Олег Анатольевич Рудковский
Сфайрос
15.
Андрюха не соврал, у него действительно стоял в сарае мотик с коляской, накрытый чехлом. Еще там валялся всякий шурум-бурум. Имелось почти все из набора скопидома, за исключением зерна, так что название «амбар» к этому лабазу Андрей прилепил для понта. Ведра, корыта, сита, мотыги, плетеные корзинки, бочка и даже стиральная машинка «Ока» с ручным отжимом. Машинка была зачем-то загружена картофелем. Деревянная лестница поднималась к удобному навесу, где дед Веденей мог прятаться и плести свою смертельную паутину.
Топор нашелся почти тут же. Он был вымазан чем-то темным, но засохшим. Наверное, помоями. Или краской. Всяко-разно не кровью, откуда в этом святом месте могла взяться кровь? Стас хмыкнул и схватил топор за топорище.
Он шел назад по темному, ненастному огороду, высвечивая себе путь лампой, как Орфей в поисках своей возлюбленной. Его Эвридика застряла в аду, и он лелеял надежду вскорости соединиться с ней. Удары ветра сбивали с ног. Стас держал в голове образ изувеченной руки деда Веденея, как дополнительный источник света. Теперь он точно знал, что должен делать.
Женек и Юлька стояли в открытом дверном проеме – две высвеченные фигуры, маяком указующие путь. Сверкнула молния. Она была беспредельной, как целый внешний мир, исторгнутый Сфайросом. Ярчайшая в жизни Стаса, она высветила все мельчайшие детали, все потаенные уголки, все мелкие морщинки на лицах и все греховные мысли, от которых пришло время очиститься.
Женька с Юлей завопили в унисон и схватились за руки, как маленькие дети перед древним злом.
Стас резко обернулся. Молния погасла, но следом засияла новая, не уступающая прежней. Он увидел то, что за секунду до него разглядели ребята. Но он не стал кричать. Ведь чего-то такого он и ожидал.
«А вот это уже истинная красота,– ошалело подумал он.– Неземная».
Была такая игра – калейдоскоп. Похожая на ручной фонарик втулка, куда нужно было заглядывать через глазок с одного конца. И человек упоенно замирал от восторга, а там, внутри втулки, ему открывался совершенно неведомый мир. Прообраз Вселенной.
Сфайрос.
Яркие самоцветы переливались в фигурном танце, соединяясь в причудливые арабески, и человек начинал себя чувствовать мелкой песчинкой посреди космоса. А теперь… Сфайрос словно исторг из себя все это самоцветное великолепие, воплотив его в одном-единственном древнем, мифическом существе.
Его нельзя было потрогать, почувствовать, увидеть – ни днем, ни ночью. Но молния обладала своим собственным волшебством и высветила для трех заблудших путников истинную суть демона. И были они слишком измотаны, напуганы и растерзаны, чтобы оставались силы для самообмана. Сияние перед ними переливалось разноцветными искрами, как заливаемая водой электрическая установка.
Существо зависло в воздухе, подобно огромному скату с плавно меняющимися очертаниями. Две ужасные головы покачивались в такт громовым раскатам на мощных шеях, горящие глаза просвечивали жавшихся в испуге людишек насквозь. Снизу тело сужалось в хвост с торчащими шипами. Монстр поддерживал себя на гигантских крыльях, тем самым ответив на вопрос, умело ли существо летать.
Следующая вспышка, и мир переломился надвое. Они разглядели то, что ворочалось, шевелилось и плавало внутри разноцветного хищника. Женька с Юлькой снова закричали, теперь же к ним присоединился и Стас. Но не страх исторг этот вопль из его груди, а дичайший восторг. Он вдруг осознал, что всегда есть второй шанс. Даже для таких конченных призраков девяностых, какими были они с Милой. И не только чудовища могут быть продуктом Вражды, но и – красота.
Сотни конечностей – хвосты, головы всех размеров и форм, плавники и щупальца, человеческие культи, лапы животных и крылья птиц, клацающие челюсти и царапающие когти,– все это сплеталось воедино, образуя клубок шевелящейся плоти, и расплеталось вновь. Незавершенные, ущербные существа носились внутри сияния, сталкивались, сжимаясь в комки, сплющиваясь в сгустки, разбиваемые телами помассивней на мелкие элементы. Все они жаждали оформиться. Они ждали созревания, доготовки, чтобы выйти во внешний мир.
Оглушительный грохот наполнил обе Вселенные. Молнии вспыхивали и гасли. В ярких вспышках трое людей наблюдали картину сотворения мира.
В самый центр шевеления посыпался пепел, словно невидимая рука стряхнула мусор. И добавились новые формы. По мере падения те превращались в осязаемые конечности и тела, и они тут же становились участниками первозданной вакханалии. Внезапно на периферии мелькнуло лицо. Они не могли его не узнать, особенно по выпуклым глазным яблокам, ведь они имели несчастье созерцать эти зенки весь вечер. Внутри сияющего монстра проплыло перекошенное лицо Константина.
А значит, Мила тоже где-то там. Внутри.
Стас вспомнил про керосинку в своей руке, которая почти погасла от ветра. Однако дождь медлил, и потому слабый огонек еще теплился. Как странно: они хотели сделать самопальные бомбы из спирта, но совсем забыли, что у них под рукой керосиновые лампы. По меньшей мере одной можно воспользоваться, и Стас не преминул это сделать. Размахнулся и швырнул лампу прямо в центр сверкающего сгустка.
Его предположения оправдались. Монстра нельзя победить рациональными методами. Лампадка просто пролетела насквозь и шмякнулась на грядку с овощами, окатив часть земли огнем. Стас обернулся напоследок к ребятам, бросил топор им под ноги. Успел разглядеть перекошенные лица и ободряюще им улыбнулся.
А потом двинулся навстречу монстру.
– Я отдаю себя тебе!– заорал он.– Добровольно. Я готов отдать больше, чем три пальца, я готов отдать себя всего. Прими меня в жертву. И убирайся нахрен в свой долбаный Сфайрос. Давай уж мы сами будем решать, как нам жить на этой планете. Мы, люди, а не ты, тупой переросток. И если мы хотим воевать, устраивать революции, учинять анархию или бандитизм – это наш выбор. Мы или захлебнемся в своей крови, или из этого родится настоящая красота!
Он вспомнил на миг, как Мила однажды, на заре их отношений, вдруг спросила:
– А ты мог бы отдать за меня жизнь?
Разумеется, он ответил – да! Всяко-разно отдал бы без раздумий. Но по совести, он понятия не имел, что это означает; фактор самопожертвования казался ему либо абстрактным, либо поверхностным. И вдруг через несколько лет судьба повернула так, что они оба – и Мила, и Стас – пожертвовали собой друг для друга.
Возможно, у них действительно есть второй шанс? Где-то там, на другой стороне Сфайроса? Они не совершат роковых ошибок и будут жить где-то насыщенной семейной жизнью. Любить мир и друг друга, растить детей, ездить на природу и возделывать огороды, кататься на великах и лыжах, заниматься любовью, мечтать, читать книги и смотреть сериалы в обнимку под одеялом. Они просто будут жить. Ведь даже в этом кровавом, сумасшедшем мирке, даже в этот братоубийственный период,– время разгула банд, братков, криминала, время крови и слез, гибнувших в горниле войны детей, время насилия и предательства – даже здесь есть место обыкновенному чуду. И посреди океана боли можно найти кусочек человеческого счастья.
Когда существо приблизило к нему мощные челюсти и разорвало пополам, Стас продолжал улыбаться.
16.
На глазах Юли и Женьки светящийся призрак дракона начал меняться. Части тел и туловоформы закрутились в убыстряющемся хороводе; детали размывались, оплывали, пока все сонмище плоти не превратилось в черный аморфный смерч. И этот смерч начал засасывать само чудище, которое покинуло первомир лишь благодаря цепочке случайностей, а также по вине кровожадности и мстительности человеческого нутра.
Головы задергались, сопротивляясь притяжению, рванулись в разные стороны; тяжелые челюсти заклацали в ярости, крылья-паруса затрепетали. Но самопожертвование всегда было сильнее убийства, и сила, родившаяся в Сфайросе благодаря человеческому героизму, пожирала демона и затягивала его внутрь него самого.
Призрак завертелся. Крылья загнулись, водоворот слипшихся тех поглощал невидимое существо, распространяя его на элементы, которые тут же становились частью иных форм. Последними исчезли головы, отчаянно щелкающие зубами-копьями. А через секунду уже и сам смерч стал впитываться внутрь себя. Со стороны казалось, будто некий потусторонний сосуд всасывает все сущее, и вскоре Женька с Юлей, двое оставшихся в живых, внезапно увидели этот сосуд.
На том месте, где только что парил сияющий дракон, зависла черная непроницаемая сфера. Еще какое-то время его поверхность нарушалась дрожью, пробегали рябь и блики, и казалось, будто бесчисленные лица пытаются вглядеться напоследок с той стороны в покинутый навсегда мир.
Стас и Мила. Виталик и Катюха. Серый и Мига. Март Зимний и старик Веденей.
Миллионы лиц, миллионы душ – светлые и темные, хорошие и плохие, правые и неправые,– полегшие в буре социальных потрясений, революций, войн, человеческой подлости и несправедливости. Они словно подавали весточку оттуда, выражали последнее благословение и надежду, что даже самую черную непогоду поутру обязательно развеет солнце.
Черный матовый сфероид, мерцающий в небесных сполохах, повисел еще какое-то время над огородом деда Веденея. Теперь он напоминал мертвое стекло, кусок первозданной материи. А потом просто растворился в воздухе.
В этот момент хляби разверзлись, и с неба обрушился вселенский ливень.
Домик дрожал под порывами ветра. Молнии перечерчивали небесный купол, угрожая всему сущему. На протяжении сотен километров во все стороны бесновался ураган. Женька и Юля застыли в дверях, инстинктивно переплетясь друг с другом, словно и они стали слипшейся производной Хаоса.
– Оно ушло?– проговорила Юлька. Потом сообразила, что ее не слышно в грохоте стихии, и завопила Женьке в ухо:– Оно ушло?
Он повернулся к ней. Они обменялись недоверчивыми взглядами. Неожиданно для себя оба разрыдались, а через секунду уже хохотали, как припадочные, и орали друг другу в лицо.
– Оно ушло! Мы будем жить! Он нас спас! Он нас реально спас!
Юлька отпустила Евгения и вышла из-под навеса. Она мгновенно вымокла до нитки, но учитывая минимум одежды, мокнуть там было особо нечему. Запрокинув голову, она подняла лицо к черному провалу неба, скрытому в ночи.
– Спасибо всем!– проговорила она, больше для себя самой, и даже не осознавая толком, кого в действительности благодарит. Потом вернулась к порогу и серьезно взглянула на Женьку.– Но мы должны все закончить. Что планировали.
И они, не сговариваясь, взглянули на валяющийся под ногами топор.
Виновник всех бед, Андрей Первопричинный, как раз активно пытался распутаться. Он вошкался рядом с трупом деда, извозюкав в крови всего себя и большую часть пола. Видимо, его план состоял в том, чтобы намочить руки в крови и попытаться выскользнуть из пут. Вот только одновременно он намочил и сами путы, так что стало намного хуже. Ну и ребята постарались, все-таки связали гниду на совесть.
– Чего там?– Андрей выпучился на них. На мучнистом лице страх боролся с любопытством.– Что там случилось? Стас где? Помер? А? Чего молчите?
– Не повезло тебе, друг психованный,– презрительно бросила Юлька. Белый лифчик вымок насквозь, сквозь него явственно просвечивали розовые соски, но Андрея они больше не забавляли. Дураковатая челка Юльки мокрой щеткой облепила лоб.– Самую развязку пропустил.
– В смысле? Че было то? – Андрей вдруг заныл:– Да ладно расскажите, жалко что ли? Я этого дня столько ждал! У деда золото заныкано. Серьезно! Думаете, на что мы затаривались? Я покажу, где. Только расскажите.
– Если вкратце, то Стас воспользовался методом твоего деда,– неприязненно ответила Юлька.– И пожертвовал собой. Утек твой демон. Назад в Сфайрос. И Сфайрос пропал.
– Вы его видели?– Андрей окаменел.– Вы видели Сфайрос? Блин, мудаки паскудные, теперь вам Сфайрос продлит жизнь! За что? Вы же никчемушние! Это я должен был увидеть его! Я должен был, а не вы! Это я настрадался в жизни! Я ведь столько жертв принес для этого!
Юлька только фыркнула. Женька молчал исподлобья. Взгляд Андрея упал на топор в его руке. Ярость сменилась ужасом.
– Вы чего задумали? Э, народ, не надо! Если демон ушел, то вам больше нечего бояться. Меня точно нечего. Я останусь тут жить, вы меня больше никогда не увидите. Не надо меня убивать!
– Нахрен ты нам сдался.– Женька переложил топор в левую руку, приблизился к Андрею и наотмашь вмазал кулаком по скуле. Глаза Андрея закатились, и он обмяк.– Не хочу только, чтобы ты развязался и в подвале нас запер.
Следующие два часа они провели в титанических трудах. Надежда, что кости с одного удара превратятся в пыль, не оправдалась. Кости оказались крепче некуда, словно были зацементированы или дополнительно обработаны каким-то скрепляющим составом. Даже будучи полыми, они кромсались с трудом. Потребовалась вся сила молодых Женькиных рук, чтобы расколошматить скелет на части, а потом они с Юлькой еще долго попеременно дробили кости. Им все время казалось, что этого мало, еще недостаточно мелко, и по-прежнему существует крошечная вероятность восстановления. И когда Вражда вновь посетит мир, и люди схлестнутся в смертельной битве, демон вновь оживет. Но в следующий раз не окажется Стаса, которому придет в голову идея самопожертвования, потому что он потерял самого дорогого человека, и просто не мыслил дальнейшей жизни. Периодически Женька поднимался наверх, чтобы проверить Андрея. Тот лежал тихо. Похоже, из беспамятства он плавно перешел в сон.
Когда все было закончено, они какое-то время созерцали большую кучу костяного мусора на глиняном полу сырого, душного, вонючего склепа.
– Мы можем пошукать, где обещанное золотишко,– предложил Женька без особого интереса.– Или можем отрубить ему пальчик, сам расколется. Я-то не особо нуждаюсь, но тебе пригодится. Сможешь в институт поступить на платный, ты же хотела.
– Я не смогу его деньги взять,– ответила Юлька без раздумий.– Тем более, строить на них что-то серьезное в жизни.
Женька кивнул и больше к этой теме не возвращался.
Наверху они допили остатки водки из второй бутылки, где еще оставалось на пару глотков каждому. Старались при этом не смотреть на разбросанные по дому тела. Старались не думать о том, что ждет их впереди. Старались вообще не думать.
Будущее пребывало в туманной дымке. Как минимум, им предстоит долгий путь реабилитации. Программа же максимум включала в себя ад административных и уголовных инстанций. Логических объяснений произошедшему не существовало, как не существовало и мер, чтобы оценить глубину их потрясения. Тело Миги вряд ли будут искать. А вот тела Стаса и Виталика – будут точно. Но не найдут никогда. Даже следы смыл дождь, а останки тел скоро разнесут зверушки. Вероятно, никогда не будет найдена и Катя.
А в настоящем гроза успокаивалась, и дождь, судя по всему, на излете. А еще они живы! И они это чувствовали – свою живость, свое присутствие,– так ярко и отчетливо, как никто никогда не почувствует, пока не спустится в ад и не найдет дорогу домой. Они хотели домой – безумно, беспредельно,– хотя и дом, и жизнь уже никогда не станут прежними. Они оба потеряли близких людей. Но территория молодости, возведенная в бескрайнюю степень девяностых, предполагала еще много места для кладбища.
Женька выкурил сигарету, стараясь не сильно задевать губы, разбитые локтем Миги, и Юлька выкурила тоже за компанию. Мокрые волосы девушки давно высохли, как и брюки с лифчиком, челка опять стала задорной и сексуальной. Они освободили Андрея, перерезав путы кухонным ножом, и бросили его кемарить на полу. Озаботиться его состоянием никому не пришло в голову, но он дышал, значит, был жив, – еще позлобится на этот мир. Пока возились, снова вымазались в крови, но теперь дождь закончился, а воды в доме почти не осталось, смыть было нечем. Они покинули это жуткое место, как есть, окровавленные и полураздетые. Пересекли огород в темноте, проваливаясь в мокрые грядки и набрав на обуви комки земли.
Мотор автомобиля бодро завелся, фары высветили блестящую лужами гравийку, уходящую в никуда. Теперь они будут просто ехать вперед, пока где-нибудь не окажутся. Им нет смысла спрашивать направление, как и нет смысла куда-то спешить.
Так они и сделали. И целый час ехали в гробовом молчании. За этот час небо окончательно рассеялось, занимался рассвет. Который в очередной раз подтвердил истину, что всегда есть место новому дню, и солнце одинаково встает как для праведников, так и для грешников.
А потом в предрассветных сумерках Юлька вдруг нарушила тишину.
– Впереди холмик.– Она указала рукой вдоль дороги.– Попрыгаем?
И Женек, не долго думая, притопил педаль газа.