Олег Поляков
Теневая защита
И вдруг, с очередным яростным рывком всё прекратилось, замерло. Разом. Медленно пришёл неясный, еще холодный, свет. Ультрасиний. С неясным блеском. Из которого принялись проступать очертания линий, углов, каких-то объёмов. Наконец, выныривая из непонятного, густого и липкого, тумана, Андрей вновь обрёл способность видеть, ощущать себя и обнаружил также сидящим за столом, с остывающим в чашке недопитым чаем. И сидящим напротив Мироном.
Всё произошло настолько быстро и внезапно, что уже спустя минуту слабо верилось в перенесённые метаморфозы. Мир был прежним, знакомым и таким приветливым, как никогда ранее.
Андрей еще только формулировал свой вопрос, когда Мирон, поигрывая чайной ложечкой между пальцев, с непререкаемой интонацией сообщил.
– Слушай внимательно и запоминай. Времени нет. Сейчас ты выйдешь, пешком пойдёшь в сторону роддома. Пройдёшь два квартала. Развернёшься, сядешь на трамвай и проедешь пять остановок. Снова пересядешь и поедешь до автовокзала. Там сядешь в пригородный автобус, до садового товарищества Высокий остров. Как доберёшься, наберёшь меня, скажу адрес.
Предвосхищая возможный вопрос, добавил.
– Мой номер в твоём телефоне. И без самодеятельности.
Мирон поднялся и, не прощаясь, скрылся в двери за барной стойкой.
Андрей немного помотал головой, пытаясь освободиться от налёта сюрреализма и наваждения. Ничего не изменилось. Официант на приглашающие знаки ответил отрицательным взмахом руки, мол, ничего не нужно. Андрей пожал плечами и покинул бар.
Улица немного освежила, встретив прохладой, сыростью и обычным полуденным гулом.
Пройдя два квартала, Андрей перешёл улицу, вскочил в подошедший трамвай и добросовестно проехал пять остановок в обратном направлении. Снова вернувшись на чётную половину улицы, дождался своего трамвая и двинулся в сторону городского автовокзала. Всё это в какой-то прострации, на автопилоте и в полной безучастности. Сомнамбулой отмечая проделанный путь, он лишь поравнявшись с «Месопотамией» ощутил лёгкое покалывание, как при преодолении электромагнитного поля. Одновременно с покалыванием сознание на миг померкло, но практически сразу же возвратилось, вернув и резкость зрения и остроту восприятия.
Сидящая вполоборота на ряд впереди и левее старушка с накрученными буклями и в высоких бордовых перчатках неодобрительно смотрела в сторону Андрея, покачивая головой. Сначала не замечая этого, а потом начиная раздражаться, Андрей вперил в неё ответный прямой взгляд и вопросительным кивком поинтересовался о причинах пристального внимания к его персоне.
Старушка, поправив полы бежевого ношеного пальтишка, основательно прожевавшись беззубым ртом, чуть подвинулась в его сторону и нарочито громко заявила.
– Голубь, а за проезд тебя платить не учили? Мы вот еще с пионэрии знали, что трамваи сами собой не ходють, им ток нужен, ляктричство. Ты что же, басурманином вграбастался сюда, расселся влёжку на два кресла, и думаешь, что другие за тебя заплатють?! А ить небось имеются деньжата. Просто папаша когда-то недовсыпал тебе, недовтемяшил. А ты и рад теперя.
Бабуля, видя отсутствие встречных реакций, начинала расходиться, как разбухающий от пара самовар, и, не находя поддержку в немногих пассажирах, продолжала обвивать его, словно анаконда, кольцами своих обвинений и унижающих суждений. Которых уже за сутки.
– А ведь сам-то небось деток своих учишь добрым делам, правильным. – обсмотрев его словно только увидев, бабка хохотнула – Хотя какие там у тебя детки. Сам дитё дитём, небось, тока к сигарете-то и подмазался. Чтоб девкам приглянуться. А на кой ты им нужен такой?! Безалаберный. Анчихрист. Бабка вон тебе талдычит уже битый час, поди, заплати, так нет. Словно меринос какой, сидит, уперся…
Андрей отгородил бабку звуконепроницаемым барьером и планировал уже заинтересоваться видом за окном, когда на случившейся остановке в салон трамвая зашли два контролера. Высокие и грузные мужики стали вежливо, но настойчиво спрашивать проездные билеты или подтверждения электронной оплаты у сидящих, постепенно приближаясь к нему.
Оплатой он действительно пренебрег. Просто потому что общественным транспортом пользовался очень редко, приложения для оплаты в своём смартфоне не имел, если и заскакивал в трамвай, то ездил зайцем. Контролёров видел последний раз в далёкой юности. Поэтому появление этих двух угрюмых работников транспорта было для него неприятным откровением. Не сулившим ничего позитивного.
Андрей обескураженно осмотрелся, зачем-то полез в карманы куртки, словно там мог волшебным образом оказаться проездной билет. Или пенсионное удостоверение… Карманы ответили пустотой и безнадёжностью.
Две фигуры приблизились к его креслу и молча нависли над Андреем. Со стороны могло показаться, что в скрипах и шумах вагонных ходовых тележек подошедшие кондукторы ведут вежливую беседу с сидящим пассажиром. Легкое ритмичное покачивание стоящих фигур двигающегося трамвая скрадывало немую сцену. Двое просто стояли и смотрели вниз, залипая в термально-броуновском взгляде сидящего. Погружаясь в воронкообразный и взбаламученно-вихревой элемент интерьера трамвайного вагона, они начинали терять связь с реальностью, всё больше растворяясь в новой сути происходящего. Той, что сейчас модерировал Андрей. Еще секунда, и оба, отпрянув от сидящего человека, жмурясь и напрягая лоб, развернулись в полном недоумении, зачем это они так пристально изучали проездной на экране смартфона сидящего.
В скомпилированной Андреем реальности подошедший первым контролёр еще не успел задать свой заученный вопрос, когда Андрей небрежным движением выудил из кармана смартфон с изображением получившего цифровое визирование проездным, также без интереса пронаблюдал за его внимательным изучением уполномоченных лиц, и заполучив угрюмое подтверждение, уплотнившись всем телом принялся заинтересованно разглядывать покинутый на зиму жестяной ларёк с надписью «Квас», отродясь нестриженный облетевший куст дикорастущей сирени вдоль разбитого тротуара и вывороченный под ноги прохожих бордюрный камень.
Второй угрюмый тип, развернувшись, навис над бабкой. Андрей снял звуковой барьер и прислушался. Бабка причитала, хлопала себя по пальто и клялась, что проездной у неё был. Да вот и человек впереди видел, как она его к сканеру прикладывала. И мелочи у неё было на две сотни с полтиной, а теперь только две и осталось. Куда же мог полтинник деться, как не на билет быть истраченным.
Контроллёр молча слушал, но по повышающемуся повизгиванию старушенции было понятно, в эту бабкину версию мужик верит всё меньше. А немногочисленные пассажиры трамвая, включая Андрея, так и вовсе с неодобрением относятся к такому повороту событий. Только что ратовавшая за идею всеобщей справедливости бабка теперь всплёскивала обреченно руками и молила о господнем всепрощении.
Несколько минут шли бесконечные препинания, жалобы, обещания кары небесной, перемежаемые скупыми и глухими требованиями двух верзил.
Андрей периодически выныривал из самопогружения, прислушивался к перебранке и вновь возвращался к внутреннему монологу.
Суть произошедшего с ним в баре он понимал. Мирон провёл его глубокое сканирование. Что именно интересовало, как именно было проведено, что в итоге показало и к каким результатам привело было не столь важно. Важнее было другое. Андрей понимал, что его судьбу взяла под свой контроль некая внешняя сила, природа и степень возможностей которой пока были неизвестны. Как не известны были цели и задачи этой силы.
Всё произошло настолько быстро, и практически без всякого содействия, либо противодействия, да что там, осознания с его стороны, что даже принять сейчас свой статус, неизвестность своего вновь трансформированного будущего было довольно сложно.
А каков же статус? Беглец? Ездун? Подопытный кролик? Шестёрка? Кто он сейчас?
Приходилось лишь признать, что даже раздумывать на эту тему было невообразимо муторно и скучно, а рассуждать бесперспективно. Андрей лишь поддался этой внешней силе, позволив направлять себя, безропотно принимая любые вариации, способные изменить его судьбу. К лучшему, разумеется. Возвращая надежду и разрушая вмешавшийся Злой Рок.
Наконец, трамвай громко звякнул предупреждающим перезвоном, заскрипел металлом тормозов и застыл перед зданием автовокзала. Андрей поднялся и, протискиваясь мимо уже порядком заведенных работников трамвайного депо, лениво бросил бабке.
– В сумке посмотри.
И вышел. Перейдя на тротуар перед остановившимися в ожидании движения трамвая легковушками, Андрей обернулся.
Контролёры уже маячили в задней части салона, трамвай медленно начал движение и через окно Андрей поймал удивлённый и благодарный взгляд поймавшей откровение бабки.
Андрей ухмыльнулся, – ну и кто теперь из нас антихрист?
Городской автовокзал встретил неизменной людской толчеёй, запахами привокзальных забегаловок, неизменным пристальным вниманием постового полицейского на входе и довольно грубыми неприветливыми кассирами.
До отправления автобуса было еще полчаса и Андрей, внезапно почувствовав острый приступ голода, направился к ближайшему смуглому торговцу хот-догами, чтобы поскорее забить желудок и вернуть состояние внутреннего покоя.
Хот-дог прекрасно справился. Медленно допив горячий чай из пластикового стаканчика, Андрей поразился, насколько спокоен и безразличен был наполнявший привокзальную площадь люд. Практически в глазах каждого читалась отрешённость, либо сосредоточенность или даже некая безмятежность. То ли виной всему был первый снег, то ли Венера вошла в Скорпиона, а может быть вчера Президент, выступая в очередной телевизионной трансляции, выдал новые гордые обещания. А может быть, просто Андрей стал иначе воспринимать реальность и реагировать на внешние проявления. Стресс притупил его возможности оценки и скорость реакций.
Однако на этом страсти не окончились. На выделенную посадочную парковку 5 на перроне подъехал и свистнул воздушными тормозами старенький, но бодрый и совсем ещё не ржавый ЛиАЗ. С голубыми сдвоенными полосами по всему борту на белом, недавно мытом фоне. Оказывается, такие ещё ходят, возят и обеспечивают дачников транспортными услугами.
В салоне также было чисто, опрятно и дышало недавней влажной уборкой. Указанное в билете место обнаружилось в конце автобуса. Андрей скинул куртку, свернул её в тугой комок, прислонил к окну и откинувшись в кресле и опершись щекой на мягкую подкладку, практически сразу задремал.
Он еще улавливал подходящих и рассаживающихся пассажиров, какое-то объявление водителя по громкой связи, выезд задним ходом автобуса с парковки и его выруливание на запруженную улицу.
Последним стукнувшимся в меркнущее сознание восприятием было ощущение влажности, сырости и подступившей затхлости.
Глава 5
– 5 -
Из мрака в бездну бросил бог
И слыша топот многих ног,
Узрел он сквозь дымящий смог
Печальный жизненный итог.
Собрав всю волю в трепетный комок
Он крикнул, да какой в том прок
Лишь мертвенный седой песок,
И … вышел срок…
Слабое бесцветное марево невесомо клубилось над водной гладью, почти касаясь её своими рваными краями. Абсолютно непроницаемое взгляду над собой, на расстоянии и ближе к воде эта мутная субстанция истончалась, вилась над водой, немного перемешиваясь. Цвет не менялся, всё такой же дымный, серый, почти сливающийся с цветом воды.
И запах. Этот запах, его сложно с чем-либо перепутать. Он въелся в память, в подсознание, в подкорку, возвращая туда, где всё было иначе, по-другому. Весь мир был иным. Понятным. Правильным. Положительным. И весь мир его любил. И его, и любого другого. Мир был создан для этого. Таково было предназначение – любить, ласкать, нежить, радовать и удивлять. Запах являлся настолько стойким, будоражащим, формирующим образы из памяти прошлого, что иного не оставалось. Он и не сопротивлялся. Вдохнул глубоко, медленно, задержал дыхание, прикрыл глаза, сложил губы в довольную улыбку и медленно, ловя привкус момента, выдохнул. Набрал снова, снова выдохнул. Великолепно! Да, это оно.
Это то самое, первое, да и единственное, лето в его жизни. В его начинающейся долгой, муторной, полной падений, крушений и перевоплощений, жизни. Но это потом, после. Не сейчас.
Сейчас – это вот, то, что перед глазами.
Действительно, марево принялось медленно рассеиваться, рваться на части, и исчезать, проступая неясными ещё контурами и пугливыми образами.
Но он знал, что увидит сейчас, через секунду.
Сквозь тающую блёклость пелены проступило вначале дерево. Огромное, кряжистое, наклонённое всем сучковатым стволом к воде, касаясь глади сухими ветками. Оно оказалось практически над головой, ветвями простираясь далеко от берега. Часть корня в комле земли оторвалась от берег, с трудом удерживая вес громадной кроны. Но сил пока хватало. Равновесие сил укоренения и притяжения еще сохраняли дереву жизнь, оставляя его по эту сторону водной глади.
Затем отчётливо выступил из мари потемневший от времени мосток. Его дощатый настил уже порядком подгнил, утратил несколько досок и просто доживал свой век, в ненадобности.
Границы видимости всё продолжали отступать.
Камыш, удобная вытоптанная засидка, наконец, проявился противоположный берег.
Кожа ощутила набирающий силу солнечный свет. Палящие лучи раннего, но уже по-летнему жаркого светила принялись тут же иссушать затылок, спину. И это не понравилось…
Посмотрев вниз, он не обнаружил ног. Их просто не было. Как в компьютерной игре, снизу была вода, отражавшая небо, играющая солнечными бликами и удерживающая на поверхности разный лесной сор. А больше ничего! Он отступил на шаг. Но вода даже не шелохнулась, не пошли круги, не изменилось ровным счетом ничего.
К его удивлению, проступивший вокруг пейзаж резко схлопнулся, утратил свою контрастность, остались лишь качающиеся ветки, рябь воды и неясные еще вибрации, воспринимаемые всем телом. Телом, которого не было. И тут он закричал…
В издаваемом хрипе, сотрясаемый рукой незнакомца, Андрей судорожно прорвался из сна в действительность и ошарашенно осматривался, вспоминая, что он делает в салоне автобуса.
Автобус стоял, уткнувшись в приземистое крохотное здание из силикатного кирпича. Справа виднелся другой автобус, зарывшийся колёсами в наметённый бульдозером сугроб. Водитель, добудившись наконец заспанного пассажира, вернулся на водительское место и принялся сбивать в стопку кипку каких-то бумаг.
Андрей не спеша запахнулся, застегнул молнию куртки, осмотрел место на предмет забытых или выпавших мелочей, и покинул салон.
На перрончике садового автовокзала было прохладно и ветренно. Несмотря на слегка плюсовую температуру, снег таял неохотно. Лишь в местах тёмных отметин, оставшихся от автобусных колёс, наблюдалась кашеобразная жижа.
Людей поблизости не было. Приехавшие уже успели рассосаться по своим дачным домикам, уезжавшим было появиться ещё не время. Андрей поёжился и направился в здание автовокзала. Оказалось, что зала ожидания оно не имело. Внутри помещался лишь кассир да ещё диспетчер.
Андрей потянул из внутреннего кармана телефон, еще раз осмотрелся, и ткнул в обнаруженный в списке недавних вызовов контакт «Мирон».
Аппарат отозвался сразу, словно на том конце ожидали вызова именно в эту минуту. Скорее, так оно и было.
– Добрался, – скорее констатировал Мирон. – Так, сейчас два. Тебя будут ждать к шести. Поэтому – Мирон понизил голос – ты сейчас окажешь нам одну услугу.
Андрей хотел было поинтересоваться, кому это нам, почему он, и в связи с чем, но ему этого сделать не позволили.
– В качестве, так сказать, гешефта. Слушай внимательно и ничего не забудь. Найдёшь в этом Захудалище дом с номером 730. Ломись туда до тех пор, пока не откроют. Они там, я проверял. Когда пройдёшь внутрь, представишься, скажешь, что от Матвея. Запомни, не Мирона! Звать того кадра Герман. Теперь внимательно!
Передашь следующее. Его вопрос рассмотрен, и ему отказано. Срок прежний. Долг тоже. Поскольку это был уже второй срок, то отдать он должен тебе, сегодня и всё! Полтора ляма. Это с процентами, набежавшими. Либо до утра он не доживёт. Так и предупредишь. Но это всё лирика.
Он должен тебе отдать всё!
Делай что хочешь, любыми путями и методами, ты должен получить с него долг. Ты хорошо это понял?
Андрей тупил. Стоял, смотрел куда-то в одну точку, медленно мёрз и параллельно охреневал.
Не хватало ему одних проблем, и так уже себе совсем неласковых. Без всякой надежды, без особых причин. Так на тебе и ещё в довесок. Некий хрен Матвей посылает его к некоему хрену Герману выбивалой, вышибалой, коллектором. Вот просто даже не озвучить то, что он сейчас думает по этому поводу. А самое нелепое во всем этом то, что выбора-то у него никакого. Сдохнуть в ближайшее время или посмотреть, что ещё из этого может получиться. Такой себе выбор. Инвалидный.
Пока Андрей вёл этот сумбурный внутренний диалог, в трубке что-то поменялось. Какие-то скрипы появились, щелчки. Что-то звонко звякнуло. Потом, в наступившей тишине голос Мирона уточнил.
– Ты всё еще с нами?
Андрей понял, что никто сейчас не будет ему объяснять, с кем это с ними. От него просто ждут утвердительного ответа. Он и подтвердил.
– Мазёво. Тогда действуй, времени у тебя не много. И соображай скорее, не тупи.
Телефон отключился.
Андрей вновь остался наедине с самим собой. Своими бестолковыми мыслями, своей неисчезающей фрустрацией потерпевшего, с отсутствием планов. Плывущего по течению и отказывающегося барахтаться человека.
Что ж, по крайней мере, хотя бы какой-то план у него имелся. Не им составленный, не имеющий внятных целей и задач, но план был. И уже коли он удосужился забраться в эту глушь, то иного варианта продолжать дел у него точно не имелось.
Спрятав телефон обратно поглубже под куртку, Андрей поинтересовался у кассира направлением, в котором мог располагаться дом с номером 730. Получив более-менее уверенный в своём выборе взмах руки он повернулся и зашагал куда-то вглубь обозначенной улочки.
Путь занял минут двадцать, может чуть больше, но к моменту обнаружения дома под промозглым и резким ветром Андрей начал пускать пузыри. Сопли никак не реагировали на все попытки от них освободиться и наседали всё отчаяннее. Превращая его в какого-то унылого соплежуя. Еще раз высморкавшись, наспех вытерев озябшие руки, Андрей прошел через короткий палисадник и постучал в старую некрашеную дверь.
Домик был мал, неказист и занехаен. Печальный вид ему придавало всё – и местами с прорехами забор, и деревянные, правда пока еще крепкие, окна, и облупившаяся местами по фасаду голубая краска. С брызгами грибка тут и там и подгнившими торцами опорных стропил. Шиферная двускатная крыша продолжала как-то держаться за не штукатуренный кирпич стен, но скорее героически, нежели функционально надёжно.
В ряду видимых по улице других домиков этот был довольно плох.
Пока Андрей осматривался, дверь принялись открывать. Как-то неумело и суетливо, гремя цепочкой, замками и постукивая по просевшему полотну двери. Наконец, дверь приоткрылась и в образовавшуюся щель уставились два детских глаза.
– Привет. Отец где? Дома? – Андрей постарался сделать голос более низким и внушающим.
Ребёнок еще какое-то время изучающе наблюдал за ним, затем открыл дверь шире. На пороге стояла девочка, лет двенадцати, с двумя торчащими в стороны косичками, простом сиреневом домашнем платьице и большущих меховых тапочках с помпонами. Из дома тянуло приятным запахом кухни, стряпни и тепла. Чувствовалось, что топили дом от души, не скупясь. И еще Андрей почувствовал, что очень голоден. И это ощущение было совсем некстати.
Андрей шагнул внутрь, дождался, когда дверь за ним закроется, и не спеша осмотрелся.
Обстановка навевала тоску. Мебель, занавески на окнах, какие-то цветастые в пору молодости половики выглядели откровенно подуставшими, полинялыми, какими-то надкусанными и надорванными. Не сказать, что бомжатник, грязи и мусора не наблюдалось, но оптимизм здесь давно не обретался. Девочка, стоявшая рядом, настороженно всматривалась снизу вверх, скрестив ручонки на груди. Откуда-то из недалёкой глубины домика послышались перестуки кастрюль и из-за угла показался хозяин.
Мужику было под сорок, неаккуратно бритый, слегка помятый, в каком-то невообразимом растянутом во все стороны свитшоте, в стоптанных до пола тапках и с шумовкой в руке. Увидев стоящего уже внутри дома Андрея, тяжелым выстроенным взглядом уперевшегося в его переносицу, мужик опешил и даже инстинктивно отступил на шаг.
Повисла неловкая пауза. Девочка медленно, не отводя взгляда от незнакомца, повернулась на пятках и недовольно продефилировала вглубь комнаты, оставив мужчин наедине. Мужик лишь печально проводил её взглядом и, опустив шумовку, явно уже догадываясь о чём-то, тем не менее с подобием вызова поинтересовался.
– Весь внимание.
Андрей , также внимательно и пристально вглядывавшийся в хозяина дома, помедлив, промолвил.
– Я от Матвея.
И замолчал. Мужик еще раз внимательно осмотрел сверху вниз непрошенного гостя, что-то явно для себя решил и, обернувшись и удостоверившись, что девочка за ними не наблюдает, с недобрым прищуром поинтересовался.
– Что нужно?
Андрей пару раз, как перед дракой, сжал кулаки, потом слегка потряс расслабленными кистями рук.
– Нужно вернуть долг – и, после паузы добавил.– Сейчас.
Мужик как-то успокоился, расслабился, и, наклонив голову набок, поджав в сомнительном утверждении губы, опустил взгляд. Рассмотрев кроссовки Андрея, джинсы, куртку, еще раз взглянув в глаза, в еле видимой усмешке бросил, разворачиваясь.
– Надо так надо. Жди.
И скрылся вновь за углом в глубине дома.
Андрей выдохнул. Оказалось всё не так сложно и муторно, как представлялось вначале. Отошло на второй план гнездившееся где-то внутри раздражение на Мирона, подсуропившего неожиданное и неприятное задание, или поручение, как ни назови. Тем более Андрей слабо себе представлял работу коллекторов и выбивал, поэтому все наспех разработанные им модели поведения в различных возможных ситуациях были исключительно умозрительными, базирующимися на кинофильмах и сообщениях в прессе. В конце концов, чем чёрт не шутит, а вдруг за выполненную работу и ему что-то перепадёт. Этот вопрос как-то остался в стороне, не до обсуждений было, хватало других моментов. Но, теперь-то, можно будет и вернуться к этому. Сколько там полагается процентов за посредничество. Десять, или пятнадцать? Можно будет даже забабахать ремонт в разгромленной квартире. Дверь точно, окна, обои. Может быть даже диванозавра поменять. Ну и Марте что-нибудь подарить, духи там, сумочку. Коту новый кормильник-поильник, себе …
Он не успел додумать до конца, в комнате, в невидимой её части, что-то изменилось, девочка встревожено воскликнула «Папа!!» и из-за угла вырос хозяин дома с двуствольным обрезом в руке. В его страшной оскаленной ухмылке читались решимость и бешенство. А тёмные широко раскрытые глаза горели безумием и гневом. Андрей еще только пытался воспринять изменившуюся в мгновение обстановку и осознать внезапно возникшую смертельную угрозу, но всё вокруг также внезапно переменилось.
Время. Оно замерло. Замер мужик, замер поднимавшийся было от пола к уровню груди ствол ружья, зависло на одной низкой ноте утробное рычание стрелка. Даже глаза, в этот момент пытавшиеся моргнуть, остались полуприкрытыми. И вдох Андрея, в попытке закачать максимальную дозу кислорода в лёгкие, тоже замер. Но уже инстинктивно, при виде окружающего стасиса. Капелька пота, скользнувшая по виску Андрея стремительно катилась по щеке, презрев волю Вселенной. Её не касалось то, что мир в одной заданной точке утратил свои основные динамические константы и превратился в некий слепок. В подобие голограммы, раз и навсегда зафиксировавшей в себе, как смола муху, двух человек, ружьё и яркую, хотя и невидимую глазу, вспышку ярости между ними.
С возобновлённым вдохом и осознанием опасности пространство между стоящими напротив людьми резко поменяло геометрию. Мысленный, однако неосознанный разумом, рисунок в форме трапеции с двумя выгнутыми длинными сторонами наложился на структуру пола и рванулся вверх под прямыми углами, масштабируя что-то похожее на аквариум. Вид комнаты за стрелком затуманился, потерял резкость и был исключён из области воздействия.
Всё происходило здесь и сейчас, внутри зрительно воспринимаемой призмы. Теневые возможности подсознательно, а потому стремительно, купировали внезапную опасность, с ходом времени передавая возможности управления ситуацией уже способному к анализу и действию сознанию.
Дело было сделано, время выиграно. Теперь, спустя эти критические миллисекунды, Андрей готов был к активным действиям. Ружьё в руках Германа в один миг приобрело многопудовый вес. Однако приказ Андрея не позволил выпустить двустволку из рук. Ухватив мёртвой хваткой это неподъёмное оружие, со скрюченным в невозможности произвести выстрел указательным пальцем, хозяин рухнул на колени, прижатый руками к полу гигантским весом огнестрела.
В этот момент призма испарилась в лёгком хлопке, и глухое утробное гудение враз перешло в душераздирающий крик. Кричал Герман. Не от боли, не от бессилия, от внезапного и потустороннего страха. Перед неизвестностью, перед неосознанным, но воочию виденным проявлением аномального и пугающего. И перед невозможностью осуществить задуманное, еще миг назад такое одновременно простое и пугающее, действие.
Ружье крепко и надёжно пригвоздило его кисти рук, не позволяя даже думать о возможности высвобождения.
Андрей стоял, нависая над воющим на карачках Германом, и тяжело надрывно дышал. В голове гудело, в ушах слышался звон, пальцы нервно подрагивали.
И то сказать – уже подобное входило в систему. Второй раз за пару дней в него целились, с не самыми весёлыми намерениями! Ещё немного и начнёшь получать от подобного свой кайф, адреналиновый экстаз.
Не в силах стоять от дрожи в ногах, Андрей опустился спиной по стене и, немного отдышавшись, обеззвучил оравшего хозяина дома. Теперь тот лишь безмолвно раззевал рот, уже умоляюще глядя на пришлого колдуна. Девочка позади, в комнате, выбежавшая на крики отца, забилась под оконную занавеску и беззвучно рыдала, в ужасе глядя на корчащегося отца.
Андрей, отдышавшись, снял невидимый груз и Герман в тот же миг отпрянул, полуползком переместившись в комнату и с удивлением рассматривая целёхонькие пальцы. Ухватив обрез, наставив спиленные стволы на Германа, Андрей устало бросил.
– Деньги. Бегом.
Хозяин, еще не веря глазам, не отрывая взгляда от кистей рук, поторопился куда-то вглубь дома, спотыкаясь и оскальзываясь неслушающимися ногами. Спустя минуту он также суетливо возвратился и опасливо посматривая то на целящееся ружье, то на девочку позади себя, сунул Андрею пакет с перевязанной бечёвкой пачкой купюр.
– Вот. Здесь всё. Всё точно. Я был готов отдать! Я готовился отдать, сам! Вот только… – он еще раз обернулся, жестом попросил девочку успокоиться и, всё еще баюкая руки перед собой, кивнул на входную дверь. – Я.. Мне сказать нужно. Там…
Андрей, всё еще удерживая в руке обрез ружья, попятился к выходу и, толкнув дверь плечом, оказался на улице. Следом последовал хозяин, быстро прикрывший за собой дверь. Воровато озираясь и попутно косясь на ружье, он проронил.
– Я хотел. Правда, хотел. Но не мог.– Он запнулся
– Моя дочь… Больна. Сильно. Рак.
Слово обухом по голове оглушило Андрея, заставив сжаться и напрячься.
– Ей операция нужна. Срочная. Пока еще можно. Пока не поздно. Пока могут. Потом… И я…
Он окончательно сник и лишь пережёвывая губы, стоял перед Андреем, словно иссушённый временем столб из песчаника, такой же желтый, изможденный, битый ветрами. И покинутый. Выброшенный на обочину жизни, лишённый заботы близких, награжденный лишь счастьем дочери. Но и тут судьба обошлась с ним без лишних сантиментов – удар был столь жесток, сколь и непредсказуем.
Андрей помнил, каково это. Как одно слово обрушивает тебя куда-то вглубь, в пустоту, в темноту. Выбивает из под ног привычную плотную опору. Превращает лица окружающих в немые незнакомые маски. Слова – в наборы ничего не значащих звуков. Прикосновения – в удары током. И лишь глаза одного единственного человека на свете заполняют весь твой мир, всего тебя. Вся тоска Вселенной накрывает тебя истошно гудящим куполом, отделяя от остальной вселенной, от света. И свет меркнет, тускнеет и отступает. Оставляя тебя наедине с этим также потухающими глазами. Глазами, которые уже не выражают боли. В них нет мольбы, нет тоски, нет жалости уходящего к остающемуся. Нет ничего. Лишь понимание конца. Неизбежности конечности пути. Ощущение приближения скорого освобождения. И потом – уже ничего. Вся жизнь, все долгие годы с первых воспоминаний детства и до последней секунды сейчас схлопываются в один миг, настолько стремительный, что удивление этим длится дольше этой самой жизни. Удивления от её быстротечности. И вот потом уже – Ничто…
Они стояли друг против друга – один, серый, замерзший, с опущенным ружьём в одной руке и плотным пакетом в другой, и второй, жёлтый, сгорбившийся, потерянный и утративший последние надежды. Резкий ветер гнал между ними снежную пыль, бросал им в глаза колкие льдистые снежинки, рвался в полуприкрытую дверь. Один стоял и напитывался растущим отчаянием, второй держался за проникшую и истончающуюся из прошлого нить воспоминаний. И тишина уходящего ноябрьского дня давила сверху, унося с собой и свет, и осень, и надежды.
Тихо приоткрылась дверь и из темноты дома на Андрея вытаращились испуганные и заплаканные глаза девочки. Её сиреневый неумело завязанный и поэтому сбившийся бант трепыхался на ветру и норовил пуститься вслед за гонимым морозным ветром снегом. Но озябшая девочка и не думала уходить, глядя на пришедшего и опасного незнакомца упрямо и решительно.
Андрей отступил. Ткнул пухлым пакетом в живот Герману, заставил того перехватить, слабым броском отправил ружьё в сторону, в снежную кучу, развернулся, и быстро зашагал прочь. Еще ощущая вперившиеся в его спину взгляды двух пар глаз, он завернул за забор и почти побежал, навстречу ветру и летящим в глаза снопам снега.
