Николай Сергеевич Башев
Друг мой – Беркут_2
Поросёнок.
Мой отец как-то купил на базаре бойкого смуглявого месячного поросёнка для вертела. Только наша мама не дала его зажарить, уж очень ей понравился неуемный аппетит малыша. Через полгода этот поросёнок стал ростом, как наш барбос Пират, и такой же тощий! Доски в заборе перегрызал за пару минут. Весь двор превратил в танкодром, все мамины клумбы перепахал, как бульдозер. Оказалось, что отцу подсунули дикую маньчжурскую чёрную свинью…
Сладкая ягода голубика.
На смену жаркому лету незаметно подкралась осень. Пора доставать с чердака берестяной наспинный короб и отправляться в тайгу за ягодой. Сначала голубика порадует нас обильным урожаем, потом брусника и дикий виноград. Богато лесными дарами Приамурье моё. Но надо знать места, не лениться и не бояться ходить за тридевять земель. Главное – это собрать добрую ватагу пацанов. В одиночку в тайге делать нечего.
Чтобы комары и мошка не обглодали нас до косточек, надо заранее сварить по бабушкиному рецепту вонючую мазь с керосином. В те далёкие времена наука ещё не придумала ничего получше.
Накомарник на всю голову вещь хорошая, да только плоховато смотреть сквозь него, и голубику не видно. Можно запросто и на змею ядовитую наступить ненароком.
За ягодой выходим ещё затемно, путь неблизкий. Огибаем сопку Кирсаниху и растворяемся в густых зарослях. Где напролом через сопки, где по сырым распадкам, а где и по болотам пробираемся к заветным местам.
Целый день аккуратно обираем рясные кусты, стараясь не давить сильно ягоду. Потечёт по спине голубичный сок, одежду выкрасит и спину с подспинком, и потную кожу разъест до мяса. Медленно наполняется короб, а тяжелеет почему-то быстро. Жёсткие лямки врезаются в плечи. Мы не скулим и не плачем. Стараемся побольше ягод набрать. Самую крупную отправляем сразу в рот, и к обеду уже набиваем дикую оскомину на зубах.
Покатилось солнышко к закату, а мы, довольные, покатились со своими торбами домой. Идём, друг перед другом хвастаемся, кто больше сладкой ягоды набрал. За разговорами раз не туда свернули, потом другой, в итоге вовсе заплутали. Наскочили на сплошные заросли чёртова дерева, в кровь ободрались острыми шипами. Обошли одну незнакомую сопку, ещё одну, встали и давай спорить куда идти дальше.
Спорили-спорили и решили вкруг третьей сопки идти по распадку. Не беда, что под ногами вода болотная захлюпала. Всё равно, давно уже ноги промочили. Идём и дивимся, почему дно у болота такое твёрдое и ровное, как будто шоссе спряталось в глухой тайге. Тут я вспомнил, как мама рассказывала про заключённых, которые в годы войны строили секретную дорогу к китайской границе для скрытной переброски наших танков, чтобы дать отпор японцам, захватившим Китай.
Так и вышли мы из тайги, нащупывая ногами твердынь, вспоминая добрым словом безвестных строителей.
Гостинцы из Японии.
Много-много лет назад в далёком городе Хабаровске три ученика четвёртого класса сбежали с уроков и в дальнем уголке большого школьного сада продолжили рыть землянку. Оставшись без родителей, не зная ласки, устав от казарменных порядков детдома, они жили мечтой о своём маленьком доме, пусть и спрятанном под землей. Копать было легко. Чёрная мягкая земля приятно пахла бабушкиным огородом. Ещё бы углубить яму на полметра, и можно приниматься за крышу.
Заскрежетала лопата по ржавому железу. Этого только не хватало. Делать нечего, надо откапывать помеху. Толстая болванка, круглая, тяжёлая очень. Вот не повезло! Надо было копать чуть в сторонке. И снова скрежет по металлу. Вторая болванка! Вот так дела, невезуха чёрная. Ещё чуть-чуть, и глазам открылся сначала один артиллерийский снаряд, следом – другой. Не знают страха мальчишки, руками копают дальше. Вытащили оба снаряда на поверхность и принялись рассматривать в лучах заходящего солнца. Видно долго таилась в земле опасная находка. Ржавчина толстыми слоями лежит.
Форма у снарядов необычная, не такая, как в кино. Носовая часть, как обрезана. Через много лет я случайно наткнулся на описание подобного оружия. По всем приметам получается, что это были японские боеприпасы из далекого 1918 года, когда японские войска хозяйничали в Хабаровске. Но нам было не до подробностей. Раз есть снаряд, то надо его взорвать.
Обдирая руки ржавым железом, утащили находку на пустырь, подальше от школьного сада. В минуту собрали большой костёр, установив снаряды «на попа», слегка закопав низ в землю. Из сухой травы сделали длинный толстый жгут, одним концом вставили в основание костра, второй конец подожгли и бросились бежать. Бежали долго, пока не увидели небольшой овражек. В нём и залегли, изредка выглядывая наружу.
Отбушевало высокое пламя. Догорает наш костер в надвигающейся ночи. Почти час прошел, а взрыва нет. Надо бы подбросить сухих дров. Да нет смелых и отчаянных. Опять не повезло, не будет фейерверка знатного. Как вдруг хлопок изрядный, разметало уголья во все стороны, чёрно-бурое облако поползло над землей.
Это не взрыв, а полная ерунда. Подождав немного, направились к развороченному костру. Поковыряли остатки золы, подсвечивая пучком горящей травы, и нашли в земле толстенную донную часть с остатками резьбы.
Сам снаряд улетел куда-то. Второй нашли неподалеку. Снова собираем костёр вокруг него и поджигаем. Снова лежим в овражке и ждём фейерверка. Снова взрыва нет, только звучный хлопок, да тысячи огоньков пронзили ночную тьму…
Я сапёр!
Наш небольшой город Бикин невысокой сопкой Лысухой разделён на две части, гражданскую и военную. Гарнизон был создан в тридцатые годы двадцатого века, чтобы отразить японскую угрозу. Японцы, захватив Китай и Маньчжурию, хозяйничали рядом, за рекой Уссури, всего в 18-ти километрах от города.
К шестидесятым годам гарнизон укрепили, теперь уже из-за китайской угрозы. За высокими зелёными заборами располагались различные воинские части, а дальше в тайге были оборудованы танкодромы и стрельбища, огороженные колючей проволокой.
Для нас, мелюзги, натренированной набегами тёмными ночами на фруктовые сады, это была не преграда. А вот караульных мы опасались сильно. Если кто-нибудь попадался им на стрельбище, то его передавали в комендатуру, вызывали родителей, читали наставления, а дома изрядно пороли. Поэтому для походов на полигоны за боеприпасами мы выбирали осеннюю туманную погоду с мелкой моросью.
Охотились за неразорвавшимися минами от миномётов, снарядами от танковых пушек и патронами всех мастей. Обслуга стрельбищ регулярно зачищала территорию, но кое-что всегда оставалось в раскисшей земле в лесных зарослях.
Мы с Вовкой ползком подныривали под колючку и принимались обшаривать кустарник, высматривая опасные находки. Особенно гонялись за минами, из корпусов которых можно было сделать тысячу полезных вещей.
Заметив торчащий хвостовик такой мины, осторожно подползали к ней, руками убирали землю вокруг, вытаскивали «злодейку» из ямы и ползли с ней к толстому дереву. Там, обняв его руками, раскручивали мину и вытаскивали детонатор, наивно полагая, что ствол берёзы спасет наши головы, если вдруг мина взорвётся. Про руки или про то, что от них останется, мы старались не думать. Потом на брюхе выползали на свободу, переодевались в сухую одежду и мчались домой.
Из латунных гильз делали колокольчики для рыбалки и коровам на шею, для охраны садов и огородов. В тайне от родителей продавали их, зарабатывая копеечку. Из стабилизаторов делали ручные машинки для отделки домов известковым раствором с мраморной или гравийной крошкой. За хорошую машинку удавалось получить целых 5 рублей. Сумасшедшие деньги! Это 25 буханок белого хлеба!
А то, что от наших буйных голов могла остаться только глубокая воронка в лесу, не волновало ни нас, ни наших покупателей.
Дед Михаил_1.
Я не знаю, откуда взялся в нашей жизни этот человек. Однажды летом он пришёл к нам домой в ношеной-переношенной одежонке и в шапке-ушанке. На вид ему было лет 65. Невысокий и худой. Мама Мария пыталась напоить его чаем с пирожками, но он наотрез отказался. А пришёл он с просьбой дать меня ему в помощь на рыбалку. Мама долго смеялась, ну чем малец в 10 – 11 лет может помочь на реке. Михаил объяснил, что он весну проболел, и теперь у него не хватает сил выгрести на вёслах против течения на крутых поворотах реки. Без помощника, мол, никак. А наша семья будет с рыбой всё лето и осень. Он хорошо рыбачит.
Жили мы в то время впроголодь, отец-то сильно болел. И мать согласилась. Если бы она хоть чуть-чуть представляла, что меня ждёт на этой работе, то ни в жизнь бы не отпустила. Я взялся помогать деду Мише, не раздумывая. Договорились, что с первых рыбалок он будет давать нам с десяток рыбин, а когда я обзаведусь своими снастями, то весь улов ими останется моим.
В то время я был худющим малым с огненной головой. Меня в шутку называли «луч света» за мою прозрачность. Сейчас я думаю, что в то время весло весило столько же, сколько и я в одежде. Видно Михаилу было неимоверно трудно в те дни, что он решился на такую помощь. Остаток лета и начало осени мы с ним каждую неделю на три-четыре дня уезжали на рыбалку в тайгу. В тайгу по-настоящему дикую, суровую и беспощадную, в то же время необычайно богатую и красивую.
В те далёкие годы в Приморской тайге в изобилии водились и травоядные и хищники всех мастей: кабарга и изюбрь, заяц и белка, лиса и волк, бурундук и соболь, куница и росомаха, рысь и бурый медведь, дикий кабан и гималайский медведь.
Полторы сотни тигров регулярно обходили свои владения. За убийство тигра давали 5 лет тюрьмы. Мой двоюродный дядька, спасая своего пятнадцатилетнего сына, застрелил тигрицу. Дядьку нашли и дали полный срок…
Оружия у нас не было. Собаки тоже не было, нам не по силам было бы её прокормить. Единственной защитой от зверья служил костёр. Поэтому спички берегли, как воду в пустыне.
Лодку мы брали у моих дальних родственников с непонятной фамилией Гец. Они жили тем, что промышляли в глухой тайге женьшень, который сдавали в Заготконтору. Мой отец работал бухгалтером в этой конторе. Война и тяжёлая контузия лишили его здоровья, вот и занимался сидячей бумажной работой, за которую получал 47 рублей в месяц.
Река в окрестностях Алчана кишела рыбой, но добыть её стоило больших трудов. Сетями тогда никто не ловил, ставили перемёты поперёк реки и вдоль берегов. На каждом перемёте по сотне крючков. На каждый крючок надо было наживить малька. Этих мальков тут же съедали черепахи. Иногда они сами попадались сначала на крючок, потом в суп, наваристый и очень полезный, лучше куриного.
Основной клёв был ночью. Спали урывками по часу – полтора. Рыбу нельзя было оставлять надолго в воде (змеи и черепахи её сильно объедали, а сиги просто пропадали за 2 часа). Спали по очереди. Один спит, второй смотрит за костром и за лодкой, чтобы вдруг прибывшая вода не унесла её вниз по реке. Ужинали всегда с поздними сумерками.
От дождей спасали нас две истрёпанные плащ-палатки. Вода в реке даже в июле была ледяная. Стёганые фуфайки на вате спасали нас и от комара, и от гнуса, и от зверюги овода, и от ночного холода.
Михаил почти не разговаривал, всё молчком да молчком. Кое-как мне удалось узнать, почему он летом носил шапку. Оказалось, что во время войны его дивизия вплавь форсировала Днепр под Киевом. Налетели немецкие самолеты «Мессеры» и стали поливать из пулемётов. Девять пуль попали Михаилу в голову, прочертив глубокие борозды по затылку.
Жена получила похоронку, полгода поплакала и вышла замуж за соседа, потерявшего на войне обе ноги. Сам Михаил больше не женился, мотался по стране, зарабатывая копеечку…
Дед Михаил_2.
Своим домом Михаил так и не обзавёлся. Весь свой заработок он отсылал своей бывшей жене, помогая растить их второго сына. Первый сын умер в Отечественную войну от голода.
По словам наших соседей в Бикине, Михаил жил, снимая угол в доме-развалюхе у какой-то старухи. Всю добытую нами рыбу он вялил и сушил на продажу, мечтая скопить деньжат и уехать навсегда с Дальнего Востока в город Горький к сыну. Не знаю, на что он рассчитывал. Мать как-то обронила, что писем Михаилу давно никто не пишет.
Каждый год в конце мая я сбегал из детдома домой, чтобы помочь больным родителям. Всё лето проводил в огороде и на реке, про гулянку пришлось забыть. Моя часть улова целиком шла на стол. Мне нечего было продавать, поэтому своими снастями я так и не обзавёлся.
В первых числах сентября начались первые заморозки. Значит, в тайге дикий виноград из кислого стал сладким. Поэтому мы с дедом взяли с собой на рыбалку самую большую бочку, надеясь наполнить её лесным лакомством. Два дня я без передышки карабкался по деревьям, собирая на самых верхушках спелые ароматные грозди. К тому же вечерами и по утрам приходилось ловить наживку и проверять снасти, чистить и солить рыбу. И я устал, как чёрт.
Вдобавок пришлось изрядно попотеть, пока валили большие сухие деревья для костра, чтобы не замёрзнуть ночью. Дед пожалел меня и дал поспать подольше, а сам остался караулить огонь и лодку. Проснулся я утром от холода. Костёр угас. Михаила нигде не было. Напрасно я звал его всё громче, пока не охрип.
Лодки на месте не оказалось. Зато вода в реке здорово прибыла, сорвав все наши перемёты. Видно в верховьях прошли ливневые дожди и принесли нам нежданную беду. Я остался в непроходимой тайге один, без оружия и лодки. Это означало верную гибель.
Припрятав засоленную рыбу, я собрал в котомку нехитрые свои пожитки и начал пробираться вдоль реки, обходя скалы и густые заросли. К исходу дня мне удалось уйти достаточно далеко от нашей стоянки. Колючие кусты чёртова дерева, из корней которого делают целебную настойку, превратили мою одежду в сплошную рвань. Спускаясь с очередной кручи, я увидел на небольшом островке нашу лодку с дедом Михаилом. Он лежал весь мокрый и чуть живой.
Стало ясно, что ночью дед задремал и прозевал подъём воды в реке. А когда спохватился, то лодку течением унесло уже далеко. Пришлось ему догонять беглянку вплавь. Обдирая руки, бросился я разводить костёр из сырого плавника и веток. Перетащил деда поближе к огню, раздел и принялся растирать костлявое тело. Всю ночь ломал ветки, сушил одежду, грел крупные камни, которыми обкладывал Михаила.
Как только начало светать, погрузил всё в лодку и погнал вниз по течению. Родственников дома не было. Помогли соседи. Перенесли Михаила в свою избу и поехали на мотоцикле за фельдшерицей. Меня посадили на поезд до Бикина, а там отправили с братом в детдом в городе Хабаровске, а потом ещё дальше, чтобы я не мог убежать домой. Больше деда Михаила я не видел.
Калуга.
В нашем интернате в городе Комсомольске-на-Амуре учились несколько мальчишек нанайцев. Их родители жили в маленьких стойбищах, это такие небольшие деревушки в низовьях реки Амур на севере Хабаровского края, где не было ни школы, ни магазина, ни почты, ни электричества.
Фамилии у нанайцев необычные, чаще всего Кялундзига или Саламдига. Других я не слышал. Все они родственники. На жизнь зарабатывали рыбной ловлей и охотой. Жили очень убого в бревенчатых домиках-завалюшках с керосиновыми лампами.
Витька Кялундзига учился в нашем классе. Учился – это громко сказано. Кое-как читал и писал, как курица лапой. Я делал за него домашние задания и помогал, как мог. Да и на что ему эта учёба? В лесу нужны другие знания.
Витька отлично ходил на лыжах и дальше всех бросал камни. А уж из рогатки стрелял просто потрясающе, как настоящий снайпер. Я научил его плавать в небольшом озерце за забором нашего интерната, где мы с пацанами устраивали на плотах Цусимские сражения с городскими оборванцами.
