Николай Николаевич Берченко
Круиз вокруг Европы полвека назад
Подготовка к круизу.
Думаю, что читатели этих воспоминаний захотят, прежде всего, получить ответ на вопрос, каким образом молодой инженер провинциального завода стал участником такой элитной поездки. Представьте себе, что меня, инженера СКБ Львовского телевизионного завода, флагмана радиопромышленности СССР, как одного из разработчиков первого в СССР полупроводникового телевизора, премировали путёвкой на этот круиз. Поверили? Нет. И правильно сделали. Так как же это было на самом деле.
Не хочется, но придётся коснуться собственной семейной истории. Моя мать, Галина Владимировна (далее для краткости я буду писать Г.В.), была заведующей кафедрой ветеринарного акушерства Львовского зооветеринарного института и член-корреспондентом ВАСХНИЛ, в тот момент единственным во Львовской области. Она была инициатором и организатором важной для области программы по улучшению племенного стада крупного рогатого скота. Это долгосрочная программа, резко оборванная в 1992 году, уже в шестидесятые годы начала приносить результаты, за что она и была избрана в ВАСХНИЛ. Галина Владимировна регулярно ездила на Международные конференции и её пускали в туристические поездки. И вот она узнала, что в Облпрофсовете в 1966 году будут несколько путёвок на круиз вокруг Европы. И она решила попробовать поехать на этот раз с собственным сыном. Каковы усилия были ее предприняты, и какие связи были пущены в ход, я не знаю, но в один день она объявила мне, что от меня требуется только справка о состоянии здоровья и характеристика-рекомендация. Справку о состоянии здоровья, то есть, что мне ничто не мешает ехать за рубеж, я получил довольно легко, ибо к бюрократической волоките был привычен. Единственное, что для получения подписей и печатей, удостоверяющих, что я психически здоров и не болен венерическими болезнями, мне приходилось отпрашиваться с работы, чтобы съездить в соответствующие диспансеры, где проверили, что я не состою у них на учёте. Тяжелее было с характеристикой. Получение этого документа всегда было сопряжено с изрядной психологической нагрузкой. Впрочем, что такое настоящие мытарства с этим очень часто требуемым по самым разным поводам документом, я узнал лишь позднее при работе в высших учебных заведениях. На заводе всё было достаточно просто, А главное, мне помогло то, что я перед этим считал неприятным эпизодом. Дело в том, что где-то полгода перед этим в нашу лабораторию зашёл заведующим отделом кадров СКБ, а по совместительству и парторг, Всеволод Ильич, сказавший, что хочет со мной побеседовать. Как я потом убедился, это был достойнейший человек, и один из трех верующих коммунистов, которых я встречал в своей жизни. Слово верующий я употребляю сугубо в положительном смысле. В дальнейшем, перейдя на работу в политехнический институт и университет, я сталкивался со многими парторгами и секретарями парткома. Но верующих коммунистов там уже не было, их карьеризм был виден невооружённым глазом. Впрочем, среди комсомольских лидеров уже на телевизионном заводе и даже ранее среди комсоргов в Политехнике я верующих комсомольцев не встречал.
Но, как пела Алла Пугачёва: «А, впрочем, песня не о том, а о любви». Во всяком случае, от этого предложения у меня похолодело в желудке, и, как сейчас помню, как мы вышли на лестничную клетку между этажами в СКБ, и он спросил меня, с кем это из-за границы я веду переписку. Я залепетал, что никакой переписки я не веду, Но Всеволод Ильич заметил, что недавно я получил письмо из Парижа. Тут я облегченно вздохнул, и объяснил, что это была открытка от родной матери, которая находилась в Париже на Всемирном Ветеринаром конгрессе. Он кивнул и попросил принести открытку, что я и сделал. Через несколько дней он вернул мне открытку и сказал, что всё в порядке. Поэтому он не удивился, когда я обратился к нему с просьбой о характеристике, рекомендующий меня в круиз вокруг Европы. Он только призадумался, и потом объяснил мне, что в СКБ проблем не будет, а потом он пойдёт в Железнодорожный райком, где её должен будет утвердить первый секретарь райкома. Что там будет, он не знает. Я принес свою предыдущую характеристику, и мы набросали проект новой. Через пару недель Всеволод Ильич отдал мне характеристику со всеми подписями и печатями (см. Приложение). Он рассказал, что ему пришлось идти на личный прием к первому секретарю райкома, который вначале никак не мог понять как такой младенец уже хочет куда-то ехать, но Всеволод Ильич объяснил ему ситуацию, и он подписал характеристику. Таким образом, у меня все было готово. Я отправился в Облпрофсовет, где заполнил все требуемые документы, и на меня завели выездное дело. Тут я хочу обратить внимание, на один, казалось бы, незначительный документ, называемый объективкой. Значение его я понял намного позднее. Дело в том, что кроме огромной анкеты, подшиваемой в выездное дело, клерком, который ведёт ваше дело, заполняется ещё и маленькая анкета. Эта анкета содержит только наиболее важные сведения о вас. Последний раз я заполнял её в 1996 году, то есть уже в Украине, когда оформлял свою первую командировку на конференцию во Францию. И вот, что мне рассказал мой знакомый из Таллина. Как-то раз Таллинскому политехническому институту, где он тогда работал доцентом, выделили одно место на стажировку в известной лаборатории за рубежом. Документы оформили и послали в министерство два человека. Мой знакомый по всем параметрам настолько превосходил своего соперника, что он нисколько не сомневался в успехе. Но в министерстве решили иначе. Обычно мы такие решения сверху воспринимали как безусловные и даже не пытались что-либо выяснить, но не таков был мой знакомый. Он отправился в Министерство, не знаю Эстонии или СССР, и пошёл в соответствующий отдел. Там какой-то клерк нашёл его бумаги и удивлённо спросил его: «На что же вы надеялись, ведь вы же беспартийный!». «Как беспартийный, я парторг кафедры, об этом написано в моей анкете и характеристике». «Не знаю, вот объективка, где четко указано, что вы беспартийный». Выяснилось, что секретарша отдела международных отношений, заполняя его объективку, допустила «случайно» механическую ошибку, поставив в соответствующей графе беспартийный. Случайность была совершена, конечно, за соответствующую мзду от соперника. Расчёт был психологически грамотен. Клерк, который вёл дело, взглянув на объективку, даже не стал раскрывать папку. Тогда я не знал всех этих тонкостей и беспокоился лишь об одном, выпустят ли нас одновременно обоих за рубеж. Но всё прошло на ура, и вскоре меня вызвали на собеседование. Процесс собеседования путем личной беседы претендента на поездку за рубеж с членами т. н. «выездной комиссии» мог проходить очень по-разному. Самый страшный вариант рассказал мне мой друг из Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в Ленинграде, которому по долгу службы приходилось водить группы претендентов на подобные беседы. Физико-технический институт находится в Выборгском районе, самом пролетарском районе Ленинграда, и в состав его «выездной комиссии» входили самые идейные и ответственные ветераны. Бывало так, что претендент полностью удовлетворял всем требованиям, но при вынесении решения какой-нибудь седовласый отставник задумчиво говорил: «Не нравится мне этот товарищ, Не отправлял бы я его туда». И вопрос был исчерпан! Мне же повезло. Проходил я собеседование один, так как у остальных участников круиза от Львова в этом не было необходимости, и, может быть, поэтому «выездная комиссия» состояла из одного клерка. Он прежде всего прочел мне краткую лекцию о высокой ответственности, возлагаемой на меня, а затем задал несколько вопросов. Благодаря многолетней тренировки на семинарах, завершающим штрихом к которым был экзамен по научному коммунизму, впервые как раз тогда введённый в программу на последнем курсе института, вопросы этого милого человека были для меня просто детскими. Теперь оставалось только ждать окончательного решения, но всё прошло благополучно. За 2 дня до отправления теплохода из Риги мы отправились на вокзал, чтобы сесть на поезд. Здесь в комнате вокзала для депутатов Верховного Совета львовская группа впервые собралась вместе. Всего у нас было 7 человек. Старостой группы был Ф. П., главный львовский милиционер. С ним была его жена, В. Е., занимавшая очень важный пост в горсовете, далее были дамы, занимавшие посты 2 и 3 секретарей райкомов Львова и, наконец, последней была жена одного из секретарей райкома. Чтобы мы где-нибудь не ляпнули об этом, нас сразу предупредили, что все они числятся в составе львовской группы круиза, как учителя школ. Так как географический, национальный и классовый состав таких поездок всегда тщательно и подробно обсуждается во всей литературе на эту тему, то я сразу скажу, что меня это тогда совершенно не интересовало, Наша группа входила в состав киевской тургруппы, большинство в которой составляли киевляне. Ее часто называли украинской, и именно их я знал лучше всего. Как мне кажется, большинство киевлян было работниками институтов Академии Наук УССР гуманитарных направлений. Была большая московская группа, группы российских регионов, узбекская, азербайджанская и грузинская. Кем были эти люди, абсолютно ничего не знаю, только о нескольких грузинах могу сказать, что по их виду я сразу определил, что они из породы сухумских милиционеров. Мы часто отдыхали в Сухуми и ходили на пляж около Келасурской стены. И вот по дороге на пляж по Келасурскому шоссе нам всегда встречались медленно движущиеся тяжёлые мотоциклы с коляской с одним или двумя милиционерами. Эти представители закона всегда были грузные, словно вросшие в свой мотоцикл и с каким-то особенно свирепым выражением лица. Нас они не трогали, но мы видели, как шедшие по этой же дороге местные жители старались стать незаметными при приближении мотоцикла. К этой же категории принадлежали и двое мужчин из Азербайджана. Они особенно контрастировали со своими женами, которые, хотя и в возрасте, сохраняли какую-то благородную, чисто восточную красоту. Глядя на них, я подумал, вот две принцессы, угнанные в рабство разбойниками. Хотите, верьте, хотите нет, но эта мысль пришла ко мне в самом начале путешествия, задолго до событий описанных ниже.
Должен сразу признать, что за всё время круиза никто из львовской группы по отношению ко мне, человеку значительно моложе и стоящему ниже на социальной лестнице, не проявил ни малейшего высокомерия. Было ли это признаком хорошего воспитания, или то, что я был сыном своей матери, не знаю. Добавлю также, что за всё это время, по крайней мере, в нашем присутствии, не велось ни одного разговора о политике, ни вообще об их работе во Львове, в частности. Все разговоры были только о круизе, о том, что мы видели и что ещё будем видеть. Даже архитектурные памятники с идеологической точки зрения никогда не обсуждались!
Карта пассажира на теплоходе "Тарас Шевченко"
Но вернемся к нашему путешествию. Переночевав в рижской гостинице, которую по своей линии нам всем заказал Ф. П., мы отправились в гавань. Посадка проходила спокойно, без каких-либо очередей. Мы сдавали привезённые нами иностранные паспорта, которые мы потом получали только перед высадкой в каком-либо порту. Взамен нам выдавали посадочный талон, который теперь был нашим основным документом. Здесь же мы купили на 100 руб. специальные платежные чеки, которыми оплачивались дополнительные услуги на борту теплохода, и иностранную валюту для «карманных расходов» за рубежом. Валюту мы получили, насколько я помню, в виде 17 американских долларов. По курсу доллара в то время это была большая сумма, но как мы ее обменивали на местные валюты, я абсолютно не помню.
Далее мы шли размещаться по каютам. Нас поселили в 503 каюту, она была на пятом, самом нижнем этаже. Каюта была двухместная с умывальником, её достоинством было то, что наш иллюминатор выходил прямо в море, и большую часть рейса его можно было самому открывать. Вечером мы отправились в первый раз в ресторан. Весь рейс нас кормили просто, но вкусно и сытно, чем кухня теплохода резко отличалась от всего общепита по берегам Черного моря. Впрочем, в ресторанах теплоходов Крымско-Кавказской линии всегда кормили отлично, только из-за несоответствия количества мест в ресторанах и перевозимых пассажиров в них было очень трудно попасть.
Значки, врученные нам при регистрации
Скандинавия
Первое, и одно из самых ярких впечатлений от круиза, я получил, когда рано утром высунулся в иллюминатор. Теплоход уже вышел в протоки, где расположен Стокгольм, и плыл мимо островков, заросших соснами, под которыми виднелись маленькие, словно кукольные домики непривычной архитектуры. Всю эту сказочную картину дополняли небольшие стаи лебедей, тут и там плывущие между островами. Увы, я захотел повторить эти впечатления через 40 лет, когда мы с женой плыли на пароме Гданьск-Стокгольм. Я специально пораньше вышел на палубу, окно в нашей каюте отсутствовало, но, увы, лебедей вообще не было, островки были так далеко, что трудно было что-то рассмотреть. Что ж, я не в первый убедился в мудрости азербайджанского поэта Мирзы Шафи, написавшего: «Минует всё, и радости и счастье, ушедшее вернуть не в нашей власти, но, если прошлое нам возвратят, былое счастье вновь не станет счастьем.»
Запомнилось мне и то, как мы, в первый раз вступив на чужую землю, шли к автобусам по длинному, мрачному причалу, где кипела какая-то не похожая на нашей порты суета.
Нашу группу в первую очередь повезли в Скульптурный парк и музей Миллесгорден. Он расположен в пригороде Стокгольма, и по дороге туда нас поразили новенькие, аккуратные, словно с иголочки, высотки, выраставшие совершенно естественным образом среди нетронутых скал и сосен. Слыша наши удивленные возгласы, гид нам объяснил, что мэрия города тщательно следит, чтобы при любом строительстве окружающей природе наносился минимальный ущерб. Нас же больше всего поражала чистота всего окружающего, ибо мы привыкли, что после постройки «хрущевок» территория вокруг ещё долго выглядит как после бомбардировки. Скульптурный парк и музей Миллесгорден, созданный шведским скульптором Карлом Миллесом, тоже нас удивил. Странные, как бы летающие скульптуры были хаотически разбросаны среди дикой природы.
Обложка путеводителя по Скульптурному парку и музею Миллесгорденалее
После этого у нас была экскурсия по городу, и каждый раз, вылезая из автобуса, среди оживленного городского движения мы пугливо жались друг к другу. Скажу сразу, что это, как раз очень быстро прошло.
На мой взгляд, именно такая открытка с названием города и четырьмя или пятью крошечными фотографиями знаменитых памятников наиболее полно отражала наши впечатления от однодневного посещения любого города. Впрочем, программы туров современных туристических фирм предполагают посещения еще большего количества городов и стран Европы, причём за меньшее время, чем это было за время нашего круиза. Кажется, фирмы соревнуются, кто покажет больше стран за минимум дней. Что же, возможно, это больше подходит современному человеку с его «клиповым мышлением». В центре открытки фотография стокгольмской ратуши.
Последним пунктом в нашей стокгольмской программе было посещение ратуши, где ежегодно проходит банкет после вручения Нобелевских премий. Это изящное, хотя и небольшое суровое здание, прочно осталось в моей памяти, хотя многие другие более именитые памятники архитектуры, которые мы потом видели, давно забылись. Это было совсем не тот веселенький австрийский модерн, которым наполнены львовские улицы. Само посещение прошло под знаком Михаила Шолохова, которому год назад была присуждена нобелевская премия. Гид подробно рассказывал нам, как он был одет, что ему из еды понравилось и тому подобное. Но думаю, что для многих из нас в этом зале витала тень Бориса Пастернака, человека, никогда здесь не бывшего, но который и тогда и сейчас более ассоциируется с нобелевской премией, чем Михаил Шолохов
Меньше всего воспоминаний у меня сохранилось от Копенгагена. Прежде всего, нас отвезли на берег Зунда и показали на другом берегу Швецию, а потом мы подъехали к замку Кронбург, где гид сказал нам, что это и есть замок Гамлета, Эльсинор, а потом рассказал, чем трагедия Шекспира отличается от жизни исторического Гамлета. Когда мы попросили, чтобы нас пустили внутрь, гид сказал, что там ничего интересного, так как замок служил лишь таможней, где собирали пошлины с кораблей, плывущих в Балтийское море и обратно, а что далее мы едем в настоящий королевский замок, где мы всё осмотрим. Это было правдой. После этого мы ездили по Копенгагену и выходили смотреть главные достопримечательности города. Из них всех, наибольшее впечатление произвела русалочка, печально смотрящая на море. Боюсь, что это было связано с жуткой историей, рассказанной гидом. Тогда вандализм по отношению к произведениям искусства был почти неизвестен, или, по крайней мере, не описывался с таким смаком газетами, журналами и телевидением. Не забывайте, что мы жили еще в эпоху до Интернета, а дома у нас было лишь советское чёрно-белое телевидение. Поэтому мы с таким ужасом слушали рассказ гида о том, что где-то год назад неизвестные отпилили голову русалочки, и то, что мы видим, это уже какая-то новая голова. Правда всё ещё остается надежда, что голову русалочки обнаружат. Сейчас, готовя этот материал, я посмотрел Интернет и убедился, что головку русалочки так и не нашли, а, наоборот, бедную русалочку еще не раз обижали. Ей отрезали руку, взрывали постамент, а то и одевали в хиджаб.
Церковь Грундтвига, лютеранская церковь в Копенгагене (1921-1940). Является одной из самых знаменитых церквей города и редчайшим примером культового сооружения, построенного в стиле экспрессионизма. Я, конечно, забыл название этой кирхи, но с помощью браузера Хром, работавшего в режиме опознавания изображений, легко нашел ее по фотографии, ну а дальше с помощью Википедии сделал описание.
А вот последний штрих к нашему пребыванию в Копенгагене. При высадке и посадке туристов в автобус, машина почти всегда останавливались недалеко от киосков с прессой. И тут наблюдалась такая картина. Наши дамы старательно держались от этих киосков подальше. А некоторые мужчины, признаюсь, среди них был и я, старались, как бы ненароком оказаться около них, и, как бы от скуки, в ожидании автобуса разглядывали витрины. Почти все они были украшены журналами с фотографиями красавиц дам в различных позах. Главной особенностью для нас было то, что хотя они были одеты, но именно те части их тела, которые обычно тщательно скрывают, были максимально обнажены. Боюсь, что наши туристки, не только замечали это странное поведение, но и понимали его причины.
