Николай Борисович Башмаков
Всё начиналось в юности
– Кузнецов, у меня нет к этому призвания, поэтому я стихов не пишу. Это не мое дело, и я в него не лезу.
– Тогда почему вы пытаетесь оценивать творчество других?
Степаненко с трудом, но сообразил, что попал в ловушку. На его лице промелькнула растерянность. Он попросту не знал, что ответить этому нахалу, и, чтобы скрыть свою растерянность, повысил голос.
– Мне это положено по должности! Если бы ты писал про цветочки или там любовь-морковь, я с тобой бы не беседовал. А ты пишешь экстремистские стишки, и я обязан принять меры!
Димка тоже раскипятился.
– А что в моих "рифмушках" противозаконного? Там чистая правда, и я имею право о ней писать. Это мое личное, и вы не имеете права лезть в мою личную жизнь!
– Ах, вот как?! Ты, я вижу, так ничего и не понял? И еще пытаешься права качать! А ну, пошли к командиру!
Степаненко схватил тетрадь и потянул Димку в канцелярию комбата.
*
Командир отдельного инженерно-саперного батальона Смирнов был со своим заместителем в одном звании, а по возрасту на четыре года старше. Ему давно пришла пора ходить в подполковниках, должность позволяла, но как-то все не складывалось.
Нет, служил он хорошо. Смирнов был офицером-практиком. Командиром слыл основательным и надежным. На самые сложные задания командование всегда нацеливало его, потому как была уверенность: он выполнит любую работу.
Из-за этой добросовестной работы с личным продвижением по службе ему и не везло. И в этом не было никакого противоречия. Так уж в нашей армии повелось (да и не только в армии): того, кто хорошо тянет воз, отпускать на повышение не спешат.
Командиры бригады менялись часто. На эту должность приходили для того, чтобы получить "полковника". Как только очередной комбриг это звание получал, он почти сразу уходил на более "теплое" место. Вполне естественно, командиры-временщики не горели желанием отпускать офицеров-трудяг, которые обеспечивали им благополучие.
Виноват, отчасти, был и характер комбата. Смирнов по натуре слыл человеком смелым и, если чувствовал свою правоту, мог высказать правду-матку в глаза любому начальнику. А это не нравилось начальникам во все времена, что уж говорить о времени нынешнем, когда лицемерие стало нормой жизни не только в армии, а во всей мировой пирамиде под названием "глобальный мир".
Не способствовало продвижению по служебной лестнице и фатальное невезение, преследовавшее майора Смирнова. Как-то так получалось, чуть дело доходило до подписания представления на звание, как начинались "чудеса в решете". То солдат сбежит с поста вместе с оружием. То его людей поймают пьяными в самоволке. То ЧП с гибелью военнослужащих.
Добавлял масла в огонь и заместитель по воспитательной работе, страстно любивший "устраивать раскопки" в собственной части и вытаскивать этот мусор на всеобщее обозрение. Ему-то что, устроил звон на всю округу, зафиксировал "свою работу" и посиживай, жди поощрения. А отдувается за все командир. Именно поэтому, да еще за чрезмерное двуличие Смирнов, мягко сказать, недолюбливал своего заместителя.
Однако комбат был настоящим мужчиной, обладал хорошей выдержкой и понимал: конфронтация ни к чему хорошему не приведет. Тем более, Степаненко прекрасно спелся с заместителем комбрига и откровенно наушничал на своего командира. Потому Смирнов держал своего заместителя на расстоянии и за пределы служебных отношений никогда не переходил.
Сержант Кузнецов прибыл в часть недавно, и комбат знал о нем только из докладов его командиров. Командир роты капитан Бирюков и взводный старший лейтенант Марусев характеризовали сержанта положительно. Поэтому, когда Степаненко буквально втащил сержанта за руку и сообщил, что привел "экстремиста", Смирнов откровенно удивился и притормозил не в меру распалившегося зама.
– Давайте-ка, товарищ майор, без эмоций, доложите по существу.
– Да что тут докладывать, командир, вы почитайте, что он пишет, и все станет понятно. Самые настоящие "экстремистские" стишки!
Степаненко раскрыл тетрадь и протянул ее комбату. Смирнов мельком взглянул на текст и спокойно спросил.
– Ты что, Кузнецов, сочиняешь стихи?
– Да нет, товарищ майор, это просто сатирические "рифмушки". Загадки на "отцов русской демократии".
Смирнов посмотрел на сержанта с интересом.
– Вот даже как. Лавры Ильфа и Петрова спать не дают. Ну, прочитай что-нибудь…
Он протянул тетрадь Димке. Тот посмотрел на открытую страницу и положил тетрадь на стол.
– Я могу и без тетради.
– Читай.
Димка совсем успокоился и уверенно, хотя и без должного выражения, прочитал "загадку".
При "перестройке" скучно жил
Цветами торговал.
Никто ЕГО тогда не знал,
Никто в расчет не брал.
Но вот, наверно, Сатана
На нас наслал злой рок.
ЕМУ доверили делить
Общественный пирог.
Чтобы никто – ни стар, ни мал,
ЕМУ в дележке не мешал,
ОН без разбору, всем подряд
По чеку-ваучеру дал.
Пока народ кричал: "УРА!!!"
И от восторга пировал,
Он всю Россию тихой сапой
Своим подельникам раздал!
Димка закончил читать, и красный, как рак, Степаненко разразился гневной тирадой.
– Вот видите! Это черт знает что! Он обливает грязью человека, который находится в руководстве государством!
Смирнов откровенно улыбался.
– Степаненко, значит, вы разгадали эту загадку?
– Конечно, разгадал. Он лжет на одного из тех, благодаря которым в стране воцарилась свобода и демократия.
– Но раз вы узнали конкретного демократа, значит, написано недалеко от истины?
Смирнов повернулся к Димке.
– Ну, а сам-то ты как оцениваешь свое творчество?
Командир батальона говорил спокойно. В его глазах бегали веселые искорки, и Димка решился пооткровенничать.
– Загадка слабая, раз даже товарищ майор, – кивнул он на Степаненко, – отгадал ее…
– Кузнецов, не хами! – мгновенно отреагировал "главный воспитатель".
Димка будто бы и не слышал реплику майора и продолжал разглагольствовать.
– Никакой лжи с моей стороны здесь нет. Лгал как раз тот, о ком я написал. Вам ведь обещали "две Волги на ваучер"? Они у вас есть? Зато все полезные ископаемые прибрали к рукам "ребяты-демократы". Разве это неправда?
Смирнов усмехнулся. Паренек этот явно отличался от пацанов своего поколения, озабоченных лишь тем, как, не потея, получить "сладкий сникерс" и легко и просто пожить на райском "чудо-острове".
– Насчет "Волги" это не один ты подметил, а вот оценивать приватизацию тебе рановато. Помнишь, как Чапаев говорил: "для этого сначала подучиться надо".
– Да что его тут убеждать! – на высокой ноте встрял Степаненко. – Ладно, с этими "Волгами"… вы посмотрите, что он дальше пишет!..
– Ну, давай, Кузнецов, почитай еще, раз начальство просит.
– Есть почитать! – ответил Димка и, как добросовестный пионер, отрапортовал очередную "рифмушку" – загадку.
Гайдар Аркадий нас учил,
Как надо честно жить.
Как уважать простой народ
И Родину любить.
Его героев знают все:
И старец и малыш,
Любимцем общим был Тимур
И мальчик Кибальчиш.
А вот теперь "кумир" – Плохиш,
Предавший свой народ.
Живёт под маской мудреца,
С телеэкрана врёт.
За доллары и ветчину
Продал и Тайну, и Страну.
А наш доверчивый народ
Бездумно молится ЕМУ.
Он ещё не закончил читать, а Степаненко уже заверещал:
– Это же намёк на кого угодно! Даже на президента!
Смирнов удивленно посмотрел на заместителя.
– Вы что, всерьёз считаете, что наш президент обладает качествами Мальчиша-Плохиша?
Степаненко стушевался.
– Конечно, нет! Но ведь люди могут подумать!
– Если то, что он пишет, неправда, то не подумают.
– Командир, он же самый настоящий "лимоновец". Кто у тебя отец, – обратился он к Димке, – коммунист?
Димка демонстративно повернулся к Смирнову и на последний вопрос ответил комбату.
– В организации Лимонова не состою. А отец у меня офицер. Такой же, как вы, сапёр, только теперь он на пенсии.
Смирнов уже не улыбался и заговорил серьёзно.
– Да, Кузнецов, шаржи у тебя едкие… С ними неприятностей не оберёшься. Давай, сделаем так: пока ты служишь в армии, про свои "рифмушки" забудь. А тетрадь…
– А тетрадь я отправлю в прокуратуру, – закончил за комбата не желавший идти на уступки Степаненко, – оставлять безнаказанно агитацию против власти нельзя!
Смирнов смерил заместителя взглядом. Доброго в этом взгляде было мало.
– Иди-ка, сержант, в коридор и подожди. Я тебя ещё вызову.
Как только Димка вышел, Степаненко перешёл в атаку.
– Не смотри на меня так, командир, я замять это дело не дам. Этот экстремист должен получить по заслугам.
Смирнов скорчил презрительную физиономию и вопреки установившемуся порядку тоже обратился к Степаненко на "ты".
– Да мне в принципе без разницы… Взысканием больше, взысканием меньше. А вот как быть с тобой?
– А при чём здесь я? Я раскопал это дело и доведу его до конца.
– Да при том… Тебя рассматривают на повышение. Я должен представить характеристику. И что мне писать? Что ты завалил в части идеологическую работу?
– Да при чём тут я?! – едва ли не закричал Степаненко. – Я выявил этот факт!
– Да при том, – невозмутимо гнул свое Смирнов, – почитай, что написано у тебя в обязанностях. За идеологическую работу, в том числе и за профилактику, отвечаешь как раз ты!..
До Степаненко с трудом начало доходить: если он этот случай раздует в "дело", крайним сделают не командира, а его самого.
– Так что же делать? – растерянно спросил он.
– Искать компромисс…Кузнецов паренёк умный. Думаю, поймет с первого раза. Поэтому шум поднимать пока рано.
– Да, да, – закивал Степаненко, – а тетрадь его надо сжечь!
– Вот и хорошо. На том и порешим, – Смирнов снова перешел на официальный язык. – Вы идите и работайте по своему плану, а я ещё раз с ним побеседую. Скажите, пусть зайдет.
Степаненко вышел, и почти сразу же зашел Димка. Смирнов грубовато оборвал его попытку отрапортовать.
– Ты сам-то, поэт хренов, понял, на что ты наступил?
– А что я такого сделал? – попытался храбриться сержант. – У нас, товарищ майор, вроде бы как свобода слова…
– Дурак ты еще, – оборвал его комбат. – Не было никогда в России свободы и, наверно, ещё долго не будет. У нас свободны делать, что вздумается, только те, у кого деньги. И вот еще что, парень ты разумный, поэтому выбрось из головы эти ублюдочные словечки "как бы", "вроде как", "типа того". Жить надо жизнью настоящей, а она не терпит неопределенности. В реальной жизни поступать всегда приходится конкретно.
Димка сник, но все же сделал попытку оправдаться.
– Товарищ майор, я ведь не занимался никакой агитацией. Я эти "рифмушки" написал еще в школе.
– Значит так, – отчеканил комбат, – пока служишь в моей части, все это из головы выбрось! У нас хватает серьезных дел и без этого. Иначе найдется доброхот, состряпает на тебя дело, и вместо дембеля попадешь в тюрьму.
– В тюрьму за шаржи?
– Не перебивай! У нас садят и не за такое. Тетрадь свою сегодня же отправь домой, а майору скажешь, что сжег. Все. И помни: я делаю это только из уважения к твоему отцу-офицеру. У меня самого двое таких оглоедов растет.
*
Комбат Смирнов сказал истину. Серьезных дел у саперов было с избытком. Они не вылезали из командировок, и заниматься сочинением "рифмушек" у Димки теперь не было ни сил, ни возможностей. Поубавилось у него и желания. Любому мало-мальски творческому человеку важно, чтобы хоть кто-то положительно оценивал его творчество. Димке его сочинения приносили одни неприятности. А раз не было удовлетворения, то в голову все чаще лезла мысль: все эти "детские забавы" пора кончать. Тем более, что в профессиональном плане он делал успехи.
Командир взвода старший лейтенант Марусев оценил старание паренька. Он все чаще стал доверять ему задания, которые ранее обычно исполнял флегматичный и инертный замкомвзвода Ландышев. А после случая, произошедшего в одном из небольших городков Дагестана, сержанта Кузнецова взводный по-настоящему зауважал.
В этом городе им пришлось разминировать сарай, подготовленный к взрыву. Его обнаружил местный житель, ветеран Великой Отечественной войны. Старый солдат не побоялся тех, кто подготовил этот "склад", и сообщил о "находке" в милицию.
Ветхий сарай находился на частной территории и внешней дощатой стеной выходил прямо на улицу, в этом же месте примыкавшую к главной площади. На площади обычно проводились митинги и праздничные торжества. В сарае были аккуратно уложены в единый заряд снаряды, мины, тротиловые шашки и несколько мешков с аммиачной селитрой. Подрыв заряда во время скопления людей мог вызвать большое количество жертв.
Учитывая важность задания, вместе с группой разминирования Марусева на место выехал сам командир бригады. Он вместе с главой города и представителем МЧС вошел в оперативную группу. Руководил операцией генерал ФСБ.
К приезду саперов район был оцеплен, а из ближайших домов выселены все жители. Группа с ходу приступила к работе.
Марусев оставил подчиненных за жилым домом и зашел в сарай один. Подождал, пока глаза привыкнут к освещению, и осмотрелся. На видном месте, поверх уложенных рядком снарядов, было пристроено самодельное взрывное устройство с радиотелефоном. От него шли два проводка к электродетонатору, заделанному в пластит.
Марусев аккуратно вынул электродетонатор и перерезал оба провода. После этого снял взрывное устройство и вышел к группе.
– Все, бойцы. Жало я вынул. Приступаем к погрузке. Наше дело загрузить груз в автомобили. Уничтожать его будут саперы МЧС за городом. Берем по одному снаряду, переносим и аккуратно укладываем в кузов на песочек. Работаем рассредоточено, согласно прежней схеме. Первый в сарае, последний у машины.
После краткого инструктажа три сапера и Марусев вошли в сарай.
– Сначала осмотритесь! – скомандовал взводный. – Напоминаю, брать только по одному боеприпасу. Ходить медленно, не паниковать и не запинаться. Понятно?
– Понятно, товарищ старший лейтенант, не в первый раз, – ответил за всех любивший похорохориться ефрейтор Вася Шутов.
Он первым подошел к заряду.
– Ох, сколько они всего натащили! Даже противотанковую мину где-то откопали… С нее и начнем!..
– Стой! Не трогай мину! – вдруг громко закричал Димка.
Все, включая Марусева, удивленно посмотрели на сержанта. Раньше тот никогда так не паниковал.
– Ты что, Кузнец, так перепугался? – нарочито хихикнул Шутов, – Она же беззубая… без взрывателя.
Вместо ответа Димка подошел к мине и присел возле нее на корточки.
– Товарищ старший лейтенант, – подозвал он взводного, – под противотанковой спрятана мина-сюрприз.
Марусев подошел к нему и тоже присел. Сбоку было хорошо видно: боевая противотанковая мина ТМ-62 лежала на небольшой пластмассовой мине коричневого цвета. По всем приметам специальная мина МС-3.
– Да, Кузнецов, похоже ты прав. Этот "сюрприз" приготовлен для нас с вами. Как ты догадался?
– Отец о таком случае рассказывал. Это один из способов установки мин на неизвлекаемость. Противотанковая мина давит своей тяжестью на шток мины-сюрприз и, если убрать груз, шток разгружается, освобождается ударник и… взрыв.
Марусев посмотрел на притихшего ефрейтора.
– Ну, Шутов, какую картину рисует твое воображение?
– Детонировал бы основной заряд, товарищ старший лейтенант, и нас собирали бы по кусочкам…
– Нечего бы было собирать, – невесело ухмыльнулся Марусев. – Это впредь нам наука, внимательнее надо быть. Ладно, об этом после… Что будем делать?
Взводный развернулся к Димке.
– Не знаю, – честно признался тот, – вынести мины из сарая можно, а везти в машине нельзя.
– Да… можно взорвать в саду, но тогда вылетят все стекла в домах, и я получу на всю катушку.
– Да что вы, товарищ старший лейтенант, – вмешался в разговор жизнерадостный Шутов, – тут столько начальства… Насчет стекол пусть решают они!.. Нам, главное, мины оттащить от заряда!
– Что бы я без тебя, Шутов, делал… Значит так: Шутов с Серебряковым в конце сада быстро копаете яму, метр на метр, глубиной шестьдесят сантиметров. Кузнецов, остаешься со мной. Будешь страховать.
Бойцы отправились выполнять приказ взводного, Марусев взял в руки зазвонивший радиотелефон. Комбриг требовал доклада.
– Ну, что там у вас, Марусев? Почему не докладываете?
– Обезвредили взрывное устройство, товарищ полковник… теперь занимаемся другим.
– Сколько их там?
– Пока обнаружили только два. Чтобы все проверить, нужно время.
– Хорошо. Не спешите, осмотрите все внимательно. О любых изменениях докладывайте немедленно.
Когда подошел Шутов и доложил, что яма готова, Марусев передал трубку ему.
– Ефрейтор, будет звонить комбриг, докладывай, что я обезвреживаю взрывное устройство. И следи, чтобы никто не высовывался из укрытия.
– Есть, товарищ старший лейтенант, будет исполнено в лучшем виде!
Шутов убежал, а Марусев с Димкой приступили к выполнению задуманного. Взводный стал потихоньку просовывать руку под нижнюю мину МС-3.
– Кузнецов, я сейчас захвачу мины снизу и сверху и в таком положении их понесу. Открой дверь и следи, чтобы я обо что-нибудь не запнулся. В случае чего подстрахуешь.
Марусев захватил мины, плотно прижимая друг к другу, приподнял их на уровень груди, прижал локти к туловищу и медленно пошел к выходу. Димка открыл дверь и тихонько топал рядом, подсказывая, где на пути препятствия и куда и как нужно ставить ноги.
Они вышли из сарая, отошли метров на десять. и от чрезмерного напряжения у взводного затряслись руки. Он остановился.
– Кузнецов, накрой мои руки своими и как следует придави… Мне нужно передохнуть.
Димка исполнил приказание. Марусев расслабил руки. Они постояли несколько минут, после чего взводный пошел дальше. Теперь он двигался еще медленнее. Руки его занемели, ноги дрожали от напряжения, но он все же без остановки достиг желанной цели. Следуя указаниям "поводыря" аккуратно опустил в яму сначала одну ногу, затем другую, присел и, не разжимая рук, опустил мины на землю. После чего тихонько скомандовал.
– Теперь я буду освобождать нижнюю руку, а ты слегка придавливай сверху и следи, чтобы МС-ка случайно не выскочила из-под ТМ-ки.
Они удачно выполнили последнюю операцию. Марусев присел возле ямы и вытер пот.
– Все. Пойду звонить начальству, а ты стой рядом и карауль, чтобы никто случайно не сдвинул мины.
– Да кто к ним подойдет? – попытался воспротивиться Димка, но взводный вдруг громко рявкнул на него:
– Я сказал – охранять! Все остальное мы сделаем без тебя.
Дальше все пошло без осложнений. Группа аккуратно сложила боеприпасы в кузов двух автомобилей. Автомобили с саперами МЧС в сопровождении милиции, с мигалками и сиренами поехали за город. Туда же снимать взрывы и брать на этом фоне интервью помчалось телевидение.
А армейские саперы доделали свое дело и подвели итог работы. Начальство приняло решение – взорвать мины на месте. Марусев из укрытия сдернул противотанковую мину кошкой, так что взорвалась только мина МС-3. Взрыв был не сильный, но стекла в ближайших домах все-таки вылетели.
Марусев подробно доложил о выполнении задания лично командиру бригады. Он особо подчеркнул: спас группу и предотвратил взрыв подготовленного заряда сержант Кузнецов. Комбриг въедливо и досконально отчитал взводного за невнимательность и несоблюдение мер безопасности, что могло привести к гибели людей. В конце похвалил за умелые действия сержанта Кузнецова, объявил всей группе благодарность и приказал возвращаться в пункт постоянной дислокации. После чего укатил туда, где тусовалось начальство.
А население страны из телевизионных новостей узнало в этот день о том, что благодаря блестяще проведенной операции ФСБ и геройским действиям МЧС был спасен от разрушения город Н, жителей которого собирались уничтожить "террористы", представляющие "главную опасность" для России и всего мира.
О скромном фронтовике-пенсионере, обнаружившем заряд, и тем более об армейских саперах не было сказано ни слова.
В таких вот "операциях" и заключается высший пилотаж руководства с помощью пиара и манипулирования сознанием людей. Человек, регулярно заглядывающий в телеящик, не только привыкает к мысли, что в стране "кипит работа", но и главными героями "этой работы" считает тех, на кого ему указывают СМИ.
И только те, кто еще сохранил способность самостоятельно мыслить, способны уловить разницу между симуляцией событий и их реальным содержанием. Но их в наше время никто не слушает. Ведь сказано же уже: "Нет Пророка в своем Отечестве".
Глава 3
В непрерывных командировках, занятиях, несении караульной службы, хозяйственных работах пролетело лето, а за ним осень и зима.
Честным отношением к службе и порядочностью Димка завоевал авторитет не только в своем батальоне, но и в бригаде. Его уважали сослуживцы. Особенно солдаты младших сроков службы. Сержант Кузнецов хорошо запомнил уроки "дедовщины", пройденные в учебке но не для того, чтобы "отыгрываться" на новобранцах. Его интеллект был выше Рябова и ему подобных, и по отношению к младшим он был более справедливым.
Хотя, если говорить откровенно, быть с ними все время добрым и объективным ему не всегда удавалось. Беда армии неразрывна с бедой народа, и в нее теперь все чаще попадали негодяи, уже на гражданке превратившиеся в озлобленных волчат. Таким солдатам было наплевать на все. Заставить их еле-еле шевелиться можно было только приказом. И то шевелились они ровно столько, сколько над ними стоял начальник. Работать в русле нормальных отношений с "пофигистами" было практически невозможно. Они реагировали на приказ, если только он подкреплялся страхом. Это и заставляло сержантов все теми же методами "дедовщины", с помощью угроз, держать "пофигистов" в относительном повиновении.
Эта категория солдат Димкину человечность и порядочность воспринимала как слабость, часто вообще игнорировала его как младшего командира. Порой они доводили его до такого состояния, что ему хотелось забыть все требования уставов и от всей души врезать негоднику по ребрам. Но отец не зря учил его воспитывать в себе силу воли. Ему хватало сил себя сдерживать.
Среди старослужащих солдат встречались и те, кто стремился поддерживать в части "дедовские" традиции. Однако "деды" в этой части действовали не так нагло и цинично, как в учебке. Среди этой категории у Димки были откровенные неприятели, но они предпочитали с ним не связываться. По части физической подготовки сержант Кузнецов приобрел непререкаемый авторитет.
Как ни загружена была бригада служебными заданиями и хозяйственными работами, в ней периодически проводились соревнования по гимнастике, рукопашному бою, кроссу, марш-броску, преодолению полосы препятствий. И тут Димка показывал себя во всей красе. Его универсальная подготовка и физические данные позволяли не только участвовать во всех этих соревнованиях, но и довольно часто побеждать в них.
Одним словом служба его протекала напряженно и интересно. И только одно обстоятельство угнетало. Несмотря на старание и успехи его практически не поощряли. Вернее поощряли, но не так, как хочется любому солдату. За период длиною почти в год он заработал около трех десятков благодарностей. И все… Его одногодки получали грамоты, значки отличия, ценные подарки, отпуск с выездом на родину. Даже Толик Кашин по прибытии из Абхазии съездил домой. Димку все это обходило стороной.
Он утешал себя: не это главное в жизни…, но все же не мог скрыть обиду и досаду, наблюдая, как раз за разом его обходят. А в отпуск, ох, как хотелось!..
Причина "невнимания" к его персоне со стороны командования скрывалась в майоре Степаненко. Майор не забыл о случае с рифмушками. С того самого дня злопамятный замполит целеустремленно и настойчиво вычеркивал "инакомыслящего" из всех списков на поощрение и раз за разом вписывал в одну и ту же графу – "благодарность". Свои действия майор оправдывал так: "Буду делать это и впредь, пока не выбью из сопляка политическую дурь".
Возможно Димкина служба протекала бы так до самого увольнения, но к счастью, он в очередной раз попал на глаза комбригу.
В конце марта в бригаде проводился марш-бросок с полной выкладкой. Бежали поротно. Следует сказать, при совершении марш-броска проверяется не только физическая готовность офицеров, сержантов и солдат, но и сплоченность подразделений. Иными словами насколько полно претворяется в подразделении девиз: "один за всех, и все за одного". Рота должна прибыть в намеченный пункт без единого отставшего со всем оружием и снаряжением. Потому для достижения лучшего результата помощь слабым здесь не только разрешается, но и поощряется.
Все роты батальона пробежали неплохо. А Димкина рота, возглавляемая старшим лейтенантом Марусевым (ротный ушел в отпуск), показала лучшее время. Наблюдавший за финишем подразделений комбриг обратил внимание на бежавшего в конце роты сержанта. Увешанный противогазами, с двумя вещмешками, Димка буквально на буксире тащил самого слабого в роте рядового Мишина.
Комбриг подозвал комбата.
– Молодец, Смирнов! Твои сегодня отличились. А скажи-ка мне, как служит этот сержант, что у Марусева в роли паровоза?
– Сержант Кузнецов? Хорошо служит, товарищ полковник, очень толковый сапер.
– А почему я его фамилии ни разу не видел в приказе на поощрение?
Смирнов замялся.
– Мы награждаем его… своей властью.
– Что ты мямлишь, как красна девица? Говори прямо. Он что у тебя в нарушителях ходит?
Смирнов выдохнул воздух и смело взглянул комбригу в глаза.
– Да знаете вы, товарищ полковник, все лучше меня. Причина все та же. Я вот тоже служу нормально и в нарушителях не числюсь, а седьмой год в майорах хожу.
Комбригу ответ подчиненного не понравился.
– Ну, в отношении тебя предоставь мне решать… А я спрашиваю: почему ты проявляешь безразличие к подчиненным?
Смирнов не испугался начальственного тона и глаз не отвел
– Товарищ полковник, уберите от меня Степаненко!
Полковник осуждающе посмотрел на Смирнова.
– Да-а-а, Смирнов. Ты боевой офицер, военное училище закончил, а справиться с институтским болтуном не можешь.
– Справился бы, если бы его сверху не прикрывали. Да речь не обо мне. Я-то потерплю. Он личный состав калечит и ломает. Тот же Кузнецов, прекрасный сапер, умный парень, не хуже офицера дело знает, а вот невзлюбил его Степаненко и давит, и давит…
– Никакой начальник не любит, если подчиненный умнее его. А ты-то что интриг испугался, когда дела касается вроде бы смелый?
– Так я же сапер, товарищ полковник… А сапер всегда идет с опаской и под ноги смотрит… Чтобы на мину не наступить… или в дерьмо.
Комбриг засмеялся.
– А вот без этого, Смирнов, наша служба редко обходится. Только на мину сапер наступает один раз, а в говно приходится частенько. Чистенькими остаются только мерзавцы да бездельники.
– Я всё понимаю, товарищ полковник, но поймите и вы, батальон так и будет постоянно в дерьме, если не уберете Степаненко.
Комбриг повысил голос.
– Ох, и упрямый ты, майор. Заладил: Степаненко да Степаненко… Я тебе толкую: командовать надо уверенней! Бояться никого не надо, в том числе и вышестоящих начальников! Понятно?!
Смирнов опустил голову.
– Понятно, товарищ полковник…
Полковник уловил перемену в настроении подчиненного и заговорил спокойно.
– Вот и хорошо, раз понятно. А со Степаненко я что-нибудь придумаю.
Комбриг слово сдержал. В апреле Степаненко отправили на повышение, и в саперном батальоне произошли перемены. Пришел долгожданный приказ на присвоение комбату Смирнову воинского звания "подполковник". Ушел на повышение в соседний батальон ротный. Командиром роты назначили старшего лейтенанта Марусева. Димку тоже повысили. Он стал заместителем командира взвода. Получил он и долгожданный отпуск и в канун Первомая ехал домой в приподнятом настроении. До окончания службы оставалось всего шесть месяцев.
*
Марина Серова спешила в билетную кассу. Накануне позвонила Света и сообщила: Димка едет в отпуск. Она немедленно засобиралась в Большую Гору. Мать с отцом пытались отговорить ее от поездки перед сессией, но ей удалось настоять на своем. Электропоезд метро укачивал и настраивал на размышления. Марина принялась выстраивать планы на поездку, а потом незаметно переключилась на воспоминания.
К концу второго года обучения в МГИМО эйфория от столичной жизни полностью прошла. Среди богатства и роскоши Марина разглядела бедность и даже нищету огромного числа людей, населяющих мегаполис. И все-таки главное разочарование было в другом. Она поняла: благополучная и процветающая часть общества живет неправильно. Не покидало ощущение, что вокруг нее "пир во время чумы", и это ощущение предсказывало близкий кризис.
Наглядным подтверждением неблагополучия в обществе являлось поведение ее сверстников. Отпрыски преуспевающих родителей были пресыщены богатством. В их жизни преобладал только один интерес – развлечения. Вся энергия "золотой молодежи" уходила на поиски все новых забав и получение все более острых и неизведанных до сей поры ощущений и удовольствий. Осознание того, что все в жизни, включая то же богатство, достигается трудом, было близким к нулю.
И это не было ее фантазией или преувеличением. Чем больше подробностей узнавала она о жизни своих однокурсников, тем более подтверждался ее вывод. Последняя вечеринка у сына известного московского банкира – лучший тому пример.
На вечеринку ее привез Стасик. Стас учился с Мариной в одной группе и запал на нее с первого курса. Пареньком он был совершенно невыразительным, но его папа занимал высокий пост в МИДе, и со Стасиком "дружили". Числился в приятелях он и у банкирского сыночка Альбертика.
Марина принимала ухаживания Стасика, но держала его на расстоянии. В данном случае она поступала рационально. "Дружить" все равно с кем-то надо, чтобы не прослыть "дремучей девой" и отвадить других, более неприятных и назойливых поклонников. Иными словами Стасику она отвела роль громоотвода.
Его приятель Альбертик числился их однокурсником и был единственным наследником банкира. Невысокого роста, худенький с лисьей мордочкой Альбертик слыл нагленьким и злобным мальчиком. Из тех, кто, увидев под ногами маленького беззащитного лягушонка, обязательно раздавит его.
Сынок являл собой полную противоположность отцу. Особенно этот контраст был заметен по отношению к труду. Отец работал с раннего детства и обладал всеми качествами, без которых невозможно добиться какого-либо успеха в современном крупном бизнесе. Его капитал, который он сколотил во время развала страны, был нажит хоть и неправедным, но упорным трудом.
Сыну все эти качества были не нужны. Зачем учиться, а потом вкалывать, если на двадцатилетие тебе дарят сверхдорогой спортивный "Ягуар" и у тебя есть абсолютно все.
Банкир, как и многие внезапно разбогатевшие люди, наивно полагал: пройдет время, сын возьмется за ум и по праву унаследует от отца и его состояние, и его дело. А сын знал точно: работать он не будет, даже если у отца совсем кончатся деньги. А этой зелени у предка хватит на десяток жизней. Потому вся жизнь сына состояла из моментов чередующихся приятностей.
