Олег Владимирович Фурашов
Хирурги человеческих душ Книга третья Вперёд в прошлое Часть первая На переломе
Да в это мгновение ему будто хуком по скуле заехали! До помутнения в башке. До слабости в коленках. До дрожи во всём теле…И в мозгу разом всплыли и ночные отлучки жены. И невнятные отговорки про режимное предприятие. И коробки конфет, что она частенько привозила дочке…А иногда – запах, похожий на перегар. Да много что ещё…
И Сартаков, даже не заглушив «Волгу», рванул внутрь корпуса. На входе дорогу ему попытался преградить секьюрити. Но боксёр, будто пушинку смахнул его могучей рукой в угол. На втором этаже ещё один «чёрный пиджак» встал на его пути – этому хватило лёгкого тычка снизу в подбородок. Апперкот называется.
С ориентированием у Жени всегда было хорошо. Потому он в два счёта вычислил искомый угол разврата. Удар плечом – и дверь слетела с петель. В номере, в переднем углу, вместо иконы перед ним предстал перепуганный квадратный мужичонка, вскочивший с блудливого ложа и прикрывавший похотливое имущество простынкой. А слева Сартаков увидел бледную как смерть любимую женщину, только что вышедшую из душевой с одним полотенцем на плечах.
С непонятными чувствами жалости и брезгливости Евгений ударил жену раскрытой ладонью, отчего её бросило лицом на стену, и она стала сползать на пол, оставляя на панели кровавые потёки. Квадратному карлику благородный мститель хотел заехать по харе своим коронным хуком справа, но тот был настолько низок (в прямом и переносном смысле слова), что делать это было просто-напросто неудобно. И Сартаков всадил ему коленом в солнечное сплетение.
Вошло хорошо. Словно сапог в болотную жижу. Пигмоид взлетел, прошиб задницей дверцу в шифоньере, да так и застрял в полусогнутом положении в образовавшемся проёме. И из него стал выходить воздух. И через входное, и через выходное отверстие. А затем он начал быстро бледнеть…
5
Подлужный хотел перетолковать с Тиссеном по поводу Калмановича на следующий день, после получения сенсационных сведений от тестя. Но телефон начальника следственной части облпрокуратуры упорно не откликался. А потом на Алексея обрушился целый ворох производственных забот, и он упустил из вида эту проблему.
Но сегодня, почти месяц спустя, председатель райсовета ранним утром всё же выкроил время для обсуждения животрепещущей темы. Да и Александр Рейнгардович на сей раз оказался на месте.
– Приветствую, Николаич! – с ходу отозвался он. – Звонишь, чтобы выразить соболезнования? – прозвучала в его голосе непонятная ирония.
– В смысле? – не улавливая контекста, напрягся инициатор разговора. – Не понимаю тебя…
– Так уж и не понимаешь, – таким тоном ответил начальник следственной части, что его ухмылку человек с фантазией разглядел бы и за сотни километров. – По поводу Лубова звонишь?
– Да нет. По поводу Калмановича, – пояснил Подлужный. – А при чём здесь Лубов?
– Так ты, Николаич, видать, и вправду не в курсе, – резюмировал Тиссен. – А я уж было хотел восхититься твоей осведомлённостью. Едва-едва с места происшествия прибыл, а ты уже любопытствуешь…Лубова же убили…
– К-как! – поразился Алексей. – Когда? Что случилось?
– Ведь до чего мы дожили, – принялся сокрушаться Александр Рейнгардович. – Вообрази, некоторые влиятельные лица организовали в санатории «Авиатор» натуральный паблхаус. И кувыркались там с проститутками. Прошедшей ночью там развлекался и Лубов. По стечению обстоятельств туда приезжает заказное такси, чтобы забрать обслуживающий персонал…В смысле, не шлюх, а натуральную обслугу. И таксист, бывший боксёр-тяжеловес, случайно опознаёт в окне свою жену, которая его водила за нос, говоря, что по скользящему графику работает в ночную смену на режимном предприятии. Но на сей раз у неё если и проскользнуло, то не там, где надо. Короче, боксёр ворвался в номера, свернул набок скулу жёнушке, а Лубову дал коленом точно в солнечное сплетение. А там, помимо обширного нервного сплетения, да будет тебе известно, проходит так называемая…
– …верхняя брыжеечная артерия, – вспомнил занятия по судебной медицине Алексей.
– Одначе! – подивился коллега. – Так точно. От удара она лопнула, возникло сильное внутреннее кровотечение, и через пять минут наш Юрик почил в бозе. Сейчас вот разбираюсь с квалификацией действий боксёра: то ли умышленное убийство без отягчающих обстоятельств, то ли совершённое в состоянии сильного душевного волнения…
– А может быть, и совершённое по неосторожности, – ещё больше усложнил задачу Подлужный.
– Х-хы…Ну…Это уж ты подзагнул, – хохотнул собеседник.
– А что? – загорячился Алексей. – Я что-то не припомню казуса, чтобы нормальный в плане физиологии человек погибал от одного удара в солнечное сплетение. А вдруг у Лубова было нетипичное расположение брыжеечной артерии? Вот я расследовал случай со смертельным исходом…Доктор проводил перидуральную анестезию, а у пациента было редкое нетипичное строение позвоночника. В результате иглой был повреждён спинной мозг, а препарат был введён пациенту в…
– Николаич, ты, часом, не адвокатом у этого самого боксёра подвизаешься? – схохмил Тиссен.
– Рейнгардович, так ты же сам спросил, – спохватившись, в тон ему ответил собеседник. – Действительно, что это я? Тут, как-никак, прокурора области убили. Да-а, дела…И кто теперь вместо него?
– Хм, кто ж его знает, – хмыкнул начальник следственной части. – Знаю только, что Сясин, пока устно, доложил в Россию обстоятельства происшествия. Сейчас готовит спецдонесение.
– Дела-а…
– А ты-то, Ляксей, чего звонишь ни свет ни заря?
– …Я-то, – не сразу переключился тот на нужную тему. – Саша, у меня появилась интересная информация…
И Подлужный кратко изложил ту часть разговора с тестем, что касалась сылкинских алмазов. И, разумеется, раскрыл статус Калмана Калмановича. Услышав новость, Тиссен долго молчал. Очевидно, он был ошарашен услышанным.
– Нет, ты подумай, – наконец заговорил Александр. – Мы тут бьёмся. Российские интересы охраняем. Какую-то государственную тайну блюдём. А наверху всё распродают за тридцать сребренников! Скажи мне, Ляксей, как после всего этого жить в этой куче дерьма и во что верить?
– Я сам себе задаю этот вопрос, – безрадостно отозвался Подлужный. – А ответ в данном случае один: биться за правду, несмотря ни на что. И ещё. Даже в этой куче дерьма я разглядел колоритный мазок, достойный кисти Ван Гога.
– Слышь, ты, эстет чёртов, – сердито фыркнул Тиссен, любивший ясность, – ты можешь говорить нормальным языком?
– Я всего-навсего имею в виду следующее: раз клюнула такая большая и хищная рыба, как Калманович, – это ярче всего доказывает, что мы на правильном пути. А среднегорский криминал и израильский буржуин одной верёвочкой повязаны.
Глава пятая
1
Шло время. В России «травкинский тренд» воплощался повсеместно. И дело было не столько в Травкине, сколько в так называемой монетарной, то есть кредитно-денежной политике. Она превратилась в основной инструмент регулирования не только российской макроэкономикой, но и всем народным хозяйством. При жутком денежном дефиците у властей средств хватало лишь на выплату «тощих зарплат» бюджетникам да на финансирование самых неотложных текущих расходов. И то не всех. Подобным образом бюджеты верстались сверху донизу.
Само собой, не миновала чаша сия и Сылку. В чём Подлужный в очередной раз убедился, объезжая посёлки и деревни района. Погожим октябрьским днём он приехал в селение со странным на первый взгляд названием: Говяжья. Однако, кажущаяся нелепость объяснялась элементарно: прежде здесь располагалось подсобное хозяйство бумажников, заведённое ещё в сталинскую эпоху. Тем самым заводчане круглый год обеспечивали себя молоком, мясом крупного рогатого скота, а также свининой.
Но в лихую годину Тимкин вынужденно забросил побочный промысел. И Говяжья стала увядать. Люди, оставшись без работы, стали разъезжаться кто куда. Алексей, обходя посёлок, то там, то сям видел заброшенные дома. Внезапно до него донеслось пение под аккомпанемент гармошки, доносившееся из клуба, расположенного на пригорке. «Гляди-ка ты, функционирует! – подивился председатель райсовета по поводу учреждения культуры. И направился туда.
Ранее Подлужный бывал в этом заведении, выступая перед жителями Говяжьей в ходе предвыборной кампании. Клубом его именовали с известной натяжкой, поскольку оно занимало один кабинет в здании, теперь уже бывшего, управления подсобного хозяйства. В нём одновременно размещались и библиотека, и ленинская комната, и агитационный пункт.
На крылечке, прежде чем войти внутрь, Алексей остановился и прислушался. Невидимый гармонист заиграл новую печальную мелодию. Но делал это как-то странно. Дёргано. А старческий женский голос затянул следующую песню.
Потерялся глупенький котёнок,
В серой шубке с дымкой голубой,
Несмышлёный маленький ребёнок
Ищет маму где-то за рекой.
За сметанкой мама убежала,
Чтоб сыночка вкусно накормить.
Убежала и её не стало,
А без мамы как котёнку жить?
Маму утащил Пахан усатый,
Знать, её котёнку не найти,
Так не стало и родимой хаты,
Вот и с мамой разошлись пути.
Это невдомёк тому сиротке,
Он всё будет травку ворошить,
Ведомо и бабке, и молодке:
Пока веришь – значит, можно жить…
Подлужный, чтобы не мешать, решил тайком взглянуть на исполнителей. Он потянул на себя дверь, но та предательски заскрипела, и пение оборвалось. С досадой покрутив головой, Алексей переступил порог.
– Здравствуйте, Елена Михайловна! – входя в клуб, поприветствовал визитёр пожилую женщину, заведовавшую досуговым центром.
– Зыд…Зыдравствуйте…, – подслеповато всматриваясь, ответила женщин. – А-алексей Николаевич, вы?
– Так точно, – подтвердил председатель райсовета. И обратился к мальчугану лет десяти, державшему на коленях музыкальный инструмент: – Здравствуйте, уважаемый товарищ гармонист. А что это мы не в школе? Сегодня же учебный день…
Однако мальчик не дал ответа на вопрос. Он, молча и с непонятной тревогой, взирал на незнакомца. Даже с какой-то паникой. Должно быть, просто растерялся.
– Костик у нас не разговаривает, – поспешила прийти на выручку ребёнку старушка. – Уже месяц как…Испуганный он.
– Да-а-а, – испытывая неловкость, удручённо проронил нежданный гость и погладил маленького музыканта по голове. – Извини меня, малыш.
Когда Подлужный прикоснулся к мальчугану, тот вздрогнул и съёжился подобно зверьку, испытывающему страх при виде хищника. Только в тот момент до Алексея по-настоящему дошло, что с маленьким человечком что-то не так.
«Пойдём, мой хороший, я тебя побалую немножко», – проговорила Елена Михайловна. Она проводила ребёнка в дальний угол, к столу, где угостила чаем с конфетами. И вернулась обратно.
– Из малых Костик один остался в Говяжьей, – вполголоса принялась вводить районного руководителя в обстановку женщина. – А коли он онемел, то его возить в Сюзьвинскую школу перестали. Я и взяла Костика под своё крылышко. Только вот вскорости наш клуб тоже прикроют. Никого ж в посёлке, почитай, и не осталось.
– Елена Михайловна, да что ж с Костиком случилось-то? – также понизив голос, осведомился Алексей.
– А я-то грешным делом подумала спервоначалу, что вы предупреждены. Потому и приехали, – вообще перешла на шепоток собеседница. – А оно вишь как…Случилось же вот что. Недели уж три как…Отец-то его, Глеб Тыжных, крепко выпивал. И по пьяни забил свою жену Дашутку до смерти. На глазах у Костика. А чуть опосля и сам вздёрнулся. Вот ребятёночек и замолк. И на гармошке стал плоховато играть. Потому как…Того…Психическое потрясение. Понимаете?
– Более чем, – участливо откликнулся Подлужный, поневоле вспоминая бедную собачонку из избы убийцы Кузьмило, поражённую инфарктом от пережитых ужасов. – Хм…Миновал меня как-то этот случай.
– Ну, вот…Ребятёночек остался сиротинушкой. Из Красносыльска приезжала комиссия. Сказали, что Костика нужно в спецшколу. Такая есть, но одна на всю область. Нужна путёвка. А свободных-то мест нетути. Ну и договорились: я погожу перебираться к дочке в Красносыльск, а Костик побудет со мной. Таким макаром с ним и кукуем. Токмо должна сознаться, что Костику со мной…тяжко. Ему ж общение нужно. Лечение. И переживает он шибко. Тайком плачет. Понимаете?
– Ещё бы! – поспешно отозвался председатель райсовета, в голове которого мигом всплыла трагическая оплошность с грудничком Ваней Бычиным. – А что ж вы ему душу такими песнями терзаете? Про потерявшегося котёнка? Ему и без того, мягко говоря, несладко…
– Может, я и не права, что уступала ему, – признала завклубом. – А токмо Костик уж больно меня просил. Ведь эта песня первых ссыльнопоселенцев Говяжьей. И Дашутка, мама парнишечки, часто её напевала. А незадолго до того… они у соседей даже схожего кутьку из приплода, что кошка принесла, выбрали. Дымком назвали. Вон он у печки дремлет.
Подлужный проследил за жестом рассказчицы, и лишь благодаря этому заметил серенького котёнка, спавшего на стуле, что стоял в тёплом уголке. Ему стало стыдно за свою нотацию. «Всё-таки не зря кое-кто меня зовёт занудой», – подумал Алексей.
– Простите меня, Елена Михайловна, – повинился он перед старушкой. – Тут уж, действительно, не придумаешь, как лучше и поступить. Но вы абсолютно правы в том, что промедление в данной ситуации…недопустимо. А что вы скажете, если я Костика…прямо сейчас заберу в Красносыльск? В детдом пока поместим. Всё же будет среди сверстников. Отчасти со схожими судьбами. И в школу пойдёт. А там, глядишь, и путёвка подоспеет.
– Так он же не говорит…
– Да мальчик станет просто посещать уроки. А спрашивать его не будут. Хотя… Письменные задания ему, наверное, вполне будут по плечу. Мы с педагогами это обсудим.
– Так-то оно так…, – вдруг засомневалась старушка. – Ан всё же, вы про то его сами попытайте.
– Не-е-ет, – не согласился Алексей. – Он и без того напряжён. Со мной не знаком. Негативно реагирует. Лучше будет, если вы с ним потолкуете. Логично, Елена Михайловна?
– Будь по-вашему, – согласилась та.
Женщина подсела к мальчику и повела с ним беседу. Костик её насторожённо слушал. Время от времени он задумывался. Жестикулировал. Но после паузы всякий раз утвердительно кивал головой.
Наконец старушка вернулась на исходную позицию и доложила председателю райсовета итоги переговоров:
– Костик согласен. Ему очень хочется говорить. И ещё. Он непременно хочет взять с собой Дымка.
– Котёночка-то? Это не проблема.
– И ещё…Такоже Костик и гармошку хочет прихватить. Он с нею с пяти годков.
– Принято: забираю и мальчошку, и котёшку, и гармошку.
– Ну, дай Бог, чтобы всё наладилось, – перекрестилась Елена Михайловна.
– Ко-о-стя! – осторожно позвал ребёнка Подлужный. – Забирай с собой и Дымка, и гармошку. Поедем в Красносыльск. В интернат. Там с ребятками тебе будет веселей.
Мальчик, осмыслив услышанное, посветлел лицом. Он подбежал к печи, порывисто схватил заспанного котёнка, прижал его к груди и бережно прижался к нему губами.
2
Подлужный, решив неотложные проблемы, вознамерился, уж было позвонить главному врачу райбольницы Гудковой, как в дверь кабинета постучали, и в проём просунула голову женщина с суровым выражением лица. То была заместитель Гудковой по медицинской части Зыбина Марина Зотеевна. Ранее она отслужила четверть века в Вооружённых силах СССР, в том числе несколько лет в составе Ограниченного контингента советских войск в Афганистане, имела бесценный врачебный опыт и пользовалась авторитетом среди коллег.
– Разрешите войти? – низким грудным голосом спросила она, перешагивая порог.
– Да-да, – встал Алексей. – Прошу.
– Ваше приказание в отношении Тыжных Константина выполнено, – по-военному доложила доктор.
– Ну что вы, Марина Зотеевна, – укоризненно ответил хозяин кабинета, подвигая стул вошедшей, – мы с вами, по большому счёту, партнёры и делаем одно дело. Значит, вы мальчика обследовали?
– Да. Совместно с аппаратом поликлиники и педагогами детдома.
– Так-так.
– Выводы предварительные, поскольку у нас в штате отсутствуют нейрохирург и психиатр специальной практики, но, смею полагать, весьма достоверные и обоснованные.
– И?
– Диагноз: практически полная немота. Так называемая истерическая форма психогенного мутизма. В настоящее время ребёнок в состоянии издавать только возгласы, в том числе передающие его переживания. Данное состояние – результат сильного психического потрясения, вызванного известным нам конфликтом в семье. Проще говоря, это мощное функциональное нервное расстройство. Поясняю, почему мы так считаем. У больного сохранны: центральная нервная система, двигательная активность, адекватные реакции на внешние раздражители, слух, интеллект – мальчик неплохо пишет и в этой форме отвечает по существу на поставленные простые вопросы. Налицо и жестовый контакт. Органических поражений, в том числе травм головного мозга, не выявлено. Речевой аппарат без патологий: нёбо, голосовые связки, язык, уздечка языка – в норме.
– То есть, всё не так уж плохо? – попытался обобщить Подлужный.
– Я бы так не сказала, – возразила врач. – Потрясение очень сильное, а динамика душевного состояния неблагоприятная. Я беседовала с учителем Сюзьвинской школы, которая обучала ребёнка. Раньше у школьника развитие было выше среднего. Была хорошо поставлена речь. Он, для своего возраста, великолепно играл на гармони. А сейчас всего этого не наблюдается. Усугубляют его состояние два постоянных отрицательных фактора: потеря родителей и привычной социальной среды, а также то, что даже проблесков возврата речи не наблюдается. Всё в совокупности говорит за то, что течение болезни неблагоприятное. Неврозы, фобии, навязчивое состояние прогрессируют и приобретают стойкий характер. Значит, без экстренного грамотного и системного лечения, без помещения мальчика в благоприятную, комфортную среду, выздоровление невозможно. Самовыздоровление исключается.
– Иначе говоря, Костю нужно отправлять в спецшколу.
– Не просто в спецшколу, а в специализированную школу-интернат, – уточнила Зыбина. – И чем скорее – тем лучше.
– Мы звонили в Ласьвинский интернат, отправили туда телеграмму, подготовили письмо, но нам место раньше марта не обещают, – посетовал Алексей. – А у себя мы таких условий не в состоянии создать?
– Я разговаривала с директором детдома Фокиным, – вздохнула Марина Зотеевна. – Он поселил мальчика в комнате с двумя ответственными уравновешенными воспитанниками постарше. Фокин также довёл до меня, что вы под личную ответственность обязали взять котёнка и упорядочить пользование гармошкой. Это, конечно, неплохо. И предпочтительнее ситуации в Говяжьей. Тут вы, как говорится, стихийно, скорее всего, угадали.
– Спасибо.
– Тем не менее, всё перечисленное – полумеры, профанация лечения. Здесь мы нужную обстановку не обеспечим.
– А если приплюсовать, допустим, свободное, щадящее, так сказать, выборочное посещение школы Костей? – не сдавался Подлужный. – Комфортное общение со сверстниками…
– Это вообще исключено, – отрезала доктор. – Это возрастание социальной нагрузки. Это стрессовые ситуации. Это конкурентная среда. Даже простые игры – это уже соревнование. Нет, нет и нет. Представьте себе: мы отправили ребёнка в интернат для глухонемых. И такая возможность есть. Но это же для него удар страшной силы. Он поймёт, что на нём поставили крест. Вот и обычная школа для него – то же самое, только с обратным знаком. Другое дело, мальчику полезна мягкая трудотерапия – немножко помахать лопаткой на уборке снега. Посильные прогулки на свежем воздухе. Мы также ему назначили лёгкую медикаментозную терапию…Кое-какие противотревожные, нейролептические средства…Будем практиковать массажик, дыхательные упражнения, расслабляющую лечебно-коректирующую гимнастику. Всякие же резкие телодвижения и душевные метания не просто противопоказаны, а недопустимы.
– Да у вас целая программа, – обрадовался Алексей. – Марина Зотеевна, может быть, вы-то справитесь?
– Алексей Николаевич, – с досадой резюмировала та, – вы меня не слишком внимательно слушали. Нужна системная работа искусника своего дела. То есть, ежечасное наблюдение и контакт с больным. Компетентная корректировка лечения. Я, конечно, не случайный человек в медицине, но отнюдь не специалист в данных вопросах. Да и временем для того не располагаю. Сегодня, по настоятельной просьбе Гудковой, я весь день отдала мальчику. Но у меня, как и у других наших врачей, свои заботы и свои больные. И пренебрегать ими – преступление.
– Понял, – подчинился Подлужный.
– Кроме того…, – выдержала акцентированную паузу Зыбина. – В дальнейшем прошу иметь в виду: все контакты с больным – через меня. И последнее. Мальчик настроился, что с наступлением весны его отправят в интернат. Он немножко воспрял. Ждёт. И нам никак нельзя подвести эти ожидания, потому как длительное функциональное расстройство неизбежно перерастает в хроническое заболевание. В поражение тканей. В атрофию и патологию органов.
– Что ж, – вздохнул председатель райсовета, – беру эту проблему на особый контроль.
3
«Полное спокойствие может дать человеку только страховой полис», – авторитетно изрекал Остап Бендер в «Золотом телёнке». Как бы не так! В переломные эпохи абсолютных гарантий не в состоянии обеспечить никто и ничто. Прогорают и страховые фирмы, и мировые компании, и даже президенты стран, ручавшиеся тем избирателям, что доверились им безоговорочно и безотчётно. А меж тем, искренность, наив и простодушие ничуть не избавляют от ответственности перед судьбой простых людей. И на недоумевающие стенания последних, дьявольское провидение, презрительно насмехаясь, поучает свысока: «Так не будьте впредь простофилями! Не верьте никому. На Бога надейся, а сам не плошай».
Такого же рода недотёпой однажды ощутил себя и Подлужный. В начале февраля он получил уведомление из Ласьвинской специализированной школы-интерната. Оно гласило, что учреждение, во исполнение решения вышестоящей организации, будет ликвидировано в первом полугодии 1993 года. Донельзя возмущённый, председатель райсовета связался с директором лечебного заведения Портачным и принялся пенять тому на введение в заблуждение. Увы, руководитель заведения оказался ровно таким же простофилей, что и Алексей.
– Простите великодушно, – вежливо спросил директор спецшколы, – вам сколько лет?
– …Кгм, тридцать семь, – сдерживая себя, ответил Подлужный. – Хотя это и не имеет никакого отношения к делу.
– А мне шестьдесят, – с горечью поведал Портачный. – И сорок из них я отпахал в интернате. В том числе тридцать шесть – директором. И если для вас известие о ликвидации – неприятность, то для меня – стихийное бедствие, казнь египетская, лихо лихое и горе горькое…Ещё перед Новым годом я строил скромные, а всё ж планы. Но областные депутаты в новом бюджете, что тот Прокруст, обрубили финансирование на здравоохранение. И вот нам с вами результат: интернат, единственный такой на всё Среднегорье, закрывается по произволу властей.
Начались лихорадочные поиски вакансии. Выражаясь по-старорежимному, в города и веси разосланы письма с описанием отчаянной ситуации с Костей Тыжных. Письменные контакты были дополнены настойчивыми телефонными коммуникациями. И вскоре прогнозируемо выяснилось, что в соседних областях положение оказывалось ничуть не лучше. Оттуда один за другим поступали учтивые и вынужденные отказы. Как итог, обещанные сроки были сорваны. И Алексей, с отвращением к самому себе, представлял, что испытывает больной мальчик по отношению к дяде-пустобрёху.
Сегодняшним утром Подлужный явился в райсовет раньше обычного, потому что накануне поздним вечером прибыл из трёхдневной командировки. А это значило, что на работе его неизбежно ждало множество неотложных дел.
В учреждении кроме охранника ещё никого не было. Алексей прошёл в свой кабинет. Он устроился за рабочим столом, открыл папку с почтой и, даже не успев приступить к разбору её, наглядно убедился в профессионализме своего секретаря. Ирина Анатольевна, зная приоритеты шефа, превыше всего в кипе бумаг положила письмо из регионального Департамента здравоохранения Свердловской области.
Это был положительный ответ. Больного ребёнка свердловчане готовы были принять в недельный срок, но на возмездной основе. К письму был приложен проект договора. Наряду с радостным порывом Подлужный автоматически отметил, что питомцы Росселя, не только расчётливо используют преференции, выторгованные у земляка Ельцина, но и нутром и телом преданы буржуазной стезе.
Впрочем, эта мысль была мимолётной. Она тотчас уступила место сугубо практическим размышлениям. Первое – относительно консультаций с заведующей райфинотделом Паньковой о том, по какой статье провести расходы по сделке. Второе, памятуя о предупреждении Зыбиной, как грамотно подвести Костю Тыжных к предстоящим переменам. Третье…
И на этой стадии раздумья Алексея были прерваны нежданным появлением директора детдома Фокина, который буквально влетел в кабинет. Лицо его было искажено гримасой страха. Он был в панике.
– Алексей Николаевич! – буквально проскулил Фокин. – Выручайте. Спасайте меня!
– Спасать? От чего? Что случилось? – проникаясь состоянием директора, поневоле вскочил Подлужный.
– От неё…От Царёвой! – едва не валялся у него в ногах здоровенный и всегда такой рассудительный мужик.
– От Царёвой? От прокурора, что ли? – наливаясь каким-то нехорошим предчувствием, довольно глупо уточнил Алексей, словно Царёвых на Сылке было пруд пруди.
– Д-да! Д-да! – теряя последние силы от избытка гнетущих эмоций, уже хрипел Фокин. – Она меня посадит. А я же делал, как вы велели. Вы же обещались, что берёте ответственность на себя.
– Так, Игорь Георгиевич, – с брезгливостью усадив паникёра на стул, перешёл на «ты» Подлужный, – сел и успокоился. И чётко, внятно доложил, за что она тебя хочет посадить?
– Дык…Дык…, – дёргая кадыком, хныкал тот. – Дак за этого…За мальчика с Говяжьей…
– За Костю Тыжных? – напрягся с головы до ног председатель райсовета.
– Ы-ыгы…
– Что с ним случилось?
– Дык…Дык…Погиб же он! – прорыдал директор.
– Как?!…Где, когда погиб? – непроизвольно сел рядом с мужиком-истеричкой Алексей, ощутив, что у него впервые в жизни заболела голова.
– Тама…, – неопределённо ткнул пальцем вверх Фокин. – На чердаке. В интернате. Тама щас Ца-царёва с ментами…С этим…С Журом шарятся кругом… Грят, чтоб я на Магадан паковался…А вы же мне обещались, что под свою ответственность! – снова взвыл директор.
– Тихо! За мной, – вскочив и накидывая на ходу пальто, потребовал Подлужный. – Идём в интернат.
4
На улице Фокин продышался. Несколько успокоился. И уже более или менее вразумительно изложил обстоятельства горестного происшествия.
– У меня прежнего завхоза позвали в прииск, – рассказывал директор. – Он, естественно, ноги в руки – и туда. Я принял новенькую. Инку Заболотных. Так-то она старательная. Но с придурью. Стала входить в дело. И вчера под вечер устроила обход. Зашла в комнату, куда я спецом Костю с двумя хорошими парнишками поселил. А там же – котик. Да ещё блюдечко. Да ещё лоток. Так-то мы двух кошек держим. По одной на корпус. Но в подвалах. А тут такое…Антисанитария.
– Это Заболотных заявила?
– Ну да. Так-то её понять можно. Хотя мы там ежедневно чистили, обеззараживали. Короче, Инка хотела котика того…Удалить. А Костик не даёт. Заплакал. Инка задумала силой…Ну, Костик схватил котика и с ним забился под кровать. И верещит ровно зверёк. Время уже позднее. Прибежала ночная. То есть, ночной помощник воспитателя. Но разве ж она авторитет супротив Инки. Инку остановила только то, что парнишечка-то от неё отпинывался ногами. Да и в угол не подлезешь.
– Сумасшествие, – прикрыв глаза рукой, на ходу сдавленно пробормотал Алексей, вообразив, что испытывал мальчик.
– Ага, – продолжал Фокин. – Ну, Инка отступилась. Но, уходя, пригрозила, что завтра утром придёт и, если увидит хвостатую сволочь, то её лично утопит. И затем блюдечко с лотком утащила.
– А ночной помощник-то что?
– Так это пенсионерка у нас подрабатывает. Что с неё возьмёшь? Нет, она мне позвонила. А я-то на Инку выйти не могу. У её телефона нет. А кантуется она в Лагере. Решил отложить всё до утра. И Инку прострогать, и до вас сходить. Доложить, что дальше так невозможно. Вы же обещались…
– Я помню, Игорь Георгиевич, и про место в специнтернате, и про свою ответственность, – с раздражением одёрнул директора Подлужный. – Дальше то что?
– В семь часов у детишек подъём, – тяжко вздохнул Фокин. – Тут мальчишки и хватились Костю. Оказывается, он из-под кровати так и не вылезал. Хоть они его и уговаривали. Там и уснул. А утром его – ни под кроватью, ни на кровати…И нигде …Стали искать. И нашли…И нашли…, – стало трудно говорить директору.
– Говорите, Игорь Георгиевич, – до крови изнутри прикусил щёку Алексей.
– И нашли на…на чердаке…Пове-повесился он, – прорыдал здоровенный мужик. – А ря…А рядом…А рядом…с им…котик. За-задушенный…Бляха-муха! – выругался сквозь слёзы здоровенный мужик. – Ви-видать…мальчоночка его…того …с собой забрал…
– …Па-ачему вы так думаете? – прогнав тугой комок в горле, после краткой паузы спросил Подлужный.
– А так сказал мед…судмед…
– Судмедэксперт Старков?
– Он. На чердаке же был и он, и я, и Царёва с Журом…И Старков сказал, что нет …э-э-э…этой…борьбы…
– Следы борьбы отсутствуют?
– Да, да…И вокруг, и на мальчике, и на котейке…Старков ещё сказал: «Видать, уж очень доверяла животинка мальчику».
– Зар-раза! – выругался Подлужный. – Бы-блин! Маленький мальчик до конца остался верен своему котёнку. По-своему…Как он чувствовал. Как жил и дышал. А мы…Все…И я в том числе…Вернее, в первую очередь. И как в нас верить после этого?
– Эх-ма, – отделался неопределённым междометием его попутчик.
– Ладно, – преодолевая слабость, проявил профессиональный подход к происходящему Алексей. – Стало быть, осмотр места происшествия уже завершён?
– Н-не зна-а-аю…, – словно стеснительная барышня ответил директор.
– Как так? Царёва вас что, отпустила?
– Да нет, – внезапно засуетившись, не знал, куда приткнуть свои здоровенные ручищи Фокин. – Я того…Слинял оттуда. Честно говоря, зассал…И побежал до вас.
Когда Подлужный и Фокин пришли в детдом, осмотр уже закончился. Старков в кабинете медсестры уже подготовил тельце Кости Тыжных для перевозки в морг, чтобы там произвести вскрытие. А в настоящий момент упаковывал трупик котика, чтобы направить его на экспертизу в ветклинику.
