Наташа Доманская
Сын

Полная версия

Глава 1. Глупый мышонок

В первый раз Егор потерял ее, когда ему было четыре года.

– Мамочка, – стоял он на детском деревянном стульчике перед окном, забросив на спину тюлевую занавеску. – Мамочка, вернись!

Из окна был виден детский сад. В железные ворота, к которым Егорка пару месяцев назад прилип языком, въехал грузовик. Сейчас выйдут женщины в белых халатах и начнут махать руками. Мальчик уже знал, что так происходило всякий раз, когда привозили продукты. Сам он никогда не посещал садик, потому что у него была бабушка Нюра. Она присматривала за ним, пока мама работала. Если честно, Егор был уверен, что присматривать нужно за самой мамой. Но свои предположения он никогда не озвучивал.

– Ишь, умный какой нашелся! Щас ремня получишь, – грозилась бабушка, когда Гора, как ему казалось, говорил правильные вещи.

Ремня он, конечно, боялся. А в садик со сказочным названием «Золотой ключик» ему очень хотелось.

– Нечего микробы таскать, – говорила бабушка, и мама с ней непременно соглашалась.

В тот день Ксения не пошла на работу. Она опустилась на краешек кресла около красного телефона в бабушкиной комнате и набрала номер. Егор знал, что если засовывать пальцы в дырочки с цифрами по очереди и крутить прозрачный диск, то на том конце провода обязательно ответят. Только где был тот конец, он не понимал.

– Приболела, – сказала мама в трубку. Трубка что-то гаркнула в ответ.

Мальчик обрадовался. Нет, не из-за того, что мама заболела, а потому, что она целый день будет с ним дома. Подложит под спину пухлую подушку, укроется махровым пледом по самый подбородок, обнимет его, и так до самого вечера они и просидят вдвоем. Может быть, мама даже почитает ему сказку или расскажет какую-нибудь историю. Он любил слушать про ее работу или про то, как дедушка водил ее, когда она была маленькой девочкой, в зоопарк и на речку. Хотя, по правде сказать, больной она ему не показалась. Егор забрался к ней на колени, чтобы рассказать, как он рад, что сегодня она не пойдет на свою работу.

– Оставь мать в покое! Опять нагуляла где-то! – рявкнула бабушка Нюра.

Горка не понимал, что можно нагулять. Когда его зимой водили на улицу, он нагуливал только красный нос и щеки. Мамин же нос был обычный. И щеки тоже.

– Ты уже один раз принесла в подоле, Ксения, – ворчала бабушка.

– Ой, мама, вечно ты лезешь!

– Как ты собираешься людям в глаза смотреть? Без мужа. Стыд какой. Хорошо, что отец не дожил.

Мама зло накинула на теплый свитер с высоким горлом светло-серое пальто, обула сапожки и вылетела из квартиры.

– Мамочка, не уходи, – Егорка размазывал сопли и слезы по оконному стеклу.

– Вернется твоя мама, никуда не денется.

Мальчик отшвырнул деревянный стульчик и бросился в комнату. В их с мамой уголок. В нем, прислонившись спиной к жаркой стене, он и просидел под окном до самого вечера. Вдруг она почувствует, что он зовет ее, и вернется. Сбросит уличную одежду, накинет поношенный домашний халатик, сядет рядом. Достанет из кармашка конфету или сушку и будет читать ему книжку. Малыш очень любил конфеты. И сушки любил тоже. А еще печенье в форме зверушек. Он мечтал побыстрее вырасти и купить маме новый халат, модную дутую куртку и духи. Обязательно французские.

– У нас с тобой особенная связь, – шептала ему каждый раз Ксения. – Ты только позови, и я приду.

– Мама, мамочка, мама, – тихонько, чтобы не слышала бабушка, скулил Егор, пока так и не уснул в уголочке, прижавшись к горячей стенке.

Мамы не было два дня. А потом она пришла. Утром.

– Явилась, – сказала бабушка. – Ребенок весь извелся.

– Отстань, мама! – она без сил повалилась на пуф около входной двери.

Вдруг бабушкино лицо разгладилось, просветлело. Егору даже показалось, что она помолодела. Хотя он не считал бабушку старой, просто она была гораздо старше мамы.

– Сделала? – всплеснула бабушка руками и запричитала: – Вот правильно, Оксаночка, правильно. Зачем нам еще один? Этого бы вырастить. Ну, снимай, снимай сапожки. Давай, девочка, снимай. Иди в комнату, полежи. Вот я сейчас тебе чай сделаю с вареньем.

Егор не понимал, про что они говорят, что хотят вырастить. Может, морковку? Он знал, что весной на даче бабушка первым делом после уборки и наведения порядка всегда сеяла морковь. До дачи приходилось ехать час в электричке, а потом идти несколько километров пешком с сумками и продуктами. И все это ради того, чтобы выдернуть половину из того, что она посадила до этого.

– Зачем сеять, а потом выдергивать? – спрашивал Егорка у мамы.

– Это называется прореживать. Чтобы морковка выросла крупная, между корнеплодами должно быть достаточное расстояние, – объясняла она.

– А почему сразу нельзя посадить нормально?

– Сразу не получится.

– Почему?

– Вырастешь – поймешь.

Гора давно выяснил, что это любимая фраза всех взрослых: «Вырастешь – поймешь». Он хотел поскорее вырасти, чтобы все-все понять. Уж очень тяжело было жить на свете, когда ничего не понимаешь, а объяснять никто толком не хочет.

Потом они собирали две огромные сумки оранжево-черной моркови. Черная она была, потому что «в земле сохраннее». Также привозили с дачи тяжелые ведра с ягодами, сумки с яблоками и грушами, сетки с огурцами, ящики с огромными лопающимися помидорами, неподъемные вилки капусты и редьку. Из редьки бабушка делала сок и поила Егора, когда тот болел. Морковь вместе со свеклой забирали домой уже совсем осенью. Зимой до участка доехать было невозможно: дороги заметало, да и страшно, когда вокруг ни души.

Ходить до электрички в промозглые осенние дни было непросто. Дорогу от дождей развозило, и переставлять ноги с налипшими комьями грязи и глины удавалось с трудом. Ведь приходилось нести не только тело, а еще и волочить за собой неподъемные сумки с овощами и ягодами.

Такой получался круговорот: с дачи – урожай, а на дачу – разные нужные вещи. Правда, кому были нужны табуретки, старая посуда, картонные стаканчики из-под мороженого и одежда, из которой он вырос, мальчик не понимал.

– В хозяйстве все сгодится, – постоянно повторяла бабушка. И мама с ней в этом соглашалась.

Пару раз за лето они втроем оставались на даче ночевать. Еду готовили на маленькой плитке, чашки, ложки и тарелки мыли холодной водой, которую набирали из соседского колодца. И была она там не просто холодная, а ледяная-ледяная. Егору не разрешали смотреть вниз, в черную каменную темень.

– Упадешь, – махала руками мама. – Уйди, сынок, от греха подальше. Не достанем же!

Весь урожай хранили до холодов в комнате, где обычно было сыро и прохладно. В погреб лазить мама ни за что не соглашалась, а бабушка если и спускалась туда, то выбиралась обратно с огромным трудом. Поэтому так и стоял он закрытый

Иногда по осени мама надевала свое красное платье с маками и, накинув пальто, шла к соседу. Егор знал, что это только потому, что у того был москвич. Такой красный, с квадратными фарами. Егорку в нем укачивало, поэтому автомобиль ему не нравился. А еще не нравилось, что бабушка особенно сильно ворчала из-за этого на маму.

– Вырядилась! Модница. Весь срам наружу, – злилась она.

– Ой, мама, вечно ты всем недовольна. Не надоело на горбу все таскать? Руки уже до земли оттянулись с твоим урожаем.

– А ест кто? Я одна ем? – вскипала бабушка.

– Тогда и нечего, мама! По-соседски же. Недаром они всей семьей ко мне стричься ходят.

***

– Ура! Мамочка вернулась. Мама! – прыгал в одних трусиках Егор.

– Уйди, не видишь, мать вся бледная. Иди, посиди в моей комнате.

У бабушки было уютно, а еще немного страшно. Возле стены стоял огромный блестящий сервант. В нем, словно в магазинной витрине, жили сервиз и хрусталь. Егорке нельзя было к ним даже прикасаться. На стене висел дедушкин портрет. Мальчик его совсем не помнил, но знал, что в их семье растет «вылитый дед». Напротив серванта стояли два кресла и столик с телефоном. А еще на нем лежала газета. В ней бабушка обводила карандашом интересные передачи. Особенно она любила сериалы. Каждое утро, проводив маму на работу, Егор забирался в одно из кресел. В то, которое было с заплаткой под зеленой мягкой накидкой. Бабушка ставила на столик тарелку с бутербродами и чай. Сначала он слизывал сахар с бутерброда, а потом уже съедал хлеб с маслом.