Николай Бердяев
Духовные основы русской революции
Патриотизм и политика
I
Мы, русские, слишком привыкли говорить, что родина наша на краю гибели. Мы так долго говорим об этом, и слова наши так мало действенны, и так незначительны их практические последствия, что скоро никто уже не будет верить искренности и серьезности наших слов. Все слова потеряли свой удельный вес и перестали быть действенными. Происходит лишь быстрая смена министров, которые судорожно пытаются образовать сильное национальное правительство, но эта перестановка атомов производит впечатление болезненного бессилия, и ничто существенное от нее не меняется. Это явление, вполне аналогичное «министерской чехарде», происходившей в последний период существования старого режима. Основное направление общественной воли остается тем же. Для выхода же из трагического бессилия необходим внутренний психический сдвиг, необходима иная духовная атмосфера власти, более свободная, более правдолюбивая, воодушевленная не корыстными, классовыми и слишком человеческими идеями, а объективными национальными и государственными идеями, не зависящими от человеческого произвола. Многие признают, что в эту страшную и трагическую минуту русской истории Россию может спасти лишь патриотический подъем, лишь исключительное напряжение национального духа. Но порыва этого у нас нет, есть лишь призывы к нему и слова о нем. Все патриотические и государственные слова правительства, произнесенные на московском государственном совещании, так и остались словами, не перешли в действие. Вся эта новая для русской революционной интеллигенции терминология означает лишь, что государственные младенцы наши проходят первоначальную школу и учатся по складам произносить слова: отечество, нация, государство. Естественнее, казалось бы, чтобы власть в эту трудную минуту принадлежала тем, которые давно уже научились этим словам и чья психология более подходит для спасения государства и для его устроения.
И в это исключительное время хотят спасти Россию политическими комбинациями, ничего существенного не меняя, ни от чего не отказываясь, ничем не жертвуя и не рискуя. За эти несколько месяцев уже успела образоваться такая инерция революционной власти, какая в старой власти образовывалась на протяжении столетий. Психология правительства революционной демократии слишком во многом напоминает психологию правительства Николая II. Уступки делаются исключительно под влиянием страха и опасности, а не по внутреннему сознанию национального долга. Наша революционная политика заражена ложью, она быстро гниет и вырождается. Ложь была допущена в самой первооснове власти революционной демократии – никакая высшая, объективная и для всего народа обязательная правда не была положена в этой основе. Все оправдывалось интересами социальных классов, отдельных групп и отдельных личностей. Но всякая власть, которая будет направляться исключительно интересами, неизбежно должна разлагаться. В основе сильной национальной власти всегда лежит что-то, стоящее выше всех интересов. Власть по природе своей не может быть ни буржуазной, ни пролетарской, ею руководят не интересы классов, не интересы людей, а интересы государства и нации как великого целого. Нет ничего легче, как сбиться в политике на путь лжи. Средства политической борьбы незаметно подменяют цели жизни. И в разъярении политических страстей трудно сохранить душу живую. Душа эта убивается господством интересов и корыстной борьбой за власть. Те, которые дорожат душевным здоровьем народа, должны признать, что в патриотизме есть что-то более первичное и более связанное с духовными основами жизни, чем в политике. В чувстве национальном есть что-то более интимное и более глубокое, чем в государственном сознании. И мотивы политические естественно должны были бы быть подчинены мотивам патриотическим. Тот, кто борется за родину, борется не за свои интересы и не за чужие интересы, а за ценность, стоящую выше всякого блага людского. Всякая великая борьба может быть оправдана лишь как борьба за свою правду и за Бога. И политика, в которой не будет этого духовного ядра, всегда будет ложной и разлагающей. Теперь более чем когда-либо можно сказать, что не время для политики, оторванной от духовных основ жизни и предоставленной самой себе и своим зыбким и двусмысленным стихиям. Дело идет о судьбе великого народа, и не только о внешней, политической и социальной его судьбе, но и о судьбе внутренней, о душе народа, которая может быть загублена во имя призрачных благ.
II
Большое значение московского частного совещания общественных деятелей, собравшихся 8-10 августа, нужно видеть в том, что оно было собрано исключительно по патриотическому порыву и преследовало цели национального единения. Это не было достаточно оценено нашей печатью, не только «социалистической», которая мертва к национальным мотивам, но и «буржуазной». Московское частное совещание не представляло собой никакой политической комбинации, оно не было классовым объединением, оно стремилось создать национальный блок, в который могут войти представители всех классов и социальных групп, поскольку они настроены патриотически и государственно. Нет никаких оснований отрицать, что в такое единение может войти и разумно настроенное и сознательное крестьянство, что народный базис его может быть очень расширен. Такой национальный блок, или патриотический союз, объединяющий различные партии и группы, должен быть устойчивым и длительным образованием. В нем должна найти себе поддержку истинно национальная власть. И нужно сказать, что то течение русской общественности, которое объединилось на московском частном совещании, было настроено патриотически и национально, на нем высказывались думы о спасении родины, а не того двусмысленного существа, которое у нас именуется «революцией» и которое все более и более погружается в ложь и нравственное растление. И если можно в чем-либо упрекнуть московское совещание, то в том, что его национальный характер был недостаточно сильно выражен, что слишком много было, по современной терминологии, «общенационального», а не национально-русского. Есть три основные страсти, которые могут быть пробуждены в народе и могут стать двигателями его исторической судьбы, это – страсть национально-классовая, страсть национальная и страсть религиозная. Бессовестные демагоги уже использовали самую низменную из этих страстей – социально-классовую. Она отравила Россию, убила чувство правды в массе русских людей, образовала в душах нигилистическую опустошенность. И лишь пробуждение страсти национальной и религиозной может спасти русский народ от полного разложения и растления. О страсти религиозной сейчас не место говорить, это слишком великий вопрос, страсть же национальная не может быть «общенациональной» политической тактикой, она есть пробуждение огненной народной стихии.
В России сейчас образовалось три течения: одно хочет безусловно, без торга и без расчета спасать родину, в которой видит вечную ценность, и требует дисциплины в армии в целях патриотических и национальных; другое хочет спасать родину условно, и расчетливо договаривается о том, чтобы родина была подчинена «революции» и «демократии», требует исключительно «революционной» дисциплины; третье безусловно предает родину и требует истребления ее во имя всемирной революции. Характеристика этих трех течений как «буржуазного», «умеренно-социалистического» и «крайне-социалистического» есть условная ложь и вздор. Пора перестать придавать значение терминологии черни, хотя бы она и мнила себя интеллигентной. Только люди, одержимые ложной идеей или совершенно темные и ограниченные, могут видеть что-то «буржуазное» в безусловной защите родины и в национальной настроенности, а социализмом называть условную защиту родины или безусловное ее предание. То, что у нас в течение полугода называют «социалистическим» движением, представляет нестерпимую ложь и обман и является ширмой для самых низменных массовых инстинктов и для бесстыдного демагогического им потворства. О социализме сейчас в России нельзя серьезно разговаривать, его совсем нет, есть лишь втаптывание в грязь социалистической идеи. Русский революционный социализм есть явление совершенно реакционное, он есть лишь наследие процессов разложения старой России. Нет у нас и никакого здорового, творческого демократического движения. Демократия понимается у нас столь извращенно, что напоминает какой-то пасквиль и карикатуру. Демоническая одержимость идеей равенства не есть демократия, ибо истинная демократия есть лишь искание путей подбора лучших, установление истинного неравенства. И можно подумать, что миссия русской революции – изобличение лжи, лежащей в основе демократического принципа, не желающего подчинить себя высшей правде. Изолгавшаяся демократия и изолгавшийся социализм есть явление нравственно безобразное. И мы более всего нуждаемся в нравственном оздоровлении нации, в духовном ее возрождении, в пробуждении веры в Бога правды. Русский народ не может достойно воевать, потому что он потерял веру в святыни, превышающие всякие блага земные. Война во имя собственных интересов, во имя «земли и воли» не может быть оправдана. Ужас войны не может быть принят во имя рассудочных и утилитарных соображений. Этот трагический ужас может быть принят лишь теми, которые верят в цели жизни и святыни, лежащие выше данной эмпирической жизни с ее ограниченными интересами. Но вера в божественный смысл жизни ослабела в русском народе, и он потерял силу в самую страшную минуту борьбы.
III
Трагические события, связанные с именем генерала Корнилова, говорят о том, что мы продолжаем жить в атмосфере двусмысленности и мути. В том, как разыгрались последние события, чувствуется демоническое сцепление лжи и путаницы. Приходится думать, что темные силы действуют против России и не позволяют ей найти выход из трагического положения. Ныне господствующие в русском государстве силы так же не терпят правды и света, как не терпели их силы, господствовавшие в старом строе. Старая власть исключительно жила страхом революции: новая власть столь же исключительно живет страхом контрреволюции. И то и другое состояние одинаково не творческое, одинаково унизительное, одинаково обрекающее на ложь и светобоязнь. Это – путь болезненной мнительности, незаметно переходящей в злобную мстительность, и увенчивается он провокацией. Это – мрачное царство подполья, из которого никак не может выйти наша несчастная родина. Мы и после переворота, который должен был освободить нас, продолжаем задыхаться в мутной лжи. Свобода мысли, свобода слова у нас задавлены. Слишком ясно для честных людей, что в обвинениях против генерала Корнилова накопилась чудовищная ложь, обман и путаница. И вся Россия должна прежде всего потребовать выяснения истины и правды, которыми нельзя пожертвовать ни во имя чего на свете. Нельзя потерпеть, чтобы печать принудительного молчания была вновь наложена на наши уста. И если возмутительная ложь владеет нашей жизнью, то она должна быть изобличена и о ней нужно кричать на всех перекрестках. Революционная власть так же не может освободиться от большевизма, как власть дореволюционная не могла освободиться от черносотенства, и потому она не может быть национальной и патриотической. То, что у нас революционная пошлость называет «развитием и углублением революции», питалось ядом большевизма, который лишь в более разреженном виде присутствует и у социал-демократов меньшевиков, и у социалистов-революционеров. Большевистская бацилла имеет превосходную культуру в крови русской революционной интеллигенции, это – лишь новая форма ее исконного социального максимализма, который есть лишь обратная сторона ее исконного религиозного нигилизма. Радикальное освобождение от большевизма предполагает духовный переворот. До этого желанного духовного переворота власть в руках русской интеллигенции никогда не будет патриотической и национальной.
Можно разно оценивать для данного момента роковое столкновение между генералом Корниловым и Временным правительством, но отрицать героический патриотизм ген. Корнилова и его беззаветную преданность родине может лишь злая воля или корыстный расчет. Это должно быть признано по инстинкту правдивости, независимо от принадлежности к той или иной партии. Политика с ее страстями и расчетами, с ее борьбой интересов и борьбой за власть, не должна закрывать непосредственной жизненной правды. Всякая ложь должна быть низвергнута, и для этого должны объединиться все честные и правдивые, все совестливые и любящие свет. Мятеж против лжи есть священное право и священная обязанность человека. Все политики и все социальные интересы и социальные устроения – ничто по сравнению с вечным светом правды, с духовной жизнью человека. В непосредственном патриотическом порыве есть непосредственная жизненная правда, которой может и не быть в политике. В России должно начаться организованное патриотическое движение и требовать правды в политике. Атеистическая политика не может не быть ложью, она жертвует истиной и правдой во имя фиктивного блага людей, превращая это благо в идол. Но выше корыстного блага людского должна быть поставлена правда духовной жизни, без которой нет человека, нет в нем образа Божьего, нет народа с великой исторической судьбой.
«Народоправство», № 10, с. 2-4, 25 сентября 1917 г.
Россия и Великороссия
I
Ядро России – подверглось в процессе революции наибольшему разложению, оно стало очагом большевизма. Многие даже видят в большевизме характерно великорусское явление. В великорусском племени есть метафизическая истеричность и склонность к болезненной одержимости. Это чувствовалось всегда в великорусских сектах, в самосожигателях, в хлыстах, это гениально отразилось в творчестве Достоевского, это обнаруживается в неспособности признать права относительного, в исключительной склонности к крайнему и предельному. Малороссы более рассудительны, в них сильнее инстинкт самосохранения. В Малороссии не было того духовного напряжения, которое вызвано было татарским игом, и там всегда сильнее были западные влияния. Нет национальности великорусской, как нет национальности малорусской, есть лишь русская национальность. Но существуют племенные особенности, которых отрицать невозможно. И великорусские особенности оказались роковыми в ходе революции. Сила, собиравшая Великую Россию, уничтожила свое собственное тысячелетнее создание. Русская революция существенно отличается от всех бывших в мире революций и более всего от революции французской – она разложила Россию, единую и великую, и тяжело ранила русское национальное чувство. Россия – величайшее в мире государство – рассыпалась в несколько месяцев, превратилась в кучу мусора. Дело всей русской истории, дело собирания России с Ивана Калиты, дело Петра Великого, дело всей русской культуры – Пушкина и Достоевского – отменяется, истребляется, объявляется ненужным, злым делом. В русской революции обнаружилась темная реакционная стихия, враждебная историческому прогрессу, враждебная всякой культуре большого стиля. Такого отречения от собственной истории, такой измены великим историческим заветам не было еще никогда и нигде. Это – самоубийство народа, отказ его от великого прошлого и великого будущего во имя корысти данного мгновения, из нигилизма, объявшего душу народную. Ныне живущее поколение русского народа не выдержало исторического испытания, оно не пожелало нести жертвы, которых требуют великие задачи, оно размотало полученное от предков наследство, принадлежащее не ему одному, но всем потомкам. Россия великая и единая, великое и единое русское государство, великая и единая русская культура созданы не нашим поколением, за ними стоят подвиги, жертвы и усилия многих поколений, всего русского народа на протяжении тысячелетнего существования. Русский народ имеет свою единую, неделимую судьбу, свой удел в мире, свою идею, которую он призван осуществлять, но которой может изменить, которую может предать в силу присущей ему человеческой свободы. Распадение связи времен, полный разрыв между прошлым и будущим, надругательство над великими могилами и памятниками прошлого, жажда истребления всего бывшего и отошедшего, а не воскресения его для вечности, есть измена идее народа как великого целого, есть предательство ценностей, непреходящих по своему значению. Русский народ в самый ответственный час своей истории отрекается от великого во имя малого, от далекого во имя близкого, от ценностей во имя благополучия призрачного и преходящего. На место Петра возносится Ленин и Троцкий, на место Пушкина и Достоевского – Горький и безымянные люди. Пушкин предвидел эту возможность и гениально раскрыл ее в «Медном Всаднике». Произошло восстание Евгения, героя «Медного Всадника», против Петра, маленьких людей с их маленькими и частными интересами против великой судьбы народа, против государства и культуры. И нарушен был завет Пушкина:
Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия.
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия.
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут,
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра!
Само явление Пушкина возможно было потому, что Петр «вздернул Россию на дыбы», приобщил к мировой культуре и уготовил русскому народу удел великого народа. Но маленький Евгений не хотел принять великой судьбы народа, он в ужасе отступил перед жертвами, которых требует эта судьба.
Добро, строитель чудотворный!
Шепнул он, злобно задрожав,
Ужо тебе…
Он не мог примириться с гибелью своих личных, частных надежд, не вынес столкновения великого дела Петра со своими маленькими делами, со своей маленькой судьбой. Не мирилась с этим и бóльшая часть русской интеллигенции, а ныне не вынес этого взбунтовавшийся народ русский. В русской революции и в предельном ее выражении – большевизме – произошло восстание против Петра и Пушкина, истребление их творческого дела. Долгий идейный путь русской интеллигенции с Белинского вел к этому восстанию и истреблению. Традиционное русское народничество всегда было враждебно великому государству и великой культуре, всегда требовало свержения ценностей во имя народного блага и народных интересов, истребления качеств во имя количества.
II
Многие наивные и непоследовательные люди думают, что можно отвергнуть Петра и сохранить Пушкина, что можно совершить разрыв в единой и целостной судьбе народа и его культуры. Но Пушкин неразрывно связан с Петром, и он сознавал эту органическую связь. Он был поэтом императорской, великодержавной России. Связан с делом Петра и со всем петербургским периодом русской истории и Достоевский. Своеобразное славянофильство Достоевского не мешало ему иначе оценивать Петра, чем оценивали его старые славянофилы. Все герои Достоевского – герои петербургского, императорского периода русской истории. В душе их отразилась вся сложность судьбы Великой России. Великая русская литература связана с великим русским государством. Русская литература поведала всему миру о существовании единой нераздельной России, духовно объединенной единым, царственным русским языком. Эманации великого русского языка покоряли все народности, населяющие Россию, духовной мощью своей заставляли признать русскую литературу своей литературой, вызывали сознание принадлежности к единой, великой культуре Пушкина и Гоголя, Достоевского и Толстого. Ныне посягнули на это царственное значение русского языка. Первыми посягнули украинцы, которые совершают отступничество от народа Пушкина и Достоевского, свергают царственный русский язык во имя малорусского наречия и разделяют Россию. Побеждают духи партикуляризма, провинциализма, сепаратизма. Эти духи, эти мелкие бесы так же разрушают Великую Россию и русскую культуру, как и большой бес интернационализма. Отрицается с разных концов существование России, русского народа, русской идеи. Русское подменяется частными, партикуляристическими определениями, в том числе и великорусским. Великий русский народ не хочет более существовать, он уступает место каким-то новым, частным, малым образованиям, он раздавлен сверху отвлеченным чудовищем интернационала, снизу мелко-эгоистическими национальными самоутверждениями.
Вот почему нужно прямо и решительно заявить – никакой великорусской культуры нет, как нет и культуры малорусской, есть только единая русская культура, объединенная великим русским языком, который не есть язык великорусский. Нет великорусской истории, есть лишь русская история. Образование северного великорусского государства и великорусской культуры было бы завершением распадения России, возведением болезни, переживаемой Россией, в идею. Провинциально-областных особенностей Великороссии и великорусского племени, равно как Малороссии и малорусского племени, никто не отрицает. Но национальность есть лишь русская, а не великорусская и малорусская, культура русская, государство русское, объемлющее многие провинциальные особенности. Великороссия есть лишь центральное ядро России, вокруг которого образовалось русское государство и русская культура, но весь смысл существования этого ядра в том, что оно являлось носителем русской великодержавности и русской культурной идеи.
