Нобель Нагис
Красная палуба
На палубе рабов встречал Сладкоежка Сэмми с кнутом. Каждый раз, когда его маленькие черные глазки выискивали в длинной колонне более-менее привлекательную негрушку, он расплывался в отвратительной бурой улыбке. Вот и сейчас он в ней расплылся. Девочка лет пятнадцати, изящная талия, широкие бедра, лоснящаяся черная кожа, влажные и пухлые губы, большие напуганные глаза. Теперь плавание будет не таким скучным. Команда шутила, что причиндалы Сэмми, скрытые под огромным пузом, уже успели почернеть от такой любви к черным женщинам. Но Сэмми их слова не волновали.
Устроить в тесном и темном трюме триста рабов – задача не из простых. Но команда «Паллады» справилась с этим еще до вечера. Корабль отплыл на закате. После отплытия Фокслер устроился на лавке, рядом со входом в свою каюту. В его по-спартански обставленных покоях было невыносимо душно. Он сидел, почти полностью расстегнув жилет. А рядом с ним расположился мистер Купер, с которым они вполголоса обсуждали прошедшую сделку. Чуть дальше от них обоих Уилсон довольно грубо помыкал парой матросов, которые заканчивали перебирать такелаж.
– Ох, чую, скоро под ним палуба треснет. С такой-то гордыней. Сент-Кристофер так ничему его и не научил. – пробурчал боцман. Он был не младше самого капитана, и по его седым бакенбардам, обрамлявшим красное лицо, скатывались мелкие капельки пота.
Капитан посмотрел на Купера с явным упреком.
– Виноват, сэр. Вырвалось…
Не положено высказываться о старших по званию в таком тоне. Тем не менее, Фокслер мысленно согласился с ним. Первый помощник всегда был грубоват с людьми ниже его по рангу. Он судил о людях по званию и чину. Естественно, что за это Уилсона недолюбливали, порой даже открыто ненавидели. Детские насмешки более знатных сверстников сделали его таким. Дети жестоки и откровенны. Они всегда сразу тычут в самое больное место. Уилсон был из знатной, но очень бедной семьи. Теперь он тщательно скрывал свое происхождение, будто его и не было вовсе. Будто его пьянчуга-отец не проиграл все их средства в карты. Будто они не унижались, перебираясь из одного крохотного дома в еще более крохотный. Будто его мать не померла от лихорадки раньше времени, не найдя денег на врача. Вечная рана. И очень чувствительная.
– И все же, сэр, я не могу понять, что вас так тревожит?
– Я знаю цену деньгам, Купер – ответил капитан, рассматривая горизонт, – Поверь, как и нашему Джорджи, мне пришлось хлебнуть не одну ложку дегтя, чтобы понять одну простую вешь: ничего в этой жизни не достается даром. А эти рабы достались нам именно что даром.
В это же время большая часть команды собралась в кубрике. Они лакали пиво в честь отплытия и распевали похабные песни, сидя на гамаках. Мистер Барнс великодушно налил полкружки эля юному Оливеру.
«Со шлюхой кувыркался я вчера,
А у неё – французская простуда!
Нету худа без добра,
И нет добра без худа!»
Теплый ветер донес эти слова до ушей капитана и боцмана. Капитан улыбнулся и сказал:
– Слышите, Купер? Даже матросы это понимают. Нет добра без худа.
В трюме было беспросветно темно. И без того тяжелый воздух напитался кислой вонью от нечистот, рвоты и пота. Без малого триста рабов пытались заснуть и забыться, но страх не позволял им этого сделать. Тихий плач эхом прокатывался по деревянным стенкам корабля. Звон цепей, скрепляющих колодки, смешивался с тягучим скрипом досок. Кто-то нашептывал молитвы своим божкам, но в основном все страдали в тишине. Раб Асан, которого капитан приметил ранее днем, смирно сидел и вслушивался в происходящее наверху веселье. Песенка матросов забавляла его.
– – Нэт… худа… биз… дабра… – пытался повторить он за ними, – Нет… добра… без худа.
Во тьме никто не видел, как Асан улыбается.
II
Следующим утром капитан Фокслер проснулся в холодном поту. В кошмаре, разбудившим его, капитан был одет в свой привычный мундир и почему-то бежал по густым ночным джунглям. Нет. Не “почему-то”. От кого-то. Бежал он быстро, спотыкаясь о торчащие из земли корни. Влага, растворенная в воздухе, покрыла его прохладную липкую кожу мелкими каплями. Грудь горела, а частый пульс гулкими ударами отдавался в висках, заглушая весь прочий шум. Фокслер бежал вперед, в непроглядную тьму, не имевшей ни начала, ни конца. Он твердо знал, что за ним кто-то гонится, затылком чувствовал холодное прикосновение смерти. Но постепенно это чувство отпустило его. Капитан замедлился, перешел на шаг и, в конце концов, остановился. Он ощутил сильнейшее облегчение, будто впервые вдохнул после мучительного удушья. Безмятежность продолжалась недолго. Фокслер отчетливо услышал над головой шуршание листьев и скрип ветвей. Ужас накатил на него с новой силой, еще сильнее прежнего. Противясь всем своим естеством, он медленно взглянул наверх и… проснулся.
Продолжая лежать в постели, капитан пытался вспомнить, кто или что напало на него с деревьев. Но как бы сильно он не напрягал память, образ так и не вырисовывался. Сдавшись, он скинул тонкое одеяльце и принялся одеваться. В этот самый момент к нему тихонько постучались. Дверь медленно открылась после разрешения капитана войти. За дверью стоял Джордж Уилсон. Вид у него был жалкий, поникший. Мокрый лоб, лицо кривила тревожная судорога. Голова и плечи стыдливо приспущены, будто на первого помощника разом свалились все проблемы этого мира. Фокслер уже видел его таким однажды, у Сент-Кристофера. Что-то дурное стряслось во время его вахты, догадался он.
Ночью таинственным образом исчезли двое рабов. Одного из них нашел Барнс, который спустился утром за водой в трюм. Когда сонный кок открыл крышку бочки, он увидел лицо одного из беглых рабов, погруженное в воду и застывшее в отвратительной гримасе боли. Тело раба было переломлено пополам. Чтобы достать его, Питеру и Красавчику Чарли пришлось разломать стенки бочки топором. Врач Джонсон после осмотра настаивал на том, что один человек такого сделать просто никак не мог. Перепуганный Барнс, этот грозный гигант, все оставшееся утро провел в молитве, забившись в угол общей каюты. Сегодня команда осталась без завтрака. Штурмана Паркера стошнило от одного только рассказа о случившемся. Капитан распорядился обыскать корабль. Два раза.
– Теперь, – капитан затянул своим командным голосом так, что даже чайки далеко в небе могли его услышать, – когда все в сборе, я требую объяснений, если таковые имеются.
Никто не подал голос.
– Ясно. Нет храбрецов. Тогда слушайте! В моей голове сейчас борются две мысли. Первая – двое безмозглых рабов решили сбежать. Один из идиотов почему-то кончил второго. А сам прыгнул в море, надеясь доплыть до берега, и непременно сгинул в морской пучине. Вторая мысль – среди нас завелись вредители, которым вздумалось сделать команду нашего корабля на двести фунтов беднее. – удивленные матросы робко переглянулись между собой, – Надеюсь, первая мысль победит вторую, господа, очень надеюсь. Но если выяснится, что на моем корабле есть такие крысы… знайте! Я не постесняюсь прибегнуть к самым суровым наказаниям! Это – указал он пальцем вниз, – моя ответственность! Товар компании! Я за него отвечаю! А вы, ублюдки, отвечаете передо мной! Вам все ясно?
– Так точно, сэр! – складным хором ответили ему матросы.
Когда все начали расходиться, Фокслер заметил, как Уилсон сверлил кого-то взглядом. Это были Лукас и Робби, ошибки быть не может. Впрочем, они тоже не оставили первого помощника без внимания и беспокойно поглядывали на него, удаляясь с палубы. Неужели Уилсон думает, что…
– Мистер Уилсон, подойдите ко мне. Мистер Купер, вы тоже останьтесь. – приказал капитан.
Оба одновременно подошли к капитану и встали перед ним в ряд.
– Мистер Уилсон, вы ничего не хотите сказать? Ваша вахта была, как никак.
На лице Уилсона боролись друг с другом сразу гнев, стыд и отчаяние.
– Капитан Фокслер, сэр, я… я хорошо знаком с нашими колодками. Я знаю, что без ключей из них не выбраться. А еще… я слышал выводы мистера Джонсона и полностью согласен с ними. Один раб действительно не мог сложить человека пополам, ведь так? Дайте мне время, капитан, и я обязательно приведу виновных к ответу. Можете не сомневаться.
– Мистер Купер, что скажете вы?
Боцман робко заговорил, подолгу подбирая слова, чтобы не обидеть первого помощника:
– В словах мистера Уилсона, пожалуй, есть зерно правды, но… Я бы не стал спешить с выводами. На моем веку бывали подобные случаи. Бывало, какой-нибудь матрос, будучи сильно уставшим или… чего греха таить, пьяным, забывал как следует защелкнуть колодки. Бывало, что человек, например, в порыве безумия совершал вещи, которые выходят за рамки возможностей тела. Бывало всякое. Я, конечно, не врач, не первый помощник и уж тем более не капитан, но я не стал бы сперва думать на наших матросов. Вы знаете их не хуже меня. Не стоит искать злого умысла там, где нет на это причин, сэр.
Как бы Купер не старался, Уилсон все равно окатил его гневным взглядом. Капитану речь боцмана тоже не пришлась по нраву. Фокслеру казалось, что причины для злого умысла все-таки есть.
– Время рассудит. Ничего другого нам пока не остается. – подытожил капитан, – Купер, я хочу, чтобы у каждого люка дежурили по два матроса денно и нощно. Распорядитесь. Сейчас же.
Боцман учтиво кивнул и удалился.
Шли дни. Случай породил череду сплетен. Команда шуршала о призраке Малыша Джимми, всеобщего любимца, погибшего у Сент-Кристофера. По какому-то глупому недосмотру Джимми сбросило с мачты оторвавшимся канатом. От удара о палубу его переломило пополам. В ту роковую ночь на вахте так же стоял Уилсон. На следующий день после смерти Малыша матросов Робби и Лукаса жестко высекли. Именно они собственноручно собирали такелаж вечером накануне. Но отвечал за все первый помощник. Он отдавал поспешные приказы, погоняемый острой нуждой в отплытии с треклятого острова. Капитан не стал наказывать его так же сурово, как и матросов. Уилсону урезали жалование, только и всего. Могли эти двое матросов затаить обиду на первого помощника? Могли они теперь желать проучить его? Конечно могли. Этого капитан и боялся. Больше всего на свете он ненавидел подковерные интриги и пресекал их на корню. Одна из таких интриг, в которую он ввязался по дурости, определила его дальнейшую судьбу. Так именитый вояка Генри Фокслер стал капитаном невольничьего корабля «Паллада» вместо того, чтобы приложить свой бесценный опыт на пользу короне. Нет. Больше никаких интриг.
Вскоре жизнь на корабле, казалось, вернулась на круги своя. Матросы все так же сменяли друг друга на вахтах, поднимали и спускали паруса, драили палубу, отскребали морских желудей от бортов и кормы корабля, ковырялись в снастях, выводили на палубу «проветривать» рабов, обменивались сальными шуточками и пускали ветра, курили самосад из глиняных трубок и робко жаловались Барнсу на сухари, которые остались еще с родного порта. Конечно, «Паллада» еще потеряет несколько рабов по пути. Очень немногие капитаны могли похвастаться тем, что не потеряли ни одного раба за все плавание. Кто-то умрет от болезни, кого-то за пылкий нрав накажут в назидание другим. Думается, будто одна необычная смерть не могла захватить умы моряков на долгое время. А вот капитана эта смерть не отпускала. Ему почему-то продолжали сниться кошмары. С каждым разом все более и более невероятные.
Так, в одном из них, Фокслер обнаружил себя стоящим в центре пустой работорговой площади, за сотню миль от корабля. Вдруг рядом с капитаном бурно заискрилась земля, и он отошел на пару шагов. Из этих искр мгновенно разгорелось огромное оранжевое кострище, жар от которого щипал кожу. Столп пламени был в два, а то и в три раза выше самого Фокслера. Зазвучал ритмичный бой барабанов. Из ниоткуда возникли вереницы рабов, скованных одной цепью, и выстроились плотным кольцом, окружив капитана вместе с костром. Рабы стали топать в такт барабанам, пришагивая то в одну сторону, то в другую. Бой барабанов усиливался. Среди толпы негров капитан заметил того, кого утопили в бочке. Сам раб стоять не мог, соседи придерживали его с обеих сторон. Глаза утопленника были покрыты полупрозрачной белой пеленой, но Фокслер был убежден, что этот раб смотрит именно на него. Смотрит… и улыбается. Капитана охватил до боли знакомый ужас. Бой барабанов усиливался.
– ПОМОГИ МНЕ! ФОКСЛА! – раздался истошный крик откуда-то сзади. Фокслер узнал этот голос. Когда он обернулся, то увидел в рядах рабов самого вождя Адебале. Он выглядел так же, как и во время их последней встречи. Все то же пыльное платье, перекошенный тюрбан и пятна крови на шее. Но сейчас он едва стоял на ногах. Бой барабанов усиливался.
Капитан подбежал к нему, схватил за плечи обессиленного работорговца. Глаза вождя захлопнулись от изнеможения. Адебале обмяк и чуть было не рухнул наземь, но капитан смог его удержать. Вождь с большим трудом открыл глаза и посмотрел капитану прямо в душу.
– Он идет… Асанбосам идет… – спокойно прошептал работорговец. После этих слов его плоть мигом иссохла и почернела до угля, обтянув кости. Из глазниц, носа и открытого рта повылезало множество беспорядочно извивающихся белых личинок. Бой барабанов сделался невыносимо громким. Капитан проснулся.
Стояла глубокая ночь, в окне каюты дребезжал бледный лунный свет. Холодный пот насквозь пропитал ночную сорочку. Лежать в мокрой постели не было никакого желания. Поэтому Фокслер встал, скинул с себя сорочку и облачился в дневное. Захотелось подышать воздухом.
Снаружи было тихо. На ясном черном небе от горизонта и до самой головы Гидры протянулся рукав Млечного пути, словно гигантский белесый шрам. Мириады точек спокойно мерцали во тьме, не зная ни проблем, ни забот. Но даже такой вид не мог успокоить зудящий ум капитана. Асанбосам… Связано ли это слово с именем пропавшего раба? Возможно, это просто бессмысленная тарабарщина, но терпеть вопросы без ответов не было сил. Нужно было сделать хоть что-то.
Нужно спуститься вниз, к рабам. Кто-нибудь из них точно знает значение заветного слова. «Я только произнесу и посмотрю на их лица», думал капитан. Заодно можно проверить, не дрыхнут ли дежурные, которых поставил Купер.
– Есть кто-нибудь? – громко и четко спросил капитан в темный люк, держа над ним зажженный масляный фонарь, – Чтоб Бог ваши души сгноил, я вам устрою…
Когда раздраженный Фокслер спустился и проделал всего пару шагов, он встал на месте как вкопанный. Капитан не мог поверить своим глазам. Трюм был пуст! Нет, это же… просто невозможно. Ни рабов, ни дежурных. Фокслер развернулся и хотел было убежать, зазвонить в колокол что есть мочи, перебудить всю команду, но… что-то его остановило. Ужас. Тот самый трижды проклятый ужас, который уже был ему так знаком, медленно просочился в грудь, словно смертельный яд. Капитан развернулся снова и обратил свой взор в конец трюма. Он медленными осторожными шагами пробирался все дальше и дальше, пригибая голову и неся лампу перед собой, а потом замер, словно кролик, напоровшийся на удава. Желтый свет лампы мягко лег на кормовую стенку трюма, под которой на корточках сидел закованный в кандалы Асан. Его черная кожа блестела от пота, а руки по самые локти были покрыты густой бордовой жижей, которая тонкими струйками стекала с его пальцев. Он игрался с ней, переливая струйки из одной ладони в другую.