Олег Механик
Нихао
– Тополь один-один девять…у нас внештатная ситуация! – орёт командир в передатчик.
– Шо суи му фо туа сан! – отвечает, льющийся в динамик, певучий женский голос.
– Бля-я что это?! Твою мать! Что за чёрт?! – наперебой орут пилоты.
Дремлющий полумрак салона внезапно оживает. На спинках сидений одновременно включаются десятки экранов. Двести розовых котиков машут лапками и хором приветствуют разбуженных ото сна пассажиров. У взрослых, мультяшные животные вызывают недоумённые улыбки, а у детишек – визгливый восторг.
Но эти, положительные эмоции, длятся несколько секунд. Вспыхнувший свет, бряцанье индикаторов с нарисованными ремнями и, загоревшаяся красным, световая дорожка, мгновенно вызывают напряжение. Раздаётся звонкая трель двух сотен колокольчиков вызова стюардессы. Никто не притрагивался к кнопкам над сидениями. Одновременно утопившись в панели они загораются, превращаясь в синих светлячков.
«Них-них-них-хао-ао-ао» – разносится по салону размноженное приветствие.
Две сотни голов обеспокоенно крутятся. Салон наполняется настороженным ропотом.
Две, одетые в бордовые костюмчики, девчонки-стюардессы, обнявшись, стоят в тамбуре. Они прижимают друг к другу миниатюрные тельца, не зная, что делать. Связи с кабиной экипажа нет. Из трубки раздаётся какой-то непонятный писк. На информационной панели один из этих проклятых котов, которыми, будто бы заполнен весь салон. Третья стюардесса, пулей прометнувшись по проходу, отчаянно пытается дозвониться в кабину пилотов. Понимая, что никто не собирается открывать заблокированную дверь, она колотит в неё маленьким кулачком и даже пинает ногами.
– Откройте! Откройте же! Там такое творится! Что происходит? – кричит она.
– Я не могу открыть. Блокировка не отключается! – слышит она приглушенный голос штурмана.
В этот момент, самолет начинает мелко трясти, будто его бьёт лихорадка.
Из салона раздаются встревоженные крики.
– Мама, смотри! – маленькая девочка тычет пальчиком в иллюминатор, показывая матери на светящиеся огоньки. Это огни раскинувшегося внизу мегаполиса. Что-то настораживающее есть в этой величественной картинке. Занимая собой весь иллюминатор, она ползёт вверх. Женщина взвизгивает и закрывает лицо ладонями. Этот визг, будто сработавший детонатор, пробуждает десятки других подобных вскриков.
Две сотни сердец начинают учащённо биться. Сотни панических мыслей мечутся по салону, сходясь в один хор, который можно даже услышать.
«Тополь один-один девять…Мы падаем!»
«Нихао!».
06.05. 2036
08:16:00
Пин-н-нь!
Телефон в руке Михалыча вздрагивает. На заставке появляется, привычная глазу, голая баба; кракозябрики пропадают, будто их и не было.
– Во дела! – Михалыч снова оглядывается кругом. Люди на тротуаре словно оттаяли от заморозки. Все облегчённо вздыхают, и вместо того, чтобы отрешённо пялиться в экраны телефонов, начинают тыкать в них пальцами, подносить к ушам, возбуждённо орать в трубку. Они орут наперебой, мечась туда сюда по тротуару и толкая друг друга плечами, будто брокеры на торгах.
«Санька, тут сейчас такое было! У меня телефон…что? У тебя та же херня? А чё за на фиг?!»
«Заец, ты не поверишь! Я сейчас на Мира. Тут огромная авария, так у меня и ещё и телефон накрылся. И ты представляешь? Что?! В смысле не до меня? Чё-ё?!».
«Семён Иванович, я сегодня задержусь! Вы не представляете, что сейчас произошло! Представляете? Как…и у вас? Так это что? Как вы сказали? Глюк?!»
Михалыч не собирается звонить. Он включает камеру и водит телефоном, пытаясь ухватить ценные кадры. Много чего удивительного уже не попадёт в кадр. Светофоры пришли в штатный режим, люди вокруг, хоть и бегают как ошпаренные, но уже похожи на себя, а не на роботов с севшими батарейками. Из всех аномалий остались только сваленные в кучу машины на перекрёстке и собирающаяся огромная пробка. Михалыч фиксирует камеру на этой куче-малой, боясь, что и она может в любой момент пропасть, будто странное наваждение. Из машин повылазили те, кто смог это сделать без посторонней помощи. Кто-то из них тут же начинает названивать по телефону, отчаянно размахивая руками. Некоторые общаются друг с другом. Одни растерянно выпучив глаза, бросаются фразами, в которых присутствуют слова «аномалия» и «чертовщина»; другие, те, что потупее, начинают костерить оппонента, а им подобные отвечать в том же тоне.
«Ты чё, не видишь, что впереди авария? Какого хуя ты летишь, как ошалелый?!»
«А я то тут причём? Она сама! Там кот какой-то!»
«Ага…рассказывай мне про кота! Может это он вместо тебя за рулём сидел? Баран!»
«Сам ты баран!».
И дальше в таком духе.
Жизнь возвращается в своё русло.
***
«Пш-ш-ших-х-х!»
Двери плавно закрываются, и в вагоне тут же становится тихо. Мигание лампочек прекращается, вместо розовых котов на экранах появляется бегущая картинка с названием следующей станции.
Сидящий на полу в обнимку с дрищом, солдат, обводит вагон взглядом. Вокруг нет ни одного стоящего на ногах. Кто-то валяется на полу или на сидениях, некоторые сидят подобно ему. Несмотря на то, что двери закрылись и движение состава снова стало плавным, никто не спешит менять свои позиции.
– Ты как, пацан? – спрашивает солдат, у зажатого под мышкой, длинного.
– Норм! – пищит тот, сломанным дрожащим голосом. – А чё это было?
– Спроси чё полегче!
«Станция «Киевская»! – произносит привычный механический голос.
Двери открываются. На полупустом перроне несколько стоящих столбами людей. Они не торопятся войти внутрь, точнее, вообще не собираются. Из вагонов тоже никто не выходит. Пассажиры продолжают сидеть на полу и на сидениях, и, испуганно задрав колени к подбородкам, отрешённо смотрят перед собой. Взгляды тех, что снаружи, чем то похожи. Минуту назад они тоже познали что-то странное и страшное.
«Осторожно…двери закрываются…».
***
Внезапно всё затихает. Наташа стоит посреди коридора, боясь пошевелиться. Она не верит этой тишине. Только спустя минуту, она решается сделать несколько робких шагов в сторону кухни. Она аккуратно переступает босыми ногами, по остывающему полу; крадётся вдоль стенки мимо мёртвого, уткнувшегося в плинтус, пылесоса; осторожно заглядывает в дверной проём. На кухне всё спокойно, будто ничего и не было. Телевизор, плита и кофеварка молчат. Тостер застыл с умиротворённо распахнутой пастью.
