Наташа Доманская
Дроби. Непридуманная история
Пролог
До дома, который она видела из окна спальни, было сто двадцать метров. Катя специально открыла карту в телефоне и умножила сорок на три: масштаб, которому соответствовал отрезок в метрах, на количество таких отрезков от ее коттеджа до того, в конце улицы. Сто двадцать метров до пугающих прямоугольников окон на втором этаже. Целых сто двадцать или всего сто двадцать?
Она собиралась включить фильм, чтобы угомонить не на шутку разыгравшееся воображение. Но первый же постер, найденный в интернете, возвратил ее к пугающему коттеджу и окнам, которые так отчетливо были видны из ее собственных.
Приглядевшись, она увидела, что дом живой: загорелый, поджарый чужестранец, который несколько месяцев назад занял выжидательную позицию на краю улицы. Летом наряженный в зеленую европейскую шляпу и заросший неухоженными бакенбардами, ветвившимися по обе стороны сорным плющом. Сейчас же, в ноябре, волоски торчали из шершавой шкуры противными колючками, а шляпа пошла ржавыми пятнами. Издалека на девушку зловеще зыркали два огромных глаза: страшные, темные, совсем без ресниц. Она боялась, что они начнут моргать и в очередной раз, когда веки поднимутся, она вновь увидит в одном из них пугающее нечто. Целых сто двадцать или всего сто двадцать?
– Хтыщ-щ-щ, – с крыши ближайшего дома лениво сполз огромный пласт мокрого снега. Катя вздрогнула и, не в силах больше смотреть в окно, натянула одеяло до самого носа.
Глава 1. Дроби
Данил никогда не задергивал шторы, даже на ночь. Его не смущало, что каждый день жена видит из кровати одну и ту же картинку. Слайд, темный или светлый в зависимости от времени суток, сначала замирал на пару месяцев, а после неожиданно перещелкивал. Единственное спасение – плотные шторы, но закрыть их самостоятельно Катя не могла.
– Не хочу жить, как в склепе, – раздраженно бурчал мужчина, и комнату озарял свет, если случайно портьеры оказывались сдвинуты.
С некоторых пор Катя воспринимала мужа дробно, как будто он состоял из трех частей. Мускулистые ноги ходили по комнате, нажимали на педали в машине, бегали по дорожке вокруг дома, приседали на зеленой лужайке или топтали белый пенопласт снега. Туловище существовало в тандеме с руками. Эта часть мыла посуду, жарила мясо, хватала трубку телефона, носила Катю до машины и обратно. Голова же разговаривала, ела, думала, слушала. Ей было бесполезно рассказывать, что девушка не любит яркий свет и ее раздражает фиолетовая вечерняя темень в окне. До части с руками импульсы словно не доходили.
Рано утром Данил уехал на работу и снова оставил окно раздетым. Ближе к полудню должна была прийти Ольга, но ее телефон не отвечал. Аппарат мужчины тоже был выключен.
Кате захотелось в туалет и пить. Муж же не привез из города коляску, хотя она и просила его голову об этом. Девушка выхлебала всю воду из кружки, которая стояла на журнальном столике. Если вечером никто не придет, нужно будет звонить маме. Этого Кате хотелось меньше всего.
Ольга не появилась и вечером. Телефон Данила все так же безмолвствовал.
– Разрядился. Прости! Ты же знаешь, какая у меня работа. Должна понимать.
Катя каждый раз слышала один и тот же набор фраз. Ноги и все прилегающие к ним части существовали отдельно от головы мужчины. Это она тоже понимала.
Муж приехал около одиннадцати вечера. Ей казалось, что прошла целая вечность. Его тяжелые ступни хлесткими шлепками нехотя приблизились к дивану.
– Почему ты не позвонила маме?
Катя не ответила на этот вопрос. Она задумчиво проговорила, глядя сквозь него:
– Ольга никогда так раньше не делала.
– Я найду тебе другую сиделку.
– В смысле другую? А что случилось с Ольгой?
– Да ничего с ней не случилось. Я просто так предложил. Пойду приготовлю ужин.
Уже совсем ночью туловище с руками неожиданно затеяло стирку. Эта часть мужчины вытряхивала каждую вещь и раскладывала по кучкам: светлое в одну, темное в другую. Осенняя куртка тоже подверглась процедуре. Что-то выпало на пол. Катя лежала в подушках, борясь со сном, и из-за журнального столика не видела, что это было.
– Постираю сначала темное, – вымолвила голова.
– Сначала стирают светлое.
– Не порти мне настроение, съешь лучше конфетку. Не представляю, откуда она взялась в моем кармане.
– Брякс, – на светлую столешницу приземлилась продолговатая конфета «Чио Рио», ее любимая.
– Вот, съешь, а завтра придет твоя… подружка, – Данил никогда не называл Ольгу по имени.
Девушка молчала. «Целых сто двадцать или всего сто двадцать?» – пульсировало у нее в голове.
– Ольга… больше… не… придет, – механическим голосом произнесла Катя. – Сегодня она обещала принести мои любимые конфеты.
Она побледнела и уставилась на лакомство: – Где ты это взял? И где ты был весь день?
Что-то горячее растеклось по постели липкой влагой до самых Катиных неподвижных конечностей. Еще секунду назад лужица была совсем маленькая, и вот она уже превратилась в огромное пятно, которое отчетливо расползалось по белой простыне. Девушка, не чувствуя ног, ощутила нечто мокрое под собой так же отчетливо, как разглядела в окне дома через сто двадцать метров впившийся в стекло черный рот, разинутый до неестественных размеров, в болезненном крике. И темный силуэт мужа в осенней куртке позади. Потом дом моргнул, и все исчезло.