Номен Нескио
Бетельгейзе. Военный приключенческий роман в двух частях. Часть 1

***
Глава 3. Там был мой дом

Река с названием Сова, которой мы шли, всё это время от самого Дровяного постепенно делалась всё шире и глубже, при этом, нисколько не усмиряя своего далеко не кроткого нрава. Теперь нас уже окружали невысокие скалистые берега с холмами и сопками. Сова сама как будто торопилась достичь пункта своего назначения и раствориться в холодных водах северного Карского моря. И вот рано утром нас разбудил голос капитана:

– Поднимайтесь, скоро Аламай.

Мы тут же вышли на палубу «Тортуги» где нас встретило ранее утро, хорошо сдобренное морской свежестью близкого моря. А.В. ухватился за поручни, шедшие вдоль борта и, не отрывая своего взгляда вдаль, перехватываясь по очереди руками, как будто стараясь, таким образом, еще быстрее приблизиться к желанному месту, стал двигаться по палубе к носу корабля. Лицо его застыло маской серокаменного цвета. Он словно ждал кого-то увидеть там, вдалеке на берегу, как если бы нас должен кто-то встречать. Он повернулся ко мне, как-то виновато улыбаясь:

– Мне кажется…, да нет же, определённо я узнаю эти места…. Хоть и мал был тогда. Спасибо тебе, Господи!

Такое бывает, когда однажды человек покинув некое место, оставив там определённый годами период своей жизни, наполненной людьми и событиями, вновь возвращается по-прошествии нескольких лет и пытается угадать в людях, попадающихся на встречу, знакомые когда-то лица. И вот взору уже представляются обновлённые дома и улицы, но память так настойчиво возвращает его в то время, когда этот, теперь уже несколько чужой мир, был совершенно другим. И он, уже инстинктивно тянется к тем местам, где еще возможно сохранились ставшие для него родными нетронутые деревья или домики на окраине, всё то, что он так хорошо помнит из того, своего прошлого.

От автора

Нечто подобное происходило и с вашим покорным слугой только тогда, когда мой отец однажды показал мне место, где он когда-то родился и где стоял его дом, а теперь этот участок земли просто сравнялся с окружающей местностью, и лишь с большим трудом можно было заметить некое углубление в форме большого квадрата. Я помню себя как просто заворожённый стоял у того места, где мой отец в возрасте, тогда еще совсем маленького, но уже моего сына, бегал вот здесь и невозможно было сдвинуться с места. И я старался даже молчать, чтобы не спугнуть эту тишину, этот воздух и лежащие под ногами камни, которые еще может единственные помнили то далёкое время. И вот из этого дома на фронт ушёл мой дед, пропавший без вести на Западной Украине в 1943 году, которого я так никогда и не увижу. И мой отец, будучи тогда трёхлетним ребенком, вряд ли мог плакать, переживая разлуку. Там был дом, куда позже принесли известие о том, что уже не сможет когда-нибудь, вернувшийся с фронта солдат, подхватить на руки своего немного подросшего сына, моего отца, и крепко прижать его к себе, испытывая безразмерное счастье от того, что всё уже позади. Но не случилось такого, да и дома того уже нет теперь вовсе. Однако оставим эту лирику и вернёмся к нашим героям….

То, что когда-то называлось Аламаем, встретило нас унылым безмолвием и обрадовало разве что моего спутника. Давно уже некому было встречать подходившие корабли доставлявшие продукты, товары и почту, а теперь и вовсе забывшие за ненадобностью этот транзитный пункт. Чего или кого хотел увидеть на этом пустынном берегу А.В., от чего с такой надеждой и напряжением он всматривался в когда-то знакомые очертания береговой линии?

– Всеволыч, всё в порядке? – настороженно поинтересовался я у своего спутника.

– Да…, да, Лёвушка, всё хорошо!!!

Я понял, он был сейчас, ну ни как ни с нами, не на «Тортуге». Он был уже весь там, в своём далёком и по-своему счастливом детстве, лишённый родительской ласки и с огромной надеждой, что вот скоро придёт лихтер, на котором ходит отец, и они несколько часов, а может и дней будут вместе. Он услышал, но не меня и ответ его был тому погибшему мальчику, его другу. Лёве.

– Андрей Всеволодович, точно всё хорошо? Ты хотел сюда попасть и вот мы тут.

Он как будто очнулся и посмотрел на меня:

– Да, Олег, нет причин беспокоиться. Просто я немного волнуюсь, ну ты же понимаешь…, столько лет…. Мне бы таблетку…

Он попытался было достать рукой из кармана контейнер с таблетками, но руки вцепившись в поручни, не могли этого сделать. Я осторожно взял его руку и разжал пальцы. А.В. полез во внутренний карман и достал лекарство, положив таблетку под язык. Я понимал, что мне просто необходимо быть рядом. «Тортуга» резанула волну, и брызги обдали лицо В.А. и, как мне показалось, смешались со слезами этого пожилого человека.

– Зря он этого деда раньше времени из каюты вытащил, – произнёс Сашка, наблюдая за пассажирами корабля из рубки.

– Ты вот что, любезный друг…, со своими рассуждениями погоди пока. И вообще, ступай-ка в трюм и приборкой займись. Вот чего ты тут без дела на мостике трёшься? Гюйс вон совсем запутался, разверни его. У нас порт впереди, швартоваться будем, а на корабле бардак. Ну что…, почему мне надо тебе вот на всё это указывать? – заворчал капитан.

– Какой там порт? Швартоваться…. Да я же хотел как лучше. Дед этот видишь…, вон, таблетки пьёт. Как бы удар его не хватил. В его возрасте надо дома на диване сидеть, а не по Северам катать.

– Лучше будет, если оставишь свои рассуждения, а я и все остальные будут видеть тебя в труде и как ты из обезья…, в общем, как ты успешно из студента в человека превращаешься, прямо на моих глазах! Как собака Павлова…, в общем, – несколько запутался капитан в словах и понятиях.

– А что, собака Павлова в человека превратилась…, что ли прям из обезьяны…, а может из студента? Чудеса!!! – попытался поддеть словесно запутавшегося капитана Сашка.

– Ну вот почему ты еще здесь, а…? Ну что за напасть такая у меня помощник? Я же тебя произвёл в целые старпомы. Ну никакой благодарности, – распалялся капитан за свой каламбур, в который он так неосмотрительно попал, ляпнув про собаку Павлова.

– Старпомы, между прочим, палубы не драят коли на то дело пошло, – уже на ходу пробурчал Сашка и отправился в трюм.

Капитан и сам сейчас внимательно следил за своими пассажирами, особенно за пожилым стариком.

– А и, правда, зря раньше времени его позвал попутчик. Эва что с человеком делается, – рассуждал про себя он, – Эй там, в трюме! Закончишь приборку и давай в рубку, «плётку» захвати с собой.

– Понял тебя, – ответила труба.

Ещё часа три «Тортуга» шла на средних оборотах, сопротивляясь бурному течению Совы, выискивая подходящее для швартовки место, пока не показался охотничий домик на холме.

– Ну вот, кажется, и прибыли, – произнёс более себе капитан, – Сашка, причаливаем. Куда ты опять пропал?

«Тортуга» мягко зашла на береговую линию и остановилась, слегка покачиваясь на прибрежных волнах. Я направился в трюм, что бы собрать наши вещи и в дверях столкнулся с Сашкой, который держал в руках карабин.

– Ты это в кого собрался стрелять? – изумлённо поинтересовался я.

– Да откуда я знаю, капитан приказал. Может салют хочет стрельнуть, – предположил «старпом» и, пропустив меня, поднялся в рубку корабля.

– Ну что там? – встретил вопросом Сашку капитан.

– Ваше приказание исполнено. Уборка произведена, гюйс в порядке. Вот ружьё, – отрапортовал Сашка.

– Слушай сюда…, ружьё…. Это карабин. Так вот, сейчас ты сойдёшь на берег и осмотришь местность. Ну что бы там зверья какого или шаманов не было. Ни мы, ни нам, никто не должен помешать доставить пассажиров. В общем, пойдёшь в разведку. Справишься?

– Так точно, – проорал Сашка, буквально сияя от свалившегося счастья.

– Ну вот что ты орёшь как на параде? Тихо тут должно быть…. В общем, давай там без баловства. Место заброшенное, медведь или волки могут подойти, так что головой крути на все градусы, какие есть и каких нет. Ну как поступить, сам знаешь. Времени тебе на всё про всё пятнадцать минут, да и домик осмотри. Вопросы есть?

– Есть вопросы. А если росомаха?

– А росомаха на тебя не пойдёт, ты её пугни только и хватит, она бегает медленно. Так что человеку её бояться не стоит.

– А если местные или шаман обнаружится?

– Ну тогда никого пугать не надо, а уж тем более стрелять, просто уходи и никаких провокаций и военных операций. Да пока, мне кажется, нет там никого, а то костры и дым виден был или запах почувствовали, опять же где лодки. В общем, давай, старпом…, и возвращайся. Нам ещё на факторию заскочить надо. Проверь патроны.

Сашка важно клацнул затвором, затем перекинул ремень карабина через плечо и спустился по трапу на берег. Мы наблюдали, как он стал подниматься на прибрежный холм, всё более удаляясь от корабля.

– Олежек, принеси-ка мне водички, чего-то в горле совсем пересохло, – еле выговорил А.В. сидя на ящике с песком, – Может уже пойдём…? Туда….

– Пока капитан не разрешает сходить. Надо подождать Сашку. Мы не будем спорить с ним. Раз так надо, значит, будем ждать. К своим ты уже не опоздаешь. Пойми.

Я постарался как мог убедить А.В. в правильности действий капитана и кажется, что он понял меня, покорившись участи ожидания момента, к которому он так долго шёл. Прошло еще около десяти минут, и вот на вершине холма появился Сашка, махая руками.

– Э-э-э-э-эй…. На «Тортуге»!!! Всё в порядке, – донёс ветер его крик.

– Давай сюда, стервец. Спускайся уже! – прокричал в громкоговоритель капитан, и Сашка стал спускаться вниз.

– Товарищ капитан, там всё в порядке, тихо, людей и зверей нет. Есть большое костровище, но оно давнишнее, охотничий домик тоже в порядке. Доклад закончил, – бойко доложил Сашка, – А можно я из карабина пальну в воздух, как салют?

– Нет, никакой стрельбы тут не надо. Приступаем к разгрузке, – оборвал его капитан.

Мы сгрузили наш багаж на берег.

– Как будто всё, ничего не забыли. Спасибо вам, – поблагодарил я «экипаж» «Тортуги».

– Значит так, – обратился ко мне капитан, – Мы вернёмся за вами максимум через двое суток. Провизия у вас есть, всё остальное найдёте в домике, там даже сигнальные ракеты имеются. Я оставлю вам оружие и патроны, это на всякий случай. Наша помощь нужна, чтобы поднять груз?

– Нет, спасибо, капитан, – тихо, как будто не своим голосом произнёс А.В., не сводя своего взгляда с чёрного креста.

– Ну тогда с Богом! Сашка, за штурвал. Мы отходим. Успеем побыстрей обернуться, придём раньше, с вами тут побудем. Предчувствие у меня какое-то нехорошее…. Ладно…, стало быть, прощайте.

Мы пожали друг другу руки и «Тортуга» надрывно ревя дизелями, поползла кормой вперёд, преодолевая сопротивление песка, пока не вышла на открытую воду, дав нам сигнал. Через полчаса корабль скрылся из виду, оставив нас на берегу в полной тишине, нарушаемой лишь воем ветра и шумом волн. А мы так и сидели на кочках, боясь её потревожить, но надо было что-то делать.

– Всеволыч, может, пойдём уже…, туда? – спросил я А.В., указывая на охотничий дом.

Мой спутник решительно поднялся и оглядел местность вокруг:

– Ну, здравствуй, мой дом. Вот я и вернулся к тебе…. Олежек, помоги мне крест поднять.

– А может, давай его поднимем туда, наверх и там уже понесёшь.

Нет…. Помоги мне всё же. Я сам должен. Сам.

Он взвалил на себя крест из брусков, обитый фанерой, и тяжело дыша уже после первого десятка шагов, стал подниматься на холм. Крест был несколько лёгок, но вот возраст давал знать, он заявлял о себе хриплым дыханием, покрывшим лицо потом и подгибающимися ногами старика. Я пытался помочь ему, немного подталкивая в спину, чтобы облегчить путь на вершину холма, к тому же крест был не столько тяжёл, сколько неудобен, его поднимало порывами ветра. Вскоре мы были уже на вершине. Мне пришлось спуститься вниз еще не раз чтобы поднять наш багаж и перенести его в охотничий домик.

Наконец-то мне представилась возможность осмотреть бывшее поселение. Мало что напоминало о присутствии здесь людей. С большим трудом угадывались места, где стояли когда-то постройки. Немного отдохнув и осмотревшись, мы принялись за работу. В сваренный каркас из металлических прутов и выкопанную яму был установлен крест. «Ножки» каркаса вошли в землю и призваны были надёжно удерживать его. Что-то торжественное и скорбное внесло установление креста в окружающую картину. Снизу, если смотреть от берега реки, небольшой холм был похож на Голгофу. Крест просто сиял своим чёрным цветом на фоне синего неба. Мир был похож на фотографию, перехваченную скорбной лентой как напоминание о трагичности и скоротечности нашего существования, как о возможном неожиданном прерывании наслаждаться жизнью. Ветер свистел воем раненого, терявшего свои жизненные силы зверя в отверстиях креста, сделанных специально, чтобы уменьшить «парусность». Потом мы еще долго ходили по бывшему поселению, а вскоре установили и обелиск как раз на то место, где скончался Лёва.

Вечером я накрыл стол, и мы сели ужинать. Мой спутник несколько приободрился, он был доволен и почти до раннего утра рассказывал мне об Аламае, показывая значимые места, когда мы выходили на улицу. Потихоньку от него я наговаривал на диктофон, который когда-то мне подарила жена, некоторые важные для себя моменты. Имена и события попутно рисуя и восстанавливая Аламай по рассказу А. В. Эта история всё более захватывала меня, и я уже ясно представлял расположение домов и других построек в то далёкое время, а закрыв глаза мне даже казалось, что за стенами охотничьего домика внезапно ожила и забила ключом жизнь. Местные жители свозили рыбу, мясо и шкурки зверей. К пирсу подходили и вновь уходили в море корабли. И выглядывая в окно, мне казалось, что вот – вот промелькнёт однорукий Ралья или капитан Ерёмин, суетливая Айза или до необозримой важности товарищ Коробкин, ну а если пройти немного дальше, к окраине посёлка, то вот и чум Пересвета, а ближе к пирсу мне явно представлялась вотчина человека со смешной фамилией Капочкин. Все эти герои, пока неизвестные моему уважаемому читателю, но уж поверьте…, всему своё время.

Утром следующего дня пошли уже вторые сутки нашего пребывания на Аламае, и он уже не казался таким унылым, благо, что погода стояла прекрасная, яркое Солнце существенно оживляло эту местность. Но был один, несколько неприятный момент, скоро надо было уходить, а мне отчего-то этого не хотелось. Аламай подчинил себе и мысль о том, что вскоре придётся покинуть это место, приводила в уныние. Здесь было настолько тихо и спокойно, что иногда, казалось, будто само это место больше не нуждалось в присутствии людей. Но пока мы были здесь. Я много рисовал, говорил на диктофон и фотографировал на камеру мобильного телефона местность, гулял по окрестностям и любовался открывающимся видам моря с северной стороны бывшего поселения, А.В. же больше проводил времени у обелиска. Он или просто сидел на табурете или постоянно что-то поправлял или подравнивал, а то и вовсе уходил и подолгу смотрел то на море, то вглубь местности, где раньше, по его словам, был интернат. Каждый был занят своим делом, я же старался даже просто надышаться здешним воздухом и ничего не упустить. Но более всего мне нравился установленный нами крест. В разное время суток, когда вокруг менялось небо и солнечный свет, он одинаково торжественно возвышался над рекой с восточной стороны.

К вечеру мы вернулись в охотничий домик в хорошем настроении, и я стал готовить ужин, подбадриваемый урчанием голодного живота. К обеду завтрашнего дня мы ожидали «Тортугу». С начала нашего путешествия я не видел А.В. в таком приподнятом настроении. Он несколько оживился, постоянно перекладывал наши вещи с одного места на другое, активно готовясь к скорому отъезду. Я буквально не узнавал его, в мыслях отмечая, что наше путешествие пошло ему на пользу.

– Олежек, – обратился он ко мне, – А чего мы без водочки сидим который день? У нас есть по такому случаю. Принеси пожалуйста бутылочку и давай-ка выпьем…, как тогда…, помнишь, после магазина? Только будь внимательным сейчас.

Я достал бутылку и разлил водку по кружкам, какие были в домике, тем не менее, внимательно наблюдая за А. В. И всё-таки некое чувство тревоги затаилось во мне, но вот такая живость в поведении моего спутника усыпляла и успокаивала мою бдительность.

– У тебя точно всё в порядке, – на всякий случай поинтересовался я у А.В.

– Дорогой мой, ну а как же не в порядке-то? Я же вернулся туда, где был мой дом, и ты у меня в гостях. И я этому очень рад.

Кружка с водкой буквально запрыгала у него в руках. От волнения затрясся подбородок, но он совладал с собой:

– Скажи мне, неужели ты никогда не испытывал радости от посещения дорогих тебе мест, от радости встречи со своими старыми друзьями? Такое, знаешь ли, щемящее душу волнение. Это как в поезде, который прибывает к месту, где тебя встречают, и ты буквально впиваешься в людей глазами пытаясь угадать, узнать тех, кто ждёт тебя. Вот что ты испытывал, летев на свидание к своей девушке или может это чувство, когда наступают часы посещения в больнице. Этот момент встречи…. Ты ждешь, когда заглянет медсестра и объявит, что к тебе пришли. А я дома, вот тут, в этом мёртвом посёлке и очень счастлив. Олежек, понимаешь, дома я. Аламай, совсем другое дело. Я оставил его таким, каким он является сейчас, разве что нет домов. Он не пустил сюда никого, а меня, кажется, принял. И я очень этому рад.

Он на одном дыхании выпалил все свои впечатления. Я верил ему, Я видел, как безгранично счастлив был этот человек, как сияли его глаза, и в этом была доля и моего участия.

– Только вот завтра мы уедем, – теперь уже с некоторой грустью сказал он, и я увидел, как задрожали его губы, и он быстро отвернулся, утерев ладонью слезу, – Ты налей-ка еще…, это от радости я позволил себе такую слабость. Прости уж меня…. Я еще думаю, может мне на Дровяном остаться, поближе буду к этим местам…. Что мне делать в городе? А ты если что, то за квартирой присмотришь. Ну…, как мыслишь-то?

Он опять задумался над чем-то, даже переменившись в лице, но потом, посмотрев на меня, произнёс:

– Олежек, я вот, грешным делом, подумал, кто придёт проводить меня, когда я умру. По сути, и друзей в моей жизни у меня не состоялось. Те, которые появились в колонии, разными дорогами отправились в большую жизнь, кто дальше сидеть, кто умер уже или просто затерялся. А мои настоящие друзья, из того времени…, так они просто не успели вырасти. Как ни странно, я с теплотой вспоминаю не только Лёвку, но и того же Сову и Месье. Кем бы они стали сейчас? Вот ведь как всё вышло. Так и прожил я всю жизнь один, память не давала заполнить освободившиеся места в душе, прям вот как Аламай, что было, то сгорело, а в новом я не нуждаюсь. Да и не пустыми они были, – он задумался опять, но попытался взять себя в руки, – ты прости, что я вот с такими мрачными мыслями опять к тебе. Всё кончено.

– Что кончено, Всеволыч? Ты о чём?

– Да так, думал, не будет мне всю жизнь покоя, а вот ведь, теперь светло на душе, как после исповеди…, а вообще не обращай внимания. Налей по чуть-чуть.

Мы еще долго сидели за столом. А.В. иногда возвращался к своей прошлой жизни, снова и снова рассказывая мне разные истории. Далее я пил уже один. Он отказался, как тогда, сославшись на возраст и переизбыток впечатлений, вскоре я захмелел от выпитого и большого количества выкуренных сигарет, которых я уже не выпускал из рук, куря одну за другой, дурацкая привычка получать сомнительные удовольствия взяла верх над здравым рассудком. Я был просто пьян, частые выходы на свежий воздух сыграли со мной злую шутку, добавляя градус опьянения. Я уже несколько раз жалел, что не взял с собой ноутбук, но постоянно оправдывая себя за это тем, что не было возможности его подзаряжать. В пьяном состоянии «творчество» буквально выливалось из меня. Но был блокнот с рисунками, схемами, именами и записками, куда я «складывал» все впечатления от путешествия. Вечер и «банкет» по случаю посещения Аламая можно было считать завершённым, я рухнул на топчан как подкошенный, но сознание не оставило меня. В голове вместе с алкоголем и никотином кружилась история, которая вновь и вновь уносила меня в военные годы детства А. В. Великие замыслы сюжетных описаний, практически были готовы в моей голове. И я даже задумал восстановить поселение с помощью сделанных фотографий местности «расставив» строения посёлка с помощью компьютерной графики, обратившись к своему некому знакомому умельцу, воспользовавшись консультацией А. В. Пьяная улыбка от впечатляющих планов замерла на моём лице, и я погрузился в глубокий сон.

– Лё-ё-ёвка-а-а…, не закрывай глаза…, ты должен выжить…. Лё-ё-ёвка-а-а…!!!! ……….

– Unsere Erfolge in der russischen Gesellschaft sind nur bei unserem Joseph!!! (нем. Наши успехи в русской компании есть только у нашего Йозефа) ……… Lügen Sie weder sich noch der Nation, der Admiral Kanaris (нем. Не лгите ни себе, ни нации, адмирал Канарис) ….

– Tell Me, Stephen. Because you were scared in the war? (англ. Скажите, Ствен, ведь вам было страшно на войне?)

– Это, ну совсем никуда не годится. Поп, стало быть, у нас ещё и пионерами будет заправлять? Вы что, совсем, что ли тут все рехнулись?

(араб. Шакал, сын шакала) -ابن النمس النمس

– Zwanzig fünf …, dreißig …, dreißig fünf …. Das Boot wird eingetaucht! Es sind vierzig Meter! (Двадцать пять…, тридцать…, тридцать пять…. Лодка погружается! Есть сорок метров!)

– Mein Hirte, finden mich auf der Straße Seerosen. München (нем. Мой милый пастушок, найди меня на улице Кувшинок. Мюнхен)

Сквозь сон мне казалось, что где-то, из темноты, сквозь тишину я слышал голоса своих будущих героев, которые как будто накладывались друг на друга, перебивая и перекрикивая, они старались быть услышанными из того далёкого и страшного времени. Как будто все они, в охотничьем домике снова и снова проживали свои жизни, но теперь уже здесь, фантазией автора оказавшись за одним столом, беспощадные враги друг другу.

– Das Feuer!!!! Schuss!!! – орудие выстрелило.

Падающая, на корпус субмарины, после выстрела из казённика орудия, гильза от снаряда болью отозвалась в моей голове. Я проснулся, с трудом открыл глаза и снова повалился на подушку. Полежав еще какое-то время, я всё- таки заставил себя принять вертикальное положение. В домике было пусто, стол был прибран, рядом со мной на табуретке лежала пачка с таблетками и стакан воды. Выпив две таблетки лекарства, я сидя откинулся назад, прислонившись спиной к стене ожидая, когда лекарство начнёт действовать.

– Всеволыч. Ты где? Я проснулся, – выдавил я из себя не своим голосом, несколько превозмогая головную боль. На часах было около семи утра, – Ау-у-у…, есть кто живой?

Никто не отозвался. Я поднялся с топчана, и еще раз оглядев дом, вышел на улицу. Там тоже было пусто. Вернувшись. б я заставил себя умыться и почистить зубы. Головная боль постепенно исчезала.

– Ни чё так посидели, – проговорил я, рассматривая себя в зеркало, – Ну ни чего, на «Тортуге» опомнюсь, дорога длинная. Андрей Всеволодович…, давай чайку замутим?

Опять было тихо. Я снова вышел из дома, теперь уже внимательно оглядывая окрестности, пока не наткнулся взглядом на обелиск. Я приблизился к нему. А.В. сидел на земле, прислонившись спиной к памятнику. Рядом стояла стопка, наполненная прозрачной жидкостью и накрытая куском чёрного хлеба. На его лице была застывшая улыбка…, мёртвая улыбка и глаза…, глаза, смотрящие куда-то мимо меня, в сторону креста и дальше на небо. Я достал мобильный телефон и поднёс экран ко рту старика, экран не запотел, затем осторожно пощупал пульс. Его не было. В одной руке А.В. держал табличку со списком имён, против которых стояла дата 1943 год, самое нижнее имя «Горе» было с прочерком. Достав из своего прошлого, опыт работы в полиции, я записал время обнаружения трупа, после чего сделал видео и несколько снимков на камеру мобильника.

– Ну вот, Андрей Всеволодович…, теперь ты точно уже навсегда дома, со своими друзьями и земляками. Собственно, всё как ты и хотел, у тебя получилось, – неожиданно, сам для себя, проговорил я, обращаясь к мертвецу.

Я закрыл ладонью ему глаза, пребывая в некой растерянности. Оставалось ждать прихода «Тортуги» и везти тело на Дровяной.

Вернувшись в дом, я осмотрел его ещё раз. Наши вещи были собраны и стояли в углу возле порога, посуда была помыта и прибрана. В общем, было всё так, когда мы пришли сюда почти двое суток назад. Порывшись в своих вещах, я нашёл двусторонний скотч и снова вернулся к обелиску. Осторожно вытащив из рук А.В. памятную табличку, я маркером поставил дату – 2015 год, а после приклеил её на памятник и еще долго сидел там, сначала ожидая, когда «схватится» скотч, а потом просто так, бесконечно смотря на список имён без фамилий и отчеств. Это были имена тех детей и подростков из интерната.

Прошло время. Внезапно тишину окрестности «разорвал» уже знакомый мне сигнал. «Тортуга» причаливала к берегу. Скоро поднялись два человека, это были капитан и Сашка и направились к дому. Через минуту они вышли на порог и увидели меня. Капитан посмотрел в мою сторону через бинокль, и они быстрыми шагами оба направились ко мне. Приблизившись, Сашка громко произнёс:

– Ну как, туристы…?

– Тс-с-с…, – перебил его капитан, хлопнув своей рукой по Сашкиному плечу, и присел на корточки, разглядывая тело и меня, – Мда-а-а…. Так понимаю, что у нас потери?

Я молчал.

– Старпому слушать боевой приказ, – тихо, но торжественно произнёс капитан, – Следуй на судно, спустись в рефрижератор и приготовь поддоны, после возвращайся и захвати с собой брезент и скотч. Больше рыбу грузить не будем, пойдём курсом на Дровяной, без заходов.

– Солярки не хватит, против течения пойдём, – сказал Сашка.

– Вот на стойбищах сливать и продавать её не будешь, тогда хватит. Я давно уже выкупил тебя и спасение тебе только то, что ты не жадный и своим «уловом» честно делишься со всем экипажем, то есть со мной. Так что давай, не рассуждай тут. Исполняй приказание.

Сашка покраснел и поспешил удалиться. Когда голос вернулся ко мне, я рассказал капитану, как мы провели эти двое суток на Аламае, предоставив видеорепортаж, сделанный мной с интервью А.В.

***

Подойдя к мастерской, с вывеской «СТОЯ… Р.», я постучал в красиво выполненную резную дверь, покрытую морилкой. Из глубины помещения мне ответил громкий голос:

– Входи…, у меня не заперто!

На табурете сидел человек в рабочем фартуке, дымя папиросой и не отрываясь, смотрел на изготовленную букву «Л», покрытую свежей блестящей краской. Было видно, что своей работой он был доволен. В мастерской пахло деревом, крепким папиросным дымом и лаком.

– Тебе чего, залётный? – поинтересовался Стояр, даже не взглянув в мою сторону.

– Здравствуйте, – поприветствовал я, более для того, чтобы привлечь его внимание к себе, – У меня вот какое дело.

– А ко мне без дела и не заходят…, то стакан дай, то замок в дверь врежь. Ну…, давай, что у тебя?

– Мне нужен гроб.

– Тебе…? Ну а не рановато ли? – выпалил, очевидно, уже подготовленную шутку, повторенную не одну сотню раз за свою трудовую жизнь Стояр, и наконец-то внимательно посмотрел на меня, – Ты с «Тортуги»?

– Да, я пассажир «Тортуги» – ответил я, припоминая, что Стояр мог запомнить меня, когда подвозил заказ А.В. к кораблю перед уходом на Аламай.

Мастер отчего-то сразу переменился в лице и глубоко вздохнул, пропев:

– А-а-а…, вона как дело повернулось, стало быть….

Он, не торопясь поднялся с табурета, отряхнув его ветошью, и придвинул к столу, указав на него рукой и приглашая присесть. Потом молча, осторожно убрал изготовленную букву и той же тряпкой вытер стол, покрытый стружкой. Он словно избегал встретиться со мной взглядом. Выйдя из мастерской в соседнюю комнату, вскоре возвратился с бутылкой водки, нарезанными кусками копчёной рыбы, двумя стаканами, тетрадкой и каким-то пакетом. Поставив и положив всё это на стол, предварительно покрыв его газетой.

Стояр разлил водку и придвинул ко мне стакан, теперь уже глядя мне прямо в глаза, спросил:

– Значит с «Тортуги» … и ты Олег?

Я кивнул, не находя себе ответа на внезапно возникшее гостеприимство практически незнакомого мне человека.

– Я узнал тебя…. Стало быть, не все вернулись, – более утверждающе проговорил Стояр.

– Простите, мне бы заказ сделать, – начал, было, я, отодвигая предложенную выпивку.

– Пей, – перебил меня мастер и решительно пододвинул стакан, – Вот что…, я ждал тебя и заказ уже можно сказать готов…, а это тебе, – кивнул он на пакет.

Я выпил, не отрывая взгляда от лежащего пакета. Стояр пододвинул ко мне принесённую тетрадь и, немного полистав ее, найдя, очевидно, нужную страницу, ткнул в неё пальцем. Это была не совсем обычная тетрадь. Её страницы представлялись набором сшитых листов со схематичным изображением человека, какие можно увидеть в диагностических картах поликлиник, «Максимов Андрей Всеволодович», прочёл я. Далее на изображённом человеке были нарисованы цифры, указывающие его параметры, а именно рост, ширину плеч и ещё что-то, внизу стоял маленький штампик с надписью «Оплачено».

– Он знал, что, скорее всего не вернётся, – сказал Стояр, – У меня почти всё готово.

Я раскрыл перевязанный скотчем пакет. Там была связка ключей от квартиры, приличная пачка денег, перетянутая банковской резинкой, пластиковая карта с паролем на стикере и письмо.

Дорогой Олег. Судьбе было угодно познакомить нас в тот вечер чему я искренне рад. Я благодарю тебя что ты, оставив свои дела, решил всё-таки отправиться со мной на Аламай. О более каком-либо другом спутнике я и думать не мог. Если ты сейчас читаешь эти строки, то это говорит только о том, что я уже далеко, я остался там, где был мой дом и хочу сообщить тебе, что о другом счастье я и не мечтал в последние годы моей жизни, с тех пор как я стал сначала думать, а потом готовиться к этой поездке.

В моей квартире ты найдёшь все необходимые документы на право собственности и номер телефона душеприказчика, он ждёт твоего звонка. В наследство ты можешь вступить только через полгода после моей смерти. Нет причин беспокоиться о появлении, каких бы то ни было родственников. Я одинок и у меня нет никого кроме тебя. Квартиру можно сдавать и это может помочь тебе с деньгами. Но тут я полностью полагаюсь на тебя. Распорядись по своему усмотрению владением.

Теперь о главном. Тебе необходимо написать мою историю. Я понимаю, что это большой труд, но тебе не придётся торопиться. На своё усмотрение какое-то время ты будешь распоряжаться моим имуществом, но после окончания написания истории об Аламае, прошу тебя квартиру продать, а на вырученные деньги издать своё произведение. Единственная цель этого предприятия в том, что люди должны знать, что произошло тогда в тысяча девятьсот сорок третьем году, должны знать о той трагедии, постигшей жителей затерянного на северных просторах поселения. Успех твоего будущего произведения, как и срок написания, мной не оговаривается, книга должна быть издана не смотря на востребованность и продаваемость. В помощь тебе будет конверт с письмом. Ты сам всё поймёшь. Его ты найдёшь в подоконнике в комнате. Прошу тебя похоронить меня на местном кладбище в п. Дровяной, далее тебе лишь останется вернуться в Тюмень и начать свою работу, после того как ты уладишь все необходимые формальности с наследством. Я верю в тебя, мальчик мой. Прости уж меня за столь панибратское отношение.