Номен Нескио
Бетельгейзе. Военный приключенческий роман в двух частях. Часть 1
***
Глава 7. Большая вода
Всё способствовало удачному началу операции. Спокойное море, свет луны был скрыт тяжёлыми и плотными облаками. Что-то такое очень большое, тяжёлое и непонятное тащили буксиры по фьордам от пирса Тромсё. Корпус и надстройки рубки с палубными орудиями «Бетельгейзе» были укрыты деревянным саркофагом, что делало абсолютно невозможным определить, что же это такое двигалось по воде. Лодка была похожа на огромный плот с высокой деревянной постройкой. Несколько человек находилось на рубке, обитой досками, наблюдая в морские бинокли за движением буксиров, морем и небом. Через несколько часов буксиры сняли с кнехтов лодки канаты и, отвалив, скрылись в тумане, окутавшем фьорды. Несколько человек вышли с инструментами на верхнюю палубу лодки и стали разбирать деревянные конструкции, бросая доски в воду. Еще через два часа работы старший помощник доложил:
– Господин капитан, работа закончена. Лодка к походу готова!
– Хорошо, Густав. Обе машины средний вперёд! – прозвучала команда корветтен – капитана Отто фон Рейнгхарда. Старпом лодки Густав Лемке продублировал команду и «Бетельгейзе», вздрогнув огромным железным корпусом, послушно двинулась вперед, рассекая носовой частью тяжёлые воды Норвежского моря.
Можно сказать, что капитан Рейнгхард испытывал огромное счастье близкое к экстазу. Большой, новый, послушный корабль, ещё хранивший кое-где запах сурика, где он царь и Бог, это суровое море, обжигающий ветер, доносящий до него горько-солёные брызги морской воды. Ему казалось, что так можно стоять вечно, наслаждаясь стихией. В такие минуты он презирал землю с её суетой, а ведь даже несмотря на то, что где-то далеко у него была семья. Надо сказать, что капитан Отто фон Рейнгхард был из тех воспитанников Дёница, которые бредят морем и очень далеки от политики, такие более в своём призвании моряки, а уж потом солдаты. И, тем не менее, азарт морской охоты далеко не безразличен им и вот сутками, неделями и месяцами они «режут» океан в поисках добычи и закипает кровь, когда вдруг, на горизонте появляется дым из труб идущих конвойных судов противника. Можно даже не сомневаться, что приказ или даже девиз папы Дёница «Топить всех» будет выполняться с фанатичным рвением. Всю свою жизнь он стремился к своей мечте командовать подводной лодкой, но вот тот факт, что ему доверили это техническое чудо, был неожиданностью. И он считал это достойным вознаграждением за свои труды. Родившись с фамилией, имеющей приставку «фон», которая в реальности уже ничего не значила, он был в числе лучших из выпускников морской школы. К тому же выгодно женился в интересах арийской политики партии, еще более закрепив репутацию преданного солдата фюрера.
Рейнгхард обратился к старпому:
– Прошу за мной. Спустимся вниз. Горячий чай не помешал бы нам. Тем более мне кажется, что ты хочешь о чём-то меня спросить. Побеседуем в моей каюте, там нам не помешают.
Не дожидаясь ответа, капитан скомандовал:
– Вахте, продолжать вести наблюдение. Инженер-лейтенант Равенау на мостике за старшего.
Лемке кивнул, соглашаясь с предложением, и они спустились в теплое нутро лодки и проследовали в капитанскую каюту, единственное отдельное место на корабле, попутно обратившись к коку приготовить два стакана горячего чая с лимоном. До появления кока с подносом оба офицера сидели, молча, наслаждаясь обволакивающим теплом и мягким светом каютных ламп.
– Какое у нас задание, господин капитан? – спросил Лемке.
Капитан как будто ждал этого вопроса, тем не менее, выдержав значимую паузу, произнёс:
– Есть пакет, и мы вскроем его, достигнув острова Бъёрнёйа, что южнее архипелага, чёрт бы побрал этих викингов, язык можно сломать. Так вот, дойдя до него, мы должны приступить к выполнению задания. Ну а пока в боестолкновение не вступать, себя не обнаруживать, соблюдать радиомолчание и вообще раствориться в море, как будто нас нет вовсе.
– Странно, мы идём в обратную сторону, удаляясь от зоны активных боевых действий. Лодка такого класса могла бы сослужить хорошую службу в Атлантике и восстановить наше превосходство в этом регионе.
– Послушай, старпом. У меня есть некоторые предположения, и ты не можешь не осознавать, что я как никто другой более посвящён в планы командования. Но это всё после, а теперь есть специальная команда на борту корабля и пакет. Что там, я не знаю. Поэтому пока обойдёмся без догадок и предположений.
– Ну хорошо, а вот эти люди помимо экипажа? Я спрашиваю о специальной команде.
– Вот что, Густав я хочу тебе сказать. Наше дело- это лодка. И я приведу её туда, куда скажет этот капитан Хорнер, который командует специальной группой, по всей видимости, имея на руках приказ самого фюрера, судя по предоставленным ему полномочиям.
В дверь каюты капитана постучали. Их разговор прервало обращение вахтенного офицера:
– Прямо по борту…, объект…, господин капитан…, тип не определён!
Рейнгхард и Лемке поспешили на верхнюю палубу, на ходу надевая прорезиненные плащи. Все находящиеся на верхней рубке прильнули к биноклям в сторону качающегося на волнах объекта, указывая руками в сторону прямо по курсу. Вскоре относительно спокойное море и развеявшийся туман позволили разглядеть цель.
– Гидроплан…! Это наш самолёт, – доложил всё тот же вахтенный.
– Обе машины стоп! – скомандовал капитан.
– Обе машины стоп! – полетела основная и дублирующая команды.
Лодка медленно приближалась к гидросамолёту, который не подавал ни каких признаков жизни, и вскоре замерла в нескольких десятках метров от него.
– Аварийный плот на воду! Абордажная команда на выход! Канониры к орудию! Приготовиться к бою!
Пять человек абордажной команды уже через несколько минут достигли самолёта, качающегося на волнах и стали осматривать его. Еще через двадцать минут спасательный плот с командой отвалил от самолёта и вернулся на лодку. Инженер-лейтенант Эрвин Равенау, командовавший абордажниками, доложил:
– Господин капитан, самолёт наш, «Heinkel Не – 115», торпедоносный гидроплан сопровождения и разведки, торпеды сброшены, экипаж в кабине, оба пилота мертвы, скорее всего, уже раненый лётчик сумел посадить самолёт. Вот их документы, жетоны, полётная карта и камера. Полагаю, что летали на аэрофотосъёмку. По всему видно, что сбиты с другого самолёта, вся кабина как решето, живого места нет, особенно, где второй пилот, голову ему начисто снесло. Боекомплект пуст. Там вот ещё что, фотография на стенке кабины висела, очевидно, жена лётчика и молодая фройляйн и письмо в кармане, просто сложенные листки, без конверта.
– Хорошо сработано, лейтенант. Награды были?
– Нет, наград мы не нашли.
– Спускайся вниз, передай штурману, пусть отметит место и бортовой номер самолёта. Обе машины малый вперед!
Отойдя метров на пятьдесят от самолёта, капитан скомандовал:
– Потопите его!
– Но как же, господин капитан? Там же наши лётчики, – в полной неожиданности от такого поворота произнёс Равенау.
– Приказ фюрера! – тут же ответил капитан, – Живо топите его и нечего тут рассуждать…. Мы уходим.
– Заряжай! Огонь! – заорал комендор.
– Выстре-е-е-ел!!!! – ответил канонир.
Пушка плюнула огнем, и самолёт буквально разлетелся в щепки в разные стороны. Из открывшегося казённика вылетела гильза и, отскочив от резинового покрытия палубы лодки, свалилась в воду.
– Судя по тому, как самолёт взорвался, у него и баки-то были пустые. Возможно, что они сели на воду, а уже сверху их расстреляли или добили, – сделал вывод старпом.
– Не очень хороший знак, Густав! – произнёс капитан и увидел, что за всем произошедшим пристально наблюдал капитан Хорнер.
Встретившись взглядом с Рейнгхардом, он одобрительно кивнул и, покинув верхнюю рубку, спустился вниз.
Дождавшись, когда гость покинет верхнюю рубку, скрывшись в люке, Лемке обратился к Рейнгхарду:
– Капитан, он, этот Хорнер, кажется, из СС? По всей видимости, ему даже не требуется вашего разрешения подниматься на рубку или вообще покидать лодку?
– Да кто их разберёт, форма армейская и представлен как офицер Вермахта. Они все там какие-то странные, к тому же по-русски разговаривают. Двадцать человек самостоятельной команды, мне не совсем это нравится. Вот что я тебе скажу, мы будем выполнять приказ. Вскроем пакет, а там видно будет, что это за птица. Обе машины, полный вперёд!
– Господин капитан! Горизонт чист! – произнёс вахтенный офицер.
– Господа! Поздравляю вас с выходом! И да поможет нам Бог! Обе машины, полный вперёд! – громко произнёс капитан, стараясь отогнать от себя впечатления от встречи с погибшим гидросамолётом.
– Все вниз! Очистить мостик! По местам стоять, к погружению приготовиться!
Все бывшие на верхней рубке стали спускаться внутрь лодки. Спустившийся последним вахтенный офицер задраил люки сообщив:
– К погружению готовы!
– Клапаны выпуска воздуха в норме!
– Погружение, господа! Принять главный балласт!
– Погружение, – заорал боцман.
И вот всё завертелось, закружилось. Открывшиеся кингстоны стали принимать тонны забортной воды заполняя цистерны главного балласта. Безукоризненные действия вахты и всего экипажа давали свои результаты. Десятки людей, находившиеся в ограниченном пространстве производя многочисленные действия не мешали друг другу.
– Горизонтальные рули вверх! Дифферент на нос десять градусов. Глубина двадцать метров. Ныряем!
Лодка, как нож в мягкое масло вошла в толщу воды, несмотря на сопротивление. Через некоторое время нос её опять направился в сторону поверхности, чтобы выпустить остатки воздуха, исключив теперь уже нежелательный подъём.
– Дифферент выровнен! Все системы в норме. Закрыть воздушные клапаны!
– Двадцать метров, господин капитан! Лодка погружается!
– Боцман! Ныряем до сорока! – скомандовал капитан.
– Двадцать пять…, тридцать…, тридцать пять…. Лодка погружается! Есть сорок метров!
– Выровнять лодку!
– Лодка выровнена. Дифферент ноль, господин капитан!
Рейнгхард взял аппарат внутренней связи и сказал:
– Осмотреться в отсеках и доложить!
«Бетельгейзе», подводный крейсер, сложное техническое сооружение, кажется, была способна повиноваться одной мысли с удивительной лёгкостью. Она была похожа на огромного кита со стальными плавниками в своей стихии, но никак не на плод человеческой и инженерной мысли и уж тем более не на орудие для убийства. Уйдя на глубину, лодка оставила воронку бурлящей воды, возмущённой от появления своего неестественного железного обитателя, очередного претендента в безусловные покорители морского мира. Океан, живое существо, более чем снисходительно относился к парусному, деревянному флоту, но вот вторжение бронированных чудовищ, разрывающих огромное морское тело мощными гребными винтами и, сдабривая окружающий мир океана машинным маслом и соляром с потопленных или повреждённых судов, не мог благотворно влиять на снисхождение природы. К тому же океан давно уже превратился в поле для военного выяснения отношений, заполняя дно грудами металла, а поверхность всевозможными минами и глубинными бомбами.
Вскоре понеслись доклады вахтенных о бесперебойной работе систем и механизмов лодки. Капитан остался доволен и, покинув центральный пост, отправился в свою каюту, отдав распоряжения вахтенной смене. Не снимая тяжёлого прорезиненного плаща Рейнгхард, сел на откидную кушетку положив перед собой на стол две планшетные сумки и водонепроницаемый мешок, который используется при спасательных операциях и долго, не сводя глаз, смотрел на него. Некоторое оцепенение прервал стук в дверь:
– Ваш чай, господин капитан. Вы позволите?
Он, молча, кивнул головой. Поставив стакан дымящегося чая с запахом лимона, кок удалился, прихватив пустые стаканы. Мешочек не отпускал Отто.
– И это всё что осталось от двух человек, солдат одиннадцатимиллионной армии, от чьих-то мужей, отцов и детей.
Мешочек был похож на горстку пепла, которая остаётся после кремации человека. Снова и снова не давал покоя сбитый самолёт, другое дело встретить поверженного противника, но тут свои. Суеверие капитана вселяло некоторое замешательство или даже страх, в котором ему стыдно было признаться даже самому себе. В какой-то момент даже возможности «Бетельгейзе» не успокаивали его тревожные мысли о предстоящем походе. Странное дело, Отто совершенно не страдал каким-либо проявлением сентиментальности, но тут какой-то особый случай и нет ему объяснений. Посидев еще немного, капитан глубоко вздохнул и придвинул мешок к себе, ослабив стягивающие шнурки, вытряхнул содержимое на стол. Взяв жетоны, он переписал индивидуальные номера, чтобы потом занести их в вахтенный журнал, чиркнул зажигалкой с надписью «От экипажа „Ju 88А-5.“ С наилучшими пожеланиями к выздоровлению. Ждём тебя в Москве. 1941 г.», которая загорелась весёлым огоньком. «Ждём тебя в Москве», – еще раз, но уже вслух, перечитал Отто надпись, горько усмехнувшись:
– Понёс же нас чёрт в эту Москву, будь она неладна. Надо было сначала с Англией разделаться окончательно, – подумал капитан и оглядел комнату, опасаясь, не разгадал ли кто-нибудь его мысли.
На стене висел портрет Гитлера, смотрящий на капитана с некоторым укором. Отто быстро отвёл глаза от портрета и опять сосредоточился на предметах из мешка. Более всего его притягивали сложенные листки бумаги с вложенной фотографией, но чтение письма он оставил в самую последнюю очередь. Планшетные сумки были собраны стандартно, карта, карандаши, компас, в общем, всё то, что было нужно для разведки и полёта. Попались несколько порнографических фотографий, очевидно второй пилот увлекался не только фотографированием береговых линий. Обычные люди на войне и у каждого свои ценности, одни молятся на «Main Kampf», другие же на снимки пышногрудых красавиц из гамбургских борделей с крутыми бёдрами в чулках с подвязками и томными взглядами. На одной из фотографий было подписано: «Мой пастушок, найди меня на улице Кувшинок. г. Мюнхен. 1940 г.». Рейнгхард вновь вернулся к полётной карте некоторое время, изучая записи и пометки:
– М-да уж…, не очень-то далеко они летали. Возможно…, очень даже возможно русские долго их гоняли, а может и англичане постарались. По всему видать бой у них был, если топлива не осталось и пушки пусты.
Перебрав все вещи, капитан взял в руки сложенные блокнотные листки с фотографией и стал читать, отодвинув в сторону снимок. Сейчас это был как будто голос далёкой Родины, хоть и адресован не ему и написано не им. Но в такой момент упоминание незнакомых имён было не более чем малосущественная условность. Он не мог себе позволить вот так взять и написать письмо и запросто его отправить, собственно, как и получить. В верхнем правом углу была надпись «Норвегия ___ августа 1943 год». Лётчик не поставил дату, очевидно не закончив письмо. Сделав несколько глотков уже остывшего чая, капитан принялся за чтение.
Дорогая Эбби и моя дочечка, незабвенная милая крошка Грета! Спешу выразить своё беспокойство отсутствием каких-либо известий от вас вот уже скоро как более четырёх месяцев! Наивно списываю ваше молчание на перипетии войны и трудности с почтовой доставкой, всё-таки непростое врем сейчас. Полагаю, что вы не забыли меня, вашего мужа и отца. Так угодно было судьбе, что мне пришлось оказаться на унылых берегах Крайнего Севера, здесь в Норвегии, оставив только в воспоминаниях тёплое Средиземное море. Но я солдат, и поэтому вручаю свою судьбу Господу нашему и фюреру в интересах Рейха, а в таких случаях выбирать не приходится, и я просто смирился со своей участью. После ранения под Москвой и долгих мытарств, мне пришлось оставить надежды вернуться в дальнюю авиацию, но я все-таки добился не лишать меня моего призвания быть лётчиком, к тому же, положение на фронте просто обязывает меня быть на передовой, чем, безусловно, вы можете гордиться. Но более всего мне хочется сообщить вам, как сильно и иногда безнадёжно я скучаю без вас, впадая в, щемящую душу, тоску. Фотографическая карточка, это там, где вы катаетесь на лыжах,…
Рейнгхард взял в руки фотографический снимок и стал разглядывать его. Белокурая женщина лет тридцати и девочка с золотистыми волосами лет десяти с лыжами на ногах барахтались в белоснежном сугробе на фоне голубых гор. Спортивные шапочки съехали в стороны, высвободив густые пряди волос. Счастье и безмятежность были на этом снимке. Засохшая капля крови вместо солнца дополняла эту идеалистичную картину. На обратной стороне была подпись: «Любимому мужу Гейнцу и самому лучшему папочке». Он вновь вернулся к письму, ища место, на котором прервалось чтение:
…вы катаетесь на лыжах…, на лыжах, — а вот, – … среди ослепительного снега с не менее ослепительными улыбками теперь всегда со мной, в кабине моего самолёта, что, безусловно, придаёт мне силы и мужества, чтобы побыстрей вернуться к вам с нашей победой. Именно сейчас и здесь я начал понимать, что ты и наша милая дочка – это единственная сила способная оторвать меня от авиации. Любимая Эбби, я хочу, чтобы ты знала, чтобы вы знали, больше выбора не будет, выбор сделан в вашу пользу и более мы не расстанемся. Мне бы хотелось после войны вернуться именно сюда, вместе с вами, зная вашу страсть к лыжам, вы найдёте эти места удивительными, несмотря на скудную природу и довольно сдержанное, если не сказать, холодное отношение местного населения к нам. Но к тому времени, я думаю, всё изменится. Мы обязательно поселимся где-нибудь в уединённом месте, благо с некоторых пор окрестности мне известны, как никому более, дабы наслаждаться друг другом среди этого безмолвия.
Как чувствует себя дорогая тётя Мина и дядя Иосиф? Я безмерно благодарен этим милым людям и добрым прихожанам за заботу, которую они проявляют по отношению к вам. Через три часа у меня небольшое задание. Я допишу это письмо и отправлю его, когда вернусь…. Но чтобы, ни произошло, вы должны знать, что я очень люблю вас.
Рейнгхард снова взял в руки фотографию с женщиной и девочкой. Потёр ногтем каплю засохшей крови на снимке. Теперь кровавое солнце превратилось в неполную Луну. Такое явление есть здесь на Севере, во время полярного дня, когда незаходящее сутками Солнце соседствует на небе с Луной в ночные часы суток. Потом макнул палец в лужицу, набежавшую с рукава плаща, и окончательно стёр кровь с фотографии.
– Интересно, захочу ли я вернуться сюда после войны и уж тем более со своей семьёй, чтобы наслаждаться друг другом, – подумал капитан, цитируя строчку из письма, – Ведь «Бетельгейзе» это только начало, да и вряд ли война так уж быстро закончится. Как говорят по радио или мечтает, то есть уже, получается, мечтал, этот болван Гейнц. Наверное, каждое воскресенье обязательно всей семьёй посещал кирху, где угодливо кланялся какой-то там тёте Мине и Иосифу как «добрым прихожанам». А теперь ты уже здесь, старина и возвращаться тебе никуда не надо, и лыжи тебе не понадобятся. Можешь любоваться с небес местными красотами. Никогда вам не понять океана, летающие воробьи. Хотя некоторые, особенно русские, с успехом топят своими торпедами наши лодки.
Рейнгхард отложил в сторону письмо и фотографию, какая-то необъяснимая ревность овладела им, может потому, что ничего подобного он не смог бы написать своей жене, и не испытывал столь нежных чувств к выбранной партией женщине в угоду своей карьере. Наконец-то, сняв с себя тяжёлый плащ, вновь вернулся за стол, раскрыв перед собой вахтенный журнал, стал делать запись о событиях первого дня похода «Бетельгейзе».
«Наград нет», – записал он, но тут же засомневался в правильности изложения ситуации со сбитым самолётом и лётчиками, – Постойте, может они есть, «Наград не обнаружено». Вот так-то лучше будет, – решил Отто. Взяв с полки шкатулку, достал оттуда свой железный крест и долго смотрел на него. Подойдя к небольшому зеркалу, он, надев фуражку с белым верхом, приставил награду к шее, где она должна была находиться, и несколько секунд смотрел на себя, не отрываясь, после чего подумал: «Вот она награда за мои труды» и вернулся к вахтенному журналу довольным, что ему не помешали предаться своей сиюминутной слабости.
P.S.:
В один из дней конца лета 1943 года, рабочие разбирали завалы домов в районе улицы Рейхвальдаллее пригорода Дюссельдорфа, на которые упал сбитый истребитель Messerschmitt Bf-109 Erla, после ночного воздушного боя с самолётами союзных сил, сопровождавших группу английских бомбардировщиков. Страшный взрыв и пожар похоронили жителей нескольких домов. Добравшись до первого этажа разрушенного дома, один из рабочих обнаружил смятую металлическую шкатулку, где среди прочих вещей нашёл фотографию с изображением группы улыбающихся лётчиков у большого самолёта. На обратной стороне можно было прочесть надпись: «Мои дорогие Эбби и Грета, вот мы и в Смоленске. Ваш любящий муж и отец Гейнц. 1941 год, 27 июля. Россия».
Не узнает об этом уже капитан, а уж тем более и сам Гейнц. Да и мало ли было таких случаев. К тому же после падения самолёта трудно было что-либо обнаружить среди груды камней. Возможно, что и Эбби, и Грета уехали куда-нибудь накануне. Хотя выжившие соседи близлежащих домов сообщали, что буквально накануне видели девочку, беззаботно катавшуюся на велосипеде, у теперь уже разрушенного, дома….
