Николай Александрович Игнатов
Голубь мира
В общем, зажили одной семьей. Устроилась Авдотья работать на завод (хлопотало бывшее начальство) и проработала на нем без малого двадцать лет. За эти годы успела она выйти замуж и овдоветь. А после, как было сказано, начала заводить белых голубей. И вот первого голубя, Мишку, завела она сразу после исчезновения своего мужа. Обстоятельства же этого исчезновения не были известны никому, кроме самой Авдотьи.
Они познакомились на новогоднем вечере в заводском доме культуры. Михаил Конюченко, статный блондин, журналист из местной газеты, фронтовик и человек совершенно серьезного вида, с первых минут знакомства запал Авдотье в душу. Она, казалось, и забыла уже о том, какой пожар в сердце может разжечь страсть, стоит чуть расслабиться. Михаилу тоже очень понравилась эта скромная, маленькая и довольно милого вида девушка, в глазах которой уже почти не виден был тот давешний страшный огонь ненависти, что полыхал зловещим силуэтом долгие годы войны. Лицо самого Михаила, хоть и было сплошь ансамблем правильных черт, порой погружалось в столь глухой мрак, порой излучало, подобно далекому квазару, что-то настолько тяжелое и немыслимое, что было очевидно – война исковеркала его нутро бесповоротно. Забегая вперед скажем, что молчаливость Михаила и периодическое впадение его в мрачную задумчивость имели причиной участие его в событиях на фронте, далеких от защиты Родины.
Свадьба была скромная, и, как казалось многим, немного поспешная. Но Авдотья не думала об этом, она купалась в счастье, она с робкой неуверенностью отдавалась этой нахлынувшей вдруг мирной жизни. Никакой войны, никакого врага, ни боли, ни крови, ни ненависти. Семья, любимый муж, а в скорой перспективе и дети… Впрочем, как было сказано выше, забеременеть Авдотья так и не смогла по причине бесплодия, и впоследствии она в глубине души даже была рада, что не принесла потомства от своего мужа.
Настоящее имя его, кстати было вовсе не Михаил, да и фамилию он тоже себе выдумал после войны. Алексей Яновский – так его звали на самом деле, но немцы называли его Алекс Нож за его пристрастие к применению ножей на допросах. На фронте воевал он не долго, зимой сорок первого при первой возможности сдался и с большой охотой согласился сотрудничать. Дальше была спец школа СС и работа сначала в прифронтовой зоне в Тайной полевой полиции (GFP), а затем в концлагерях в Украине.
Уже перед смертью, Яновский признался, что лично убил не менее ста пятидесяти человек, из них около четверти – детей. Хрипя от боли и заполнившей рот крови, он, будучи в некоей предсмертной эйфории, рассказал, что не испытывал ни малейшей жалости ни к «маленьким жидятам», ни к «москалятам» и убивая, он искренне считал, что очищает землю от «жидо-большевистского ига». Его отца арестовали в тридцатых, только перед войной он узнал, за что именно – за службу в Петлюровской армии. Все имущество конфисковали, а мать Алексея вместе с тремя детьми переселили со Львовщины в Алтайский край.
Авдотье его было не жалко. Ненависть вспыхнула в ней с прежней силой, когда она узнала правду о муже. Она изрезала его ножом, выпытывая все мельчайшие обстоятельства злодеяний, только потом убила и, разрезав труп на части, за несколько заходов вынесла ночью на помойку. Конечно, потом она сообщила, что муж один уехал на рыбалку. Искали его долго, а Авдотья долго лила фальшивые слезы. Огонь ненависти по-немногу гас, но и способность радоваться жизни гасла вместе с ней. Потому стимулом продолжать тягостную бренность послужила для Авдотьи ее деятельность по помощи органам госбезопасности в поиске скрывающихся повсеместно в стране предателей, носящих, как и ее покойный муж маски фронтовиков или даже узников лагерей смерти.
Собственно Михаил Конюченко обратился назад в Алексея Яновского именно благодаря деятельности контрразведки. Он не раз ездил в школы, в институты, облаченный в парадный китель с орденами, рассказывая о несуществующих своих боевых подвигах, о том «как бил фашистского гада…», также нередко выступал вместе с настоящими героями войны перед рабочими на заводах. Трудно сказать точно, где именно прокололся Яновский, может кто-то узнал его в лицо или он проговорился, но контрразведчики, взяв его в оборот, довольно быстро смогли установить настоящую его личность. Имея контакты с Авдотьей, товарищи из органов деликатно сообщили ей о том, за кого она четыре года назад имела неосторожность выйти замуж. Сказали так, по-свойски, дескать, Дуня, ты ж наша коллега, можно сказать, в СМЕРШе служила, ты уж прости за дурные вести, есть сведения, что с предателем ты живешь, с убийцей и извергом. Авдотья долго не могла прийти в себя, хотя не верить товарищам из контрразведки не смела. Ты, Дуня, – сказали они, – только спокойно так, как бы невзначай выведи его на разговор, ну напои что-ли, да убедись, что он – это он, а никакой не Конюченко, а мы его тогда и возьмем, и осудим, и покараем за все.
Авдотья ничего им не обещала. И после всего, что произошло дальше, контрразведчики её не трогали, делая вид, что поверили в загадочное исчезновение несчастного. Придя домой, она взяла нож и начала ждать мужа с работы. Вернулся Яновский довольно поздно и сразу от усталости завалился спать рядом с женой, которая, конечно не спала. Только он захрапел, Авдотья встала над ним и потрясла за плечо. В тусклом свете торшера его чуть помятое румяное лицо вдруг обратилось в мерзкую довольную рожу Никифора. «Отвечай мне, ты не Михаил Конюченко, а Алексей Яновский!? Так?! Говори!». Сонливость и растерянность тут же исчезли с лица лже-Михаила, только он отчетливо расслышал вопрос, произнесенный железным голосом и скользнул взглядом по длинному лезвию финского ножа, что твердо держала правая рука его жены.
По его реакции Авдотья поняла, что все, что слышала о нем от контрразведчиков – правда; ее движения были резки и смертоносны, предатель Яновский был обречен.
Данное произведение является воплощением
художественного замысла,
все совпадения в нем являются совпадениями
