Николай Ободников
Лиллехейм. Волчий ветер
Первый вечер
Лео проводил глазами удалявшийся фольксваген, за рулем которого Диана, бледная от лихорадочного волнения, направлялась к выезду из Лиллехейма. Ей не терпелось увидеть воочию данные приборов «Химмелфангера», особенно после звонка Эрика, сообщившего срывающимся голосом, что метеостанция «сходит с ума».
– И мы тоже сходим с ума, – в задумчивости произнес Лео.
Ему нравились подобные фразы: они хорошо продавали книги.
Он перехватил пакеты с продуктами поудобнее и зашагал по дорожке к коттеджу. Раздался скрип тормозов, и он повернул голову на звук.
– Привет, пап, – бросил Дима, сбрасывая ногу с педали велосипеда.
– Как дела, шеф? – отозвался Лео. – Поможешь?
– Конечно. Что купили?
– Так, приятные и сытные мелочи.
Заглянув в один из пакетов, Дима поморщился:
– С каких пор спички, яблоки и гель для мытья посуды – приятные и сытные мелочи?
– Ты не зришь в корень, шеф. У нас еще есть клетки для ловли крыс и картофельный самогон. Называется – аквавит. Как покатался?
Они подошли к входу, и Лео передал Диме ключи. Тот, немного повозившись, отпер дверь.
– Нормально покатался. И ребята хорошие, если ты это хотел узнать.
Дима не находил удовольствия во вранье, но это, на его взгляд, таковым и не считалось. Он просто умолчал о визите к Шакальнику и о том, что случилось дальше. Того требовала их беззвучная клятва, которую он про себя почему-то назвал Клятвой Северного Моря.
Они еще немного покатались по Лиллехейму, и на каждом углу им чудился сумасшедший шахтер с разломанными лопатками, торчащими из спины. Но окончательно все веселье заглохло, когда в небе появилась эта странная штука. Арне создал новый групповой чат, назвал его «Слюня Одина», после чего добавил туда их четверку. На том они и расстались, условившись выйти на связь вечером.
– А где мама?
– Отправилась на метеостанцию. Разберешь тут все? А мне надо кое-что записать.
Оставив сына раскладывать покупки, Лео захватил бутылку аквавита со стаканом и поднялся в кабинет. Ноутбук терпеливо дожидался, пока его включат, помаргивая оранжевым огоньком, означавшим «спящий режим».
– И излил он энергию воображения на их вытянувшиеся лица, – оповестил Лео незримую аудиторию и открыл пустую страницу.
Сперва он описал цвета странного облака, потом дал ему поэтическую характеристику разворачивающегося лассо и замер, осознав, что чертово облако его не так занимает, как история пропавшей семьи и крысы у них в подвале.
– Долбаный Эрик, – проворчал Лео, коря метеоролога за чересчур длинный язык.
Он плеснул немного аквавита в стакан и выпил. Удивился приятному яблочному аромату, хоть аквавит и делался из обыкновенного картофеля. Не иначе у старушки Ингри где-то стоял отменный самогонный аппарат. Приятная женщина.
Лео спустился, забрал клетки и отправился с ними в подвал. Наглухо закрыл три плоских окошка, в которые мог пролезть ребенок… или крыса размером с ребенка.
– Господи! – воскликнул Лео и рассмеялся, удивившись собственным мыслям.
Он тщательно осмотрел подвал и пришел к выводу, что крысы могли приходить только по шахте вентиляции. Ничего лучше не придумав, Лео поставил клетки в двух противоположных углах, у полок с хламом и у газового котла отопления. В каждой живоловке надломил специальную ампулу с ароматизатором. По подвалу разнесся запах бекона.
– Куда же ты делся, Магне Хеллан? – Лео еще раз огляделся. – Не крысы же утащили тебя и твою семью?
Его взгляд упал на бетонный пол, а мысленный взор проник еще глубже. Лео охватила необъяснимая уверенность в том, что директора шахты вместе с семьей закопали именно здесь, в подвале. Сперва перерезали вены, дали истечь кровью, потом опустили в вырытые могилы и залили жидким бетоном. И сейчас бедолага Магне Хеллан вместе с супругой и сыном таращатся на него, Лео, из своей рыхлой темницы под бетонной глазурью.
– Ты не псих, ты просто-напросто фантазер, – сказал себе Лео.
Он покинул подвал и плотно затворил за собой дверь. Только оказавшись в коридоре коттеджа, сообразил, что почти пулей вылетел на первый этаж. Взгляды воображаемых покойников все еще жгли спину.
Дима в этот момент находился у себя в комнате. Он без труда вычислил ее. Красноречивую подсказку дали его вещи: спортивная сумка и рюкзак, сложенные у кровати. Он слышал, как отец зачем-то спустился в подвал, а потом выскочил оттуда как ошпаренный. Вскоре по коридору разнесся стук клавиш. Видимо, отец нашел свое вдохновение, в чем бы оно ни заключалось.
Ему же оставалось заняться ненавистной вещью: определить законные места простыне, наволочке и пододеяльнику из новенького комплекта постельного белья, лежавшего на голой подушке.
Телефон пискнул, и на экране высветилось: «Привет», отправленное Дэгни.
Лиллехейм вдруг показался Диме самым чудесным местом на свете.
Ужин Арне
На ужин давали тушеную ягнятину в капусте и консервированный зеленый горошек. И это было стократ лучше, чем подъедать нераспроданную выпечку «Золотой челки». Арне без особого энтузиазма откатил горошины на край тарелки, после чего взялся за спасательные работы, выискивая кусочки мяса в капустных залежах. Его отец, Эджил Петтерсон, капитан траулера «Кунна», крупный мужчина, чей мальчишеский блеск в глазах по-прежнему манил женщин, несмотря на сорокатрехлетний возраст, с аппетитом поглощал ужин. Горошек, капуста и фрагменты овцы, замученной во имя сытости, исчезали с его тарелки с поразительной скоростью.
– Что сегодня дала суша, сын? – спросил он.
Его ручища протянулась через весь стол и взяла из корзинки картофельную лепешку.
– Суша дала пищу для размышлений, – ответил Арне.
– Ответ мужчины, – хохотнул Эджил. – Ну что, познакомились с русским парнем?
– Ага.
– И как он?
Перед глазами Арне предстал образ Димы, разбивавшего каменюку на заднем дворе Шакальника. Возможно, это спасло кому-то из них жизнь. Шахтер явно был не в себе.
– Крепкий, – наконец сказал Арне. – Жизнь рыбака выдержит.
Отец опять хохотнул, заполнив гостиную-столовую тем самым громким и бесстрашным смехом, который способен заглушить рокот моря, качающего палубу.
Арне криво улыбнулся, но кровь взяла свое, и он тоже рассмеялся, наслаждаясь родством с гигантом, сидевшим по левую руку.
В холле послышались шаги, и показалась Сигни. Ей пришлось встать из-за стола, чтобы выйти к А́стри Фи́нстад, которая привезла часть нераспроданной выпечки «Золотой челки». Пекарня работала до восьми вечера, и, как правило, продукцию, не успевшую к тому времени разойтись, разбирали ее сотрудники. Сигни, будучи хозяйкой «Золотой челки», была первой в этой очереди.
Она вынула из бумажного пакета два куска пирога с брусникой и три вафельные трубочки с кардамоном. Обычный хлеб разбирали подчистую. Вбежавший за ней Тор пискнул и сделал оборот в погоне за хвостом, рассчитывая на угощение.
– Все-таки ты неважно выглядишь, Сигни, – с беспокойством заметил Эджил. – Ты в порядке? Эй?
Сигни вздрогнула, не сразу сообразив, что Эджил обращался к ней. Она взглянула на свои руки. Плотные и начиненные настоящим поварским жирком, они были растерты чуть ли не до крови. Вспомнился дурной сон, в котором она кормила холодным тестом шнырявших перед пекарней хищников. А когда тесто закончилось, она подала им собственные руки.
Сигни опять вздрогнула, и Тор, ко всеобщему удивлению, зарычал, словно нечто зловещее пробралось в дом Петтерсонов и теперь пряталось где-то поблизости.
– Плохо спала, – наконец произнесла Сигни с вялой улыбкой, после чего заняла свое место за столом.
– Тогда прекрати тереть руки, – сказал Арне.
Он поглаживал элкхаунда, не сводя глаз с матери.
– Что?
– Ты с самого утра трешь руки, – добавил Эджил. – Может, просто обветрила?
– Да, скорее всего.
Они продолжили прерванный ужин. К недоумению Арне, Тор забился под его стул и, обретя сомнительное укрытие из нескольких перекладин, тихо рычал.
Элкхаунд следил за Эджилом.
Семья Дэгни
Ужин проходил в полнейшем молчании, но Дэгни знала, что ежевечернее втаптывание дневных событий в грязь вот-вот начнется. И не ошиблась. Как обычно, начала мать.
Хелен отставила стакан с содовой и рыгнула, абсолютно убежденная, что у себя дома она имеет право на все. Такого же принципа она придерживалась и при управлении «Мохнессом», единственным в Лиллехейме кафе, где подавали все, что могло насытить рыбаков и бывших шахтеров. Все, кроме десертов, потому что в этой сфере общепита властвовала ее подруга Сигни Петтерсон, хозяйка «Золотой челки». Сигни в качестве ответного жеста, помогавшего сохранять перемирие между конкурентами, не готовила салаты и избегала блюд обеденного меню.
– Матс, ты видел сегодня Сигни Петтерсон?
Матс с затуманенным взглядом оторвался от четырехлетней Фриды, которой как раз нарезал куриный биток.
– Она передавала привет.
– Папа врет. Папа сегодня весь день был дома, – поделилась Фрида важным наблюдением и съела кусок запеченной морковки.
– Ты не был в аптеке? – спросила Хелен, слегка удивленная ложью супруга.
– Просто решил провести день с Фридой.
– Папа мне сегодня надоел, – сейчас же сообщила та.
Матс допускал, что в этот день мог быть навязчив и даже в чем-то назойлив. Но чертов сон с самого утра не шел из головы: волк, прокравшийся к ним в спальню и… и… Он даже боялся сформулировать саму мысль о том, что обитатель кошмара сотворил с Фридой. Поэтому он позвонил Оскару, с которым работал в аптеке на Ривер-стрит вот уже двадцать лет, и попросил поменяться сменой. В конце концов, кто угодно может продать сироп от мокроты. Аптекаря переполняли дурные предчувствия, и возникшее странное облако, переполошившее весь Лиллехейм, только укрепило их. Матс с любовью посмотрел на младшую дочь, и такой же нежный взгляд получила Дэгни. Она нахмурилась, подростковым радаром ощущая, что где-то поблизости витает неприятный разговор.
– Ты хоть предупредил Юдит? – Хелен чувствовала раздражение.
– Да, я позвонил няне и сказал, что сам побуду с Фридой.
– Значит, ты не видел Сигни Петтерсон?
– Господи, мама, он целый день провел дома! – не выдержала Дэгни. – Кого он, по-твоему, мог видеть?
Хелен пропустила мимо ушей выпад дочери и как ни в чем не бывало продолжила:
– Сигни была сама не своя. Руки красные, взгляд такой, будто она застала Эджила за поеданием их сына. Возможно, она предчувствовала появление облака. Как думаешь?
– Думаю, тебе нужно захлопнуть пасть, – тихо сказал Матс.
На мгновение лицо Хелен отразило недоумение, а потом ее мозг благополучно отшвырнул комментарий, которого попросту не могло существовать в природе.
– Дэгни, – повернулась она к старшей дочери, – мы с отцом хотим поговорить с тобой о половом воспитании.
Дэгни вздрогнула: а вот и оно – неугомонная Хелен Андерсен готовилась всех раскатать.
– Полагаю, она все знает, – отозвался Матс, продолжая ухаживать за Фридой.
– Уверена, нет.
Дэгни постаралась говорить спокойно, но в ее голосе все равно слышались нотки подступающей истерики:
– Нам читают лекции в школе, показывают обучающее видео. Я знаю, как работают пенис и вагина и что они делают вместе. Мы же обсуждали мои месячные, мама!
– Отец при этом не присутствовал.
– И не должен! – крикнула Дэгни. – Ты просто больная, Хелен.
Она выскочила из-за стола и, ничего толком не видя из-за слез, отправилась к себе в комнату.
– Дай ей контрацептивов, Матс! – взвизгнула Хелен. – Ты же чертов аптекарь! Мы должны поговорить с ней вместе!
– Я могу поговорить с тобой, мама, – с серьезным видом предложила Фрида.
– Мама сейчас никого не слышит, – сказал ей Матс и улыбнулся, помогая подцепить вилкой очередной кусочек куриного битка.
– Когда у тебя были месячные, Дэгни?! – продолжала орать Хелен. – Молись, чтобы они были, дрянь, иначе Бог возьмет глину и сделает тебя сосудом бесплодным!
Оказавшись у себя в комнате, Дэгни бросилась на кровать. Она не понимала свою семью. Любовь матери иногда будто распахивала черные крылья, и тогда под ними обнаруживалась безумная женщина, способная убивать любое тепло. Отец почти никогда не спорил с ней, а когда это происходило, как сегодня, Хелен Андерсен воспринимала подобное как легкий дождик, который даже не заслуживал раскрытого зонта. Даже Фрида, казалось, была на стороне матери.
Дэгни взяла в руки смартфон и улыбнулась. Дима ответил на ее сообщение коротким «привет», которым было сказано куда больше, чем могли вместить все слова мира. Вдобавок чат «Слюня Одина» уже пестрел фотографиями Тора. Лайка вылизывала не самую лучшую свою часть.
Дэгни хихикнула.
Тревоги Франка
Разогретые на сковороде консервированная фасоль и овощная смесь напоминали нечто перемолотое и исторгнутое обратно – по тарелкам. Впрочем, запах умело уговаривал мозг закрыть глаза. Франк пригляделся к своей порции. Не обнаружив на фасоли сигаретного пепла, взялся за ложку.
– Чисто, – улыбнулся Андеш с другого конца стола.
– Чисто, – отозвался Франк.
– Конечно, чисто, дурни, – проскрежетала Анне-Лисе.
Она затянулась сигаретой, поставила в центр стола, на прожженное в клеенке место, сковороду с остатками овощной смеси и фасоли и пошаркала к телевизору. Открыв баночку джина, Анне-Лисе развалилась перед экраном, не забыв забросить тощие ноги в облезлых тапках на сломанную подставку. Семидесятипятилетняя опекунша братьев Нурдли готовилась провести очередной запойный вечер в компании новой серии «Страны счастья».
Андеш взял из свертка картофельную лепешку и передал брату со словами:
– Андеш отвел Тора домой, и мама Арне угостила Андеша.
– Андеш молодец.
– Молодец, – согласился тот и принялся за еду.
Франк криво улыбнулся, наблюдая, как Андеш, тряся свежепостриженной и чуть вытянутой головой, склонился к тарелке. В Лиллехейме к ним относились двояко: либо избегали, будто зверство отца навечно отпечаталось на их лицах, либо заливали жалостливыми взглядами, с какими смотрят на сломавшую ногу лошадь. Таких или пристрелить, или тащить на себе всю жизнь.
Им отдавали обноски и дарили никому не нужные купоны. Иногда подбрасывали пустяковую работу вроде стрижки газона, потому что пособие, выплачиваемое Анне-Лисе на содержание двух лоботрясов, едва покрывало их расходы. Арне и Дэгни частенько таскали им продуктовые остатки из «Мохнесс» и «Золотой челки». Их матери не поощряли это, но особо и не противились. Возможно, где-то на подсознательном уровне они ожидали от Франка или Андеша выходки, достойной их папаши.
Их семья напоминала горькую косточку, сладкую мякоть с которой сорвали вскоре после их рождения. И Франк от всего сердца благодарил Бога, в которого не верил, за то, что Андеш был счастлив по-своему.
– Я не хочу становиться злым волком, – неожиданно заявил Андеш.
Он поднял глаза на брата, и тот увидел слезы.
– Ты чего, братишка? Слишком соленое? – Франк вытянул шею и убедился, что Анне-Лисе по-прежнему выпускает в экран телевизора струи дыма. – Ну, что случилось?
– Облако. – Андеш показал пальцем со сгрызенным ногтем в окно.
Над коттеджами улицы Соржен, где проживали последние из Нурдли, висело вполне обычное темневшее небо. Но Франк знал, что где-то вверху раскручивалась зловещая спираль. Раскрывал пасть облачный кошмар.
Франк пересел поближе, не забыв захватить с собой тарелку:
– Такой белый крендель и раньше появлялся. И знаешь что? Его опять слопает какой-нибудь космический обжора.
На миг лицо Андеша разгладилось, а потом опять словно стянулось к переносице.
– Это облако другое: оно – крутит волков, – прошептал он. – И Андеш тоже скоро закружится.
Слова застряли в горле Франка, пережатые страхом. Он мало что помнил о том случае, когда их отец, Ноа Нурдли, слетел с катушек. И все же что-то, позже дополненное рассказами полиции и медиками, отложилось в памяти.
Дело было январским вечером 2011 года. Они все находились дома: пятилетний Андеш, Франк, которому едва исполнилось три, Анне-Лисе и Ноа, вернувшийся после смены в «Гунфьеле» в стельку пьяным. Анита Нурдли, их мать, уже четвертый год как гнила на городском кладбище Мушёэна. Тогда-то и стало впервые ясно, что Андеш обладает пугающими способностями.
Ни с того ни с сего Андеш разревелся. Весь в слезах, он просил, чтобы Ноа не трогал его. Орал и вопил, утверждая, что его голове больно и холодно. Точно такие же спонтанные приступы с ним случились вчера и позавчера. И Ноа взорвался. Он соскочил с кресла, в котором пытался забыться, схватил пятилетнего сына за волосы и поволок к входной двери. Там он бросил его, распахнул настежь дверь, а после – зажал голову Андеша между дверным полотном и коробом.
Анне-Лисе попыталась вразумить единственного сына, за что быстренько поплатилась. Никто не мог помешать Ноа. Пока шахтер, удерживая старшего сына в плену боли и холода, трезвел, прошло тридцать минут. За это время Андеш ни разу не закричал и не заплакал, словно успел растратить все эмоции во время приступов.
– Нужно только немного потерпеть, – прошептал Андеш.
Это были последние осмысленные слова перед тем, как давление и мороз в тридцать два градуса нанесли непоправимый ущерб его мозгу. Каким-то образом он предвидел то, что случится. Трехлетний Франк же просто смотрел, боясь вмешаться. Когда Ноа вырубил Карл, их сосед по улице, было уже слишком поздно. Возможно, Ноа так и не смирился с тем, что Анита Нурдли умерла спустя три часа после того, как вытолкнула из себя толстячка Франка.
Анне-Лисе никогда не говорила об этом, и Франк частенько думал, что она относится к ним не лучше, чем Ноа. Вдобавок она лупила Андеша за любые попытки сообщить о том, что может произойти, словно боясь, что и ей зажмут голову дверью. И Андеш хорошо это усвоил, доверяя переживания единственному близкому человеку – Франку.
– Не хочу делать зло зубами! – произнес Андеш, и его глаза опять налились слезами. – А она будет заставлять! Заставлять всех!
Франк вскочил со своего места и принялся осторожно массировать шрамы, частично опоясывавшие голову Андеша, будто обруч – бочку. Это помогало справиться с приступами. Андешу прописывали какие-то таблетки с труднопроизносимым названием, но они с разрешения Франка отправлялись в унитаз, потому что «мешали думать».
– Вот так, братишка, сейчас пройдет.
– Нога Арне! Я не хотел! Не могу остановиться!.. – Андеш посмотрел на Франка глазами, полными ужаса, и прошептал: – Останови меня.
Франк обнял его за изуродованную голову и поцеловал в макушку, как бы сделала Анита, будь она жива. Андеш вздохнул и как ни в чем не бывало принялся уплетать фасоль с овощной смесью.
– А я знаю, куда завтра отправится Франк с друзьями.
– Да? И куда же? – Франк вернулся на свое место и принялся быстро заталкивать в себя ужин, пока тот окончательно не остыл.
– Франк и друзья пойдут смотреть на дохлого тюленя. Его выбросит под пирс.
На лице Франка расплылась широкая улыбка, уголки которой украшал соус.
Это попахивало настоящим летним приключением.
Метеостанция
Преодолев три километра по серпантину на юго-восток от Лиллехейма, фольксваген вырулил к стоянке метеостанции «Химмелфангер» – одноэтажному зданьицу, обшитому желтыми теплопанелями. Здесь уже стояла пыльная шкода Эрика. Справа от нее расположились зеленый «Хендай-Байон» и бюджетный синий электромобиль «Тесла» второй модели. Флюгер Вильда, закрепленный на десятиметровой мачте, казалось, сходил с ума.
Диана взмыла вверх по ступеням и едва не столкнулась с Эриком.
– Слава Богу, ты цела, Диана! Видел, как ты неслась по дороге!
– Что на облакомере, Эрик?
– Высота – девятнадцать километров. Угол – двадцать семь градусов, словно у брошенной тарелки для фрисби. А еще оно стоит на месте, хотя ветер там такой, что с самолета ободрало бы весь фюзеляж.
– Это невозможно. – Натолкнувшись на выразительный взгляд Эрика, Диана пробормотала: – Похоже, скоро в атласе облаков появится целый раздел.
Они прошли внутрь метеостанции. Навстречу им подняли головы двое: толстушка в практичном спортивном костюме с золотистыми полосками на черном фоне и парень в очках и рабочем комбинезоне, нависавший над девушкой как погнутый строительный кран. Диана сразу поняла, что в позе «крана» парень только что вытанцовывал у окороков девушки. Оба выглядели достаточно молодо, чтобы оказаться на возрастной ленте в области двадцати трех – двадцати пяти лет.
– Ингви́лль Э́венсен, ездит на «Химмелфангер» по будням, набивает у нас навыки, – представил Эрик девушку, затем махнул рукой в сторону парня: – Ле́ннарт Хо́лен. Он здесь живет, следит за приборами.
– Потому что жить больше негде, – буркнул Леннарт и принюхался. Его лицо, пораженное колониями прыщей, хотя возраст давно должен был стереть их, изобразило отвращение. – От этой русской воняет псиной.
Услышав это, Эрик будто окаменел. Правда, это состояние не длилось дольше двух секунд.
– Леннарт, ты кретин. Диана прекрасно владеет норвежским.
– А еще я прекрасно владею собой, – подчеркнула Диана и добавила: – Диана Хегай, буду работать с вами до конца августа. Что мы имеем по аномалии?
– Ну, у нас в наличии какая-то несуразица, – произнесла Ингвилль, показывая на экран. – Эта штука должна либо рассеяться на запад, либо обрести чечевицеобразную форму, характерную для горной местности, и тоже со временем расползтись. Но этого по какой-то причине не происходит.
– Это магия! – пропел сладким голоском Леннарт.
– Насколько я знаю, в «Химмелфангере» есть два метеозонда, – в задумчивости произнесла Диана. – Предлагаю выстрелить первым из них, как пробкой от шампанского. Что скажешь, Эрик?
Тот расплылся в широкой улыбке, раздвинувшей рыжую бороду:
– Скажу, что пора доставать фужеры.
– Есть! – хлопнул в ладоши Леннарт и умчался в кладовку доставать компоненты метеозонда.
Захватив пачку сигарет, лежавшую рядом с клавиатурой, Ингвилль направилась к задней двери.
– Вы идете? – спросила она. – Метеозонд, знаете ли, через печную трубу не вылетит.
– Мы нагоним. – Убедившись, что девушка ушла, Диана повернулась к Эрику: – От меня действительно как-то неприятно пахнет?
Старший метеоролог ощутил, как его обдало жаром. Ему только что в том или ином виде дама предложила обнюхать себя. Он чуть наклонился к ней, удивленно заметив жилку на ее шее, и осторожно принюхался.
Пахло женщиной – обнаженной и ждущей самца.
Эрику вдруг стало жутко. Словно он сумел опознать зверя противоположного пола, потому что сам являлся таковым.
– Все в порядке. Чудесный запах. Я поговорю с Леннартом, чтобы он поменьше болтал.
– Спасибо. Сумасшедший день.
Они вышли наружу следом за Ингвилль.
На небольшой площадке, предназначенной для пуска метеозонда, Леннарт как раз заканчивал перепроверять крепление строп, сцеплявших бесформенную пластиковую оболочку и пятикилограммовый контейнер с аппаратурой. Электронные термограф, барометр, гигрометр, а также миниатюрная видеокамера и прочее – все это готовилось подняться на высоту девятнадцати километров, чтобы уже там заглянуть в брюхо аномалии. Небо прощалось с оттенком желтеющей гематомы, бравшей исток на морском горизонте.
– Клянусь, от нее тянет каким-то животным, – бросил шепотом Леннарт.
– По-моему, ты просто сходишь с ума. – Ингвилль выпустила облачко дыма, со скепсисом наблюдая за возней дружка.
Наконец Леннарт нажал красную кнопку редуктора, и в пластиковую оболочку заструился гелий, подаваемый из пятидесятилитрового баллона. Шар начал надуваться, напоминая волдырь, стремящийся сорваться в небо. Когда диаметр пластиковой оболочки достиг метра, метеозонд оторвался от земли и поплыл вверх. Казалось, на юго-восточных склонах Подковы Хьёрикен всходила тусклая луна.
– Такой маленький, – заметила Диана.
– Из-за разницы в давлении он начнет увеличиваться в размерах уже на высоте трех километров. – Леннарт не хотел отвечать, но неловкость, возникшая после его необдуманного комментария, сама распахнула ему рот.
– Что ж, всем спасибо, остается только ждать! – объявил Эрик. – Первые данные мы получим лишь через час.
– Через час и три минуты, – вставила Ингвилль, забавляясь с сигаретным фильтром, – если, конечно, скорость подъема составит пять метров в секунду.
– Диана, ты останешься?
Та подумала, трезво оценивая свое состояние, и пришла к выводу, что хороший сон ей не помешает. После двадцатичасового перелета, из которого они потратили около двенадцати часов на пересадки и ожидание, ей просто необходимо было приклонить голову к подушке. К тому же Диана была уверена, что они сделали все от них зависящее.
– Я, пожалуй, ознакомлюсь с данными утром.
– Хорошо. Я провожу тебя.
Эрик дошел с Дианой до ее фольксвагена и открыл ей дверь. Женщина уселась за руль и опустила стекло.
– Ты ведь в курсе, что Ингвилль и Леннарт спят вместе?
Старший метеоролог изобразил недоумение:
– А кого это касается?
– Ты прав. Доброй ночи, Эрик.
– Доброй ночи, Диана.
Фольксваген тронулся с места и пополз по серпантину к Лиллехейму, ощупывая дорогу светом фар, и Эрик вдруг ощутил необъяснимую тоску. Он потянулся за сигаретами в карман куртки и выронил их. На мгновение ему привиделось, что руки мутировали в уродливые лапы, похожие на волчьи. Как в том сне.
Сделав глубокий вдох, Эрик с закрытыми глазами подобрал упавшую сигаретную пачку, после чего закурил и поплелся обратно.
