Олег Борисович Антонов
Осознанный выбор
Квадратный человек машет перед лицом полковника ставшего еще меньше ростом толстым пальцем и снова рычит так, что изо рта его брызжет слюна.
– Такого права мы тебе не дадим, чтобы нас за подопытных животных держать! Мы сначала тебя подопытным сделаем! – Квадратный человек с красным лицом протягивает руку и срывает с плеч полковника погоны, непонятно как оказавшиеся на штатском костюме. Погоны выдираются с мясом, какие-то нитки тянутся за ними, будто толстая черная паутина. Погоны летят на пол, рыдающего полковника с перекошенным от страха лицом хватают за руки двое в черных очках и полковник начинает извиваться, как червяк, скользя по полу ногами. Квадратный человек уже держит в руке шприц, из которого брызжет струйка, распадаясь на сверкающие капли, и игла втыкается прямо в лоб полковника, который широко открывает рот в беззвучном крике, глаза его широко раскрываются и он повисает на руках, а квадратный человек брезгливо стряхивает клетчатым платком сверкнувшую каплю с рукава мундира…
Утирая пот со лба ладонью, врач осторожно покачал тяжелой головой. Вот же приснится гадость, кошмар сплошной. И откуда только берется… Глянув на часы, он спустил ноги и, нащупав ботинки, принялся всовывать в них ноги. За мониторами все так же сидели жующий сержант и оператор в наушниках. Еще двадцать минут до смены, можно пойти в душевую и помыться. Все тело было липким от пота, надо будет и рубашку сменить, да и носки тоже…
Протянув к нему руки, скованные наручниками, Восьмой со слезами на глазах твердил как заведенный, не обращая ни на что внимания.
– Не могу я так, не могу… Помогите доктор, помогите… Не могу я так…
– Да подожди ты, – попросил Измайлов, дрожащей рукой наливая в стакан на глаз валерьянку. Не хватало ему только истериков, послать бы этого чертова полковника с его экспериментами подальше. А еще лучше начальнику нажаловаться, пусть наведет порядок в своем заведении. Балаган какой-то устроили, психушка, а не тюрьма…
– Вот, выпей валерьянки и объясни толком, что случилось.
Стуча зубами по краю стакана Восьмой выпил все, облизнулся и наладился было снова скулить, но врач прижал палец к губам и прошипел: – Т-с-с.
Это подействовало и Восьмой, глядя круглыми глазами на него, быстро и неразборчиво зашептал.
– Хочется мне доктор, а я не могу… И так пытаюсь, и этак. А не могу, хоть головой в стену… Дайте мне чего-нибудь, может я смогу тогда… Не вынесу ведь… страшно… будто наказание божье…
Врач беспомощно морщил лоб, пытаясь понять его, но ничего не понимал. Восьмой уже завладел его рукой и поглаживал ее нежно и продолжал шептать, умоляюще глядя в глаза, и уже сулил что-то, криво улыбаясь и подмигивая. Врач почувствовал отвращение, будто его засасывало в темное болото безумия и резко отпрянул, выдернув свою руку из цепких пальцев Восьмого, едва не свалившись со стула.
– Стой, стой… Сейчас, погоди, – начал он бормотать, пытаясь собраться с мыслями, но мельком заметил ухмыляющегося конвоира у двери и, разозлившись, вскочил. Восьмой опять заскулил.
– Молчать! – заорал вдруг врач, неожиданно для самого себя и глядя при этом на конвоира. Тот испуганно вытянулся с приоткрытым ртом, с лица его исчезла эта ехидная улыбочка, которая была отвратительна, будто врач делал что-то непотребное. Восьмой обиженно скривился, испуганно прикрылся скованными руками, будто ожидал от врача удара.
– Совсем спятили, идиоты! – чувствуя, что краснеет, пробормотал врач, утирая ладонью вспотевший лоб, и прошел к столу. Сев за стол он начал выстукивать пальцами, пытаясь что-то вспомнить, гадость какую-то о Восьмом, но не мог, и глядел перед собой невидящими глазами. Потом он опустил взгляд на свои пальцы, выстукивающие по столу и сразу понял, что ему нужен монитор, вернее данные о Восьмом. Что-то такое было в его досье, что могло дать разгадку его поведения, было ведь…
Полковник появился в самый неподходящий момент, врач только сделал первый глоток из стакана и только почувствовал расходящееся внутри тепло и расслабление.
– Что тут у вас? – полковник прошел к столу и, пошевелив своим длинным носом, презрительно усмехнулся. – Опять пьете… Что с Восьмым? Докладывайте, доктор и где, черт возьми, тут стул?!
Измайлов только усмехнулся, когда полковник выжидающе посмотрел на него. Я тебе не сержант, это ты ими командуй, со злостью подумал он, я тебе стулья носить не буду. И полковник сдался, отвел глаза и пошел сам за стулом. Говорить о своих догадках врач не стал, хотя до прихода полковника вроде бы собирался поделиться мнением, а теперь вдруг расхотелось. Пусть сам догадается, если такой умный. А доложить – доложу.
– Истерика, вполне ожидаемая реакция… Я сделал укол успокаивающего, к утру отойдет.
– Почему ожидаемая? – сняв очки, уставился на него полковник недовольно.
– Ну а как же, вся тюрьма уже обсуждает ваши эксперименты: мол, ставят какие-то уколы, а потом люди на себя руки накладывают. Вроде как искупление, так сказать грехов своих… Мол, решили их всех извести, чтобы место не занимали, укол сделают, и человек сам себе казнь придумывает и своими руками осуществляет.
– Вы что несете? – приподнявшись, оскалился полковник, и врач непроизвольно отодвинулся, ему показалось, что полковник сейчас вцепится в него.
– Это не я несу, это заключенные так считают… Кто их надоумил, не знаю. Скорее всего, кто-нибудь из охраны пошутил, а они всерьез все восприняли…
– Л-ладно, – протянул сквозь зубы полковник и сел. – Значит, вся тюрьма знает… А кто им это сообщил? Кто здесь отвечает за охранников? Набирают всякую шваль, которая языки распускает… Ладно, они у меня запомнят, как надо работать.
Он выхватил из внутреннего кармана телефон и принялся нажимать кнопки, кривя губы и шепча ругательства. Врач с сожалением покосился на недопитый стакан, вздохнул.
– Послушайте, а нельзя ли как-то это прекратить… Ну, отменить этот эксперимент? – он понял, что говорить этого не следовало. Полковника так и перекосило от злости, он даже про телефон свой забыл, который уже прижал к уху.
– Ты что говоришь? Тебя кто спрашивает, а? Нет, нет, это я тут… на месте. Господин генерал, это третий говорит. Да, да… Нет, нет. Вы не так поняли, это по делу… – Полковник с покрасневшим лицом выскочил в коридор, продолжая оправдываться.
Врач посмотрел на дверь, взял стакан и опрокинул содержимое в рот. Медленно выдохнув воздух, он понюхал рукав халата и поморщился. Все-таки, какая сволочь этот полковник. Ясно ведь, что эксперимент провалился, теперь жди неприятностей. Так нет же, прёт как танк, звездочку на погоны хочет заработать. Да какая разница, звездочку или орденок он хочет. Только теперь эксперимент пошел наперекосяк, какая тут чистота эксперимента, того и гляди, что заключенные бунтовать начнут. И понять их можно, все они жить хотят, а тут эти слухи… Действительно ведь страшно, а им ничего не объяснишь, они теперь ни во что не поверят. Надо их успокоить, а пока полковник здесь, покоя не будет. И что там у него за второй этап? Может, он решил на практике проверить действие этих нанокибов, устроить какую-нибудь заварушку, чтобы зэки на охрану кидаться начали или друг друга поубивать решили? Только ведь они все в одиночках сидят, вместе их сводить запрещено… Надо же, как все закрутилось, это тебе не парадом командовать, полковник. Вот и Восьмой не просто так испугался: действуют эти кибы, работают… Он ведь куклу себе сделал из шмоток, одеяло не пожалел, педик проклятый, по ночам, видно, вспоминает, как на воле мальчишек душил, после того, как натешится, зверюга. А тут не смог закончить, ему ведь надо задушить свою куклу чтобы оргазма достигнуть, а не получается, сил нет или адреналина маловато… Для этих кибов все равно ведь, куклу он душит или человека, эмоции то одни и те же, химия-то одна. Вот он и задергался гад, решил, что его так наказали, бог или полковник, для него не суть важно, он ведь днем поклоны отбивает, грехи замаливает, а ночью… ночью за старое принимается. Вот же грязь какая…
Охрану первого блока заменили, начальник тюрьмы сам лично присутствовал на вечернем разводе, был зол и мрачен, на полковника не смотрел. Не удалось, видно, ему объяснить, что охрана и так постоянно тасуется, чтобы предотвратить сговор с заключенными. А тот делал вид, что не замечает недовольства начальника, на косые взгляды заместителей и вовсе не обращал внимания. Не захотел полковник понять, что поздно уже охрану менять, только график дежурств сбил, упрямый осел. Люди теперь по две смены подряд должны дежурить. А заключенные ещё больше волновались, словно чуяли в смене охраны какой-то подвох. Как их теперь на прогулку выводить будут, да ещё по трое сразу? Добился своего полковник, как бы не обернулось это бедой…
Врачи сидели в лазарете и смотрели, как полковник сидит в углу за монитором, боится, как бы они лишнего не увидели. Им даже не разрешили уходить на ужин в столовую, техник-сержант принес им поесть прямо в лазарет. Измайлов с тоской представил еще одну ночь дежурства в комнате наблюдения и кусок ему в горло не полез. Паршин же съел все, его трудно было заставить забыть о еде, он к жизни относился проще.
– Сержант, – задержал своего помощника полковник, – готовьте аппаратуру, завтра будет перевозка наших … пациентов в Центр. И проверьте, чтобы работало все как часы.
Сержант молча кивнул, собрал посуду, термос с чаем Паршин ему не дал унести, так же, как и тарелку с нарезанным хлебом, и неторопливо вышел.
– Так что, коллеги, может, обсудим процедуру еще раз? – обратился к врачам полковник, удовлетворенно откидываясь на спинку стула и опуская крышку своего компьютера. – Работа проделана по графику, все сроки выдержаны. Препарат сработал как надо, вы это знаете и должны подтвердить в своих отчетах…
Измайлов ковырял зубочисткой во рту лежа на смотровом кресле, куда перебрался, чтобы не видеть опостылевшего полковника. Паршин сидел за столом и жевал оставшийся хлеб, шумно отхлебывая горячий чай. Не обращая внимания на их молчание, полковник встал, потянулся с хрустом и принялся расхаживать, от двери в угол и обратно, сунув левую руку в карман халата, а правой размахивая перед собой. Очки свои он оставил на столике у компьютера.
– Заключенные, которым ввели нанокибов, чувствуют себя вполне нормально. Никаких особых отклонений в их поведении не замечено, но этого и следовало ожидать. То, что один из них пытался покончить с собой, а другой впал в истерику, картины не меняет, не так ли, Измайлов? Это ведь просто от страха, сами себе напридумывали глупостей, а на деле ничего не изменилось. На прогулках они вели себя смирно ,на охрану ни разу не кинулись, так ведь доктор?
– Можно сказать и так, – негромко ответил Измайлов. В зубах он перестал ковырять и теперь рассматривал потолок. Полковник то ли себя уговаривал, то ли готовился к докладу начальству и на реплику врача не обратил внимания.
– Значит, остается только проверить, как будут действовать нанокибы в условиях, когда заключенным представится возможность задумать преступление и попытаться его осуществить. А такое в тюрьме невозможно. Значит, надо создать им такие условия. И эти условия мы им создадим, но уже в нашем Центре, где всё подготовлено к приезду.
Полковник сделал паузу, ожидая вопросов врачей, но Измайлов только покосился на него, а Паршин на секунду застыл с кружкой в руке, потом шумно отхлебнул и продолжил жевать. Полковник, ожидавший большего интереса, хмыкнул недовольно, но продолжил. Видимо ему очень хотелось услышать отзывы врачей о своей работе, хотя сам он был и без этого доволен собой.
– Да, это будет хорошей проверкой, – довольно потирая руки, расхаживал он по лазарету. – Теперь мы дадим четырем испытуемым возможность проявить себя в реальной ситуации, когда… Но это вам знать не положено, – ехидно ухмыльнулся полковник, на что опять никто не отреагировал. Это его не смутило.
– В общем, настоящий результат будет известен в ближайшие дни. А через месяц- другой можно будет внедрить нашу разработку в производство и тогда всем преступникам останется только локти кусать от бессилия. Представьте себе, насколько уменьшится преступность после того, как начнется повсеместное внедрение нашего… лекарства. В стране сотни тысяч преступников сидят на государственной шее, пусть лучше заботятся о себе сами, после того, как перестанут представлять опасность для общества. Их можно будет использовать на общественных работах, даже самых отпетых подонков. И держать их можно будет под обычным присмотром, в бараках. Сколько освободившихся средств можно будет направить на нужды общества, которые сейчас уходят на содержание преступников. Сколько людей, занятых сейчас тем, что вынуждены стеречь этих подонков, смогут заняться более полезным трудом…
– Скажите, полковник, а обратный ход у ваших кибов есть?– оставив опустевшую кружку, спросил Паршин, глядя покрасневшими от недосыпания глазами.
– М-м, в каком смысле? – сбитый с толку, замер полковник у стола.
– Ну, можно ли вытащить этих нанокибов обратно, из головы вытащить? – уточнил Паршин, с ухмылкой посмотрев на Измайлова и подмигнув. Тот заинтересованно приподнял голову, такого вопроса он от Паршина не ожидал. Он ведь на всю эту возню плевал со своей колокольни, тем более, что ничего за дополнительные дежурства не получал, кроме беспокойства. А на медицину он давно уже плюнул, так, остались какие-то навыки на уровне фельдшера… Но вопрос был хороший, только зачем ему это знать?
– Ну, теоретически это возможно, но на практике… Мы как-то не задумьвались над этим, да и зачем? Вреда никакого нет, а если и возникнет какое-то осложнение, то можно дезактивировать наших малюток. – Полковник оглянулся на свой компьютер, словно проверяя, не исчез ли тот. – Но предварительные испытания у нас… в лаборатории, никаких побочных эффектов не показали. Они могут находиться в организме без всякого вреда для него. Осталось только убедиться в действенности наших малюток на практике.
Полковник довольно потер руки, вопросительно посмотрел на врачей, ожидая других вопросов. Измайлов хотел спросить, откуда у него такая уверенность в том, что эти нанокибы всегда будут действовать так, как надо, но спросил почему-то о другом.
– А вы не боитесь, полковник, что нас всех потом такими вот подопытными сделают? Не спрашивая согласия…
– Опять вы за свое, – вздохнул полковник. – Нет, конечно, не боюсь. Что за глупые выводы вы делаете. Зачем это надо и кому? Тут бы с преступностью разобраться, скоро половина страны в тюрьмах сидеть будет, а вы все о себе беспокоитесь.
– Да так, подумалось, – разочарованно протянул Измайлов, жалея, что не сдержался.
– Поменьше думайте, за вас уже все придумали, – раздраженно посмотрел на лежащего врача полковник.
Измайлов закрыл глаза, чтобы не отвечать даже взглядом. Бесполезно говорить с этим дубоголовым служакой. Он ведь дальше поставленной перед ним задачи ничего не видит, а если и начинает думать, так опять же, все сквозь щель своей амбразуры видит. Вот накормят тебя же, дурака, твоими нанокибами, для профилактики, чтобы ты не дай бог, не вздумал секреты продавать… Что тогда? Да ведь ты и не поймешь ничего, будешь исправно лямку тянуть и о больших звездочках на погоны мечтать. Думать то ты и раньше не умел, так что и не заметишь ничего. А остальные-то как жить будут? Ты ведь не понимаешь, что и преступник и гений работают головой одинаково, результаты разные выходят, но процессы в мозгу идут одинаково. Только один о человечестве радеет, а другой о себе самом, свои потребности хочет удовлетворить. И если они идут вразрез с общими, то тут преступление и получается. Вот и представь теперь, что с людьми станет, если всех твоими малютками накормить, все ведь остановится. После твоих экспериментов вполне станется с наших генералов да политиков всю страну накормить этими малютками. Сначала преступники, потом и все остальные, для профилактики, так сказать… Они-то будут считать, что до них самих не дойдет, как вот ты считаешь, да только кто спрашивать будет? И кончится в стране наука и культура, ведь агрессивность тоже нужна ,без злости на окружающий мир или судьбу книги не напишешь, картину не нарисуешь… Кто же станет рисковать собой, готовясь проводить научные эксперименты или спасать людей в катаклизмах? Кто в армии служить будет? Все ведь овощами станут, мало нам общества потребителей, так вся страна станет ещё и стадом, безропотно идущим под нож. Вот как тебя остановить, заразу?
– Так нам продолжать дежурства или можно отдохнуть? – спросил Паршин, с сожалением убедившись, что термос опустел.
– Что? А да, конечно, – спохватился полковник, недовольно поджал губы и направился в угол, к своему компьютеру. – Надобность в дежурствах скоро исчезнет. Завтра мы вывезем четверых, а за остальными вы понаблюдаете в обычном режиме. Надо ведь успокоить остальных, пусть зэки думают, что все закончилось. – Он закрыл свой компьютер и посмотрел на оживившихся врачей.
– Через неделю мы решим, что делать с остальными и вернемся… Завтра с утра проведете последний осмотр, Измайлов. Потом, после нашего отъезда будете работать как обычно. Если вы мне понадобитесь, вас вызовут в Центр.
В четыре часа утра врача вытащили из постели два бойца спецназа в масках и, едва дав одеться, погнали к начальству. Какое-то напряженное оживление чувствовалось вокруг, несколько бойцов в полной выкладке встретились по дороге, но все были заняты и на него не обращали внимания. Из приемной он заметил только багровую лысину начальника, мелькнувшую между спин заполнивших кабинет людей. Начальник что-то визгливо объяснял по телефону, но разобрать он ничего не успел, его ухватил за рукав какой-то тип в штатском, невысокий крепыш лет сорока, с колющим взглядом темных глаз. Тип недовольно дернул подбородком, что-то пробурчал сопровождавшим бойцам, тут же исчезнувшим и за руку вытащил врача в коридор.
– Измайлов Виктор Евгеньевич? – Врач кивнул: – Да, а что собственно тут произошло?
Тип показал ему, не раскрывая, удостоверение с гербом. – Следователь Совкин, пройдемте…
И, придерживая врача за руку выше локтя, повел по коридору, как вскоре понял врач, в лазарет. В коридоре первого этажа стоял запах пороховой гари, сновали люди в масках и с автоматами, хрипели и скрипели рации. Дверь в лазарет была открыта и из нее, на стену коридора вдруг упал отсвет яркого белого света. Вспышка фотокамеры. Что же здесь произошло? Интересно, из какой конторы этот следователь? На наших не очень похож, слишком крепкий, наши тренировок не любят, любят поесть да с бабами пошалить…
Следователь протащил его мимо открытой двери и завел в соседнюю комнату, где уже неделю располагались техники из команды полковника и куда никого не пускали. Теперь здесь было пусто, кроме застеленных коек и тумбочек между ними, двух сдвинутых столов у окна и нескольких стульев, стоящих как попало, ничего не было. Только пыльные следы на кафельном полу.
– Садитесь, – кивнул следователь на стул, сам же присел на край стола. Врач развернул стул так, чтобы сесть боком к столу и растерянно похлопал по карманам. Следователь тут же достал из кармана пачку сигарет и протянул ему.
– Спасибо, а то я свои не успел даже взять.Так все неожиданно… – Прикурив, врач посмотрел на дрожащий кончик своей сигареты и посмотрел в лицо следователю. Тот тоже закурил и огляделся в поисках пепельницы. Врач показал рукой на ближайшую тумбочку и хотел встать: – Там что-нибудь найдется.
Следователь кивнул, жестом руки остановил врача, мягкими шагами подошел к тумбочке. Наклонившись, открыл дверцу и, звякнув стеклом, вытащил чайное блюдце. Вернувшись к столу, он поставил блюдце на стол, стряхнул пепел и снова присел на край стола.
– Итак, Виктор Евгеньевич, давайте уточним, что здесь происходило в последние семь дней. – Следователь говорил негромко и врач отметил, что сигарету он держал в левой руке.
– Чем занималась здесь команда полковника … Иванова? Вы ведь работали с ними вместе?
– Ну, чем занималась здесь эта команда вы и так должны знать. Простите, не расслышал ваше имя-отчество…, – врач, прищурившись от поднимавшейся струйки сигаретного дыма, посмотрел на следователя.
– Игорь Степанович, – кивнул следователь. – Так что здесь происходило?
– Этого я вам рассказать не могу, так как дал подписку. Если вас интересует, что здесь происходило, обращайтесь непосредственно к полковнику… Иванову. Я только в его присутствии могу говорить. Не поймите меня превратно, Игорь Степанович, просто …– Врач вмял сигарету в блюдце и раздраженно добавил: – И вообще, что тут произошло? Может мне, все-таки следовало сначала поговорить со своим начальством?
– Начальство в курсе того, что вы беседуете со мной. А что касается того обязательства, что вы подписали… Я имею право спрашивать вас, за это не беспокойтесь.
Следователь положил сигарету в блюдце, снова достал свое удостоверение и, развернув его, подержал перед глазами врача. Тот скользнул глазами по строчкам, остановился на печати, задержался на фотографии. Следователь убрал удостоверение в карман, когда врач перевел взгляд на него. Рука у следователя не дрожала, отметил отстраненно врач и пожал плечами: – Наверное, да. Но все-таки, хотелось бы узнать, что здесь произошло. Что-то с заключенными?
– Всему свое время, Виктор Евгеньевич. Сначала я хотел бы выслушать ваш рассказ о работе команды полковника.
Следователь ободряюще кивнул и слегка улыбнулся. Зубы у него были желтоватые, неровные, ему меньше сорока… От него пахло приятно, чисто выбрит и рубашка свежая. Врач подумал о том, что сам он сидит здесь, в такую рань неумытый, небритый… Да еще запашок наверное изо рта… Вот ведь попал в историю, как чувствовал. Придется рассказывать, майор ФСБ имеет право знать, что тут делали ребята из «ящика».
– … Это мы конечно проверим, но сейчас нас интересует другое. С чем работал полковник, я имею в виду аппаратуру? Кроме компьютера и сканера у него было что-то еще?
– Не знаю, – покачал головой врач. – Может, и было что-то еще, но я не видел. Не обращал внимания, да и они особенно не демонстрировали свою технику. Все процедуры делали сержанты, а полковник даже экран своего компа не показывал, в углу сидел. Может, Паршин что-то видел? Ах, да… черт возьми, как все нелепо, – ударил себя по коленям в расстройстве врач. Следователь теперь уже расхаживал по комнате и смолил одну сигарету за другой, блюдце было полно окурков.
– Хорошо, тогда еще раз расскажите, что говорил вам полковник Иванов о своих планах, о том, что собирался делать сегодня. Ведь он наверняка говорил вам, кто занимался разработкой, какие цели они перед собой ставили… Когда собирались уезжать, кого из заключенных выбрали для перевозки.
Врач устало откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Ах ты сволочь, подумал он про следователя, но без злобы, как думают о надоедливой мухе, которая кружится утром над головой и мешает досмотреть сон. Очень тебе хочется узнать, что мне известно об эксперименте, выяснить, насколько я опасен для вас… Да только вот проверить мои слова будет трудно, судя по твоим недоговоркам, вся аппаратура исчезла, два сержанта, что крутились рядом с полковником убиты, Паршин… Ах, Паршин, Паршин – какой ты оказался дурак, тоже убит. Поэтому кроме полковника, конечно же, никакого не Иванова, это они для дурачков конспирируют, никто не сможет подтвердить или опровергнуть мои показания. А полковника теперь вряд ли найдут, ох, вряд ли… Даже тело вряд ли найдут… Да и зачем? Своим он теперь будет не нужен, даже если и объявится, из него ведь все выжмут. А тем, кто его вытащил отсюда вместе с Шестнадцатым, очень даже пригодится. И не только для того, чтобы вернуть его в нормальное состояние…
– Ничего он нам не говорил, только требовал выполнять его распоряжения. Пару раз только похвастался, что теперь преступность в стране искоренит… Да о нанокибах упомянул, когда я уколы делал и спросил у него, что было в ампулах. Он и сказал, как это подействует на заключенных, что они потом не смогут и муху обидеть.
– И что, вы в это поверили? – недоверчиво посмотрел на него следователь, присев напротив.
– Ну как вам сказать… Пытался я его расспрашивать, но он только усмехался, мол, не твоего ума дело…
– Да, да… Он не отличался обхождением, – следователь снова закурил, а врач успел заметить по его наручным часам время. Его часы тоже остались в квартире. Половина восьмого, сдуреть можно, это ведь получается, что они здесь уже четвертый час сидят.
– И последнее, что вы слышали? – снова принялся за свое следователь, стряхивая пепел в блюдце и не глядя в лицо врача.
– Это было распоряжение прибыть утром, чтобы сделать последний осмотр тех заключенных, которых собирались куда-то перевозить. Кого именно и куда, нам также ничего не сказали. – В третий раз устало повторил врач и потянулся к сигаретной пачке, там оставалось всего две сигареты, и он надеялся, что скоро наступит долгожданный перерыв. Следователь должен где-то найти сигареты, а он сможет что-нибудь найти в лазарете… Или попросить у следователя? Пару таблеток анальгина, чтобы снять головную боль, раскалывающую затылок. Не надо было вечером пить, да только кто же знал, что такое случится.
– И зачем надо было перевозить заключенных, полковник Иванов тоже не говорил? А может, он говорил, куда их повезут? Во сколько?
– Нет, – с закрытыми глазами снова повторил врач. В третий или четвертый раз? – Он только сказал, чтобы сержанты подготовили аппаратуру на завтра. И сказал, что завтра начнется второй этап. Больше он ничего не говорил, только разрешил нам переночевать дома.
К вечеру ему разрешили зайти в смотровую, чтобы он смог оценить ущерб и указать недостающее имущество. Похитители из шкафов повыкидывали архивные дискеты, а смотровое кресло изрезали ножом, словно в напоминание врачам. Но здесь не было отметин от пуль, только пыль на полу, со следами множества подошв. Дискеты свалили в кучу, потом придется разбирать, чего не хватает. Вот в коридоре, где видимо стрельба была, придется капитальный ремонт делать. Головная боль, после нескольких таблеток, принятых во время обеда, устроенного следователем в том же лазарете, немного утихла, но спать хотелось так, что глаза сами закрывались. Системный блок исчез, только провода свисали под столом. Сам стол был залит чем-то липким, наверное, чаем из термоса, который валялся на полу. Следователь куда-то вышел, оставив у дверей охранника из местных. Врач глянул на смотровое кресло, прикрытое куском прозрачной пленки, заметил у стены рядом с дверью стул и свалился на него. Опершись затылком о стену, закрыл глаза, и какие-то смутные картинки замелькали перед глазами, как в калейдоскопе. Подташнивало, тело было ватным от усталости, но мысли напряженно крутились.
Мозаика складывалась интересная. Ему сразу все стало понятно, как только он узнал, что Паршин был убит в лазарете. Если бы он дома был, как собирался, то остался бы жив, а тут среди ночи вдруг оказался в тюрьме. Только он мог сообщать о том, что происходит в тюрьме тем, кто организовал нападение и похищение лидера фашисткой группировки, сидевшего в шестнадцатой камере. Он ведь не разбирался в психологии, полковник с ним таких бесед, как со мной не вел, знал ему цену, использовал втемную. Для него важным было то, что он услышал от полковника перед моим уходом, это видимо и подтолкнуло фашистов недобитых на нападение. Кого повезут Паршин знал, фашисты нападать на конвой без предварительной подготовки побоялись, там ведь с наскока не возьмешь – машина бронированная, да еще два БТР сопровождения. Об этом вся охрана тюремная знала, машины пришли утром. А вытащить своего руководителя они видно готовились давно, подкатились к Паршину и купили по дешевке, он ведь падкий был на деньги… Тут еще их испугал этот эксперимент, лидер у них был богатеньким, не захотел становиться куклой, об этом Паршин наверняка сказал… Вот и решили пойти ва-банк: сбросили парашютистов, они через крышу легко попали внутрь и за полчаса вытащили из камеры своего, прихватив и полковника, со всем его оборудованием. А Паршин, сволочь жадная, заплатил за свое предательство смертью, он-то им был уже не нужен. Но без него они вряд ли бы смогли так легко попасть в комнату наблюдения и в первый блок, где Шестнадцатый сидел. Сержанты убиты в коридоре, остальные не сопротивлялись и остались живы, только с памятью у них месяц-другой проблемы будут, фашисты газ какой-то использовали. Интересно, сколько же они Паршину заплатили? Да только вряд ли все отдали, ох дурак, сволочь паршивая… А теперь новые охотники объявились, следователь-то этот совсем не простой, да и ко мне никого не подпускает, видно из той команды, что полковника прикрывала. Да только теперь я ученый, хватит с меня и того, что я десять лет назад пытался поиграть в такие игры. Поздно, правда, понял, что нельзя на людях эксперименты ставить… Теперь все, баста! Как там у испанцев? Но пасаран! Не пройдут, полковники Ивановы и следователи…, как его там, Совин, что ли… Пусть хоть ненадолго задержать эту заразу, которой всю страну накормить хотят. Понятно, что прогресс науки, как говорится, не остановишь, но хоть на пару лет я их тормозну своим молчанием. Они ведь теперь долго будут выжидать, не появится ли где информация, полученная от полковника, потом начнут подбирать новых кандидатов для опытов… С оглядкой будут работать, и сюда вряд ли снова сунутся. А здесь им без моей помощи ничего не светит, а я ведь ничего и не знаю, не ведаю… Да и побоятся они теперь здесь шум поднимать с новыми экспериментами. На волю никого из оставшихся заключенных не выпустят, так что и разговоров не будет. Оставшихся я уж как-нибудь смогу успокоить, навру им что-нибудь, укольчиков успокаивающих самым нервным… Остается только надеяться, что полковник не проживет долго, а в суть дела он бандитов посвящать не станет, не такой уж дурак. Да и препарата у него не было, только контролирующая аппаратура. А нам всем хоть отсрочка будет, может еще что-нибудь случится и не получится у них превратить нас в стадо хрюкающих свиней, радостно чавкающих и не помышляющих ни о чем другом, кроме кормушки… А за год можно придумать, как еще можно помешать этим экспериментаторам. Может, стоит через полгодика в Москву вырваться, навестить кое-кого из знакомых, организовать утечку через интернет…
– Та-ак, – протянул следователь, входя в лазарет. – Что ж вы, Виктор Евгеньевич, расслабились? Надо ведь заканчивать, время-то уже сколько, а? Давайте по-быстренькому здесь закончим, и отдыхать отправимся.
