Олег Поляков
Теневая защита
Получив новый и осмысленный уровень ясности, стабилизировав для себя стартовую площадку для динамического развития порученного ему дела, Степан выдохнул, допил подостывший уже чай и принялся выворачивать содержимое ящиков стола. Часы на стене показывали начало одиннадцатого. Впереди была еще уйма времени, чтобы постараться успеть сдать дела Катерине до истечения нынешней даты.
Глава 10
– 10 -
Парк являл собой нечто среднее между заброшенным и поросшим одичалыми разросшимися зарослями кизильника больничным сквером, и покинутый людьми, разросшийся в прямом и переносном смыслах палисадник при барской усадьбе. Какие-то элементы садово-паркового замысла еще угадывались, но в целом этот истоптанный многочисленными тропинками и поглощенными дерном дорожками одичалый лесистый массив уже мало напоминал центральный городской парк.
Люди приходили сюда. Кто с детьми, кто с собаками, кто с бутылями пива, но всё больше в светлое время суток. Потому как с сумерками это безлюдное и затянутое подросшим подлеском пространство наполнялось сумрачными, подозрительными личностями, ищущими приключений разболтанными подростками и не имеющими особого выбора местопребывания бомжами.
Андрей обнаружил себя сидящим на холодной, с прорехами, садовой скамейке, уткнувшимся в поднятый ворот худи и засунутыми в карманы руками. Куртка и джинсы были еще комнатной температуры и пока хранили тепло. Но, озираясь по сторонам и пытаясь определить время суток и свое точное местоположение, Андрей уразумел, что это ненадолго. Было раннее утро, туманная дымка скрывала вдалеке видимость, и морозец слегка принимался пощипывать лицо.
Воспоминания минувшего вечера смутно маячили где-то на горизонте сознания, но особо не беспокоили.
Андрей инстинктивно плотнее ухохлился, продолжая медленно озираться. Вдалеке, метрах в пятидесяти, в легкой туманной пелене, поскрипывали старые детские качели. Давно не смазанные подшипники двух подвешенных на металлических подвесах сидений издавали легкое разноголосое скрипучее постанывание.
«Вот интересно, – прокралась не к месту абсолютно бестолковая мысль, – эти качели, они, если вдуматься, движутся вперед или назад? Каким был тот, первоначальный толчок? То самое первое движение, из-за которого эта давно не крашеная железяка вынуждена тоскливо и ржаво стонать?»
Качели, словно проникнув в его мысли и получив немой приказ, резко остановились. Однако размеренные ржавые скрипы продолжили доноситься, из-за плотной дымки не позволяя определить источник своего порождения.
Вспоминая события недавних дней, пьяные бредни у Гуля, пространные и глубокомысленные разглагольствования Ментора, складывая всё в одну неразборчивую мешанину, Андрей медленно выдохнул и задержал дыхание.
А ведь он как эти качели. Такой же ободранный, неприкаянный, почти забытый, слабо проступающий из мглы всеобщих событий. Какой-то остов человека, издающий малопонятные и малоприятные волны энергий, устремляющихся в пустоту, в никуда. Никому не нужные и никем не воспринятые. Такой себе ходячий громоотвод. И, что самое противное, иногда на этот громоотвод справляют нужду все кому не лень. Собаки, бездомные, прохожие пропойцы и проезжие таксисты, уполномоченные участковые и обленившиеся соседи. Он как замшелый чур, утративший первоначальный смысл и получивший неожиданный и единственно возможный функционал. Какой?! А черт его знает! Даже Ментор, и тот как-то уклончиво и малопонятно ударился в свои пространные рассуждения, всё с ведя к каким-то Им. Тем. Кто по неведомым причинам выбрал его, Андрея, и от кого зависит его жизнь. Ни больше и не меньше. О ком он знать не знал, и даже не догадывался. Кто никак себя не проявлял все эти годы, однако ж, выясняется, держит в своих … руках?… его судьбу. Мило.
И вот, похоже, до вчерашнего дня он находился в замершем состоянии, поскрипывал на ветрах, покачивался туда-сюда, иногда пинаемый исчезающими прохожими. И только лишь днями ранее, к нему вдруг подключили ток. Не ясно зачем, не понятно кем, но он вдруг оказался активирован. Случайно ли, или всё к этому шло издавна, но теперь он оказался вовлечен в какую-то малопонятную, но очень пугающую круговерть. И этот торнадо событий постоянно ускоряется, засасывая в себя все новых несчастливцев, а последствия пока даже сложно себе представить. Но и спектра угроз хватает за глаза.
Андрей набрал в легкие холодного свежего воздуха и прикрыл на миг глаза. Выдохнул. Легче не стало. Попробовал еще раз. Повторил попытку трижды. Комок в груди вопреки всему только увеличился. Закололо сердце. Взгляд невольно опять вернулся к качелям.
Он ведь бывал в этом парке в детстве. Кажется, даже качался на этих, тогда еще новеньких, выкрашенных в яркий красно-синий двуцвет, качелях. С кем-то из своих друзей детства. Может быть даже и с Валероном. Было жаркое лето. Каникулы. Он задыхался от предоставленной воли, свободы, от бескрайних летних перспектив. Лето в детстве как отдельно прожитая жизнь. Бесконечная и до краёв насыщенная. Да, и перспектив. Всё было впереди. Всего много, и это всё маячило в медленно подступающем будущем. У него тогда было будущее. Его было много. Его можно было пить вёдрами, цедить по глотку. Делиться с друзьями. И будущего не становилось от этого меньше. Оно было бездонным.
Что-то кольнуло, в сердце или рядом. Сильно, настойчиво, повторно. Этот укол, и подбирающийся через остывающие вещи холод, и свободнотекущий поток разрозненных и бессвязных воспоминаний внезапно воскресили в памяти глаза. Широкооткрытые, небесноголубые с большими зрачками глаза, смотревшие одновременно грозно, испуганно и с надеждой.
И появилось то самое, слабое ощущение пробежавшего по жилам тока. Какое-то смутное чувство беспокойства, сменившее ощущение безрадостной потерянности, возбудило в Андрее новый ход мыслей.
«Дед. Его, в конце концов, заслуженная карма задействовала пока не известные никому силы. И от его сегодняшнего состояния ровно никому ни холодно, ни жарко. Три дня, семь дней. Месяц. Эти значения не несут миру ничего, кроме отметок на шкале времени. А, возможно даже, чем дольше Дед Игнат будет пребывать в своём нынешнем виде, тем больше света и добра получит мир.»
«Ментор. Его попытки что-то прояснить, разъяснить, довести до слабодействующего ума Андрея ничего пока не дали. Кроме того, что еще больше всё запутали и замаскировали. Ментор что-то хотел в итоге, построить картину мира или объяснить механизм событий. Но ничего не вышло. То ли Андрей был непроходимо туп, или, что скорее, настолько выбит из колеи, то ли Ментор остановился на полпути своих разъяснений. Итогом вышло лишь понимание того, что Андрей является в цепи масштабных событий каким-то важным элементом, винтиком, вне зависимости от того, осознает он это или нет. И, вместе с тем, именно от его действий что-то зависит. Что-то, что может иметь далекоидущие и пугающие своей глобальностью последствия. Как-то так.»
«Гуль. Спасибо ему, конечно. Поддержал как мог и чем мог. А что, собственно, он мог. Поприсутствовать. Размыть тишину. Снизить тяжесть. Да, только лишь. Но и этого было предостаточно. Особенно в первые дни после краха мира.»
«Да что, собственно, такого произошло?! Какой такой крах?! Ну наехали на тебя, прижали к стенке. Влез ты куда-то, куда не следовало. Есть проблема. Ну так, от тебя же не требуют запуск Гвинейской АЭС к понедельнику! И не пытаются добиться смены власти в сопредельном государстве. Не ждут научного прорыва в сфере палеоконтактов с иноразумом. А то, что от тебя требуется, вполне соответствует твоим возможностям. Нужно только успокоиться, здраво прикинуть и определиться с последовательностями.»
Андрей оторвался от спинки скамейки, вперив взгляд себе под ноги, на запорошенные снегом пожухлые кленовые листья. Сжавшись в подобие пружины, он лихорадочно соображал, нащупывая что-то в голове.
Медленно подняв взгляд, вновь различил в поле зрения скрываемые то и дело в дымке детские качели.
И вот. Получается. А оно именно и получается! Что ни Дед Игнат с его болотным видом, ни Ментор с его странными намеками, ни бандюки с их угрозами, ни даже потенциальная опасность для Марты и ее кота, ничто из этого не равнозначно реальной и скорой угрозе жизни одного человека. Одной девочке. Помощи которой ждать неоткуда. Вот только…
Андрей медленно приподнялся, осторожно разгибая озябшие ноги в холодных джинсах. Вороны, до того смирно сидевшие неподалеку на ветках, с громким карканьем разлетелись во все стороны.
Вот только нужно точно знать. О болезни известно лишь со слов её отца. А вдруг он соврал?! Из-за денег. С намерением разжалобить. Что ему и удалось.
Андрей вновь со всей полнотой ощутил тревогу, отдававшую уколами в сердце.
Еще слабо осознавая и принимая созревающий план, Андрей зашагал в сторону ближайшей трамвайной остановки. Лишь единожды зачем-то оглянувшись на тающие в пелене тумана отдаляющиеся качели, он обратил внимание на синхронность их покачиваний.
Примерно через час Андрей сидел на кухне, приобняв радиатор отопления и вполуха внимая скабрезным шуточкам вечно позитивного Валерона. Посещение дружеских кухонь и впитываение их чаев становилось уже доброй традицией.
– И прикинь, я-то думал, что она с ночевой ко мне заявилась. А эта мадам мне и заявляет – поздно мол, темно, проводи до хаты. И это после того, как я бабулю к соседке вытолкал на бабушник (это он так девичник переиначил), драил тут все без малого полдня, магазинные полки обнулил (это он так про два пакета с фруктами, бутылку дешевого вина и куриные окорочка). Представь?! Проводи говорит!
Что было дальше слушать не хотелось. Может, и девица та действительно нарывалась всем своим видом, и не достойна отличного провожатого в лице благообразного Валерона, но сейчас хотелось чего-то другого. Каких-то иных новостей. Валерон, разливая кипяток по кружкам и закидывая в него чайные пакетики, продолжал вещать про обнаглевших баб, своё неоцененное достоинство и перипетии любовных поползновений на четвертом десятке лет, не обращая внимание на отстраненность друга.
Чай сделал свое дело, восстановив жизненные силы. Радиатор вернул к жизни. Валерон реанимировал ощущение жизни, внеся в ее течение нотку беззаботной радости от пустяков. И это было сверх того, что можно было ожидать.
– Вот и скажи мне, зачем ехать к черту на кулички, принимать приглашение от мужика, рассчитывая лишь на сигареты, анекдоты и винишко? Ну не овца ли?!
Андрей кивнул.
– Ты ж знал, кого зовёшь. Ты же с ней не первый день общаешься.
– Не первый. Но последний. – хохотнул Валерон и уселся наконец за стол.
В соседней комнате вдруг резко и громко завопила телереклама. Бабуля переключалась по каналам.
– Так я после этого, представь, еще трем звонил. Ни одна не согласилась! Это как?! Что, снег пошел они все свое в узел завязали?!
– В узел – это только к тебе. – тоже посмеялся Андрей и вернулся к чаю.
– Ага. Да хрен они угадали. Я к Лариске спустился, с первого этажа. Ну помнишь. Классом младше училась. Прича горшком у неё. Так та сама меня к себе затащила. Полочку ей надо было в ванной укрепить. Укрепил! И полочку тоже. – громогласно заржал Валерон, заглядывая в глаза Андрею, мол, насколько шуточка удалась, а?!
– Кстати, а как там Марта? Всё также тянет из тебя жилы? Кипятит мозги?
– Андрей поежился. Сейчас подобное слышать совсем не хотелось. Отчасти такое мнение о жене у Валерона было благодарая ему самому. Меньше надо было жалиться. Сам хорош. Хотел при жене вольной жизни. С чего вдруг? Ведь не пацан, прекрасно все понимал, когда женился. Что такое ему в башку тюкнуло, неизвестно. Вот только Марте пришлось потратить кучу сил, нервов и времени на приведение в чувство супруга-идиота.
– … слабо себе представляю. Ты прости, Андрюха, ну вот то есть совсем. Она своей правильностью кого угодно доканает. Тапки я не туда поставил. – он наклонился и ладонью демонстративно портяс перед лицом Андрея. – Да я что – помню, с какой там полки я их взял!? С блокнотом мне что ли ходить, записывать. Или снег не стряхивать в прихожей. Ну а как?! Я что, видел, что у меня на загривке? Что куртофан в снегу!? Как я это могу увидеть. Пришел, снял, он и посыпался. Екарный компот, и что тут такого!? Ну высохнет же. Так чуть не заставила полы мыть – Валерон раскатисто хохотнул, хлопнув себя по ляжке.
Андрей улыбнулся. Полы он и сам часто мыл, под неусыпным взором жены. То грязь приволок на ботах, не почистив их около подъезда, то с куртки после дождя целые лужи расплывались в прихожей. А Марта чистюля. Не в пример ему, оболтусу. А Валерону и подавно.
– Ты бы еще с собой снег в ведрах приносил, не только полы бы мыл, а и обои бы переклеил – Андрей потянулся за баранкой, выслушивая ответные хохмы.
Валерон тут только что-то заприметил и, слабо присвистнув, поинтересовался.
– Где это тебя так оформили? – кивнул он на оставшиеся следы побоев на лице. – Вот хоть какой-то прок от Марты все же есть. С ней твою жопу не тянет на приключения. Она – твой страховой полис! – заржал он и принялся раскурочивать пакетик с орехами.
Андрей, уже всё для себя решивший, вновь пересказал основные события последних дней, опустив множество ненужных деталей и вообще умолчав про Ментора. Валерону про эту встречу вообще знать противопоказано. Замучает вопросами, потребует доказательств. А что можно объяснить человеку, когда сам находишься в полном неведении.
Закончив исторический экскурс, Андрей сразу перешел ва-банк.
– Валерыч, тут дело такое. – он немного помялся, собираясь с мыслями. – Есть жизненная необходимость помочь одному человеку. Двум. Прямо вопрос жизни и смерти. – Андрей смотрел изучающе, подавшись навстречу товарищу. – Помочь могу только я. – Андрей прекрасно помнил, что Валерону известны, хотя бы и отчасти, его теневые способности. – Но без твоей помощи мне не справиться.
Прямой и выжидающий взгляд Андрея Валерона несколько стушевал. Переход от непроизвольного веселья к каким-то серьезным, требующим хладнокровия, вопросам был для него внезапен и отрезвляющ.
– Нуу – протянул он неуверенно, – я как бы… в-общем… Кому помощь-то? Нужна-то?!
Андрей набрал воздуха.
– Ребенку. Умирающему.
Валерон на глазах сник. Его взгляд принялся суетливо блуждать по столу, чашкам, блюдцам, занавескам и настенным обоям. Сегодня он явно не ожидал, не был готов к решению вопросов подобного рода. Подобной сложности. Да и с чего бы. У Андрюхи детей не было, он это знал. О каком ребенке идет речь было непонятно. И потом – это чем же он может помочь? Деньгами? Так их нет у него и никогда в достаточном количестве не водилось. Связями? Смешно даже. Что-то день в мгновение ока перестал быть томным и, что называется, навалился всей тяжестью неожиданных вводных, не спрося. Помнится, у Андрея мать умирала от рака, так и то его это как-то мало заботило. По крайней мере, вида он особо не подавал. Потом только, на похоронах, да и после, уходя в долгий вымученный запой, дал волю эмоциям. Ох и дал…
– Да ты не переживай так. Ничего такого я от тебя не попрошу. – не поясняя чего же «такого», продолжил Андрей. – Машина твоя нужна будет. С тобой, конечно же, с водилой. И это сегодня прямо. Ситуация такая, не отложить её.
Валерон кивнул, но как-то обреченно, на автомате, неуверенно даже. Он и сам ещё пока не был ни в чем уверен. Ни в том, что эта, как ее назвал сам Андрей, «ситуация» требует их, его, непременного участия. Ни в том, что помощь, что называется, будет результативной, адекватной. Андрей что, врач? Парамедиум? Он вон и мать собственную не уберёг, что уж там за чужих детей говорить. Да и вообще – странно всё это. Прискакал, морда побитая, загадочный весь такой, в глазах отсветы какие-то, нехороший прямо-таки взгляд. Валерон эти все странности сразу почувствовал, еще при входе гостя. Нутром, аурой почуял. И вот теперь эти намекающие на возможные проблемы частности очень уж беспокоили.
Валерон широко улыбнулся. Его пальцы отстукивали марш по звенящей кружке.
– Не, я всё, конечно, понимаю. Помощь, дети, добро. Ты мне только с самого начала всё рассказывай. Не нужно тут в агента Ми-6 во фраке играть. Что за ребенок? Чей? Куда это ехать надо? И для чего? В чем помощь-то будет? Охренеть, вякнул что-то и все должны сорваться с мест.
Андрей потупился, что-то прикидывая.
– Не могу я, Валерчик, тебе всё рассказать. Просто даже потому, что сам нихрена не понимаю, знаю и того меньше. Но знаю, что если не помогу этому ребенку, беда будет. Это я просто чувствую. Понимаешь меня?
Валерон понимал. На своем уровне, исходя из своих соображений, памятуя о тех возможностях Андрея, свидетелем проявления которых он когда-либо был. Но этого багажа хватало на то, чтобы осознать – Андрюха не прихоти ради затеял какую-то непонятную суету. Да и не был он никогда особо активным пионером, активистом. Чтобы вот так вслепую, если ему верить, да в полымя… Но, именно это обстоятельство и пугало. Пугал экспромт действий. Ничего конкретного. И он, сам, с завязанными, как ни крути, глазами. Тем более что Андрею ничто не мешало воспользоваться услугами городского такси. Если уж на то пошло, есть таксующие частники. Выбор в качестве транспортатора авто Валерона с ним за рулем наталкивало на мысль, что есть, или могут быть, некие условия, выходящие, так сказать, за рамки, границы … законного.
Валерон сглотнул.
– Да хрен с ним, поедем. Конечно поедем. Только мне нужно пока что свои дела намеченные сделать. А вечером… Когда, кстати, нужна машина?
По каким-то своим прикидкам Андрей решил, что всю операцию нужно успеть завершить за пару-тройку часов, вечером. Где-то в районе семи – десяти часов. О чем он и сообщил Валерону, наливавшему снова в кружки чай.
Валерон кивнул, теперь уже более уверенно, и взгляд его стал более осмысленным.
Допивая чай и косясь на настенные часы, Андрей, приглаживая волосы рукой, добавил:
– Мне тоже нужно кое-что сделать, встретиться… Давай тогда в шесть вечера за мостом. Но, на всякий случай, еще одна просьба. Ты проедь мимо меня, не останавливаясь, с квартал, там развернёшься, и снова за мост, и уже на обратном пути подхватишь, я к дороге подойду. Лады?
Валерон ничего не ответил, вида тоже не подал. Спустя время кивнул, что-то про себя соображая.
Андрей допил чай, поблагодарил, попрощался с бабулей, продолжавшей смотреть на телевизоре сменяемые пультом кагалы, оделся и вышел за дверь. Спускаясь по лестнице, с каждой ступенью Андрей будто собирался воедино, получал новый заряд бодрости. Его план, его цель приняли конкретный, овеществленный облик. И даже продолжая ощущать себя слепой рыбкой в огромном враждебном и лишенном света и ориентиров океане он уже был почти уверен, что путь, избранный им, является единственно верным. Оставалось еще одно промежуточное действие, вопрос, требующий своего скорейшего разрешения.
