Никита Владимирович Чирков
Мы лучше
22
Майя хотела помешать этому, сорваться с места и остановить осознанно выбранную жертвой казнь, но не смогла. Она смотрела на своего друга, выражавшего будто бы одобрение. Коллега, являющийся исполнителем смертного приговора, лишь сдержанно смотрел в пустоту, плохо скрывая эмоции, которые так яро пытались вырваться из него, хотя, некогда, он был самым далеким от насилия из всех знакомых ей людей. Бенджамин чувствовал, как по щеке медленно течет слеза, и впервые жалел о своем изобретении.
То, чего Майя никак не ожидала увидеть воочию, при таких обстоятельствах и смирению жертвы и убийцы со своими ролями, наконец, закончилось, разделив ее жизнь на до и после. Бенджамин медленно положил безжизненное тело на пол, придерживая правой рукой голову, и склонившись на коленях, остался сидеть перед ним.
– Он был хорошим лидером и отличным другом. Надеюсь, теперь он обрел покой, которого заслужил, – Бенджамин говорил с трудом, сам не веря в то, что пришлось сделать.
– Что же получается, – Майя медленно подошла к телу, – теперь каждого, кто из ряда вон, будет ожидать та же участь? Какого мира мы добьемся?
– Такого не будет, – Бенджамин посмотрел на нее, речь его была полна печали, – так не должно быть вообще, но он сделал свой выбор. Мы должны уважать его за то, каким он был человеком.
– Я не могу не думать, что, возможно, он был не здоров, надо было успокоить его и отправить к врачам, так бы мы могли спасти ему жизнь… – искала оправдания Майя.
– Не смей так говорить, – его искренне удивили её слова, – он был сильным и волевым человеком и ни разу за все наше знакомство не показал себя как тот, кто нуждается в помощи. Именно поэтому я решился сделать это – потому что знаю его лучше всех и знаю, он хотел этого… хотел уже давно, но, видимо, ждал причины, чего‑то конкретного и бескомпромиссного…
– Возможно, ты прав, – Майя стала чуть грубее, не скрывая своего осуждения, – но только простился он не с тобой, а с тем, кто вошел в этот механизм ночью. Подумай над этим, Бенджамин.
Эти слова снова заставили вспомнить его тот самый момент, когда он вернулся в это время, и впервые встретился с Кристофером, проводившим его допрос. Для него было тогда так странно, что его друг не заметил никаких изменений, как внешних, так и в поведении. За два года, проведенных в будущем, он часто задумывался над тем, как хочет поделиться всеми полученными знаниями с ним. Еще никогда до момента запуска машины времени, он не чувствовал себя настолько естественно и легко, словно лишь сейчас он родился на свет, найдя, наконец, свое предназначение. Только благодаря смерти Кристофера, он понял всю ответственность на своих плечах за нынешние события, касающиеся как настоящего, так и будущего. Его жертва не должна быть напрасна, и он проследит, чтобы так оно и было, ведь отныне все будет иначе, и он чувствовал, что и сам стал куда человечнее, чем был. Он вытер слезы руками и лишь произнес: «Спасибо».
– Мы не должны забывать эту жертву, как и жертвы Артура Конлона и Людвига, – он остался сидеть на месте, посматривая то на Итана, то на Майю, – Кристофер как‑то сказал мне, ещё в то время, когда я доказывал ему, что данный проект может состояться, он сказал: «Любое изобретение рано или поздно будет пущено во вред, в том или ином виде. Главное – успеть показать людям, что если пустить его во благо, пользы будет больше».
– Вы ведь понимаете, что нас будут допрашивать, проверят каждую минуту сегодняшних суток, прежде чем допустят снова к работе? – Итан впервые за долгое время заговорил.
– Тебя только это сейчас волнует? – Майи не скрывала недовольства.
– Лучше, чем вы, я не скажу, да и говорить нечего. Это печальная участь, но это его выбор, который мы должны уважать, – тон его был слишком спокойным, и Майя понимала, в Итане что‑то изменилось.
– Не стоило тебе упоминать его семью. Это было подло и гнусно, ты очень меня разочаровал Итан.
– Я не хочу оправдываться или оправдывать его, не потому, что иду на уступки, а потому, что уважаю его решение и взгляды. Мы все сегодня сделали многое. Судить надо не процесс, а его результат, уж ты‑то должна это понимать.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Хватит, – вмешался Бенджамин, видя, как все выходит из‑под контроля. – У нас есть работа. Скоро про все это узнают, нам нужна легенда, нужно проработать историю для начальства.
– Мы должны придерживаться общей истории. – Строго произнесла Майя.
– Да. Но также нельзя забывать, как важно продолжить работу и сделать так, чтобы ЦРТ дало нам возможности для этого, – его молча слушали, явно погруженные в свои мысли и ощущения.
– Знаешь, ты уже так надоел своими пророчествами, ответственностью за будущее и прочий бред, что хочется тебя ударить! – Майя вдруг взорвалась чуть ли не слепым гневом, но Бенджамин отчетливо видел и понимал, как ей необходимо разгрузиться, – все ясно и понятно уже: кто, что и зачем, но почему нельзя просто признать, что мы не справились и погибли люди? Ты только что убил человека, наставника и друга! Уж прости, я хоть и не из робкого десятка, но мы должны быть выше этого, а если даже здесь происходит такое, то как мы можем ожидать лучшего от других!
– Сегодняшний день закончился на грустной ноте, я согласен, а завтра мы начнем все с начала. Будем решать проблемы по одной. Сейчас надо подготовиться к приходу охраны. Майя, ты согласна? – Бенджамин терпеливо говорил, все ещё не веря в то, что стал убийцей, пусть и по личному выбору жертвы, пусть и лучшего и единственного друга, но все же.
– Да… – она не сразу ответила, взглянув на Итана, погруженного в свои мысли, потом на Бенджамина, который внимательно наблюдал за ней с явным беспокойством, – да, нам надо все закончить сегодня. А дальше посмотрим. Согласен, Итан?
23
Итан сел за свой стол и впервые за всю свою работу здесь почувствовал себя чужим. Известия о событиях ночи, о гибели людей, еще не успели распространиться куда‑либо за пределы Центра Развития Технологий. Майя была под присмотром врачей, Бенджамин отчитывался у руководства, а Итану разрешили подготовить все дела перед небольшим, как его назвали, "отпуском". На этом не просто настояло начальство ЦРТ, а прямо дало понять, что все трое, будут под наблюдение и домашним арестом, пока они не разберутся со случившейся трагедией.
Включив компьютер, Итан связался с Елизаветой, и через несколько секунд исходящего вызова ответ был получен. Она предстала перед ним на мониторе.
– У вас довольно усталый вид Итан, что‑то случилось? – С интересом спросила она.
– Сегодня был крайне долгий день… Но я в порядке, спасибо за заботу, – Итан сидел в кресле и слегка откинулся в нем, поглядывая изредка на свой отдел.
– Смею предположить, звонок не несет рабочего вопроса.
– Хочу кое‑что спросить. Это отчасти касается нашего недавнего спора, если можно так выразиться.
– Пожалуйста.
– Как‑то вы говорили: жизнь здесь и сейчас куда важней, чем мечты и представления об утопии, в которой не будет горя и печали. Но разве это имеет значение, если все циклично…
– Если ценить её такой, какая она есть, то слепая вера в лучшее будет лишь обузой, ибо жизнь представляет собой лишь взлеты и падения, ни больше, ни меньше. Остальное – выбор каждого по своему усмотрению, но фундамент остается прежним во все времена. Я работаю с детьми именно поэтому. Они ценят и любят каждый миг таким, какой он есть.
– Хочешь изменить мир, начни с себя, это хотите сказать? Как‑то вычурно.
– Мир всегда остается прежним, а вот люди меняются.
– Но ведь все это не важно, рано или поздно история будет повторяться, и уже другие люди будут делать то же, что делали те, чьи имена приводят в примеры, как положительного влияния, так и отрицательного. Замкнутый круг, сводящий на нет все знания и мудрость поколений.
– Вы говорите так, словно это некое открытие, отменившее все ваши достижения. Итан, мы взрослые люди, я знаю, для вас не новость, что все всегда было и будет таким, и нет политического строя, угодного всем, или формулы воспитания, подходящей каждому. Мы делаем лучшее с тем, что имеем в отведенное нам время, веря, что это изменит хоть что‑то в том месте, в котором мы живем, вот и все. – Итан молчал, Елизавета следила за ним, ожидая ответа, но все же решила продолжить: – что у вас случилось Итан?
Он не знал, какой дать ответ. Сомнение состояло из страха, что произнесенные слова повлияют на будущее куда более глобально, чем он мог представить. Страх, какого он, кажется, не ощущал никогда, был настолько явным и естественным, в буквальном смысле парализовал его на некоторое время.
– Итан? – Елизавета повысила голос. Он посмотрел на неё удивленно, – с вами все хорошо?
– Мне страшно… – произнес это он с тяжестью, и даже болью в голосе, – я боюсь, ничего не получится. Вдруг я потерплю неудачу, работая с Кассандрой. Все запланированное…От этого так многое зависит, и я знаю, как это может повлиять на многие‑многие жизни.
– Вы боитесь за неё, я понимаю. Ваши исследования могут и вправду изменить многое, но ваша цель благородна. Кассандра понимает это, как и я, хоть и не согласна до конца со степенью важности, но пользы от этого будет все же больше, чем вреда. Вы делаете то же, что и я, на самом‑то деле. Я стараюсь помочь людям словами, а вы – руками.
– Вы куда лучший человек, чем я, Елизавета, я очень рад, что мы знакомы, – откровенно ответил Итан, получив искрению улыбку в ответ.
– Мы не знаем будущего. Решить, что правильно, а что нет, в той или иной плоскости, по факту невозможно. Я думаю, это самое приятное – не знать грядущего, иначе, будет не процесс создания нового, а попытки исправлять ошибки без видения общей перспективы.
– Почему Кассандра? – Спросил Итан после паузы раздумий над её словами, – откуда это имя, если кроме неё никого не было?
– Когда я с ней общалась, она повторяла одни и те же цифры. Я не знала, что это, но как только поняла, что это номера букв в алфавите, то произнесла ее имя, и она перестала.
– Вот как, интересно. Простите, если отнял время, – речь его стала оживленнее, – меня не будет несколько недель, пока отложим встречу с Кассандрой, но я очень жду.
– Есть ли причина в таком решении?
– Вы все скоро сами узнаете.
– Хорошо. Помните, Итан, все мы люди, и всем нам нужна помощь друг друга.
Елизавета выключила связь, оставив его одного, терзаемого чувством недосказанности о последнем дне, унесшим жизни людей.
В совокупности с утаенной информацией от хорошего человека и друга про сегодняшние события, состояние его стало ухудшаться и, пытаясь сдержать в себе эмоции, он окунулся в истерику, крича и швыряя предметы со своего стола. Жгучая боль от осознания происходящего вырывалась сквозь слезы и крик, тяжелую отдышку и потерю контроля, отчего он чуть не упал на пол из-за приступа паники и нахлынувшей слабости, в последний момент используя стол как опору. Он сразу вспомнил Людвига, который был лучшим из них и обладал теми качествами контроля и трезвости ума, которые вызывают у Итана лишь уважение и даже зависть, и как следствие – формируют конечную цель.
Он знает, обязательно будут люди, противящиеся определенному типу эволюции, истинную цель которой понять дано будет не всем, по банальным причинам, именуемым как человеческое «я».
«Мы не короли, что хотят править миром вечно, ибо другая жизнь неведома. Мы также не хотим противопоставлять себя и свои взгляды эволюции, которая куда старше и мудрее нас, и всегда будет выигрывать, ибо в её руках самое важное для успеха – время и терпение. Так кто же мы тогда?» – спрашивал себя Итан, вплотную подбираясь к окончательному усвоению событий последних суток. Столько людей, историй и перемен привели к тому, что будет создаваться впервые в истории всей планеты, а главное – в истории минувшего человечества, ведь деление между роботами и людьми впредь состоит не столько в физической структуре, сколько в образе мышления и видения жизни. Это понимание стало первым важным принятием для Итана, как для человека науки, впервые чувствующим себя не просто одиноким – чужим, что подтверждается его желанием сказать людям в оправдание вынужденного прогресса: «Мы лучше».
24
Прошло две недели, с того самого момента, как Бенджамин видел Майю и Итана в последний раз. Это время не было потрачено им впустую, ведь помимо отчетности перед начальством ЦРТ, Бенджамин потратил не меньше времени для освоения в этом мире. Казалось бы, его не было два года, а эффект, оказанный другим временем, был настолько велик, что порой он чувствовал себя крайне одиноким. Как бы история будущих событий не трактовала в его глазах важность создателя первого в мире Искусственного Интеллекта, все чаще он думал о той, которую он ранее не имел чести толком знать, но ему казалось, будто она всегда была частью его жизни.
– Здравствуй, Майя.
– Бенджамин, – сказала она несколько холодно, сидя за небольшим столом, прямо на краю смотровой площадки, расположенной на крыше здания, высотой всего в тридцать этажей. Вид открывался на плотно застроенные высотки Мегаполиса. Между зданиями, выстроенными примерно в одном строгом стиле, ничего не было, лишь большая площадь для пешеходов, где не было места никакому транспорту.
– Итан придет? Я не общался с ним с того момента…
– Нет, у него сейчас долгое принятие бремени, которое вы с Людвигом повесили на него, – поняв, как строго, даже осуждающе звучала, она решила сразу добавить, – ему нужно время, не дави на него, сам объявится.
Бенджамин сел слева от нее, чувствуя ее недовольство, которое было видно невооружённым взглядом. Над всей площадкой была прозрачная крыша, откуда открывался вид на весь город.
– Одна из причин, остаться здесь – это желание помочь ему… помочь тебе, – она молчала, – я в таком же положении, как и все, даже более сложном, потому что ответственность…
– Да, в этом я согласна, ответственность на тебе большая, – перебила его Майя.
– Скажи, пожалуйста, ты злишься на меня за что‑то конкретное?
Резко взглянув на него, она тотчас была готова то ли ударить его, то ли что‑то прокричать, но сдержала себя, и, вернувшись наизготовку, сказала:
– Откуда мне знать, что ты не поступишь так же и со мной, как с Кристофером?
– Моего слова недостаточно? – Постарался Бенджамин произнести с акцентом на его пророческие знания о будущем, тем самым смягчив серьезный настрой Майи, но вышло безуспешно, даже глупо.
– Тот факт, что ты сохраняешь чувство юмора, нисколько не помогает, даже, знаешь ли, наоборот, пугает!
– Я знаю, почему ты так думаешь и так говоришь, – сменив тон на более спокойный, явно проявив определенную заботу, Бенджамин начал размеренно, – не смею тебя осуждать, даже наоборот, рад такой реакции, она показывает в тебе – тебя, – она взглянула на него уже с любопытством, а он продолжил, – не лишенную эмпатии, ответственную, знающую ставки и принимающая последствия такими, какие они есть. В тебе нет фальши, ты честна сама с собой, и открыто выражаешь все то, что считаешь неправильным, и это – черты характера, которые мне нравятся.
Она смотрела на него, испытывая, на удивление для себя, уважение к этому человеку.
– Ты не ответил на мой вопрос, – почему‑то с трудом сказала Майя. Бенджамин слегка кивнул, признавая свою вину в уклонении от ответа.
– Его семья погибла в авиакатастрофе. Они были всем для него. Я так и не узнал их, мы познакомились чуть позже. Кристофер… Кристофер ушел в работу, настолько, насколько это возможно. Так получилось, что мой проект стал для него чуть ли не спасением, – Майя нахмурила брови, Бенджамин чуть промедлив, продолжил, – шансы создать работающую машину времени, дверь, да хотя бы окно в другое время, были настолько ничтожны, что само ЦРТ с трудом верило в проект. А Кристофер, увидев мою тягу к проекту, позволил этому заглушить боль от потери. То, что я считал целью жизни – для него стало спасением от бессмысленной рутины, от боли, от желания… от желания покинуть этот мир, в надежде встретиться с родными в другом мире, – Бенджамину было трудно говорить последнее, Майя видела это, и от новой информации, вся картина обсуждаемых событий, приобрела несколько иной окрас.
– Кто‑нибудь знал про это? Кто‑нибудь, кроме тебя?
– Не знаю. На работе никаких проблем не было, сомневаюсь, что начальство знало. Но, возможно, психотерапевт, хотя это уже не важно. Думаю, не сделай я того… я все напоминаю себе, насколько он сам был готов к такому, и все же это было вопросом времени…
– Если ты так уверен, то почему не заставил его обратиться за помощью? Не обязательно было идти на поводу его слабостей.
– Для него это была не слабость, – неожиданно для нее прозвучал ответ. – Это не было каким‑то безумием в его устах, он всегда был рационален и трезв, настолько, насколько можно быть… Стоило мне раньше понять, насколько приход Людвига может пошатнуть его психику, дав толчок решению… Знаешь, я ведь не горюю о том, что я убил, я горюю о том, что его больше нет. Это так странно, как будто бы он просто умер, и я тут не при чем…
Майя ничего не сказала. Взглянув на Бенджамина, она почувствовала в нем ту же боль и скорбь, которые ощущала сама. Она взяла его за руку.
– Знаешь, – нарушила она тишину, – мне до сих пор не вериться, что ты был в будущем, – попробовала она чуть разбавить атмосферу, и, взглянув на Бенджамина, увидела его податливость.
– Мне тоже не вериться.
– Ты не скучаешь?
– Нет, – ответил он кратко, отчего Майя удивленно посмотрела на него, – правда, не скучаю. Лишь вернувшись сюда, особенно после всего, сейчас, в этот момент, я рад быть здесь, – их взгляды встретились, – там, все было слишком идеально, слишком технично, пусть и невероятно… Всю жизнь я чувствовал себя чужим среди большинства людей, будто бы я не в том месте и не том времени, но сейчас такого нет. У меня есть все возможности сделать что‑то действительно важное, куда более значительное, чем постройка машины времени.
– Знаешь, а ведь все это забавно, – Бенджамин с интересом взглянул на нее, – буквально в тот самый день, когда… Когда все произошло, Итан как раз говорил мне о своем недовольстве, что мало всего меняется в этом мире, и как многое он хочет сделать.
– И правда интересно.
– Да, и вот они возможности, появились через жертвы…
– А что ты тогда ему сказала, – он решил отвлечь ее от воспоминаний, – чем подняла моральный дух?
– Рассказала о своих старших братьях, – она слегка улыбнулась, – как важно понимать влияние близких и семьи на самого себя.
– Просто, но мудро, – он улыбнулся ей, она ответила тем же, – у тебя большая семья?
– О да, но мы редко общаемся. Все всегда были самостоятельными, дальше пары встреч в год, да по праздникам не уходим, – почему‑то после этих слов, Майю накрыло чувство вины перед родными.
– Ну, я не советчик в этом вопросе. Мои родители бросили меня в приюте… еще до того, как ходить научился, – он старался говорить легко, но Майя все же заметила нотки грусти, – но, знаешь, пусть и банально – я бы не твоем месте не терял время зря.
– Ты не думал найти их?
– Честно, – они смотрели друг другу в глаза, – нет, не думал. Если я их узнаю, то могу разочароваться в том, кто они такие и каковы мои… не знаю, корни. Именно без них я стал тем, кто я есть, и вносить новую переменную я пока не готов. Сейчас в моей жизни, как ты наверняка заметила, и так слишком много метаморфоз, хочется, хотя бы на какое‑то время, обрести стабильность.
– Понимаю, – произнесла она с какой‑то неожиданной для себя теплотой и заботой, – кстати говоря, смею подметить, тебе еще очень многое предстоит сделать для нашего будущего, – добавила она, улыбаясь, как бы подкалывая его, вызвав аналогичную реакцию.
– Да, это ты подметила отлично. Я взвалил на себя, все‑таки, чуточку многовато, – театрально утрировал Бенджамин, улыбаясь.
– Тебе для этого понадобятся помощники, – произнесла Майя, на что Бенджамин улыбнулся, сжав ее руку чуть крепче.
– Да, помощь понадобится, – он промедлил, не сводя взгляда с ее лица, – я очень рад, что мы узнали друг друга лучше, Майя, пусть и…
– Не при лучших обстоятельствах – закончила она за ним.
Еще долгие часы они сидели на месте, не желая расходиться, наслаждаясь не только видом живого города, но и компанией друг друга. Разговаривая, казалось, буквально обо всем на свете, не замечая, как летит время.
