Как я оказываюсь возле дома Кати не имею ни малейшего понятия. С чего взяла, что она именно сейчас, именно сегодня будет дома посреди рабочего дня – тоже. Но на короткий звонок дверь быстро открывается, являя мне удивлённое лицо подруги детства.
– Лета? Ты откуда? – детское прозвище ласкает слух, вызывая бесшабашную улыбку.
Мне кажется, что я вновь та маленькая девочка, которая мечтала быть танцовщицей, ездить по всему миру и смеяться каждый день обязательно по два часа. И мы с Катей, совсем как тогда, не выговариваем имена друг друга, сокращая их совершенно нелепо.
– Ри, я хочу каре.
Катя обладает потрясающим талантом не задавать лишних вопросов, когда нужно просто действовать. Я сажусь на трехногую табуретку за покосившимся резным столом. Вязанная из плотного джута вазочка для фруктов с красными сладкими яблоками, стоит на расстоянии вытянутой руки и манит мои пальцы. Гладкий красный бочок отзывается потрясающим ароматом. Сладковатая яблочная свежесть и пряность корицы.
От Кати всегда пахнет яблоками и корицей, возможно потому что она до умопомрачения их любит. Настолько, что на третьем курсе на день рождения я подарила ей килограмм пять отборных яблок, как из сказки про Белоснежку, и килограмм восхитительной цейлонской корицы. Катя визжала от восторга так громко, что на левое ухо я слышала с трудом ещё сутки.
– Длина? – это был единственный вопрос о причёске, который интересует Ри каждый раз, когда она меня стрижёт.
– По мочку ушей. Нет. Самые короткие по мочку ушей, а пряди подлиннее до родинки на шее, – я указываю на крупную родинку в форме арбузной семечки.
Зубцы расчески бережно проходятся по длинным прядям, оставляя за собой толпы мурашек на коже. Мимолётный душ из сотни отверстий пульверизатора освежает, бодрит, заставляя цепенеть. Металлический скрежет и лёгкий ветерок от уверенных движений ножницами приносит какое-то облегчение, даёт выдохнуть. Мне даже кажется, что я не дышала всю дорогу и до этого момента. Совсем.
– Лет, если тебе так жалко волос, то давай я тебе просто чёлку сделаю.
Жалко? Мне? Я недоумённо смотрю на подругу через отражение в окне. А вижу себя. Зарёванную.
– Режь, – я шепчу уверенно, твёрдо, а сама так и мечтаю завизжать «остановись». – Меня уволили.
– И ты поэтому решила свои косы обрезать? – Катя недовольно цокает языком, но продолжает работать. Иногда мне кажется, что Катя мои волосы любит больше, чем я сама.
– Нет. Понимаешь, я хочу потеряться!
Конечно, она сейчас ничего не понимает. Но как объяснить, что я хочу потеряться и быть счастливой? Может, я уже потерялась?
– Если потеряешься, то обязательно найдись. И вообще, у меня пирог в духовке, отпразднуем твою свободу, – слишком непринуждённо и легко улыбается Катя, продолжая колдовать ножницами.
С каждой прядкой волос почему-то уходит боль, печаль и тоска. Словно неудачи покидают моё тело, улетучиваются, оставляя место только для лёгкости и улыбок. С волосами я теряю не себя, а всё, что было «чужим».
Нелюбимая работа, раздражающие коллеги, бесконечные попытки сказать мне, что я иду не туда. Живу как надо, как принято. Офис, хорошая зарплата, ненавистный, кроме Вадима коллектив, ужасный начальник, который никогда ни в чём не виноват. Если подумать, то ничего плохого со мной не случается только когда я иду домой или на очередные мастер-классы по выходным, а вот путь на работу и весь рабочий день…ну, вы знаете.
Металлический лязг стихает и остаётся только гудение машин во дворе. Как хорошо.
– Всё. Осталось просушить и уложить. Только подожди немного, надо шарлотку вытащить.
Ждать мне не очень хочется, поэтому я щурюсь, вглядываюсь в окно, пытаясь уловить хоть какие-то черты своего отражения. Смотреть на себя новую страшно. Я не меняла ничего в своей жизни уже лет семь, как закончила институт так время и замерло. Те же юбки и платья, поношенные кофты, растрёпанная коса или пушащийся хвост. Туфли со сбитыми носами, коричневые от въевшейся грязи кроссовки, которые когда-то давно были белоснежными. Я смотрю в окно так, словно там сейчас отражусь не я, а какое-то мохнатое чудовище.