Олег Анатольевич Рудковский
Сфайрос
– Мне одному привиделось или как?– осторожно поинтересовался он. Ответа не последовало, и парень обернулся.
Вся четверка насуплено взирала в заднее стекло. Сквозь него солнечно просматривался холмик, по которому они только что прошлись с азартом идиотов, но нигде поблизости не наблюдалось никаких подозрительных образований или сгустков.
– Глюки, что ли?– тупо спросил Виталик самого себя. Из чего Женька заключил, что помстилось не только ему.
– Я подумала, что вода,– подтвердила Катька.
– Ага, вода!– огрызнулся Женька.– Днепр, нафиг! И где она теперь?
– А я знаю?– Градус Катьки заметно понизился.– Чего ты на меня орешь?
– Твоя дурацкая затея…
– Ты сам согласился,– ядовито ухмыльнулась девушка.
– Блин, надо по этому делу бухнуть,– решил Виталик и рванул крышечку пластиковой бутылки.
Раздался характерный звук, и тут же из горла вверх устремился столб белой пены.
– Твою мать!– заорал Женька, узрев истинное святотатство.
– Ты чего творишь!– взвизгнула Юлька и отскочила от Виталика, насколько позволял салон, прижавшись к боковой дверце.
Катька запрокинула голову и неестественно захохотала.
– Мы же растрясли все пиво!– неистовствовал Женька, в то время как Виталик ловил ртом пену, пытаясь минимизировать ущерб.– Сука, на себя лей, мимо себя не лей! На Юльку лей! На себя лейте, дебилы!
– Нафига на себя-то лить?– Виталик, наконец, унял фонтан и вытаращился на друга.
– У меня на даче стиралка, там отстираетесь. А что я с чехлами буду делать? Батя меня вместе с залитыми чехлами закопает нафиг!
Виталик огляделся вокруг себя. Сконфуженным он явно не выглядел. Но обрыганом выглядел вполне, сидел теперь в обтруханной футболке и джинсах. На Юльку попала лишь пара капель, не в сравнении с ним.
– Да почти не попал на чехлы,– хмыкнул Витальджан. Он закрыл крышечку поплотнее.– Все на меня вылилось.
– Один хрен теперь вонять будет! Менты остановят, начнут всех шмонать.
– Собака рваная, собака драная,– продекламировала Катька, и остальные вынужденно рассмеялись.
– Пьяная,– вяло поправил Женька.– Не рваная, а пьяная.
– Надо перекурить,– заявил Виталик на голубом глазу.
Трое вылупились на него, ожидая очередной импровизации на непредвиденный мотив.
– Чего? Я просто курить хочу.– Виталик сделал непричастные глаза.
– Снаружи!– повелел Женька и первым полез из салона.
Вчетвером они выбрались на свежий воздух. Поначалу озирались по сторонам, выискивая следы того явления, которое им повстречалось на дороге, или чего-либо необычного. Картина вокруг оставалась типичной. Поле, лес, замызганная, гравийная дорога в никуда, полное безлюдье и эталонное, пиковое солнце. Легкий ветерок, как небольшой росчерк, плюс жужжание мух. Все, кроме Юльки, закурили. От «косяка» часом раньше девушка отказываться не стала, но сигаретами не баловалась. Женька с Виталиком козыряли «Кэмелом», Катька дымила «Магной».
– Явление!– веско подытожил Женька.
– А нахрен ты вообще через Пустошь рванул?– тут же очнулся Виталик.
– Срезать хотел.– Женьке не хотелось признаваться, что это были просто понты.
– А что за Пустошь?– спросила Юлька.
– Вот – Пустошь!– Виталик театрально обвел руками панораму.
Девчонки снова поозирались, рассматривая окрестности через новую призму. Справа от машины громоздился лес, который хоть и не был бескрайним, но довольно плотным и кряжистым. Слева – непаханое поле, бескрайняя равнина, не занятая ничем, кроме травы. Только вдалеке торчал колок неразличимых отсюда деревец. Гравийка исчезала вдали. Цивилизация покинула эти края в первом веке до нашей эры.
– А что тут не так?– снова спросила Юлька.
– Говорят, в 60-е здесь мутилось какое-то гонево,– сказал Виталик.– То ли эксперименты, то ли отходы радиоактивные. Бабка моя рассказывала, что раньше тут торчали деревня на деревне. А сейчас как корова языком слизала.
– Деревни будут,– хмуро вставил Женька.– Дальше по курсу должны быть. Так, через пень колоду деревни, остатки одни. Но люди есть, и дорога осталась.
Катька пару раз затянулась и отбросила окурок в траву.
– Ладно,– возвестила она,– если уж тормознули, пойду помаленьку.
– Хорош гнать!– удивился Виталик.– Куда ты собралась?
– Намеков не понимаешь,– отозвался Женька вместо Катьки. Его лицо немного посветлело после произошедшего.– Помаленьку – значит, по-маленькому.
– Ты пойдешь?– спросила Катька подругу.
– Не. Терпимо пока.
– Ну-ну.
Они наблюдали, как девушка ковыляет к деревьям на своих высоченных каблуках, которые в народе именовали «ортопедическими». Через минуту она скрылась за ближайшими деревьями.
– Что еще бабка рассказывала?– поинтересовалась Юля, больше для разрядки, поскольку снова воцарилось неудобное молчание.– Почему деревни пропали?
Виталик оглядел девушку с головы до ног. Изучил блузку с низким вырезом, где присутствовало то, за что явно можно подержаться. Придя к каким-то своим умозаключениям, Виталик окатил девушку дымом. Юлька поморщилась, но не отвернулась. Только сдула со лба челку.
– Да хрен знает. Мутно все по большей части. Бабкины сказки. То говорят, что вымирать начала скотина. Потом говорят, что не скотина, а люди умирали. Другие говорят, что не умирал тут никто, а просто пропадали люди целыми дворами. Ну то есть вечером все нормально, утром встают – у соседей дом пустой, самих нет, и больше никто их не видел. Типа проклятым место вдруг стало, не смогли тут больше жить. Дома по бревнам растаскали еще в восьмидесятые, когда перестройка началась.
– Хитрый план!– задумчиво подытожил Женька, выбрасывая сигарету.– Ну где там эта овца?
Катька не стала далеко забираться в дебри, вообще для своих нужд ей было бы достаточно, чтобы другие отвернулись. Но порядок есть порядок. Она проделала несколько шагов, подвернула разок ногу на шпильке, вляпалась в паутину и сочла, что церемоний с нее достаточно. Рядом высился вяз, окруженный росчерками солнечной пыли. Пахло сосняком, гнилью и тревогой. Лес всегда ее пугал своими звуками и тенями. Вот и сейчас, стоило ей задрать юбку, как неподалеку треснула ветка. А разве ветки трещат просто так, если на них не наступать?
– Мальчишки, это вы прикалываетесь?– напряженно крикнула Катька. Лес отвечал ей затаившимся молчанием.– Можете выйти и посмотреть, если так интересно.
Она хохотнула, но ей вновь никто не ответил. Катька пожала плечами, стянула трусики и присела справлять нужду.
4.
– Я не вникаю, что ты, блин, несешь!
Стас аккуратно обвел БМВ вокруг ямы и двинулся дальше. На дороге ямы, вдоль дороги – могилы. Именно так охарактеризовала Мила, его жена, эту убогую грунтовку. Могил, впрочем, не наблюдалось, – но кто его знает! Соскочили они с трассы, кстати говоря, по ее инициативе, потому как дражайшей женушке захотелось прибухнуть. Тем более что у нее в сумочке лежал заряженный ПМ – пистолет Макарова. Оружие чистое, зарегистрированное на какую-то левую охранную контору,– но все же ствол.
Мила бухала коньячину из горла, задрав красивые ноги на приборную панель. Ее длинное летнее платье сбилось у талии. Из динамиков надрывался «Accept», чьим ярым поклонником был Стас, а Мила просто терпела. Она разглядывала безынтересный пейзаж через ветровое стекло и массивные солнцезащитные очки, скрывающие пол-лица, и в целом производила впечатление успешной двадцатипятилетней женщины, разморенной в путешествии. Вот только через пару километров по бездорожью Стас начал подозревать, что вовсе его жена не разморена – ни поездкой, ни жарой, ни коньяком на жаре. А по-привычному собрана и свита в тугую пружину, как питон Каа накануне кормежки.
Не исключен такой вариант, что Мила его грохнет. Прямо тут, в захолустье. Ямы и могилы…
– Ты же помнишь тот цветочный магазин рядом с домом, который год назад открылся,– меланхолично говорила Мила.– Сколько раз ты мимо проходил за последний год? Раз пятьсот? И вот скажи: когда в последний раз у тебя возникло желание туда заскочить? Порадовать жену цветами? Ты если домой что приносишь, только пиво и фисташки. Сигареты еще. Рутина. И равнодушие.
Начало их отношениям с Милой положила похоть. Стоило ему лишь завидеть ее на дискотеке – 19 лет, высокая и изящная, как гимнастка, в короткой юбке, светлые волосы ореолом,– как его член восстал впереди всей планеты. А вокруг – обломки старого строя, огонь и пепел, рыночная экономика, реклама и политота, Виктор Цой дает очередной концерт, повсюду толпы молодежи с раздутыми ноздрями, почуявшие запах перемен. Природа не дала ему выбора, он прикипел к Миле намертво и прикипел пожизненно. А еще у них как-то легко все сложилось, и спустя год образовалась новая ячейка.
Через несколько лет Стас спросит себя: а были ли чувства, именуемые настоящими? Или была лишь новизна, молодость и цоевская меломания? Страсть точно была неоспоримой. Стоило Миле приподнять юбку – без разницы, где она это делала,– как Стас ожесточенно рвал с нее одежду и заваливал на ближайший топчан. Он полагал, что с годами похоть истает. Возраст возьмет свое, ведь даже черная икра может надоесть, если жрать ее ведрами. Но Мила была сильнее икры. Она была сильнее всего на свете.
Массовое открытие в городе риэлторских контор навело Милу на мысль, что следует пересмотреть ключевые пункты в жизненном плане. Выдержав траблы с предками, она забросила бесперспективную учебу в педагогическом колледже и отправилась на собеседование по агентствам недвижимости. Стас перебивался случайными заработками в стиле «купи-продай», осваивая непростое искусство коммерции и мечтая прославиться. А тут Милу приняли в самом лучшем агентстве города, и когда жена пошла в карьерный рост, у них в доме появились стабильные деньги. Удачу Милы Стас воспринял как сигнал к собственному серьезному старту. И тут словно знак судьбы: в его пространстве нарисовался бывший одноклассник и травокур Семакин по прозвищу Сима.
Сима предложил Стасу мутить с оргтехникой. Сима знал входы и выходы (он так сказал), у него были связи, подвязки и контакты (зуб даю, все старые кореша), мозг разрывало от гениальных схемоз и задумок, только деньгами Бог обделил. Ну и Стаса ведь обделил тоже; зато есть люди, которых не обделил, и которые радеют за мировую справедливость, помогая неоперившимся. Таким, как Стас с Симой. Надо просто пойти и попросить бабла, и этот даст; вот только просить должен именно Стасян, ведь при всех Симовских талантах он оказался подрезан в языке – заикался малек, а употребление «травки» только усугубляло изъян. Вряд ли спотыкающемуся на каждом слове Симе удастся убедить авторитетного человека в своей коммерческой надежности. А у Стаса всяко-разно прокатит, он и базарить умеет красиво, и сам статен и широкоплеч, недаром же краса района Милка выбрала его в мужья. Короче говоря, классика жанра, и Мила прочухала бы лохотрон насквозь, вот только Стас не стал делиться с женой из гендерных предрассудков. А сам не прочухал и повелся. Думал, сюрпризом будет. Сюрприз, мать его, удался.
Раздобыть денег оказалось легко и безоблачно, что уже само по себе вскоре будет внушать ужас коммерсантам поздних 90-х. Стартап же Стаса пришелся на зарю криминала, когда еще верилось в благообразные улыбки и сказочные посулы. Но кореша Симы не выказали решимости в том, что готовы сотрудничать с двумя клоунами, выползшими невесть откуда. Поставки откладывались, аренда росла, и в конце концов едва начавшийся бизнес схлопнулся. Сима мгновенно исчез, а вот авторитетный спонсор исчезать никуда не собирался в ближайшем будущем. Мало того, он вдруг почему-то обеспокоился состоянием своих счетов и попросил деньги назад.
Стас пришел к Миле и посыпал голову пеплом. Он ожидал бури с ее стороны, он был готов к серьезной размолвке, но Мила ничем его не упрекнула. Сказала только, что придется продавать квартиру. Хату подарили им предки в складчину на свадьбу, впредь же, видимо, им пригодится опыт Милы на рынке съемного жилья. Больше денег брать неоткуда. Стас смирился и стал искать встречи с авторитетом, чтобы вымолить отсрочку, пока он будет продавать квартиру. Но авторитет даже не стал с ним разговаривать. Авторитет в это самое время уже подбивал клинья к Миле.
Они, короче, пришли и сказали, что хата хатой, но деньги с нее покроют только основной заем. А уже накапали проценты, и это плохо. Наиболее вероятная позиция Стаса в ближайшем будущем обозначена на кладбище, при этом сам долг никто не отменяет – переходит на Милу. Но можно всю замуту разрулить иначе. Они спишут долг – и базовый, и проценты,– за регулярные услуги со стороны Милы. Она же с хатами мутит. Знает че-почем, хоккей с мячом. Ну вот и пусть сливает им расклад про хаты со старичками, у которых из родичей только кот да песель, а дальше – не ее забота. Идет себе, живет и работает дальше, ни в чем не замазана, оба со Стасом в джекпоте. Мало того, еще и приплачивать будут, говно вопрос. За каждую информацию – баблишко, а за удачный навар по ее наводке – реальное бабло.
Стас до сих пор не знал, по какой причине продавилась его молодая, сексуальная, но до крайности строптивая жена. Из-за страха за него? Или когда ей на полях газетки нарисовали примерную цифру? По слухам, Миле пришлось переспать с кем-то из этих, чтобы закрепить сделку. По слухам, именно так в их среде закрепляются сделки с бабами. Может, Милу привлек сам кураж? Бандитская романтика, а деньги и он сам – вторичная подметка для остатков совести? Стас не хотел об этом думать.
И деньги вдруг ринулись к ним Ниагарой, обещание на первых порах держалось крепко. А бизнес взлетел в гору, Стас открыл магазин бытовой техники и стал полноправным хозяином, безо всяких мутных заик. Они с Милой сделали ремонт в своей, счастливо сохранившейся, квартире, и БМВ, которую вел Стас, они приобрели большей частью на деньги Милы. Сама жена отказывалась водить. Для рабочих передвижений существовало такси, для личных – стоило лишь щелкнуть пальцами и выбрать желающего. Стас старался максимально отодвинуть всяких прихвостней или кобелей, рвущихся в служки, предпочитал по возможности возить жену сам.
Поначалу их отношения даже окрепли. Когда отпустил первый шок, и они осмелились поверить, что удалось отделаться малой кровью, пришлось принять новую реальность. Новая реальность задавала мрачный тон. Теперь Мила – черный риэлтор, плотно завязанная с криминалом и косвенно ответственная за отъем у одиноких пенсионеров квартир и превращение добропорядочных горожан в бомжей. Методика отъема предполагала самый широкий спектр, вплоть до убийств, и отличало Милу от ее работодателей только лишь то, что лично она на курок не жала. Стас старался сильно не лезть в эту муть, и Мила большей частью помалкивала. Опасения, что криминал встанет между ними стеной, не нашли опору. Стас вдруг обнаружил, что хочет свою жену даже сильнее, чем прежде, хотя он всегда был уверен в своей стопроцентной сексуальной отдаче. А тут вскрылись резервы, которые сидели в застенках морали. При мысли о том, что он женат на преступнице, он терял голову, а ширинка вздувалась, как вулкан Кракатау. Видимо, они все-таки пара. Оба отмороженные на всю башку.
Котелок у Милы всегда варил что надо, не чета Стасу, верящему всяким косноязычным забулдыгам. Она изначально понимала, что шакалить втемную, работая в солидной фирме,– это до поры до времени. Скоро ее изобличат, люди умеют складывать два и два, а город у них небольшой, чтобы было место третьему. Ну а когда ее раскусят, ее сделают крайней. Она попыталась донести свои мысли до братков, обрисовывая провальность стратегии, но авторитетные люди на манипуляции не велись. Фарт пер, их тылы прикрыты, этого достаточно. А если Мила засветится, в тот же день на должность заступит Мила №2, мало разве охочих до легкого бабла девиц. Мила лишний раз убедилась, что она – один в поле воин. И тогда она вновь ринулась на танки, терять ей было нечего, а природная несгибаемость придавала сил. Ну и страх тоже, не без этого, ведь, случись кипишу, Мила №1 недолго будет ходить по земле.
Им повезло: в криминальной среде города назрели серьезные перемены, и Мила бесстрашно оседлала новую волну. Она встретилась с кем-то,– Стас понятия не имел, с кем,– и переговорила. Беседа длилась сутки, жена буквально приползла под утро – выжатая, пьянющая, но счастливая. Вероятно, в этом разговоре раскрылись не только таланты шестерки и наводчицы, но и множество других, из чего собеседники сделали вывод, что использовать Милу в качестве расходника недальновидно. Таким образом Мила расширила свой профиль с сохранением должности. Вскоре авторитет, под гусли которого она исполняла (тот самый кент, занявший Стасу денег), оперативно распространился на мелкие запчасти по подъезду своего дома, а следом за ним – все его кореша и мелкие утырки, вплоть до Симы-Семакина. По городу прокатился впечатляющий передел, о котором еще долго шушукались в кулуарах. Штурвал теневого города был передан другим паханам, Мила выжила, а вместе с ней и Стас заодно.
Они открыли свою риэлторскую контору на подставного чушпана, посадили туда девочку-секретаршу, наняли персонал для понта дела. Юридически Мила осталась не при делах, но рулила всем она. Попутно она изобрела и внедрила еще несколько схемоз, куда Стас тоже вникать не торопился. Знал только, что Мила исключила беспредел со стариками. Теперь жилье отжималось корректно, с постепенным давлением на объект и всеми необходимыми подписями, а сами объекты переселялись в ближайшие деревни – в целости и сохранности. Стас по инерции рисовался непричастным и чистеньким коммерсом, аж самого тошнило. Он-то как никто знал, что его магазин бытовухи служил скорее для отвода глаз и отмыва бабла. И вообще, не будь вложений со стороны Милы, плюс ее крыша, он давно бы прогорел.
Согласно стасовой логике, после того как Мила вышла на новый уровень, поток свободных денег должен был увеличиться. Но случилось обратное, он резко иссяк, и Стас не ведал, почему. Он попробовал несколько раз подкатить к жене с вопросами и натыкался на ее задумчивый (нередко – пьяный) взгляд. Весь последний год она частенько на него так прицеливалась, словно снимала мерку на костюм. Помимо всего прочего Стас начал временами побаиваться свою супругу, особенно после того, как у Милы завелось оружие. Его либидо, впрочем, при этом никак не страдало.
Алкоголь стал другом и спутником. Пару раз Стас застигал жену в ванной, как она что-то занюхивает. Он делал вид, что все тип-топ. Частенько жена приходила домой за полночь – пьяная и воняющая чужим потом. Он пытался устраивать сцены ревности, но Мила перешибала их враз. Молча раздевалась догола, ложилась на спину и раздвигала ноги. Он не мог ничего с собой поделать. Он был раб своих желаний – ломался и задвигал мужское самолюбие в тень мужской похоти. В сексе Мила продолжала неистовствовать без оглядки, как в первые дни знакомства, и почти всегда кончала. Собственно, она и жила так же – без оглядки. В их положении смотреть назад было чревато головокружением и срывом. Им оставалось лишь нестись вперед, как на скачках.
Но что-то под сурдинку утекало, а потом исчезло насовсем. Что-то важное, настоящее, на чем зиждется семья. Игры с огнестрелом и мутные схемозы толкают к безразличию, а духовная яма становится выгребной. В их связи, которая когда-то действительно была настоящей, образовалась прореха, и она ширилась. Стас часто вспоминал ту первую дискотеку, когда они столкнулись на танцполе, и последующие за ним месяцы безумств и романтики. Они были беспечными, счастливыми и независимыми. У ног плескался океан возможностей, волны любви опьяняли. А теперь брак казался Стасу тюрьмой.
Он надорвался. Завел интрижку с этой молоденькой продавщицей из цветочного магазина, что открылся неподалеку от дома. Блондиночка, ее звали Снежана, и она так напоминала Стасу прежнюю Милу, хоть и внешне отличалась. Разочарование после первой постели он постарался по привычке задвинуть в тень. До Милы ей в сексе как до Клеопатры, но отдача какая-то от нее шла. Что-то помимо секса служило магнитом, и если бы вдруг их отношения перетекли в платонические, Стас этому только бы обрадовался. Потому что в постели для него существовала только жена, а со Снежаной он просто ностальгировал.
Приятели-коммерсы выставляли свои настоящие и мнимые интрижки на витрины, Стас же ютился, образно говоря, в подсобке, и не отсвечивал. Узнает Мила – ему не жить. Даже если ей приходится самой ему изменять, оправданием это не послужит. Беда в том, что каждый из них считал другого обязанным. Мила полагала, что Стас ей должен, потому что она спасла их от разорения, от потери квартиры, может, от чего-то похуже, и перечеркнула тем самым свою жизнь, встав на тупиковые рельсы. Стас считал, что Мила ему обязана, потому что он остается ее верным псом, несмотря на все грехи и преступления. Они думают об этом глубоко внутри, но они не говорят об этом вслух. И никогда не скажут. И это угнетало.
Сегодня Мила забронировала супруга в качестве водителя до деревни за много километров от города. Цель объяснять не стала. Сказала, покажет дорогу, он сам все увидит на месте. Потом попросила свернуть с трассы на проселочную грунтовку, якобы чтобы нализаться в пути и не мелькать перед дорожными постами. А еще через паузу вдруг на пустом месте, прихлебывая коньячину, начала рассуждать о семейных ценностях, периодах расцвета и кризиса, охлаждении супругов и цветочном магазинчике. Куда ходят все добропорядочные мужики, которые балуют своих жен, а Стас избегает.
Вдруг? Его жена ничего не делает вдруг. Она же гребаный Робокоп в юбке, и не важно, трезвая она или вусмерть бухая. Талант не пропьешь, мозги у Милы не сохнут, а вполне себе на разгоне. Стало быть – знает. Не просто предполагает, тогда это были бы догадки вслепую. Тут явно кто-то засек и настучал. Стас понятия не имел, чем закончится допрос. Мила может хмыкнуть и предложить тройничок. А может выхватить ствол и вышибить ему мозги. Ямы и могилы. Она намекала на ямы и могилы. Теоретически он мог бросить руль, выскочить и задать стрекача в самое поле наперегонки с зайцем. Но он знал, что не побежит. От любого бы побежал, но не от Милы. Он готов принять от нее пулю, даже так. Сейчас именно огнестрельное оружие представлялось ему апогеем их нездоровых отношений.
Инстинктивно он, конечно же, продолжал ломать несознанку.
– Это я-то погряз?– попытался он перейти в наступление.– Сама последний раз когда готовила дома?
– Соскучился по готовке?– промурлыкала Мила, и Стас прикусил язык.
Ямы и могилы. Ему бы взвешивать тщательнее, прежде чем говорить что-либо. Любой вопрос Милы может оказаться с двойным дном.
– Куда мы премся все-таки?– Он решил зайти с тыла и перескочить на другую тему.
– Узнаешь.– Мила хлебнула коньяку. Стас покосился на ее голые ноги. Сбитое у талии платье едва прикрывало трусики, и Стас поспешно отвел взгляд, ощутив привычный штопор возбуждения.– Или не узнаешь.
И вот как хочешь, так и понимай! Мила прикурила две сигареты, одну передала Стасу. Это была их традиция, и пока традиция жива, не все потеряно. Они с самого начала отношений всегда раскуривали для себя и для партнера. Какое-то время ехали молча. Мила выпускала дым в окно, солнцезащитные очки скрывали любые эмоции. Стас хмурился, взирая на тупую грунтовку и безнадежный пейзаж.
– В курсе, что это место Пустошью называют?– спросила Мила.
– Слыхал…
– Любимое место братвы. Для разборок и всяких злодеяний. Где-то в этой пустоши покоится с миром героический Жорик.
– Что за хрен?– удивился Стас.
– Это, короче, хрен!– рассмеялась Мила.– Работал у нас еще в старой конторе. Риэлтором, как я. Только я сама устроилась, а Жорика тесть протолкнул по блату. Этот его тесть… Короче, из старой банды, которая полегла. Жорик этот больно любил с бабами работать. И оказался такой героический, что стал с ними спать. Его тесть устроил на работу, а он придумал его дочери изменять. Героический и тупой, самый кандидат в Пустошь. Жена его вычислила, пожаловалась папе. Сначала Жорика турнули с работы. Потом жена с ним развелась и турнула из дома, хата-то ее была. А потом пропал Жорик. Официально уехал в столицу и там геройствует. А по секрету шушукают, что грохнул его тесть. Дочка сама попросила, так сильно задел ее Жорик своим предательством. Где-то тут лежит. Здесь много кто закопан – и правые, и неправые. Так что прикинь, какие девки бывают мстительные.
– И в чем мораль басни?– спросил Стас внезапно севшим голосом.
– Хрен знает. Вспомнилось.
Мила выщелкнула окурок в окно. Пригубила коньяк. Какое-то время наслаждалась послевкусием, бесстрастно рассматривая дорогу впереди сквозь темные очки. Потом плотно закрутила крышечку, убрала бутылку в гнездо между сиденьями. Ловко одним движением стянула трусики, забросила их на заднее сиденье, откинула спинку до упора и раздвинула ноги.
– Трахни меня… Только выруби своего Удо.
И как в любые времена, как в любой день – хороший или не очень, солнечный или ненастный, удачный или в хлам косячный,– это было сильнее него. Без лишних слов Стас припарковался у обочины, поставил машину на ручной тормоз, выключил магнитолу, быстро справился с нижней одеждой и перелез через сиденье. Вопреки обыкновению, сегодня Мила не бесновалась под ним. А продолжала бесстрастно изучать сквозь темные линзы, и фантазия Стаса разыгралась настолько, что выстрел оказался преждевременным. Но Мила тоже успела кончить. Стас так и не понял, знала ли она об его интрижке с продавщицей, или здесь имел место целый карнавал совпадений.
Снова ехали в молчании и тишине, с выключенной магнитолой. Мила не стала задирать ноги на приборную панель, цивильно одернула платье, но к бутылке вернулась. Стас знал, что сегодня она ее прикончит. После чего будет высматривать какой-нибудь ларек, чтобы догнаться пивом. К вечеру ее будет штормить; быть может, она захочет секса еще раз, или же просто вырубится на полпути, а ему придется тащить ее волоком.
– Я дом строю,– вдруг выдала Мила, и Стас от неожиданности подскочил.– Далеко. Мы туда едем.
Минуту он ошалело переваривал новость дня. Ни фига себе, а он вообще ни сном, ни духом! Он так-то знал, что его жена кладезь тайн и способностей, но такое известие огорошило его навылет. Он не мог сейчас припомнить, чтобы Мила отлучалась куда-то больше чем на сутки. Максимум приходила под утро, и судя по видку, строительство чего бы то ни было волочилось у нее в конце списка.
А может, дело не в грошовых секретах и шпионских играх? И Мила права, он просто отдалился. Ушел мыслями к своей продавщице Снежане, уплыл в прошлое или страну фантазий и перестал замечать очевидные намеки?
– Да ладно?– прохрипел он.– Начала только?
– Не-а. Давно начала. Построили почти.
– Блин, Милка, и ты еще упрекаешь меня в равнодушии!– не сдержал он подковырку. Вот и обнаружился шлюз, куда сливалась большая часть денег.– Не могла сказать раньше? Я что тебе, враг?
– Не-а, не могла.– Мила зевнула.– Никто не знает. Я бригаду из соседней области заказывала. Дом на мою двоюродную бабку оформлен. Я одна наследница.
– Ты соскакиваешь?– напрямую спросил Стас.
– Хрен соскочишь,– честно ответила жена.– Все равно вычислят, если захотят. Но что-то делать нужно, Стасик, это точняк. Скоро все низы повяжут. Верхи сдадут, это очевидно. Так всегда происходит, понимаешь, везде обновляется штат, чтобы нормально работали, свежая кровь и все такое. А я слишком сильно в теме, чтобы меня оставлять.
– И что ты думаешь?
– Да я пока в процессе!– Мила хищно ему ухмыльнулась и вернулась к коньяку, из чего Стас заключил, что тема закрыта.
Неизвестно, как там безымянные могилы вдоль дороги, но ямы почти сошли на нет. Грунтовка выровнялась и перешла в гравийку, стали попадаться халупы. Ну как халупы… Две-три развалины, а потом глядишь – вполне себе дом с огородом, и вроде челдобрек копошится. Правда, при ближайшем рассмотрении выяснялось, что не человек это вовсе, а огородное пугало, но людским духом пахло, косвенное присутствие ощущалось.
– Надо дорогу спросить,– сказала Мила.– Как на трассу выбраться.
– В смысле?– взбеленился Стас.– Ты же сказала, что знаешь дорогу!
– На трассе знала. А тут нет.
– Зачем тогда свернули?
– Потрахаться захотелось.– Мила пожала плечами.
Что ж, тут не поспоришь, и Стас посчитал, что небольшой крюк – достойное условие для спонтанного интима. Еще бы цветочный магазин вычеркнуть из сценария… А он и вычеркнут! Как и молоденькая Снежана. Стас одномоментно осознал, что нет у него больше любовницы,– все это сон и игры в ностальгию. Его женщина – здесь, на пассажирском сиденье, хлещущая коньяк из горла, носящая в сумочке пестик и думающая на тридцать шагов вперед. Другого ему не дано, да уже и не хочется.
– Интересно, что это за хутор? Знака я не разглядел…
– Это точно не то, что нам нужно. Нам нужно назад на трассу. Давай вон в последнем доме спросим.
– Почему в последнем? Друган там твой?
Мила отупело на него уставилась, а через секунду уже хохотала полной грудью. Стас расслабился, из сердца ушли остатки тревоги. Пока ему удается рассмешить жену, будущее продолжает им мерцать.
– Ты как узнал? Ну да, точняк! Дядя Прокоп там живет.
Они рассмеялись в унисон. Стас заметил движение дальше по курсу и прервал смех. В поле за домом, невдалеке от изгороди, туча воронья справляла пир горой.
– У меня такое подозрение,– сказал Стас,– что не из-за редкого жучка у них там дележка.
– Не видать отсюда. Сдох походу кто-то. Может, сам дядя Прокоп и окочурился.
Они гыгыкнули напоследок, потом Стас тормознул машину, и они выбрались наружу. Теперь две сигареты прикурил Стас, протянул одну Миле. Пригляделись к окрестностям. Двор, хоть и неопрятный, производил впечатление обжитого, но хозяина поблизости не наблюдалось. Оба подумали о собаках и нашли их отсутствие странным.
– Дядя Проко-о-оп!– заорала вдруг Мила на всю деревню, и Стас согнулся от беззвучного смеха.– Дядя Прокоп, выходи уже, едрена вошь! Племяшка приехала.
Она затянулась сигаретой и слегка покачнулась. Потом стащила очки, прищурившись в сторону дома. Будучи подшофе, все же именно она первой заметила неполадки в обстановке.
–Там дырка,– сказала она.
– Где?
– В двери.– Она указала сигаретой в сторону хибары.
Во входной двери зияла немаленькая дырка, вся обгрызенная по краям.
– Походу, не живет тут никто,– расстроился Стас.– С такой дверью. Если только это не специальная дырка, чтобы ссать, не выходя из дома.
– Но мы с тобой в дырку ссать никогда не будем, да ведь, Стасик!– Мила отбросила бычок и водрузила очки на место.– Мы с тобой сядем в машину и сделаем вид, что ничего не видели. Поспрашиваем в других домах. Не нравится мне эта хренотень.