Николай Николаевич Наседкин
Рано иль поздно
Впрочем, не будем впадать в патетику.
Итак, время шло, перегородки незыблемо стояли, и хозяев 82-й квартиры строгое районного начальства «предписание о предложении сноса перегородки до 15.12.98» ничуточки не озадачило.
Делать нечего, подпоясался я, взял, образно говоря, посох в руки и отправился сначала в МПЖХ-3, где мне сообщили, что-де 26-го декабря гражданочке Ульяновой было выдано ещё одно «предписание о сносе перегородки», однако ж она на него, это самое предписание, выходит, начихала с нашего пятого этажа. На этом, как я понял, низовое коммунальное начальство свою власть и свои силы исчерпало.
Пришлось идти опять в райадминистрацию, к Э. А. Немчурову. Эдвард Алексеевич вновь вызвал на синтетический ковёр своего кабинета г-на Володькина, топал, опять же – образно говоря, на него ногами и категорически потребовал ускорить решение вопроса о сносе незаконной перегородки…
Само собой, у меня начало складываться впечатление, что дело уже крутится по кругу и без всякого спирального прогресса – в одной плоскости.
Прошло ещё три недели без малейших результатов и последствий от гневного топанья начальнических штиблет по синтетическому ковру – перегородка красовалась на прежнем месте.
Тогда 3 февраля уже 1999 года решил я ещё раз поглядеть в глаза Володькину. Сделать это оказалось не так-то просто: нет, на приём к начальнику отдела жилкомхоза райадминистрации я пробился, но взгляд его оставался всё таким же сонно-рыбьим и непроницаемым. Правда, он при мне позвонил в МПЖХ-3 и довольно категорично потребовал составить наконец-то акт о наличии злополучной перегородки…
Вскоре мы получили бумагу за подписью г-на Немчурова с кратким сообщением, что районная администрация подаёт на г-жу Ульянову в суд. Естественно, мы тут же услышали звон фанфар и литавров – уж если до суда дело дошло!..
Концовка моего первого материала-рассказа «Захват» о перегородочной тяжбе, появившегося в городской газете в марте 1999 года, была пронизана наивным оптимизмом, несмотря на некоторую горечь:
Подведём предварительные неутешительные итоги. Пусть г-жу Ульянову не научили в детстве, что чужое брать нельзя, а общее – это не личное. Бессовестность г-жи Ульяновой – её личная беда. Но вот понадобилось более 15-ти человеко-походов занятых людей по инстанциям, уже четыре месяца времени, переведена куча дефицитной бумаги, прояснилось, что власти наши властью не обладают. Или обладать не хотят. Зато бюрократические методы «брежних» времён цветут махровым цветом. Представим на минуту, что к примеру, инспектор ГИБДД вместо того, чтобы оштрафовать злостного нарушителя за рулём, начнёт жаловаться на него в суд… (Я и предполагать тогда не мог, что так вскоре и будет! – Н. Н.) Представим, что какой-нибудь хам из «новых русских» поставит гараж прямо на тротуаре рядом с подъездом, дабы утром ему удобней было отправляться по делам – неужели власти городские начнут с ним судиться?..
В стране у нас творится полный, извините, бардак. Бессовестные новые хозяева жизни, чувствуя безвластие, творят беспредел. И это не прекратится до тех пор, пока перегруженные суды будут копаться в «перегородочных» делах, а власти предержащие будут вместо работы таскаться по судам и получать приличные зарплаты…
В следующем материале из этого «коммунального сериала» под названием «Захват-2» я надеюсь изложить подробности судебного процесса – Ленинская администрация против г-жи Ульяновой. А эту серию закончу на оптимистичной ноте: во-первых, хорошо, что истцом всё же выступает районная администрация – нам, простым смертным, тяжеловато тягаться даже и в суде с новыми хозяевами жизни. Во-вторых, мы, простые смертные, попробуем на суде поднять вопрос о возмещении нам морального ущерба. Ведь даже г-жа Ульянова как бизнесменша должна понять и почувствовать, что за всё – в том числе за многомесячное мотание нервов соседям – надо платить…
Так и читается между строк: уж теперь-то торжество справедливости не за горами…
Эк ведь детство какое!
И тут, заскакивая вперёд, самое время дать очередной ДОБРЫЙ СОВЕТ: на соседей, ущемивших ваши права, иск в суд подавайте только сами – никакая администрация, никакая чиновничья шалупонь не способна отстаивать ваши попранные, ущемлённые права лучше, убеждённее и настойчивее вас самих.
2. СУДЕБНОЕ КРЕЩЕНИЕ
Кстати, о соседях.
Если бы в самом начале перегородочно-коридорного конфликта все жильцы до единого из пяти квартир (человек пятнадцать!) дружно пришли к Ульяновым-Сыскуновым и хором, но в один голос твёрдо потребовали хотя бы металлическую перегородку убрать – думаю, даже этих «новорашей» толстокожих проняло бы. Однако ж реальные силы «движения сопротивления» и в самом начале войны с захватчиками-оккупантами общего коридора оказались по разным объективным и не очень причинам весьма жидки, а затем и вовсе начали таять и редеть.
Квартира 155 почти сразу отпала: прежние хозяева как раз вскоре её продали, новые вселяться не спешили, сдавали в наём – нелегальные жильцы-наниматели, естественно, ни во что не вмешивались. Скопцовы, супруги-пенсионеры из самой крайней к выходу 157-й квартиры, поначалу активно возмущались захватом и подписывали все бумаги, но вскоре осознали-поняли, что их-то хата совершенно с краю, да притом все оставшиеся четыре коридорных окна и батареи аккурат расположены напротив двери их квартиры, так что стоит ли из-за чужих печалей нервы жечь…
Кто бросит в них камень?
Хозяин 156-й однокомнатной квартиры, Виктор Дьячков (по иронии судьбы – однофамилец бравого бранд-майора), безоговорочно, яростно и изначально был против всех и всяческих перегородок, да и вообще против всех Ульяновых-Сыскуновых и прочих новоявленных новорусских буржуинов: от классовой ненависти он даже говорить спокойно не мог – его трясло. Но, к сожалению, он вместо правой ноги имел инвалидность 2-й группы и по судам таскаться, естественно, не мог.
Жильцы 84-й квартиры, семья Рюриковых из 4-х человек, так же, как и мы, волею судьбы оказались в положении ближайших соседей торгашей-захватчиков, в роли самых утеснённых, так что мать семейства, Валентина Ивановна, стала, особенно на первых порах, моей самой действенной помощницей. Основные же тяготы лидера борьбы за «коридорный суверенитет», увы, мне пришлось взять на себя. Как будто мне делать больше было нечего!
Пора, впрочем, переходить, наконец-то, и к самому суду. Назначен он был на 9 марта 1999 года. Меня и Валентину Рюрикову пригласили, честь по чести, повестками в качестве заинтересованных лиц. Спал я в ночь перед этим первым в своей жизни судом дурно. К зданию бывшего горкома компартии, в котором при демвластях расположились два районных суда (на фасаде лозунг «Слава КПСС!» сменили на – «Слава труду!»), я прибыл чуть не за полчаса. Опытные знакомые предупреждали, что ответчица даже и не подумает явиться, так как понимает проигрышность дела, ей важно потянуть время и помотать нервы соседям, а штраф за неявку на суд в 100 рублей (эквивалент литра водки!) для них, «новых русских», смешон как анекдот.
И, действительно, заседание суда сорвалось. К 10:00 собрались: представитель МПЖХ-3 (знакомая нам инженер Лоскутова), некий молодой человек из департамента жилищно-коммунального хозяйства мэрии (чего я никак не ожидал), заинтересованные лица (проще говоря – мы, утеснённые соседи) и… г-жа Ульянова! Не явился же, как ни странно, истец, то есть – представитель администрации Ленинского района. Судья Л. В. Чабрецова попыталась разыскать его по телефону – безуспешно.
Между прочим, эта самая судья Чабрецова будет играть в нашей документально-правдивой судебной истории одну из главных ролей, так что подчеркну: она мне с первого же взгляда не очень понравилась – суровая не по годам, неулыбчива я, сухая женщина. Впрочем, среди служителей Фемиды за всё время тяжбы я вообще не видал улыбчивых людей! Это у них, вероятно, профессиональное.
Симпатий у меня к судье Чабрецовой не прибавилось особенно после того, как на мою робкую просьбу в самом начале первого заседания (когда только-только начали выяснять, кто явился на суд, а кто нет), мол, нельзя ли включить диктофон, она безапелляционно отрезала: нет!
Ни хрена себе, подумал я, вот тебе и хранительница законов! Я тогда Гражданский процессуальный кодекс (ГПК) ещё в глаза не видывал, но из газет прекрасно знал, что есть в нём статья по этому поводу. Я её потом отыскал – статья 10 «Гласность судебного разбирательства», часть 7-я которой гласит:
7. Лица, участвующие в деле, и граждане, присутствующие в открытом судебном заседании, имеют право в письменной форме, а также с помощью средств аудиозаписи фиксировать ход судебного разбирательства…
Естественно, я не стал добиваться пояснений от Л. В. Чабрецовой, почему она не в ладах с законом – стоило ли с самого начала портить отношения с суровым судьёй? К тому же, как я успел заметить, в канцелярии суда, в приёмной кабинета судьи компьютеров и в помине не было, стоял треск даже не электрических, а допотопных пишущих машинок типа «Башкирия». Ей-Богу, я почти всерьёз решил-подумал, что Л. В. Чабрецова, может быть, вообще не знает, что такое диктофон и спутала его с каким-нибудь мегафоном…
Короче, заседание суда отложили в тот раз до 12 марта. Не знаю, был ли г-н Немчуров оштрафован на эту страшную сумму в сто рублей, но на следующее заседание его представитель явился-таки как штык. В 12:00 секретарь суда пригласила нас всех в кабинет, мы прошли, чинно расселись вдоль стен.
Тут сразу надо сказать, что человек, ввязавшийся или втянутый в судебную тяжбу, автоматически становится в некотором роде актёром и обязан играть отведённую ему роль с соблюдением всех условностей судебно-театрального действа: говорить только стоя и только с разрешения или по требованию председательствующего (так именуется судья в ходе заседания), реплики в чужие выступления вставлять нельзя, к судье надо обращаться «Ваша честь» или «Уважаемый суд» и т. п. Для человека даже не особо нервного, не чересчур скандального и вполне воспитанного, но в судебных тяжбах тёмного – задача, вероятно, поначалу, как говаривал политический классик, архисложная. Впрочем, и любой человек в данной ситуации вряд ли чувствует себя комфортно.
Итак, каждый из нас по требованию судьи встал и доложил о себе всю подноготную: когда и где родился, каковы семейный статус и образование, где работаешь и прописан. Затем ещё раз пришлось вскакивать, дабы уверить суд, что отводов ни в адрес председательствующего, ни секретаря не имеешь. После этого судья доложила суть дела и начались так называемые судебные прения.
Сначала выступил представитель истца – юрисконсульт районной администрации. То, что он поведал суду – читатель уже знает, так что повторятся не буду. А вот речь ответчицы оказалась полна неожиданностей и сюрпризов. Так как диктофон был под запретом, от дословного цитирования я воздержусь, но точку зрения и «аргументацию» г-жи Ульяновой обязуюсь передать достоверно. (Впрочем, не хочу далее величать данную особу «госпожой» – ну какая она, к чёрту, госпожа? Титло «гражданка» тоже не подходит – законы-то государства, в коем живёт, не исполняет. Пусть уж будет просто «Ульяновой».)
Так чем же обосновала-пояснила свои захватнические действия совладелица ООО «Тайга» и владелица 82-й квартиры Ульянова? Поражённые соседи в присутствии уважаемого суда узнали-услышали о себе такое, что хоть всех святых выноси! Мы, соседи, оказывается, в своём общем коридоре полы не мыли, окна колошматили, лампочки выкручивали-воровали, мусор складировали и даже, пардон, справляли большую и малую нужду… Одним словом, не коридор городского дома, а прямо-таки какой-то лес заброшенный, вот потому-то Ульянова, как говорится, по законам тайги и решила спасти от диких соседей как можно большую часть коридора, отгородить её и попутно приспособить под склад для своей «Тайги» и отдельную светёлку для собаки…
Когда судья предоставила мне слово, я задал Ульяновой один резонный вопрос, на который до того никак не мог получить ответа: почему она считает почти половину общего коридора на шесть квартир своей единоличной собственностью? Доморощенная бизнесвумен никак не могла понять сути этого простого вопроса: дескать, а чьей же ещё? Эта часть коридора находится с их, Ульяновых-Сыскуновых, края и оченно, ну прямо позарез им нужна… Судья Чабрецова, выслушав внимательно все стороны, попросила нас выйти в коридор, через десять минут пригласила обратно и объявила-вынесла вердикт: незаконные перегородки убрать, коридор привести в прежнее состояние, с ответчицы взыскать госпошлину в размере 8 руб. 35 коп.; а если она пожелает, то может решение районного суда обжаловать в течение 10 дней в областном суде. Мы, соседи, глубоко вздохнули два раза: один раз с облегчением, что, несмотря на первое впечатление, Л. В. Чабрецова судьёй оказалась справедливой, и наши мучения многомесячные закончились; а второй раз с огорчением, что Л. В. Чабрецова почему-то не дала справедливости восторжествовать до конца и отклонила нашу просьбу сразу же рассмотреть вопрос и о возмещении морального вреда. Но всё же, окрылённые, мы с Валентиной Рюриковой поспешили в наш родимый дом «на курьих ножках», в наш злополучный коридор, дабы понаблюдать самолично, как будут сноситься-исчезать опостылевшие перегородки…
Как уже догадался проницательный читатель, этого радостного события мы не дождались ни в этот день, ни на следующий, зато за перегородкой начался нешуточный ремонт. Соседи-оптимисты решили-подумали, что раскаявшиеся хозяева 82-й приводят захваченную часть коридора в «прежнее состояние» перед снятием перегородки, а соседи-пессимисты, заглядывая из окон своей квартиры сбоку через коридорные оконца (архитектура дома это позволяет), утверждали, наоборот, что-де ремонт уж чересчур капитально-шикарный – вплоть до наклейки цветастых обоев: так обновляют помещения только для себя и на веки вечные…
А между тем томящимся в неизвестности соседям приходит сообщение о том, что в областном суде будет слушаться дело по кассационной жалобе Ульяновой. Мы, соседи, так и ахнули: ну что ещё могла придумать, какие аргументы изобрести в защиту своей захватнической агрессии «таёжная бизнесвумен»? Не иначе, она придумала-решила в захваченной и отремонтированной части коридора устроить столовую для неимущих или приют для беженцев из Косово (тогда как раз полыхала война в Югославии)?
Но когда мы ознакомились с её доводами по копии кассационной жалобы, у нас, образно говоря, волосы дыбом встали: о перегородке ни слова, а всё дело, оказывается, в том, что иск на неё в районный суд не те люди подали. Ответчица, с подсказки, видимо, адвоката, со ссылками на статьи Гражданского процессуального кодекса РФ уверяла, что-де подача на неё иска со стороны районной администрации «является нарушением принципа диспозитивности…»
Это ж надо какая «вучённость»!
Но, надо признаться, волосы дыбом у нас вставали всё же зря: Ульянова, оказывается, боролась за наши же права, но лично я тогда понятия об этом не имел. «Диспозитивность» – юридический термин: право участников судебного процесса действовать по своему усмотрению. Оказывается (это я сейчас только разобрался!), районный суд, приняв иск районной администрации к Ульяновой, должен был в соответствии со статьёй 33 ГПК (1964 года, который действовал тогда; в новом ГПК 2002 года – это ст. 38, ч. 2) предоставить мне, как представителю ущемлённых соседей, статус истца. Тогда бы, повторюсь, может быть, дальнейшую волокиту удалось значительно сократить.
Ну, а тогда, в апреле 1999-го, Ульянова на судебное заседание в облсуд не явилась и своих адвокатов-подсказчиков не прислала, решив, вероятно, на сей раз явно продемонстрировать, что судьба кассации её, как говорится, не колышет – лишь бы дело тянулось-затягивалось. Областной суд решение районного суда оставил в силе.
Финальная часть моей статьи «Захват-2» в городской газете уже была не столь безудержно оптимистична, как концовка первой:
Этот материал пишется спустя неделю после окончательного вердикта. Перегородка стоит по-прежнему и незыблемо. Говорят, дальше истец (администрация района) должен подтолкнуть судебных исполнителей, те должны власть употребить…
Что ж, пять месяцев ждали, ещё подождём. А пока, как и намеревались, подадим в суд отдельный иск на возмещение нам со стороны Ульяновой морального ущерба – мы согласны получить компенсацию просто презренными деньгами, извинения её нам не нужны.
Как видите, уважаемые читатели, никак нам в этом волокитном деле не обойтись без очередной «серии» нашего коммунального сериала. Надеюсь, что «Захват-3» будет лаконичен: я лишь сообщу дату и самые важные подробности сноса злополучной перегородки (тьфу, тьфу, если она будет наконец снесена! ), а также уведомлю, как будут обстоять-продвигаться дела с иском о возмещении морального ущерба.
Так что – до встречи.
В ночь после выхода газеты с «Захватом-2» раздался в нашей квартире уже традиционный звонок (первый прозвучал после публикации «Захвата»): прыщавый голос опять поинтересовался – всё же не надоело ли мне, козлу, жить?..
На эти мерзкие ночные звонки можно было бы и не обращать внимания, но тут самое время прояснить одну существенную и пикантную деталь. Дело в том, что, как и повсеместно по городам и весям в нынешней России-матушке, в нашем замшелом Баранове государственные чиновники и служащие делили-разделяли власть с бандюками, а зачастую власть официальная и мафиозная совмещалась-сливалась в одном лице, точнее, конечно, будет сказать – одной харе. Одним из самых могущественных подобных Янусов был некий Джейранов – полковник милиции и одновременно, о чём прекрасно знал весь го-род, натуральный пахан. У этого барановского дона Корлеоне имелся недоросль, который воспылал страстью к единственной дщери нашей Ульяновой (от первого брака) и аккурат женился на ней вскоре после первого «перегородочного» суда.
Так вот, звонил и угрожал мне по ночам, вне всякого сомнения, новоявленный зятёк Ульяновых-Сыскуновых, и, с учётом статуса-положения его мафиозного папаши-мента, угрозы щенка могли быть не вполне безобидны: ведь эти нынешние хозяева жизни друг друга мочат как бешеных собак среди бела дня и прилюдно из «калашей», а уж нас-то, сирых и убогих, убить готовы-могут за косой взгляд, за паршивую царапину на их вонючих иномарках, за резонное требование вернуть уворованный общий коридор…
Не хватало только за свой же коридор заплатить жизнью или, по крайней мере, отбитыми почками!
3. СУДЕБНЫЙ АППЕНДИКС
Бес, между тем, не дремал.
Видно мало мне было судебных печалей в качестве заинтересованного лица, решился я на явную авантюру. Однажды сказал жене – как бы в шутку:
– А не попробовать ли нам подзаработать на судебных исках? Глянь, и телеящик, и радио, и газеты к этому прямо-таки подталкивают и подзуживают…
И впрямь, то там услышишь, то там прочтёшь: пассажир подал иск на авиакомпанию, задержавшую рейс, и заставил её раскошелиться; покупатель обратился в суд с просьбой нагреть на кругленькую сумму нерадивого торгаша, всучившего ему некачественный товар, и добился своего; работник посудился с начальником, незаконно уволившим его, и отсудил за моральный вред немало денег…
Разумеется, подобные сообщения шли в зарубежных или, реже, столичных новостях. Но ведь закон един для всей страны: почему бы и в наших палестинах не попробовать? Статья 12-я Гражданского кодекса РФ гласит, что защита гражданских прав у нас осуществляется путём, в частности, и компенсации морального вреда. Статья 44-я добавляет, что гражданский истец может предъявить иск и для имущественной компенсации морального вреда. А статья 151-я «Компенсация морального вреда» разъясняет:
Если гражданину причинён моральный вред (физические или нравственные страдания) действиями, нарушающими его личные неимущественные права либо посягающими на принадлежащие гражданину другие нематериальные блага, а также в других случаях, предусмотренных законом, суд может возложить на нарушителя обязанность денежной компенсации указанного вреда…
Понятно, что немало «физических» и особенно «нравственных» страданий каждому из нас по вине других людей претерпевать приходится то и дело, чуть ли не на каждом шагу, но, конечно, повод для иска требовался более-менее не рядовой, не чересчур обыденный.
И тут, как специально, случай подгадал. В Москве вышла моя очередная книга (о которой я уже упоминал) тиражом 10 тысяч экземпляров. Так как из печального опыта я уже знал, что в родимый Баранов попадёт от силы только сотня-две, я решил взять гонорар не деньгами, а – частью тиража: выходило ровно тысяча экземпляров. И когда их доставили в Баранов, я заключил, помимо «Книготорга», договор и с «Роспечатью» на реализацию моего сборника «Криминал-шоу» через газетные киоски.
Дела наши партнёрские пошли поначалу прекрасно, книга моя в киосках не залежалась, однако ж вскоре мне пришлось вместо очередного рассказа или новой повести сочинять исковое заявление в суд. Впрочем, тот мой дебютный иск по стилю, лексике и, тем более, по затраченным на него силам и времени вполне равноценен новелле или поэме в прозе.
По сутяжной иронии судьбы и закона перекличек-ауканья, договор с «Роспечатью» я заключил 18 ноября 1998 года, то есть аккурат накануне установки в нашем коридоре металлической перегородки и начала «коридорного процесса», а иск в суд на «Роспечать» подал 12 марта 1999 года – как раз в день первого судебного заседания по перегородке.
Вот это моё первое сочинение на судебно-исковую тему от слова до слова:
В Ленинский районный суд г. Баранова
Истец Наседкин Николай Николаевич
(адрес)
Ответчик АООТ «Роспечать» в лице генерального директора Маринина Николая Алексеевича
(адрес)
ИСКОВОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ
О ВЗЫСКАНИИ ПЕНИ И ВОЗМЕЩЕНИИ МОРАЛЬНОГО УЩЕРБА
18 ноября 1998 г. я, Наседкин Н. Н., заключил с АООТ «Роспечать» в лице генерального директора Маринина Н. А. договор за № 53 сроком на 2 (два) месяца о реализации моей книги «Криминал-шоу» в количестве 100 (ста) экземпляров с выплатой мне по 12 (двенадцать) рублей за каждый проданный экземпляр – всего 1200 (одна тысяча двести) рублей.
20 января 1999 г. я, предварительно убедившись, что моей книги в киосках «Роспечати» в продаже больше нет, попросил в конторе выплатить мне деньги по договору за проданную партию моих книг и взять на реализацию ещё сто экземпляров. Уже были заполнены накладные на новую партию книг и внесена соответствующая запись в договор, как выяснилось, что деньги за уже проданную партию книг выплатят мне только через день или два. Я с этим не согласился и решил сначала получить причитающуюся мне сумму (1200 р.) и только после этого вести речь о продлении договора.
С тех пор я в течение полутора месяцев ходил 26 (двадцать шесть) раз в контору «Роспечати», но мои деньги мне выплачивать отказывались: дескать, этот вопрос может
решить только коммерческий директор Ковалёва В. В. Последняя же то находилась на обеде (причем – в разное время) и неизвестно когда будет, то в командировке, то очень занята, то больна (представим на минуту, что у нас в стране, ссылаясь на болезнь Президента, совсем перестанут выплачивать зарплаты! )… Трижды я пытался решить вопрос с гендиректором Марининым Н. А., который и подписывал договор, но он категорически отказывался даже обсуждать вопрос, ссылаясь на то, что, мол, это компетенция коммерческого директора.
Подобного морального унижения, издевательства я не испытывал, вероятно, ещё ни разу в жизни. Эта полуторамесячная нервотрёпка совершенно выбила меня из колеи: я человек творческий (писатель, журналист, соискатель-диссертант университета) и в эти полтора месяца совершенно был не в состоянии полноценно трудиться. Кроме того, эта затянувшаяся издевательская ситуация сказалась не только на моей нервной системе, но и обострила все мои хронические заболевания – желудочно-кишечные и сердечные.
И самое поразительное: работники «Роспечати» совершенно не считали и не считают себя виновными, и их главная аргументация на справедливые претензии – не вы одни к нам за деньгам и ходите, к нам все не меньше десяти раз ходят…
И вот я не только от своего имени, но и как бы от имени тех «всех», кто имеет и будет иметь договорные отношения с АООТ «Роспечать», прошу уважаемый суд заставить это АООТ заплатить деньгами и за грубое нарушение условий коммерческого договора, и за унижение моего человеческого достоинства, и за причинение большого морального ущерба. До тех пор, пока работники даже акционерных обществ в нашей стране будут безнаказанно использовать в работе методы бюрократов-чиновников, до тех пор будут в России и разруха, и кризис, и беспредел.
В пункте 2 договора указано, что если бы мои книги в течение двух месяцев не были распроданы, и я не сразу бы забрал остатки, то я вынужден был бы «за каждые сутки… платить за хранение 2 % от стоимости» оставшихся экземпляров. Несомненно, данное положение как де-факто, так и де-юре распространяется и на пункт 6 договора: «Роспечать перечисляет денежные сумм ы по мере реализации продукции».
В связи с этим и всем вышеизложенным прошу взыскать с АООТ «Роспечать» в мою пользу:
1) пеню, которую «Роспечать» отказалась выплатить добровольно, в размере 2 % от суммы договора за каждый день просрочки выплаты хотя бы за 40 дней – 24 х 40 = 960 (девятьсот шестьдесят рублей);
2) возмещение морального ущерба хотя бы в 10-кратном размере от суммы договора – 1200 х 10 = 12000 (двенадцать тысяч рублей).
Всего 12960 (двенадцать тысяч девятьсот шестьдесят рублей).
Приложение:
Копия договора.
Копия накладной.
Справка о получении денег по договору.
Два маркированных конверта.
(Дата) (Подпись)
Надо бы, конечно, поменьше эмоций, пафоса и вместо дилетантского «морального ущерба» употреблять термин «моральный вред», но не в этом суть. Какой-нибудь новораш, те же Ульяновы-Сыскуновы, гнусно усмехнуться, увидав расчёты-доводы – стоит ли, мол, так крохобориться. Но я честно признаюсь: если бы суд оправдал мои чаяния-надежды хотя бы наполовину и заставил чинуш из «Роспечати» раскошелиться тысяч на 5-6 – я бы вполне удовлетворился и был счастлив (Господи, много ли нищему российскому писателю надо!).
Между тем, из-за моей юридической тогдашней лопоухости судебная машина поначалу заработала на холостом ходу. Дело в том, что иск подать можно двумя способами: 1) придти непосредственно в здание суда, отстоять очередь к дежурному судье и лично вручить иск; 2) послать бумагу по почте заказным письмом с уведомлением. Уж разумеется, я выбрал второй, как мне казалось, экономный на затраты времени путь.
И – поплатился.
Через две недели я получил свою бумагу обратно с припиской:
Ленинский районный суд г. Баранова возвращает исковое заявление о взыскании пени и возмещении морального вреда. Разъясняю, что с подобным иском вы должны обратиться по месту нахождения ответчика, т. е. в Октябрьский райсуд, и заявление подаётся в 2-х экземплярах и должно быть оплачено госпошлиной в сумме 56 руб. 34 коп.
Судья Ленинского райсуда И. Н. Мельникова.
Понятно, что отсюда вытекает новый ДОБРЫЙ СОВЕТ: иск в суд лучше подавать лично – судья сразу же укажет на недостатки-просчёты (если они есть) вашего заявления, да к тому же всегда можно предварительно собрав сведения, дождаться дежурства судьи, пользующегося достойной репутацией, что повышает вероятность справедливого решения.
К слову, в судебных коридорах очень легко узнать-услышать характеристики всех местных судей, но самый безошибочный способ определить судью честного (а таковые хоть и редко, но встречаются!) – по виду очереди: в день дежурства достойного служителя Фемиды в суде собирается буквально толпа, словно в «брежние» времена за дефицитом. И здесь, конечно, есть своя оборотная сторона медали: время приёма заявлений-исков ограничено и можно напрасно отстоять очередь.
И, разумеется, по итогам моего первого судебно-искового «блина», который вышел комом, можно сформулировать ещё один ДОБРЫЙ СОВЕТ, основанный на строгом судебном правиле: исковое заявление, а также все прилагаемые документы следует подавать не менее чем в двух и более (по числу участников процесса) экземплярах.
Да не забудьте, как уже упоминалось, приложить такое же количество конвертов, иначе рискуете о своём «собственном» заседании суда узнать постфактум. И вообще, если уж вы ввязались в тяжбу, решив убить-потратить на это часть своей драгоценной жизни, немалую толику нервов и здоровья, то уж на бумаге, лентах для пишмашинки или картриджах для принтера, конвертах и марках экономить не след.
Впрочем, с конвертами не всё так просто, но об этом – чуть дальше.
Итак, всё, как посоветовала неведомая мне судья Мельникова, я сделал, бумаги удвоил, госпошлину заплатил, два свежих конверта пришпилил (понятно, что в одном из прежних мне вернули обратно мои бумаги, но почему-то без второго конверта) и переправил иск 1 апреля 1999 года в Октябрьский районный суд. И, конечно, по привычке на-чал терпеливо ждать реакции-ответа. Но, прошу прощения, хрен дождался (за исключением мною же оплаченного уведомления, что мой пакет получен 2 апреля).
Наконец, не вытерпев и выбрав паузу в «перегородочно-коридорном» процессе, 18 мая я лично отправился в Октябрьский суд, который, в отличие от родимого Ленинского… (Уж прошу опять же у далёких потомков-читателей, если они будут у этой печальной повести «временных лет», прощения за такие дикие названия-именования: в достославном городе Баранове, как и повсеместно в постсоветской России, имелся район Ленинский, район Октябрьский и, разумеется, район Советский, так что все райучреждения именовались соответственно.) Так вот, Октябрьский суд, в отличие от Ленинского, находится в Баранове у чёрта на куличках, а то и дальше. Короче, на автобусе – остановок пятнадцать.
Добрался я, доехал и выяснил прелюбопытнейшую штуковину: день суда уже, оказывается, давно назначен – 2 июня, но сообщить мне об этом не было никакой возможности из-за… (ни за что не догадаетесь!) отсутствия конверта. Я, позорно демонстрируя мелочность, попытался выяснить судьбу моих родимых двух конвертов и понял из пояснений канцелярской девушки, что в суде существует как бы коммунистическая система: все поступающие с исками конверты складываются, так сказать, в общий котёл и используются по мере надобности, но так как надобность опережает количество поступающих конвертов, то и случаются вот такие безконвертные периоды-перерывы. Девушка-секретарь успокоила меня, что-де всё равно бы на мою долю какой-нибудь конверт позже нашёлся и тут же выписала и вручила мне повестку лично в руки, сэкономив таким образом своей конторе почтовые расходы. Естественно, возникает вопрос: а почему нельзя хотя бы истцов, кровно заинтересованных в судебном разбирательстве и вряд ли желающих уклониться от него, не приглашать за повесткой по телефону? Отпала бы, кстати, и проблема с уведомлениями о вручении, на которые у расейских судов и вовсе уж расходов не предусмотрено… Но – нет: законами и судебными правилами-регламентами не предусмотрено!
