Никита Королёв
Между топких болот
– Зачем мы пришли сюда в такую рань? – спросил Саша.
– Рыбу ловить, – Кузьма достал из кармана вчерашний кулек с мукой, развернул и рассыпал оставшиеся крошки над водой. – У нас будет только одна попытка – дальше вода взбаламутится, и рыбы мы уже не увидим.
Почти сразу на муку сплылась разная мелочь: в основном, бычки и ерши. В таких даже и копьем некуда попасть.
– Они сейчас все съедят!
– Жди-жди, – отвечал Кузьма, вглядываясь в воду.
На суматоху подплыл карась.
– Этого давай! этого! – Саша замахнулся копьем, но Кузьма, не глядя, остановил его руку.
– Жди.
Саша зажмурился, не в силах больше смотреть, как у них из-под носа уплывает еда.
И вдруг, взметая под собой песок и заглатывая попутно мелочь, в рыбью гущу ворвался настоящий исполин. Хребет и округлые тугие бока сверкали белесыми зазубринами, рыло острое, глаза жемчужные. Кузьма коротко замахнулся, и каждая жила на его тонких руках затвердела стальным бугром. Удар был стремительным и точным. В следующее мгновение он уже держал над водой рыбу, нанизанную чуть не до середины палки. Она не извивалась и едва ли вообще успела что-то ощутить – копье вошло точно над глазом.
– Сегодня нам крупно повезло, – говорил Кузьма, – это осетр. Стерлядь. Не знаю, что он забыл в здешних водах, но нам его надолго хватит.
Молодой лес свеж и тих на заре дня. Все в нем только рождается. Листья на деревьях еще только тянутся из чрева почек, маленькие и нежные. Все распускается как бы исподлобья, кротко выглядывая оттуда, где только сошли снежные шапки. Ветки покрываются очаровательным цветами, наливаются молодым соком и легко покачиваются на ветру, еще не обремененные плодами. Птицы звонко распеваются, сочиняя новые летние песни. И все еще будто бы не в счет: комары, осы, мимолетность дней – все ожидает за летним аванпостом. Это вечное тихое утро, когда еще все спят, и заря разгорается лишь для тебя одного, даря сладостное предвкушение грядущего дня, за который можно еще столько всего успеть…
Сашины раздумья прервал крик, раздавшийся за деревьями. В обычном случае крики озверевших людей обратили бы Сашу в бегство, ибо ничего хорошего они не сулили. Но в этом крике была мольба. И его кто-то пытался заглушить – скорее всего, ладонью.
Подходя все ближе, Саша стал различать шорохи, чье-то кряхтение и стоны. Широкое дерево, за которым что-то происходило, оказалось перед Сашей. Он стал медленно обходить его по широкой дуге. Сердце его замерло, ноги холодели и тяжелели с каждым шагом. Действие за деревом открывалось понемногу, как рука, медленно поворачиваемая той стороной, где засел ворох клещей.
Странное существо, отдаленно напоминающее человека, придавливало собой к дереву девичье тело. Скрюченное, оно прижималось и отстранялось, как толстобрюхая пчела, высасывающая нектар из цветка. Девушка отчаянно извивалась и билась затылком об дерево. А затем это существо заметило Сашу, повернулось к нему и оскалилось. Нечто неподъемное, внезапно возникшее внутри, придавило Сашу к земле. Он смотрел в эти сверкающие ненасытной похотью глаза и тонул в них. И он бы действительно утонул, если бы не какое-то размытое и черное, словно тень, пятно, появившееся из ниоткуда и снесшее оскаленное существо. Оно повалилось на землю и заелозило, пытаясь прикрыть наготу.
– Убирайся! Убирайся, мразь! – вскричало то пятно, оказавшееся человеком.
Существо на земле стало отползать, натягивая портки и бегая взглядом между Сашей и незнакомцем, в котором оно кого-то узнало, потому что в его глазах, до того смятенных, вспыхнула хищная ярость. Оно было волосатым, коренастым и жилистым, как шимпанзе, и сейчас оценивало шансы против двоих дерзких хиляков.
– Прочь! – вскричал незнакомец, и его крик разнеся эхом по всему лесу.
Тогда существо привстало и попятилось, шипя и ускоряя ход. Вскоре оно перешло на бег, а незнакомец еще какое-то время смотрел ему вслед, и в его округленных, налившихся кровью глазах сверкала неутоленная ярость.
Саша повернулся к девушке. Она сползла, прижимаясь спиной к стволу дерева, на корточки. Волосы, спутанные и замаранные грязью, падали на взмокший лоб. Бескровное, заостренное голодом лицо посмуглело от пыли, по щекам тянулись две светлые бороздки, оставленные слезами. Полы ее изорванного платья в цветочек сползали обратно к ногам. Полураскрытые глаза уставлены в никуда. В них был какой-то мертвый стеклянный блеск. Она сидела неподвижно. Незнакомец, видимо, опасаясь того, что девушка умерла, решил подойти к ней, но, как только он сделал шаг, она встала и побрела, пошатываясь, куда-то в лес, словно бы в случайном направлении. Саша пошел за ней, но незнакомец, вытянув перед ним руку, его остановил.
– Ей надо помочь, – Саша двинулся вперед, но рука не опустилась. – Мы не можем ее так оставить! – повысил он голос.
– Как и помочь, – сказал незнакомец, и стало ясно, что возражать ему бесполезно.
Саша, проводив бессильным взглядом исчезающую за деревьями девушку, опустился на землю.
– Поверить не могу, я просто стоял и смотрел…
– На всех страх действует по-разному. Кто-то столбенеет, кто-то пятится назад, кто-то наоборот идет в наступление, – незнакомец подал Саше руку. – Леша.
Саша посмотрел на возвышающегося над ним человека. Чистое опрятное лицо, серые глаза под сильно выдающимся лбом, русые волосы, аккуратные ногти на тонкой длинной руке. Саша, приняв ее, поднялся с земли.
– Саша.
– Что ты здесь делаешь? В смысле, в этой части леса. Это территория «бригадиров»… Да не бойся – я не из них, – добавил Леша, прочитав нарастающий страх в глазах Саши.
– Травы собираю. Сейчас, мягко говоря, не сезон, – Саша помял пустые руки, – но я только начал. Может, что и найду к вечеру, – усмехнулся он.
– Может, помочь?
Саша был серьезно озадачен такой участливостью со стороны человека, встреченного посреди леса на голодном острове, но от помощи не отказался.
Он сбивчиво воспроизводил описания растений, данные ему Кузьмой, но Леша, кивая, с полуслова называл описываемое.
Шли они по лесу теперь вдвоем, и Саша сразу понял, что полезнее он будет в качестве носильщика – там, где раньше он с опаской перебирал листочки, Леша смело раздвигал кусты и срезал необходимые дары природы.
Кузьма в это время ходил на пастбище. Как-то, идя лесом, он углядел там корову. Она плавала сюда через протоку из деревни на том берегу. Корова паслась и сейчас. Лес отстоял здесь от воды на несколько десятков метров, и на этом месте была полянка со свежей густой травой. Корова будто в задумчивости ее пощипывала, а хвост ее, как метелка, болтался из стороны в сторону. Вокруг не было ни души. Только листья на деревьях как-то недобро перешептывались. Кузьма стал украдкой подбираться к корове. На полпути он посмотрел на противоположный берег. Там виднелась мужская фигура в широкой белой рубахе. Мужик, неподвижно стоя, наблюдал за происходящим. Кузьму прошиб холодный пот. Неверный шаг навлечет серьезные неприятности. Он распрямился, зажал котелок между колен, сложил руки в молитве, а затем, снова взяв котелок, воздел его кверху и покрутил им в воздухе. Мужик не шелохнулся. Тогда Кузьма положился на удачу и продолжил подбираться к корове, не отрывая глаз от наблюдателя на том берегу. Он по-прежнему стоял на месте, похожий на чучело. Кузьма подошел к корове сбоку. Она повела головой и покосилась на Кузьму. Хвост повис. Мужик продолжал взглядом выжигать в Кузьме тревожные узоры. Он протянул руку и погладил корову по спине, а затем плавно достал из-за спины котелок и подсел под нее. Пока Кузьма доил корову, та, как и всегда, жевала задумчиво травку, лишь иногда косясь на дояра. Когда котелок наполнился, Кузьма спиной отошел от коровы, низко поклонился в сторону стоявшего все там же, но уже как бы вразвалку мужика и удалился так же тихо, как и пришел.
С Сашей он нашелся уже в очереди за мукой.
– Все, что нашел, сложил у нас, а еще вот познакомился с… – только сейчас Саша понял, что Леши рядом не было, причем как давно, он не знал.
Из затруднительного положения его вывел звук выстрела, от которого внутри у Саши все оборвалось. В стороне от очереди, возле дерева, замертво свалился мужчина. Стрелок упер винтовку прикладом в землю, чиркнул спичкой и буднично закурил. В воздух взмыли, сплетаясь, две струйки дыма: от дула и от сигареты. Если и были те, кто обернулся на выстрел, они сделали это скорее рефлекторно, после чего пожелали скорее отвернуться. Очередь продолжала, покачиваясь, ползти. Саша смотрел на эти взмывающие к небу струйки дыма, и глаза его наливались ужасом, а рот медленно раскрывался. Народ обходил его и вставал перед ним. Он затрясся. Наконец Кузьма положил руку ему на плечо. Вышел Саша из ступора с ощущением непреодолимого омерзения. Каждая секунда, проведенная здесь, приравнивала его к стрелку, к толпе, к мертвецу. Он вышел из очереди и быстрым шагом пошел прочь, но Кузьма его окликнул:
– Побеждает тот, кто дышит, – говорил Кузьма.
– Побеждает тот, кто дышит, – говорил предательский голос разума.
Саша знал, что он будет ненавидеть себя до скончания дней за то, что останется в этом глупом, переваливающемся с боку на бок стаде, но иногда жизнь – это продление существования, жалкого и уродливого.
Он вернулся к Кузьме, но теперь стоял, не поднимая глаз от земли. Впереди кто-то роптал о том, что пристреленный подошел за мукой во второй раз. Ропот этот пополз вниз по очереди и, стихнув до боязливого шепота, сошел на нет.
Вечером Саша с Кузьмой ели блинчики с осетром. Котелок позволял готовить лишь по одному, так что, в момент съедая свой, они томились в ожидании следующего.
– Зачем они свезли нас сюда? Почему не убить сразу?
– Может, они и не хотят, чтобы мы умирали. Может они хотят, чтобы мы жили… здесь.
На этом разговор выдохся в голодной усталости, и они продолжили разделывать рыбу, закладывать ее в блинчики.
Новый день дал новую смертность.
Стояло солнечное утро, когда Саша шел по лесу. На подходе к нужному месту к нему прибился Леша. Он шел быстрой и твердой походкой, будто знал, куда идет Саша, с выражением суровым и задумчивым, не располагавшим к беседе, так что Саша не решился спросить, почему тот так внезапно его вчера покинул.
Они подошли к опушке, усеянной телами – бледно-желтыми, сморщенными, закутанными и полуголыми, старческими и детскими, изувеченными и целыми. Они лежали как отстрелянные гильзы на полигоне. С лицами закостеневшего спокойствия или застывшего ужаса. Причем стаскивало их сюда не руководство острова, а самое рядовое его население. Видимо, при всей творящейся здесь антисанитарии, у людей остались только базовые представления о гигиене, велящие избавляться в первую очередь от гнили. Тех, кто не мог уже самостоятельно встать или не подавал признаков жизни, просто сносили сюда, и здесь их судьбы (преимущественно на один лад) вершили уже падальщики и могильщики. Вчера Кузьма до самой ночи молол и толок собранные травы в самодельной ступке, а сегодня варил их в котелке. Получившимся отваром он просил отпаивать тех, кого еще можно спасти. Помимо холода, голода и травм люди страдали от обезвоживания и дизентерии. По словам Кузьмы, этот отвар не творит чудес исцеления, но как следует насыщает и избавляет от кишечных инфекций. Саша же видел в котелке бурлящее темно-зеленое месиво с ядреным запахом.
Саша и Леша обходили тела, натыкаясь почти всегда на мертвецов, которые бесстрастно перекатывались, как иссушенные поленья, при попытке их расшевелить. Оба обвязали вокруг шеи тканевые повязки, сделанные из обрывков собственной одежды, чтобы через время не лечь здесь вместе с остальными, но по большей части – из-за запаха. Редко попадались те, кто при касании отвечал слабым стоном. Такого человека Леша усаживал, придерживая голову, а Саша потихоньку вливал отвар ему в рот. После у него пытались разузнать о его недуге, но почти всегда ответом был бессвязный бред.
