Наташа Доманская
И имя ей Таня
Глава 4
Я волновался. Очень. Ответить себе на вопрос «почему?» я не мог. Таня была особенная и вместе с тем самая обычная. И это сочетание лишало других девушек практически всех шансов, а меня превращало в глупого и истеричного шизофреника. В оставшийся вечер я не мог найти себе места. Метался по комнате, как раненый зверь. «Это простуда, – говорил я себе. – Это всего лишь обычная простуда». Я успокаивался на несколько минут, открывал планшет, и тяжелые мысли снова без спроса забирались в мою голову.
Ночь прошла неспокойно. Я метался в агонии, словно загнанное в угол животное. Тревожное чувство меня никак не оставляло, и я все больше и больше удивлялся своей реакции. Если бы в тот момент кто-то мне задал вопрос, люблю ли Таню, я бы удивился глупости этого человека. «Конечно! – крикнул бы я ему в лицо. – Конечно!» А потом поразился бы собственному ответу.
Утром я поднялся разбитый и первым делом потянулся к телефону. Увидев на экране гаджета «7:07», моментально принял вертикальное положение. Мама с Лизой уехали на какую-то экскурсию, а меня оставили дома присматривать за двумя котами. Барсик и Василий презрительно таращили глаза в настежь распахнутую дверь спальни. Я подозревал, что это они ее и открыли.
– Мяу, – вежливо пискнул пикси-боб Барсик. Он больше походил на мужчину, проснувшегося после корпоратива, чем на заявленную в описании этой породы лесную рысь.
– Мр-р-р-мяу, – вторил ему горластый беспородный Василий. Это был рыжий скуластый кот, готовый в любой момент обоссать мой рюкзак. Чем он ему приглянулся – для всех оставалось огромной загадкой.
Еще 13 минут ушло на то, чтобы удовлетворить аппетит питомцев. Барсик ел только куриный фарш, Василий же отдавал предпочтение сухому корму. С завистью наблюдая за тем, как они набивают свои крупные тушки завтраком, я подумал, что им, наверное, очень хочется молока. Но два кастрированных товарища брезгливо отвернулись от суповой тарелки, в которую я налил целых пол-литра, и покинули кухню.
Пять минут ушло на то, чтобы сварить кофе. У Лизы была кофемашина, больше похожая на ракету или космический корабль, потому я выудил из верхнего шкафа обычную турку. Мамина подруга называла эту посудину джезва, и накануне мы с ней даже поссорились из-за того, что она никак не хотела соглашаться с тем, что джезва – арабское название, а турка – русское.
– Много ты понимаешь, – шутливо сердилась рыжеволосая пышка, и ее огромный бюст колыхался, чем-то напоминая восточные суда, набитые золотом, из какой-нибудь сказки.
Еще пять минут помогли скоротать умывание и чистка зубов. Электрической зубной щеткой рекомендовалось жужжать две минуты, я же елозил по зубам целых четыре, пока пена не заполнила рот и не потекла по моему трясущемуся подбородку.
Экран телефона уже показывал «7:30», через плотные занавески пробивался кремово-рыжий луч, и я решительно набрал Танин номер. Ничего. Позвонил еще раз. Молчок. И еще. Джон меланхолично настаивал на том, чтобы я оставил абоненту сообщение. Меня покрыла липкая испарина, и я со всей силы швырнул телефон о стену. «Наверное, так должны выглядеть ревнивые мужья, а не волнующиеся 17-летние подростки», – подумал я, натягивая шорты». Споткнувшись об каждого из котов по очереди, я выслушал их вполне обоснованные претензии, засунул ноги в летние кроссовки и захлопнул дверь со стороны подъезда.
Идти было недалеко. Так же как и Лиза, Таня жила в Новой Алексеевке – на самой окраине Анапы. Здесь дорогие коттеджи с просторными участками мирно соседствовали с пяти- и девятиэтажными домами, построенными несколько лет назад. Наша квартира находилась в девятиэтажке, а Танина – в пятиэтажном доме на втором этаже.
Я не заметил, как оказался у ее подъезда, и очень удивился, услышав собственный истерический крик.
– Таня-я-я! – проголосил на весь двор псих внутри моего спортивного подтянутого тела. Рядом сработала сигнализация на чьей-то машине.
– Таня-я-я!!! – заорал я еще громче.
Из окон начали выглядывать соседи. Они почему-то не грозились полицией или чем-то похуже, а всего лишь со странными улыбками смотрели на меня из своих квартир.
– Таня-я-я! Выходи-и-и! – не узнавая собственный голос, я сорвался на хриплый бас.
Беспокойство, которое овладело мной, как только я впервые за это лето увидел ее красивое, но одутловатое лицо, теперь приобретало отчетливые формы. Вдруг кто-то тронул меня за плечо.
– Парень, – мужчина с огромным поджарым догом на поводке сухой теплой ладонью сжал мое плечо, – не кричи.
– Вы не знаете, в какой квартире живет Таня?
– В больнице она, наверное. Ты зря тут голосишь. И мать, и она в больнице.
– В больнице? Вот черт. Это я виноват!
– Ты тут при чем? – наморщил лоб мужчина, похожий на своего питомца. – Уже несколько лет так.
– Лет? – не понимая, что он имеет в виду, переспросил я.
– Ну да. Недостаточность у нее, – потупил глаза громила. – Почечная.
Большой черный зверь звонким лаем подтвердил слова хозяина.
– В какой больнице? – стиснув зубы, проговорил я.
– Да здесь, недалеко, – махнул он рукой.
В больничном дворике было на удивление уютно, спокойно и совсем нестрашно. Я очутился в нем так же неожиданно, как и у Таниного дома. Это была городская больница – то место, которое в любом городе и каждый год выглядит примерно одинаково.
Мужчина что-то говорил про почки. Я полез в интернет.
– Как называется отделение? Из головы совсем вылетело, – бубнил я себе под нос, пытаясь набрать дрожащими пальцами слово «почки» в телефоне.
– Нефрологическое, – зазвенели тысячи колокольчиков и, ударившись о мраморный фонтан, по очереди стихли. – Отделение нефрологии, если быть точнее. Но я хожу в центр диализа, – грустно проговорила Таня.
Она подошла так близко, что я уловил носом еле заметный больничный запах.
– Привет, – промямлил я и неожиданно для себя обнял ее что было силы.
– Ай, – хрюкнула Таня.
– Ой, ты что! – бросилась к нам какая-то светловолосая женщина в легкомысленном белом сарафане. – Ты что! Аккуратно…
И обе они захохотали, как ненормальные, наблюдая за моим наливающимся краской лицом.
– Это моя мама, Вера Ивановна. А это мой очень чувствительный друг.
– Здравствуйте, – я уставился на привлекательную молодую даму, которая совершенно не была похожа на чью-то маму. Ее кожа была бледной, без каких-либо признаков загара. – Извините, это я виноват. То есть не я, а рыба. То есть я хочу сказать, что виноват я, потому что…
– Ну, здравствуй, – спокойно прервала мои оправдания Вера Ивановна, промокнув салфеткой высокий лоб. На ее лице красовался вздернутый, как у Тани, носик и чуть более зеленые, чем у дочери, глаза.
– Мамочка, ты беги, не волнуйся. Мы погуляем немного.
Вера Ивановна внимательно посмотрела на меня, улыбнулась одними уголками тонких розовых губ и, нежно тронув за плечо, еле слышно проговорила:
– Ты береги ее.
– Обещаю, – ответил я.
Мы неторопливо шагали по больничному дворику.
– Жду почку, – буднично вымолвила моя Таня, словно речь шла о чем-то привычном и не слишком ей необходимом.
– У меня есть, – ни секунды не колеблясь, сморозил я.
– Это не поможет, – она взяла меня под руку.
– Почему? Я здоров! Ты даже не представляешь насколько.
– Я в курсе, – захохотала Таня. И первый раз за последние сутки я тоже улыбнулся, вспомнив о наших приключениях пять лет назад.
– У меня уже была донорская почка, мамина. Организм ее отверг. Твоя вряд ли подойдет. А еще в 17 лет ты не можешь быть донором.
– Отверг?
– Ну да, – равнодушно бросила она.
– Таня, у нас уже лечат рак, выращивают искусственные ткани и даже части тела. А тебе всего лишь нужна какая-то почка. Почему отверг? – до меня только начала доходить сказанная ей фраза.
Она одернула свою коротенькую джинсовую юбку, разгладила невидимые складки на летнем трикотажном топе на тоненьких лямках и звенящим голосом проговорила:
– Знаешь, даже если у нас научатся лечить рак в ста процентах случаев и будут выращивать органы и части тела для всех желающих, то все равно найдется человек, кому это не поможет, – и, ухмыльнувшись, добавила: – И этим человеком буду я.
Что-то тяжелое и холодное начало расти в моей груди, уши вдруг заложило, и в них во всю мощь зазвучал колокол, набатом разливаясь в моей голове.
– Ты же сказала, что ждешь почку!
– Верно.
– Тогда я ничего не понимаю, – я резко остановился.
– Я так сказала на тот случай, если бы ты оказался не таким дотошным, – Таня поднялась на цыпочки и чмокнула меня в щеку. – Пойдем, ты обещал меня беречь.
К нам подбежала юркая медсестра и, протянув Тане забытую легкую джинсовую куртку, расшитую блестящими пайетками и бусинами, тронула меня за плечо. С этого момента все стали делать так постоянно. Это был какой-то особенный жест вместо бессмысленных слов и никому ненужных одобрений. Жест, который с появлением интернета забылся, исчез, растворился. Но только не здесь и не там, где проблемы существовали не онлайн, а в реальности.
«Обнимаю», – написала одноклассница в сообщении, когда я, не в силах больше держать беспокойство в себе, поделился с ней Таниной историей. «Жму руку», – ответил лучший друг, когда я сказал, что возвращаться в Магнитку не планирую, потому что бросить любимую девушку не могу. Но, если совсем честно, мне бы очень хотелось, чтобы они обняли и пожали мне руку на самом деле, а не виртуально. Именно поэтому я решил не оставлять Таню наедине с болезнью, как бы легкомысленно она сама к этому ни относилась. И чем бы это ни грозило моей собственной жизни.
Глава 5
У Тани была почечная недостаточность, и она три раза в неделю посещала процедуру гемодиализа. Это помогало, не задействуя почки, очищать кровь от вредных веществ, которые постоянно образуются в любом организме, а также токсинов, попадающих в него извне. При положительной динамике между сеансами допускались небольшие перерывы, что не исключало необходимости посещать диализ пожизненно. Из информации, полученной, конечно же, в интернете, я понял, что каждый конкретный случай уникальный и стандартной схемы лечения не существует. Одному подходит одно, другому – другое. И скажи вы пациенту с подобным диагнозом, что, дескать, вашему знакомому помогло то, то и то, он просто рассмеялся бы вам в лицо. Универсального способа не было. Организм человека совершенно непредсказуем.
– Это же медицина, детка, – паясничала моя любимая девушка. – А еще мой организм.
Три раза в неделю Таня после общего осмотра ложилась на удобную кушетку в медицинском зале на несколько человек, и к ее руке с помощью специального сосудистого доступа подключали аппарат искусственной почки. Сам сеанс гемодиализа длился несколько часов, и я решил, что буду ездить с ней на каждый. Вера Ивановна много работала и потому приняла мое предложение с чувством огромного облегчения. Для 17-летнего совершенно здорового подростка стало кошмарным открытием, что некоторых тяжелых пациентов на диализ привозит машина скорой помощи или специальный автобус, а также что каждый больной имеет определенный номер, который следует называть, заказывая транспорт по телефону. Конечно, это было скорее исключение, а не правило. Многие приезжали самостоятельно, подстраивая график под учебу и работу. Видел я и тех, кто добирался на собственной машине, а через несколько часов как ни в чем не бывало запрыгивал в нее обратно. Таня же не каждый раз чувствовала себя нормально. Часто у нее понижалось давление, кружилась голова или ее тошнило. Хотя некоторые пациенты с почечной недостаточностью вовсе не посещали больницу, а проводили процедуру диализа дома. Такая альтернатива называлась перитонеальный диализ. Его делали ежедневно, причем несколько раз в день, в домашних условиях посредством специального катетера в брюшной полости. Однако Тане такой вариант не подходил. Объяснять, почему она не хотела, а я старался не лезть ей под кожу. Достаточно было того, что ей через день лезут в фистулу – особое место на предплечье, в котором между собой соединялись артерия и вена. Такое уплотнение значительно облегчало процедуру и увеличивало скорость забора крови.
На одном из сеансов Таня попросила:
– Расскажи мне сказку.
– Сказку? – я заерзал на стуле рядом с ее кушеткой.
– Да. Теперь ты у меня вместо книг. Тем более все, какие были, я уже прочитала. Хочется чего-то свежего. Например, послушать молодого автора.
– Но я никогда ничего не придумывал художественного. За школьные сочинения мне ставили четверки, и только потому, что я неплохо формулирую мысли.
– Вот и сформулируй сказку. А потом расскажи ее мне, – Таня прикрыла почти прозрачные веки.
Казалось, еще несколько сеансов, и они станут совсем тонкие. «Как бумага для выпечки», – пришло мне в голову дурацкое сравнение.
И я рассказал. А потом еще и еще. Сначала пересказывал сказки, которые слышал от мамы и бабушки, потом начал менять в них сюжеты и героев. Позже переделывал их на современный лад. Это очень веселило мою подругу, и теперь она ждала сеанс гемодиализа, чтобы услышать, чем же закончится очередная история. Сперва я придумывал сказки на ходу, а затем стал готовиться заранее. Каждый вечер закрывался в своей 15-метровой комнате, открывал макбук и создавал миры. Это были новые миры. Совершенные, страшные, милые, безумные. Разные. Иногда я так увлекался, что не замечал, как в комнату заглядывали две уже изрядно поджаренные и подсохшие на южном солнце женщины.
– Что ты там делаешь? – поднимала подкрашенные брови мама. – Играешь во что-то?
– Я пишу.
– Пишешь? Что пишешь? – округляла она свои синие, как садовые васильки, глаза.
– Для Тани, – мама с Лизой переглядывались, понимающе хихикали и, тихонько затворив двери, на цыпочках удалялись колдовать над очередным кулинарным шедевром. Они пока не знали, что моя любимая девушка неизлечимо больна.
Этим мне и нравилась мама. Она никогда не обесценивала. Что бы я ни делал, чем бы ни увлекался, для нее это было, пожалуй, важнее собственных дел. Таня была такой же. Неизлечимо больная она сочувствовала совершенно здоровым и счастливым людям. Она жалела свою маму за то, что та не спит ночами и плохо ест. Жалела медсестер и врачей в отделении, ведь им каждый день приходилось видеть чужую боль и страдания. Жалела меня, которого «в 17 лет угораздило влюбиться в инвалида». Это были ее слова. Я так никогда не думал. Девочка со смертельным заболеванием была более полноценна, чем любой пышущий здоровьем подросток, которого я встречал в своей жизни. Именно Таня научила меня мужеству и доброте.
Глава 6
– Я хочу тебе кое-что показать, – как-то сказала Таня, когда я как обычно зашел за ней утром.
– Хорошо, – отчего-то чувствуя недоброе, согласился я.
За это время из жизнерадостного хамоватого подростка я превратился в чувствительную барышню. Стал ловить оттенки не только ее настроения, но и всех подряд, включая маму, Лизу и двух котов. Таня же уже две недели ходила грустная, загадочная, погруженная в собственные мысли. «Наверное, опять придумала какое-нибудь приключение», – с сомнением подумал я и взял ее за слегка влажную крошечную ладошку. Мы вышли из подъезда, и она, глянув на экран телефона, вдруг скомандовала:
– Бежим!
Мы бросились что есть мочи. Точнее, бросилась она, а я делал вид, что едва за ней поспеваю. Такая у нас была игра. В ней у меня была роль взрослого, который ест пирожки из пластилина или понарошку пьет чай из игрушечной посуды и восхищается: «М-м-м, вкусно!». Таня как будто не замечала, что я ей подыгрываю. Я же старался создать у нее ощущение, что она самая сильная, самая быстрая и самая здоровая девушка на свете. Быстрым шагом мы «сломя голову» добрались до маршрутки и с наслаждением плюхнулись на велюровые сиденья.
– Куда мы едем? – обмахиваясь ладонью и усердно пыхтя, спросил я.
– Секрет, – ответила русоволосая девочка Таня, подтягивая на этот раз белоснежные гольфы.
– Красивые… высокие носки, – восхитился я.
– Ты прекрасно знаешь, что это гольфы.
– Нет, я не знаю. Честно, – я пытался держать лицо.
Она прыснула:
– Да ну тебя.
Люди в маршрутке заулыбались, глядя на наши детские, но такие уже взрослые шалости.
Она обняла мою руку и опустила пахнущую молоком голову мне на плечо.
– Устала? – тяжёлое чувство беспокойства царапнуло в желудке.
– Все в порядке. Просто мне хорошо.
Я чмокнул ее в лоб.
– Ой-ой! Ты совсем как моя мама, – не без удовольствия заулыбалась Таня.
– Я официально ее правая рука.
– Ой уж, – зевнула она.
Анапа удивляла количеством галечных и песчаных пляжей. В каждом населенном пункте была собственная оборудованная зона отдыха. Пляжи начинались с Бугазской косы, а заканчивались на землях Малого Утриша. Территория вдоль кромки моря раскинулась на целых 70 километров. Развитая транспортная инфраструктура позволяла без труда добраться до любого живописного уголка на побережье. Славилась Анапа и дикими зонами отдыха, до которых в 2028 году добраться можно было уже практически без труда.
Выйдя из маршрутки, Таня вызвала такси через приложение, и очень скоро мы увидели маяк. Он возвышался на склоне, а под ним шла полоса каменистого берега, к которой вел удобный крытый спуск, оборудованный совсем недавно. Это с печалью в голосе мне поведала 16-летняя девочка в гольфах.
– Почему тебя это расстраивает? – спросил я.
– Потому что на земле скоро не останется мест для уединения, – раздраженно буркнула она.
Мы спустились вниз и очень долго шли вдоль линии пляжа по небольшим острым камешкам и мелкой гальке, которая забивалась в открытую летнюю обувь. Таня предусмотрительно обула сандалии на огромной рельефной подошве, я же утром опрометчиво нарядился в матерчатые перфорированные кроссовки.
– Мы ищем что-то конкретное? – я начал терять терпение. Ее загадочность и немногословность будоражили мое и без того изрядно истерзанное сердце.
– Увидишь, – виновато улыбнулась Таня, и я в очередной раз мысленно отругал себя за несдержанность.
Наконец мы дошагали до совершенно пустынного места, где я понял, что означает книжное выражение «только я и море». Таня села на тряпичный рюкзак, а я плюхнулся рядом прямо на гальку. Перед нами все так же простиралось чарующее Черное море. Каменистая полоска суши уходила вправо и влево. А где-то за нами на горе возвышался черно-белый маяк. Это имело некий сакральный смысл. Устремленная ввысь башня служила путеводной звездой для моряков. И, как оказалось, маяк был «башней надежды» и для Тани.
– Хочешь, я расскажу тебе сказку? – сделав небольшой глоток воды из бутылки, спросила Таня. С собранными в высокий хвост волосами в белом шифоновом платье в мелкий горошек она была удивительно похожа на принцессу из диснеевских мультиков.
С трудом оторвав взгляд от ее хорошенького носика, который мне особенно нравился в профиль, я мужественно ответил:
– Давай.
– Это волшебное место, – начала она шепотом, переходя на торжественный тон. – Легенда гласит, что один раз в год в Троицкую неделю любой, кто заходит в эти воды, превращается в русалку. Они живут в этой части моря на самой глубине, потому что любят темноту. По осени русалки залегают в подводные норы и спят там до мая. Когда же становится совсем тепло, они переселяются ближе к берегу в свои хрустальные замки. А еще русалки живут 300 лет и никогда не болеют.
– Таня…
– Не перебивай, – одернула она меня. – Русалки обладают чарующими голосами и помогают морякам, терпящим бедствие. И они умеют исполнять желания.
– Я не понимаю, к чему ты клонишь? – несмотря на жару, меня знобило.
– Скоро та самая неделя, и я превращусь в русалку.
В первую минуту я подумал, что ослышался или просто схожу с ума. Но она смотрела на меня своими, отчего-то вдруг ставшими янтарными глазами, и я понял, что она говорит серьезно.
– Таня, я прочитал огромное количество книг и знаю, что есть много разновидностей нимф. У каждого народа своя легенда. Например, в восточнославянской мифологии считается, что русалками становятся утонувшие девушки, которые не успели выйти замужем. В русалочью неделю они бегают по полям, качаются на деревьях, воруют мелкий скот и могут защекотать первого встречного до смерти. Но это все из области мифов и легенд, – я вскочил на ноги.
– Знаешь, – вдруг сиплым голосом произнесла Таня, – в книгах также сказано, что с пересаженной почкой можно жить. А еще, – она внезапно сорвалась на истерический плач, – что после трансплантации человек может вернуться к полноценной жизни.
– Прости, – в носу у меня защипало. – Прости, пожалуйста. Я идиот.
Она вдруг резко выпрямилась, бросилась ко мне и обхватила тоненькими ручками за талию, сжав со всей силы. Выбившиеся из хвоста русые пряди развевались на ветру и щекотали мое лицо. Сквозь тонкий трикотаж футболки поло я почувствовал тепло ее слабого дыхания.
– Ты есть то, во что веришь. Я верю в русалок, – она отняла мокрое лицо от моей груди. – А ты верь, во что хочешь.
– Я верю. Я верю в русалок, – по-дурацки оптимистично заявил я. – И даже видел одну.
– Правда? – улыбнулась Таня.
– Конечно, – что-то внутри у меня разбилось, и тысячи мелких осколков рассыпались по моему нутру. Они попали в сердце, проткнули легкие, оцарапали печень, а некоторые прошли через горло по пищеводу и осели в желудке. И если со временем раны, хотя и саднили, уже не кровоточили, то из желудка осколки не исчезли уже никогда.
– Значит, ты со мной? – она посмотрела в мои мутные от боли глаза.
– Я с тобой – ответил я. – Но дай мне еще немного времени.
– Я не понимаю…
– В следующем году мне исполнится 18, и я подпишу согласие на пересадку тебе своей почки. Ты же знаешь, что пару лет назад стало возможным не только кровное и посмертное донорство.
– Да, я читала. Но это бесполезно. Как ты не понимаешь?! Мой выход – диализ пожизненно. Организм все равно отвергнет орган. Хроническое отторжение.
– Ты есть то, во что веришь. Сама же говорила. Пожалуйста.
– Год – это очень долго, – с сомнением произнесла будущая русалка.
– Год – это ничего, по сравнению со всей жизнью. Подумай о маме. Подумай о нас, в конце концов, – мое скуластое лицо горело, и я знал, что выгляжу в этот момент очень грозно. И совсем не похожу на книжного червя.
Она задумчиво взглянула на меня, поджала розовые крошечные губки и зачем-то потерла пальцами абсолютно гладкий лоб. Теперь она смотрела испытующе, будто хотела понять: я говорю серьезно или просто тяну время? Мои глаза стали черными. Страшными. Так случалось, когда я злился или о чем-то переживал. Тяжелый взгляд напугал ее. Он пугал всех, кто попадался мне под горячую руку или пытался со мной спорить. Таня даже слегка отпрянула назад, словно под воздействием невидимой силы. Я погрузил пальцы в волосы и откинул назад уже значительно отросшую челку. Посмотрел на нее исподлобья.
– Мне нравится эта прическа. Она добавляет тебе серьезности, – Таня вдруг улыбнулась.
Мне же в тот момент было не до смеха. Если честно, о смехе я забыл, как только встретил Таню в это лето.
– Хорошо, – вдруг сказала она. – Только твоя почка вряд ли подойдет. Шанс на нашу совместимость крошечный. А на то, что орган приживется, еще меньше.
– Почка подойдет. Давай просто попробуем.
– Только ради тебя, – согласилась она и тут же добавила: – и мамы.
Я сглотнул. Во рту стоял металлический привкус крови.
– Ты… – Таня неожиданно расплакалась. – Господи! Хорошо, что я не покалечила тебя в 12 лет.
Мы расхохотались. Она истерически. Я сквозь слезы.
