочу… Пожалуй, я хочу кое-что сказать вам всем…
– Мы слушаем вас! – произнес Генри. Он был удивлен, и с интересом смотрел на этого человека. Он никогда не имел с ним долгих бесед и контактов, но всегда чувствовал, что тот не похож на остальных, и теперь ждал его слова…
Леонид сел в кресло, не оставляя намерений покинуть собрание, но пока говорил его друг, решил задержаться. А то, что Нестеров был непредсказуемым человеком, он понял уже давно, читая его книги. Предугадать его было невозможно… В амфитеатре на какое-то время. зависла тишина.
Нестеров не имел опыта общения с такой аудиторией и не отличался ораторским искусством. Но теперь ему было наплевать на свои недостатки, как и на все прочее, потому что сегодня ему было что сказать. Во всяком случае, так ему казалось. Он спустился с рядов в самый низ амфитеатра, сел за стол рядом с Генри и Ричардом, придвинул к себе микрофон и начал говорить. Его английский за это время стал совсем неплохим, а акцент…
Что акцент? Потерпят русского писателя, – подумал он. – Главное, чтобы они поняли…
– Мне придется начать издалека, надеюсь, я не отниму много времени у уважаемого собрания, – начал он. И голос его металлическим эхом микрофона отражался от рядов амфитеатра, растворяясь в тишине зала.
– Все это время, находясь на острове, я думал, почему это происходит? Два года я не понимал, почему мистер Генри и его помощники не могли остановить войну, почему человечество с таким упорством себя уничтожает, каковы причины этой неизлечимой болезни? И наконец, пришел к некоторым выводам, которыми хотел бы с вами поделиться.
Он посмотрел на молчаливые трибуны и неуверенно продолжил свою речь.
– Все это время мы пытались спасти человека, людей, общество. Но, что такое человек? – задумчиво задал он вопрос.
– Мы слишком озабочены нашим телом и не обращаем внимания на душу. Так думал я, когда вы решили подарить людям бессмертие. Нельзя начинать с конца, нужно идти с начала и быть последовательными. Потом я заметил, что, когда дали людям новые клетки, их душа начала обновляться и молодеть. Казалось бы – выход найден? Но и это не помогло спасти цивилизацию. Когда вы преподнесли миру сверхновую энергию фотона, разумное решение должно было взять верх. Людям стало легче, у них появилось время для умственного развития, для совершенствования, для любви. Но мистер Генри снова и снова находил новые очаги, а доктор Вудли продолжал борьбу за их устранение. И тогда я подумал, что дело в более высокой субстанции. В духовном начале человека…
Теперь он говорил уверенным тоном человека, который знает, что делает и чего хочет. Голос его креп и становился громче:
– Не душа твоя страдает, а дух… Духовная твоя оболочка. Что там клетки, разум, рефлексы, рецепторы удовольствия, когда нечто высокое и невысказанное, но такое реальное и очевидное страдает смертельной болезнью…
Он на мгновение замолчал, словно проверяя, слышат ли его. Но зал терпеливо ждал и ловил каждое его слово, потому что других слов ни у кого не оставалось…
– И еще одно не давало мне покоя. Я говорю о конце цивилизации, о третьей мировой войне, о пришествии третьего антихриста. Роли первых двух, по версии Нострадамуса, приписывают таким персонам, как Наполеон и Гитлер. Оба они принесли тяжелые человеческие потери, погибли миллионы, аналогов такому безумию не было за всю историю человечества. Но третий антихрист… Кто он? Мы знаем, что случится через две недели на планете. Знаем, что всегда находится тот человек, который поведет остальных за собой и сбросит их в пропасть. Мистер Генри сегодня рассказал о том, как они усмиряли события, и, что самое удивительное – все происходило в один и тот же день, и даже час! Менялись лишь места, страны и демоны… Демоны! Так, кто же этот третий антихрист, ведь каждый раз он появляется в новом обличии и в новом месте? В Новом Завете сказано – это красное чудовище с семью головами… Во всех религиях число семь упоминается при исчислении грехов человеческих. Семь смертных грехов! Так, кто же он – этот третий? Судя по событиям, которые развиваются, он уже здесь, среди нас, и мы знаем его. Но он один, а тех, кто тянет человечество к краю, множество. И тогда я задал себе вопрос – а в облике ли человека это чудовище? И почему он всякий раз меняет внешность, страну, несет что-то новое и все заканчивается концом? Я задумался… Нет, мне в голову пришла одна мысль… А может, он и есть в облике всех людей, всего человечества со своими семью головами – грехами. Но тогда он в каждом из нас!
Писатель продолжал, и его голос становился жестче и громче. Он совсем не походил на того задумчивого пожилого человека, каким все его знали.
– Посмотрите – семь смертных грехов! У христиан это – Гордыня, Зависть, Чревоугодие, Блуд, Гнев, Алчность, Уныние. Кто-нибудь из вас может сказать, что он совершенно свободен хотя бы от одного из них? А, может быть, именно мы и довели себя до этой черты и теперь пора изгнать из себя демона, который отравляет наши души и то высокое, что заложено в каждом из людей? Повторяю – он в каждом из нас! Но, как это сделать?
Люди притихли, они молча слушали, и ни один вздох или шорох не нарушал этой тишины.
– Нужно показать людям, как они живут и во что превратились! Как показывают курильщику снимок его легких – и тогда появляется шанс, что он бросит курить… Не все бросают, но многие… Нет, теперь уже все и разом, а иначе спасения нет…
– Люди тысячелетиями плодили свои пороки, а вы хотите за две недели избавить их от этого? – воскликнул кто-то с трибуны.
– Именно! За неделю! За несколько дней! – громко выкрикнул он.
– Что вы имеете в виду? – не выдержал Генри. Все с замиранием смотрели на писателя – таким его еще не видел никто, да и был ли он когда-нибудь таким? Его глаза горели, словно у безумца, решившегося сделать прыжок в преисподнюю и этим спасти мир.
– У последней черты… – пробормотал он.
– Что? Изъясняйтесь точнее? – переспросил Генри.
Снова ропот людей пробежал по трибунам.
– Леонид, ваша станция работает нормально? – неожиданно спросил Юрий.
– Да, но причем здесь это? – ответил тот.
– Нужно показать им лицо в зеркале… Как вам это объяснить?
Писатель заметно волновался и говорил сумбурно.
– Нужно создать зеркало, в котором удастся показать им самих себя – эту планету, их жизни, их детей, прошлое и настоящее…
– Да-да, я вас понимаю! – в нетерпении перебил его Ричард Уилсон. – Бывают такие ситуации, когда люди начинают об этом задумываться, особенно в критические моменты или в глубокой старости, но это сугубо индивидуально и далеко не для всех!
– Для всех и единовременно! – заражал своей идеей Нестеров. Но его не понимали. И чем больше не понимали, тем громче роптали и нервничали.
– Когда мы вспоминаем свою жизнь, оглядываемся назад и молим Бога? – продолжал Юрий.
– Зеркало? – снова в нетерпении перебил Генри. – Я вас понимаю! Но как это осуществить?
– Зеркало, – повторил писатель. – Именно, зеркало! Вы совершенно правы! Нужно создать иллюзию последнего дня человечества. Последнего дня для каждого на планете, и тогда они, наконец, задумаются. А задумаются – значит поймут! Создать не кинофильм или книгу, но реальную иллюзию, в которую поверят все, и будет это единовременно.
– Что вы имеете в виду? – выкрикнули из зала.
– Тейа!!!
– Что??? – люди замолчали, вновь не понимая. Теперь было страшно смотреть на этого странного человека.
– Мы забираем Тейю с траектории давности, – четко произнес он, – одалживаем ее у космоса и времени с того момента, как она уже здесь побывала, и даем ей возможность повторить свой полет.
Люди продолжали молчать.
– Вы сошли с ума? – наконец воскликнул Генри. – Вы хотите повторить падение и уничтожить все?
Писатель долю секунды подумал, понимая, что от следующих его слов будет зависеть все. Поймут ли его?!..
– И да, и нет. Мы возвращаем Тейю лишь на какой-то промежуток времени, даем ей возможность подлететь ближе, показать себя в убийственной красоте, а затем отправляем ее назад…
Мертвая тишина повисла в воздухе. От предчувствия этого зрелища у всех перехватило дыхание, слышен был только нежный щебет птиц, поневоле ставших свидетелями этого демонического плана.
– Такого трудно себе представить, не то чтобы воплотить, – нарушив тишину, воскликнул кто-то.
– Утопия! – прошептал старый Уилсон.
– Почему? – азартно возразил физик. – Просто нужно подумать, как это сделать! – он был готов на все.
– Вы серьезно? – спросил его Генри.
– Думаю, да, – сказал Леонид. – А у нас есть выбор?
– Зло во благо… Или благо во зло,… – произнес Ричард.
– Гениально! – тихо шептал Генри, представляя себе это… – Вы сумасшедший… Это гениально!..
– Зеркало!.. Тейа!.. – теперь зал гудел, словно его пробудили от долгой спячки. Люди вскакивали с мест, что-то говорили, перебивая друг друга, кричали. Все продолжалось, пока их ропот не прервал громкий возглас Генри:
– Вы слышали, что предложил мистер Нестеров? Думайте, господа! Думайте и решайте. От вашего решения зависит все! Кто согласен?
Яркое солнце освещало трибуны и лица этих людей, воздух не шевелился, ни дуновения, ни ветерка, ни одна птица больше не издавала своего щебета. Гигантские ветви папоротника нависали над краями амфитеатра, боясь спугнуть тишину, тоже застыли в оцепенении. Казалось, океан, небо и все вокруг на какое-то мгновение замерло, затаив дыхание, и остановилось. И все ждали, что скажут они – ничтожная горстка людей, которая сейчас решала все… И, словно, вздох пронесся в тишине:
– Да!.. Да!.. Да!..
Люди медленно вставали, осознавая, что они делают, они говорили «да», и не осталось ни одно, кто был бы против.
– Чудовищный план! Принято! – произнес Генри, восхищением посмотрев на писателя. А тот уже поднимался к своему ряду, занимая место рядом с Леонидом, с человеком, которому предстояло все это осуществить.
После совета уже там, внизу, писателя догнал старый Ричард:
– Скажите, Юрий… Скажите честно, вы уже дописали эту главу?
Писатель понял его и, подумав, ответил:
– Сказать по правде – нет.
– Что же мешает сделать это? – жестко спросил Ричард. Юрий задумался и честно ему ответил:
– Я не вижу конца. Я не чувствую его. Только верю. Но, наверное, это немало?
– Да, немало, – ответил Ричард. Они пожали друг другу руки и писатель удалился.
– Вот и я не вижу, – пробормотал Уилсон, задумчиво глядя ему вслед…
До конца оставалось две недели – ровно четырнадцать дней. За это время нужно было успеть сделать то, что не удавалось за предыдущие два года, за все тысячелетия, с тех пор, как на небе чьей-то безжалостной рукой были начертаны цифры, которые обозначили роковой день. Иногда Юрию казалось, что они взяли на себя полномочия, на которые имеет право только создатель. Но механизм был запущен, и теперь люди в нетерпении ожидали чудесного спасения. Если оставался шанс, нужно было идти до конца, каким бы он ни был. Слово – «конец» теперь висело в воздухе, и никакой ураган не мог сдвинуть его с места и разогнать черную тучу, которая затмевала весь горизонт там, «наверху», а значит, и здесь, в сердцах людей, в их мыслях и мольбах.
Они не спали трое суток. Иногда роняли тяжелые головы на рабочие столы между приборами и пультами, где на мгновение забывались, но снова и снова искали и ругались, просчитывали и начинали все с самого начала. Теперь Леониду было легче – работа помогала постоянно не думать о Валери, оставляла надежду, и сейчас он был готов на все. А внутренний голос подсказывал, что нужно делать. Вилли его понимал, но совсем не жалел – иногда жалость убивает, а сейчас нужно было собрать всю волю в кулак и бороться с тяжелой задачей и с самим собой. Такая жестокость коллеги и друга иногда помогает и не дает возможность эмоциям победить здравый смысл. Это такие разные плоскости – наши чувства и разум, как разные измерения жизни. И если хватит ума не давать волю своим чувствам, тогда победит разум, как бы ни было тяжело. Поэтому он сутками напролет, в изнеможении, но с надеждой и верой в успех, проводил время здесь, в лаборатории. Наконец, решение приняло свои очертания, оставалось лишь придать ему конечную форму.
Они сидели на совете у Генри и объясняли принцип действия нового механизма. До этого физики имели дело с тоннелеобразной «кротовой норой». Их работа сводилась к тому, чтобы заполнить ее экзотической материей и сделать проходимой. Мощный источник энергии шаровой молнии поддерживал стабильность канала и не давал ему «схлопываться», вернее, закрываться…
Говорил Вилли. А Генри слушал его, пытаясь понять. Когда-то он был математиком, но чтобы понять такое, нужно быть Вилли или Леонидом, а это пока не дано никому.
– Проще, Вилли, проще! – нервно перебил его Генри.
– Схлопываться – закрываться! – пояснил Вилли, – так будет понятнее…
– Если проще, – перебил Леонид, – есть другие способы перехода в иное пространство. Допустим, существует две разные временные плоскости, и они могут находиться бесконечно друг от друга далеко или быть совсем рядом… Неважно… Короче, такие плоскости имеют общее тонкое кольцо и диск, этим кольцом ограниченный. Этот диск и соединяет наши плоскости.
– Назовем его «зеркало», – перебил Вилли.
– Зеркало? – переспросил Леонид. – Хорошо, «зеркало» – сути дела не меняет, – согласился он. – И стоит через него пройти, мы попадаем в другую плоскость, где и находится другое время. Если еще раз переступить или шагнуть в него с любой стороны, мы возвращаемся назад.
Вилли снова продолжил:
– Мы отработали схему перехода и способ, как переделать установку, оказалось, что в конструкции менять почти ничего не нужно. Открываем «кротовую нору» во времена Тейи, но туда не переходим. Установка остается здесь, на острове. Мы видим через «червоточину» планету, подводим к ней наше «зеркало» и ждем, пока Тейа пройдет сквозь него. Потом программируем заданный интервал времени, и дело сделано – Тейа у нас в гостях! Вернее, не у нас, а там, «наверху». Затем канал закрываем, и она летит прямо к Земле.
– А обратно? – спросил Генри.
– Точно так же – открываем канал, теперь уже «наверх», снова перед ней выставляем «зеркало» – и Тейа дома.
– Это зеркало, – продолжил Леонид, – та же «червоточина», только другой конструкции и работает немного иначе, но принцип тот же…
– Мы можем провести эксперимент, прежде чем сделать это? – спросил Генри, поняв принцип работы. Леонид устало на него посмотрел.
– Программирование установки займет несколько дней. Астрофизики столько же времени будут рассчитывать траекторию полета, устранять помехи, отслеживать эту область космоса, чтобы не кого-нибудь зацепить. Поэтому времени не остается. Дней за пять-шесть управимся, но работать придется сходу – без отработок. С первого раза…
– С первого раза, – задумчиво повторил Генри. – Значит, так тому и быть – сразу и на чистовик, – сказал это и попрощался.
Медленно потянулись эти «пять-шесть» дней, пока работали ученые. Остров притих, как будто вернулся в свое первобытное прошлое, куда еще не пришел человек. Люди исчезли, они растворились в домах и отелях, только высокие заросли папоротника шевелились зеленой стеной, и птицы нарушали покой этого причудливого места. Облака тянулись вереницей, следуя друг за другом, солнце вставало, поглядывая на остров, и снова заходило за горизонт, только пустынные пляжи пестрыми зонтиками и брошенными лежаками напоминали о недавнем безмятежном существовании людей. На эти пять или шесть дней здесь поселилась безграничная тишина. Остров ждал…
Юрий тоже ждал и верил в успех, только не знал, чем все это закончиться и как все произойдет. Одно дело придумать и дописать главу, совсем другое – разместить в ней миллиарды персонажей с реальными, отчетливыми жизнями. Что может чувствовать человек, от которого, по воле случая, зависят жизни целых народов? Что чувствовали императоры и полководцы, когда вели за собой войска? Осталась последняя ночь перед битвой, костры противника уже видны. Там ходят люди, готовят пищу, разговаривают, чистят оружие, и никто из них не знает, сколько часов осталось и наступит ли следующий день и вечер. Очевидным было только одно – утро, когда все начнется…
Генри знал, что, забирая оттуда Тейю, он посягает на событие в прошлом, которое неминуемо изменит на планете все, и назад повернуть будет не дано никому. Он снова меняет прошлое, что делать ни под каким предлогом нельзя.
– Почему нельзя? Потому что после такого шага мы все переселимся в другую плоскость и той прежней жизни уже не вернуть. Та жизнь останется навсегда в изначальном, истинном мире, а этот мир станет новым, станет другим… К черту! Пусть он станет другим! Тот прошлый уже заканчивает свой век. Он повис в своей временной плоскости и готов накрениться, перевернуть планету, уничтожив расу людей, а мы проведем их сквозь это зеркало и встретим с другой стороны, где и будет продолжение всему, только не будет места разрушению и войнам. Это, как во вселенском масштабе привить вакцину жизни целой планете, обновив клетки ее организма, и пусть себе живет, а там посмотрим…
Старый Уилсон сидел на берегу океана на камнях и смотрел в синюю даль, где волны играли с ветром и мчались обратно к его ногам. Они были, словно, ручные. Стоило запретить им этот танец, не обидевшись, они прекратят свой хоровод и покорно улягутся, дав этому человеку подумать. Но, он столько лет слышал их шум, что без него уже не мог. И за эту любовь волны ласково омывали его босые ноги, откатываясь в океан. Когда-то в середине шестидесятых он так же сидел и ждал, пока там «наверху» те двое договорятся. Им отправили фотографии с последствиями их деяний, и теперь оставалось только одно – ждать. Хватит ли ума?.. Хватило. Но тогда их было всего двое, а теперь миллиарды, и каждый должен увидеть последние годы и дни свои, оглянуться на прожитое и все понять… Поймут ли?..
А волны спокойно плескались у самых ног, и пена, уходя и растворяясь в песке, оставляла на прощанье свой нежный шелест.
Поймут ли?..
Поймут!..
Может быть…
Наверное…
Точно…
Она уже давно летела в одинокой бесконечности космоса. Миллиарды лет и километров отделяли ее от той последней встречи. Когда-то в один день и час они – две сестры, появились на этот солнечный свет, озаряемый множеством ярких огоньков и вспышек планет и созвездий. Потом вместе росли, но дальше их пути разошлись. Так устроена жизнь – у каждого своя судьба, линия жизни, траектория полета. И миссия… У каждого она своя… Конечно, они не догадывались об этом, но помнили друг о друге, и теперь она очень волновалась и трепетала, всеми отблесками переливаясь в ярких солнечных лучах, приближаясь к своей сестре и долгожданной подруге тех первых дней жизни миллионы лет назад, пролетевших когда-то рядом. А встреча их должна была принести этой солнечной системе маленькую планету-спутник, который она подарит своей подруге на память о встрече, и тот вечно будет сопровождать ее. Миссия ли – это маленькое рождение? Может быть, да, а может, просто случайное везение – оставить после себя планету, подарив спутника жизни своей сестре. Но пока она летела навстречу. Еще немного, и они смогут коснуться друг друга, на мгновение соединиться в бесконечном полете, и, как в далеком детстве, быть рядом и вместе. А потом снова миллиарды лет холода и одиночества, случайных встреч с такими же, как она…
Какая она стала красивая! Из ярко-красной планеты, кипящей огненной лавой, переливающейся на солнце отблесками извержений и вспышек, она превратилась в спокойную голубую красавицу. Огромный материк омывается океаном со всех сторон. Равнины и горы укрыты зеленым мягким покрывалом, который дает кров всему живому. И только вулканы дымятся, извергая лаву, как напоминание о бурной молодости. А теперь – спокойная разумная красавица встречала ее на своей орбите… Встречала и улыбалась земной улыбкой. Еще несколько дней, и их орбиты сойдутся…
Внезапно прямо на пути появилось видение! Словно, серебряный диск или большое зеркало встало на пути, отражаясь в ее свете, давая возможность в него заглянуть, посмотреть на себя со стороны! Как это замечательно, когда ты видишь себя и понимаешь, что тоже стала взрослой и красивой, словно маленькое солнце, освещаешь все вокруг, переливаясь светом, и летишь в неизвестность… Но, теперь торопишься на долгожданное свидание…
Она плавно коснулась этого зеркала, и оно мягко начало обволакивать ее со всех сторон, пока серебряный свет не залил самые отдаленные уголки этой планеты. Планеты с красивым названием Тейа…
Сначала в небе появилось маленькое красное пятнышко. Оно было, словно, родинка на теле бесконечного звездного неба – картины, написанной неизвестным художником. Неизвестным, но гениальным, поэтому все здесь было в гармонии. В этом пустынном мире, заполненном небесными телами, все имело строго определенное место и смысл, и только это красное пятнышко нарушало привычную картину мироздания. Оно становилось все больше и больше, уже невозможно было его не заметить. Люди поднимали головы, показывая друг другу на это чудо, и не понимали причины такого явления. На Земле в ночном небе это смотрелось, словно, мы ползали по темному дну под водой, а там, наверху, на самой ее поверхности появился яркий предмет – чье-то круглое лицо. Оно прикоснулось и продолжало погружаться, увеличиваясь в размерах. Любопытство заглянуть сюда, в темный ночной мир, заставляло его окунуться глубже, оно становилось все больше и больше. Какие истинные его размеры, понять было невозможно. Невозможно до тех пор, пока оно с головой не окунется и не уйдет на дно этого темного мира.
Все продолжалось около четырех часов. Наконец, маленькое пятнышко – крошечная красная точка выросла до гигантских размеров, заслонив собой целые созвездия, и даже Луна скромно спряталась за спину нежданной соперницы. Тейа прошла сквозь серебряный диск «кротовой норы», зависнув над Землей…
Он провел в своей маленькой обсерватории всю ночь. Сначала не понимал, что происходит, и уже начал проверять показания приборов и новый телескоп. Потом по телевизору стали выходить новости. Там показывали съемки неопознанного объекта, и стало понятно, что уже не нужны были никакие телескопы, чтобы разглядеть эту вечернюю гостью. В новостях говорили об оптическом обмане, о пришельцах, о новом оружии будущего. Рассказывали про космический зонтик, который люди хотели развернуть над Землей, чтобы он отражал солнечный свет и освещал ночное небо. Люди в городах выходили на улицы и площади, любовались удивительной картиной, не зная, что это, но ощущение праздника и чуда переполняло шествия и репортажи, идущие со всех телеканалов. Пока не было информации, какая страна сотворила такое, люди ждали объяснения и сюрприза, праздновали что-то новое, появившееся в небе над их головами, в их жизни.